Глава двадцать пятая. Коронование Филиппа

Восьмилетний отпрыск Капетингов и Рюриковичей, принц Филипп еще ничего не ведал о предстоящих переменах в своей судьбе. Он жил пока без забот и огорчений. Широкоплечий и крепкий, как отец, синеглазый, лобастый, с пшеничного цвета волосами, как матушка, он был подвижен и все время к чему-то стремился. Так же, как матушка, он в пять лет сел на коня, а в семь, как батюшка, поднял меч. В восемь лет Анна положила перед сыном книгу, и в нем проявилась матушкина страсть к чтению. Это было Евангелие, привезенное Анной из Киева, и Филипп с ее помощью научился по нему читать. Позже это Евангелие с надписью славянской вязью «Анна Королева» будет передано в дар аббатству святого Криспина в Суассоне и несколько веков будет читаться на богослужениях при венчании королей, потомков Гуго Капета и Ярослава Мудрого, достойных государей.

Никто еще не мог сказать определенно, каким мужем вырастет отрок Филипп, но все, что он делал с малых лет, вся его неутомимая страсть к узнаванию, к участию в посильном ему говорили о незаурядности его ума, о милосердии его души и о покладистом, а порою твердом нраве. Всему этому радовались Анна и Генрих и надеялись, что он будет достойным королем Франции. А радение Анны за судьбу сына и мудрое увещевание короля Анастасией сделали свое дело.

Генрих согласился короновать Филиппа при своей жизни. Но далось ему это нелегко. Прошло уже полгода с того утра, когда Анна и Анастасия стояли перед ним на коленях, чего раньше никогда не бывало. Их бледные лица были похожи на печальный лик Богородицы, руки скорбно прижаты к груди. Их позы смутили Генриха больше, чем слова Анны, кои она произнесла, едва появившись в спальне. Они еще звучали в ушах Генриха: «Мой государь, пришел знак судьбы венчать нашего сына Филиппа на королевство Франции. Исполни ту волю». И хотя еще все протестовало в нем, он сказал:

— Волю судьбы я готов исполнить. Но будет ли на то воля наместника Иисуса Христа, преемника князя апостолов, папы римского?

— С нами Всевышний, и мы добьемся позволения, мой государь, — твердо ответила Анна.

И тогда Генрих приблизился к Анастасии и строго спросил ее, вложив в одно из слов истинное назначение этой женщины при королеве:

— Не ты ли, судьбоносная, увидела тот знак? Отвечай.

— Я, государь-батюшка, — ответила Анастасия и при этом смотрела в глаза Генриху так пристально, что в его душе растаяло последнее сомнение в необходимости короновать сына. И он просто и обыденно сказал:

— Что ж, будем готовиться к обряду. — И тут же повысил голос: — Да встаньте, встаньте! Я не Господь Бог, чтобы припадать предо мной на колени.

Анна поднялась быстрее Анастасии и обняла Генриха:

— Спасибо, мой государь. Ты освободил наши души от тревоги. Даст Бог, все будет хорошо.

И наступили дни подготовки восьмилетнего принца Филиппа к коронованию. Как и предполагал Генрих, на пути короля и королевы возникло множество препон, кои удалось преодолеть с великим трудом. Главное — надо было получить благословение папы римского. В эту пору, как и предсказал примас Гелен Бертран, им был уже Стефан Девятый. Он простоял при Генрихе духовным отцом около трех лет. Когда его отозвали в Рим, он оставил свою жену и дочь в Париже, а в пути долго замаливал грехи связи с арианкой. С помощью вдовы покойного императора Генриха Третьего, Агнессы, грехи будущему папе были отпущены, его восстановили в сане кардинала, он был обласкан Ватиканом и всеми кардиналами и подвигнут на престол римской церкви. Папа Виктор Второй к этому времени был низложен. И спустя восемь дней после его низложения, в августе 1057 года, собрался конклав и кардиналы единодушно избрали Стефана понтификом римской церкви.

К этому времени у герцога Роберта накопилось много улик против родного брата и фаворитки королевы, Анастасии, обличающих их в ереси и совращении истинных католиков с праведного пути. Но, к сожалению Роберта, в католической церкви той поры еще не родилась инквизиция — она возникнет позже, — еще не четко обозначились степени ереси. Однако раскол восточной и западной церквей уже дал иерархам западной церкви право преследовать всех, кто в какой-либо степени отклонялся от догматов и канонов католицизма. Еретиков еще не сжигали на кострах, но предавали анафеме, отлучали от церкви и подвергали гонениям.

Собирая обвинения против королевского двора, герцог Роберт отправлял их с надежным гонцом в аббатство Клюни, кое находилось в Бургундии. Там, в Клюни, обитали преданные Роберту и Констанции служители веры. Они помнили, что герцог Роберт, посещая Бургундию как землю, коя якобы принадлежала ему, делал щедрые денежные и имущественные вклады в монастырь. Старое аббатство, основанное герцогом Аквитании Гильомом Благочестивым в 910 году, подчинялось только Риму и служило примером благочестия и строгого соблюдения «Кодекса Юрис Каноници» — сборника канонов, определяющих содержание канонического права и оберегающих его законов.

Расчеты Роберта были верными, потому что кардиналы римской церкви дорожили мнением святых отцов из Клюни, высоко чтили их и прислушивались к каждому их слову. В ту пору аббатство Клюни было знаменито тем, что по предложению этого бенедектинского монастыря началась церковная реформа. По совету из Клюни западная церковь установила правило выборов папы римского конклавом кардиналов и недопущение в него монахов и светских феодалов. Как было Роберту не опереться на такую силу? И он не ошибся. Едва посланцы из Клюни явились в Рим и положили улики против короля Франции на стол кардиналов, как вскоре же был собран конклав — все семьдесят персон — и в первую очередь была решена судьба папы римского Стефана Девятого, совсем недавно избранного «навечно» на престол римской церкви. Его лишили не только престола, но и сана священнослужителя. Покидал Рим низвергнутый папа в отжившей свой век повозке, на старых клячах, под усиленной стражей легатов и папских воинов. Ему было предписано безвыездное проживание в родовом замке Лотарингии. Вдовствующая императрица Агнесса, по чьей воле был вознесен Стефан, «не заметила» его низложения. Граф Стефан Лотарингский в миру, однако, не пал духом. Он вызвал из Парижа свою супругу Ольгу с дочерью и сыном, повинился перед нею за «временную» разлуку и мирно прожил с нею многие годы.

Однако, вопреки ожиданиям герцога Роберта, над домом французского короля Генриха Первого гром не грянул. Дело о разбирательстве ересей в Париже было отложено, потому как предстояли выборы нового папы римского. Правда, конклав кардиналов на сей раз действовал без проволочек. Спешили кардиналы потому, что боялись, как бы вновь не вмешались в дела церкви германские регенты малолетнего императора Генриха Четвертого. И всего через шесть дней после низложения Стефана Девятого конклав кардиналов при закрытых дверях избрал на престол церкви римлянина Джованни, нареченного Бенедиктом Десятым. Но и конклаву было свойственно ошибаться. В спешке кардиналы забыли о том, что решение конклава действительно только при полноте кворума — всех семидесяти кардиналов. Их на заседании оказалось значительно меньше. Допустили святые отцы и другую ошибку. За Бенедикта Десятого проголосовало меньше двух третей присутствующих. Кардиналы закрыли глаза на обнаруженную оплошность, и Бенедикт занял престол. Однако умный римлянин понимал, что престол под ним шаток и в любое мгновение мог завалиться. Потому понтифик спешно занялся его укреплением. И первый шаг он сделал в сторону сближения с кардиналом Жераром. Это был француз из Бургундии, он находился в каком-то родстве с королем Генрихом Первым. Жерар знал имя человека, который стоял за спиной монахов из Клюни, доставивших донос на королевский дом Франции в Рим. От кардинала Жерара папа Бенедикт Десятый и рассчитывал получить хороший совет по делу французского королевского двора. Жерар был приглашен в папский дворец на холм Латеран тайно, и содержание его беседы с папой Бенедиктом осталось не известным никому.

Сорокалетний кардинал Жерар отличался правдивостью и строгостью поведения. К тому же он был смел и решителен. Своим обликом он походил на рыцаря, который идет в сечу без страха, не оглядываясь назад. Он появился близ трона понтифика со смирением и почтительностью на лице, но не опустился на колени и не поцеловал Бенедикту сандалии. Ведь совсем недавно они были в одном сане — кардиналы. Папа Бенедикт как бы не заметил нарушения канона. Да и во благо, как он сочтет позже. Пристально присмотревшись к кардиналу, папа спросил:

— Сын мой, бывал ли ты при французском дворе? Что скажешь о православных арианах? О королеве, ее фаворитке, о воеводе из россов? Их там много.

— Да, вселенский пастырь, мне довелось быть на крестинах сына короля Генриха, Гуго. Об арианах я ничего не знаю, потому как их нет при короле.

— Но королева, ее фаворитка, воевода, воины — они кто? Известно мне, что они все российские православные.

— Я встречал в храме Святого Дионисия короля, королеву, ее гранд-даму Анастасию, прислугу, воинов. Они слушали мессу и вели себя как истинные католики, соблюдая все наши обряды. Они чтят нашу веру.

— Но их же не крестили в католичество?!

— Да, вселенский пастырь. Но они прибыли во Францию в те далекие годы, когда католичество и православие пребывали в христианском согласии.

— Да, все именно так и было, не могу возразить, — пожал плечами Бенедикт Десятый. — Но тогда поделись со мной о причинах раздора среди королевской семьи. Какие отношения между братьями — королем и герцогом? Почему кто-то кого-то обвиняет в ереси?

— Эту причину долго объяснять, понтифик церкви. А ежели желаешь коротко, то кроется она в желании герцога Роберта потеснить с престола короля Генриха. Эти два брата враждуют между собой почти сорок лет.

Кардинал Жерар мог бы многое сказать о благочестии королевы Анны, о ее заслугах и заслугах ее фаворитки перед римской церковью, о милосердии королевы к страждущим католикам, но приберег похвалу, потому как папа Бенедикт не спрашивал о том. Однако кардинал не преминул добавить к сказанному:

— Во Франции многие годы и ныне торжествуют мир и благоденствие. И это заслуга короля и королевы.

Пала Бенедикт больше ни о чем не спрашивал и тихо произнес:

— Иди, сын мой. Да хранит тебя Пресвятая Дева Мария.

Отвесив низкий поклон папе римскому, кардинал Жерар покинул дворец. А Бенедикт погрузился в размышления. Он много знал о том, что происходило во Франции последние девять лет, и удивлялся тому, как удавалось Генриху держать в узде своих диких сеньоров и вассалов. За девять лет ни одной междоусобной брани! И понял Бенедикт, что король и королева Франции в милости Всевышнего. Потому и он, глава церкви, должен быть в согласии с Господом Богом. И папа, встав с трона, покинул зал. Он был в хорошем расположении духа и решил, что не даст хода навету на королевскую семью Франции.

Дело о «еретиках» из дворца Ситэ заглохло.

А вскоре после беседы папы Бенедикта и кардинала Жерара в Риме забыли о каких-либо ересях и еретиках, потому как началась большая склока среди иерархов церкви. Причиной тому стал сам папа Бенедикт Десятый. Склока возникла между кардиналами, кои избирали главой римской церкви Бенедикта, и теми, кто по разным причинам — болезнь, дальняя дорога — не принял участия в спешных выборах папы. Вторые обвинили первых в том, что те нарушили многие догматические и непреложные правила выборов. На коллегии кардиналов нарушителям предъявили сразу несколько серьезных обвинений. Главным же сочли то, что конклав избрал папу Бенедикта всего на шестой день после низложения папы Стефана. Кардинал Виберти из Пармы заявил:

— Если бы конклав не поспешил открыть заседание, а выждал положенные восемнадцать дней, то одни бы к этому времени выздоровели, другие не застряли бы в пути. Мы все были бы в сборе. И тогда в любом случае мы не совершили бы законопреступления. — Кардинал Виберти говорил страстно, горячо, словно выносил приговор. — Я прибыл из Пармы на десятый день и был оскорблен. Я не хотел голосовать за римлянина Джованни. И таких здесь много.

Борьба двух групп кардиналов завершилась победой опоздавших на выборы. Избрание римлянина Джованни было сочтено недействительным. На той же коллегии кардиналов в восемнадцатый день, как и положено, папой был избран кардинал Жерар из Бургундии, нареченный Николаем Вторым. По той поре, когда пап римских меняли в год до двух раз, Николай Второй оказался «долгожителем» и простоял на престоле римской церкви два с половиной года.

И в эти же дни избрания папы Николая на престол — в конце января 1059 года — в Рим прибыло посольство из Парижа от короля Генриха Первого. Он просил благословения папы Николая Второго венчать на королевство Франции своего старшего сына Филиппа. Приняв послов, главой коих был примас Франции Гелен Бертран, и выслушав их, Николай Второй задумался над тем, что вынудило сорокавосьмилетнего короля Генриха передать трон восьмилетнему сыну. Загадка была сложной, и он спросил примаса:

— Сын мой, скажи, в чем причина такой поспешности Генриха избавиться от трона в пользу сына? Не болен ли он? Или еще какой порок у него проявился? Быть может, в питии хмельного удержу не знает? Должна же быть какая-то причина?

— Нет, святейший понтифик, король Генрих не болен. Иных пороков нет. В питии хмельного сдержан. А других ответов у меня нет, — признался примас Бертран.

Так и было. Пока никто не знал, почему Генрих спешил возвести на трон своего восьмилетнего сына. Знали о том лишь королева Анна и Анастасия. Им было дано знать сие по воле Всевышнего. Они же никому не имели права открыть грядущие дни короля Франции, хотя страдали от этого, как Божья Матерь, ведающая о будущем распятии своего сына.

В первый день присутствия послов из Франции Николай Второй не благословил на коронование принца Филиппа, велел прийти на другой день. А когда ушли они, много думал о родной Франции, о любимой Бургундии, коя вот уже многие годы благодаря королю и королеве — больше королеве, считал Николай, — не знала междоусобных потрясений, жила в благодати, в мире и в трудах праведных. Он думал о королеве Анне с большим уважением и видел в ней истинную мироносицу. Знал папа, что народ Франции многим обязан этой удивительной женщине. Скольких вельмож она спасла от нищеты, дав им службу, сколько скупила пустующих земель, брошенных вельможами, заселила их свободными вилланами! Это ее стараниями и влиянием на сеньоров и вассалов наступило замирение между графствами и герцогствами. В прежние времена, Николай помнил это с юности, не проходило и года, чтобы в каких-то французских землях не возникла жестокая война. Братоубийственные войны уносили тысячи жизней неповинных крестьян и горожан, людей всех сословий. А графам и герцогам и дела не было до гибели своих подданных, до разорения и обнищания народа. Им важно было насытить алчность, ублажить амбиции, усладить гордыню и показать свою власть. Вот они — еретики, поправшие Христовы заповеди.

Как принесла Анна-россиянка на землю Франции мир, папы Николай Второй не мог сказать. Верил лишь в то, что она обладала некоей чудодейственной силой. Видел он в Дижоне, как она на главной площади города, близ кафедрального собора, заставила братьев — короля и герцога, — обнаживших мечи и готовых к смертельной схватке, пожать друг другу руки и помириться на многие годы. И тут у Николая Второго мелькнула мысль о том, что причиной спешки Генриха короновать сына явилась, видимо, угроза ему брата Роберта. Папа был близок к истине, но отверг эту мысль, потому как знал, что Роберт занимал при дворе короля высокий пост, был коннетаблем Франции и конечно же доволен своей судьбой. Но что-то в этих размышлениях не давало папе покоя, и надо было найти это «что-то».

Умный француз, зная нравы и обычаи своего народа, подумал, что само Провидение Божье послало королю Генриху таинственный знак утвердить на престоле королевства своего законного наследника. Разгадка, как показалось Николаю, была найдена, и он подумал, почему бы ему не поддержать благочестивого монарха? И, благополучно завершив размышления, Николай Второй написал королю Франции благословение на коронование наследного принца Филиппа из рода Капетингов.

В эти же часы размышлений папа пришел к мысли о необходимости оградить королеву Анну от злобных наветов и происков лжекатоликов. Он считал, что Анна сделала для Франции, для ее народа и церкви столько, сколько не сделали все, вместе взятые, королевы при Каролингах и Капетингах. И твердой рукой папа Николай Второй написал:

«Слух о ваших добродетелях, восхитительная дева, дошел до наших ушей, и с великой радостью слышали мы, что вы выполняете в этом очень христианском государстве свои королевские обязанности с похвальным рвением и замечательным умом».

Вручая примасу Франции Гелену Бертрану два послания в Париж, папа присовокупил к ним такие слова:

— Ты бы, сын мой, передал от моего имени королю и канцлеру, что нам желательно видеть собственноручную подпись королевы Анны на документах государственной важности.

— Милость ваша, понтифик и святейший отец, безмерна, — отвечал Гелен Бертран. — И я оглашу сии послания и ваши слова не только королю и канцлеру, но и на совете иерархов и с амвонов всех храмов Франции.

— Благословляю именем римской церкви, — заключил беседу и встречу с послами Франции папа римский Николай Второй.

В тот же день королевское посольство Генриха покинуло Рим и поспешило в обратный путь. Гелен Бертран торопился донести до короля и королевы благословение и послание наместника Иисуса Христа. Торопились послы не напрасно.

Неведомо какими путями весть о преждевременном короновании принца Филиппа стала достоянием фанатиков веры, монахов-бенедектинцев из Клюни. Аббат Гуго счел сие деяние святотатством. Он собрал многих молодых, отважных и дерзких иноков и отправил их в Париж с повелением пресечь какими угодно средствами попытку нарушить вековые традиции королевства: венчание преемников престола только после смерти короля. В Париже монахи растворились среди горожан. Они появлялись на рынках, в тавернах, на папертях храмов и распускали нелепые и злобные слухи о том, что король Генрих якобы продал душу дьяволу.

— И случился сей сговор государя с царем тьмы в Реймсе, накануне венчания с княжной-арианкой, — вещал на паперти храма Святого Августина молодой, щуплый, но бойкий монах из Клюни.

Эта черная молва приобретала достоверную силу, потому как весь Париж знал, что в ту пору папа римский Лев Девятый вроде бы не благословил брак Генриха и Анны.

— Да и не мог он их благословить, ведь венчание было тайным, — твердили всюду монахи из Клюни.

В Париже началось смятение, кое излилось гневом. До парижан дошла весть о том, что из Рима возвращаются королевские послы с неким тайным посланием от папы римского, и их решено было встретить и «потрясти».

И в тот день когда Гелен Бертран возвращался с послами в столицу, на южном въезде в город его встретила озлобленная толпа «истинных католиков», защитников канонов веры. Их было не больше двух сотен, но вопли и требования отдать им послание папы о короновании принца Филиппа звучали грозно. Толпа перекрыла экипажам путь в город, и казалось, что разъяренные фанатики вот-вот набросятся на королевских посланцев, растопчут их, предадут смерти.

Примас Бертран, не потерявший мужества, поднялся над толпой в колеснице и попытался усовестить беснующихся парижан. Но ему это не удалось. Примаса схватили за мантию, порываясь стянуть с колесницы. И тогда вмешались воины, сопровождающие послов: они оградили Бертрана от насилия и пытались расчистить путь, тесня толпу с дороги, но воинов было мало. И тут десятский Анжу обнажил меч и с воплем: «Расступись! Расступись!» — прорвался сквозь толпу и умчался в Париж. До королевского дворца было близко. Анжу влетел на двор замка и первому встреченному им воину — а это был воевода Анастас — крикнул:

— У южных ворот разбой над послами! Поднимай воинов!

Анастас был скор на такие дела. Он всегда держал полусотню воинов в готовности, и кони их были под седлами. Вылетев галопом из замка, полусотня в считанные минуты достигла южной дороги, и засверкали мечи. Увидев грозных королевских воинов, толпа фанатиков разбежалась, рассеялась.

— Святой отец, путь открыт. И король с нетерпением ждет вашего возвращения. Он надеется, что вы везете благие вести.

— Так и есть! Да возрадуется король! — ответил Бертран.

И Анастас повел кортеж в Ситэ, а его воины сдерживали в отдалении не утихомирившихся парижан.

К этому времени на королевском дворе собрались все обитатели замка. Примаса встречали король и королева. Гелен Бертран, прижимая к груди ларец с бесценными документами, подошел к Генриху и с поклоном передал ему послания пастыря церкви Николая Второго:

— Прими, государь, сын мой, благословение папы римского.

— Благодарю, святой отец, за мужественное служение королю и Франции, — ответил Генрих и, открыв ларец, достал послание и подал его примасу: — Прочитай его, пусть знают все, чего мы добивались от папы. У нас нет тайн от народа.

Гелен Бертран взял папскую бумагу, но заметил королю:

— Сын мой, в ларце есть еще одно послание, и будет правильно, ежели мы прочитаем и то и другое.

— О каком послании ты говоришь, святой отец? — спросил король.

— Я прочитаю его, и ты узнаешь, сир. Еще скажу вот о чем: сегодня мы сделаем многие списки с посланий и каждый день будем читать их с амвонов храмов. Пусть знает народ Франции, что мы под святым покровительством римской церкви и ее понтифика.

— Я в согласии с твоим желанием, святой отец, — ответил Генрих и обратился к Анне: — Моя королева, ты не возражаешь?

— Как можно возражать?! — воскликнула Анна.

Однако, если бы ей в сей миг удалось узнать содержание второго послания папы, она бы из скромности возразила. Во время чтения благодарственного послания ей она смущенно опустила голову, краска залила ее лицо. «Господи, разве я достойна такой похвалы!» — подумала она.

На подготовку к коронованию принца Филиппа ушло две недели. За это время примас Бертран исполнил свое обещание. Послания папы римского были размножены писцами, и священнослужители прочитали их не только во всех храмах Парижа, но и на площадях, и в других городах королевского домена. Один из списков с посланиями дошел до монахов монастыря Клюни, но там он не оказал благого влияния.

Ко всем знатным сеньорам поскакали гонцы с приглашениями на торжества в честь коронования. Получит такое приглашение и граф Рауль де Крепи. Как и большинство вельмож, он был крайне удивлен предстоящим событием. Он искал причину, побудившую короля короновать сына при жизни, искал скрытый смысл, но, к своей досаде, ничего не находил. Тайна оставалась за семью замками, как подумал граф Рауль.

Париж в эти дни походил на растревоженный улей. Знать обновляла наряды, дабы показаться на церемонии в лучших. Торговцы везли из провинций вино, съестные припасы, зная, что король и королева все откупят у них для торжества. Париж бредил ожидаемым событием. Всем парижанам хотелось немедленно увидеть будущего юного короля. Но умудренный жизнью граф Госселен, все так же преданный королю, сразу же после оглашения послания папы пришел в покои к Генриху и попросил выслушать его.

— Мой государь, не прими совет, который дам, за блажь. Теперь, когда всем ведомо, что скоро твой сын встанет на престол, надо поберечь его. Отвези его тайно хотя бы в Санлис, отправь и меня туда, дай нам воинов Анастаса, и мы пробудем там до коронования.

Король выслушал графа не перебивая. Он доверял во всем этому достойному похвалы вельможе и сказал немного:

— Спасибо, славный Госселен. Мы с королевой тоже думали о том. Теперь мы утвердились. И ты поедешь вместе с Филиппом в Санлис.

Принца увезли из Ситэ ночью, спустя двенадцать часов после возвращения Гелена Бертрана. Карету принца, в коей сидел он сам, граф Госселен и сын Анастаса и Анастасии, Ян, сопровождала сотня воинов во главе с Анастасом. Гувернером к Филиппу был приставлен Глеб Борецкий, искусный рассказчик древних былин и не менее искусный воин. Он уехал из Парижа с радостью, дабы не тосковать по баронессе Армель, кою не мог забыть.

К вечеру Филиппа привезли в Санлис. Едва кортеж и воины оказались на дворе замка, как крепкие дубовые ворота закрылись и все вокруг окунулось в покой. В окружении графа Госселена, Глеба и Яна Филиппу не пришлось скучать. То граф Госселен рассказывал ему, как ходили в Тавриду за мощами святого Климента, и этот рассказ шел на французском языке. То Глеб Борецкий заводил по-русски былины о славных российских богатырях, и Филипп слушал его с открытым ртом. Но больше всего времени Филипп проводил с Яном в рыцарских играх. Ян был у Филиппа то оруженосцем, то воеводой, то «супротивным рыцарем», и они сражать на «мечах» до седьмого пота. Ян был лишь на год старее Филиппа, и он станет неизменным спутником нового короля на всю жизнь.

Но вот наконец приблизился день святого Филиппа Ниомедийского, на который было назначено коронование. В ночь перед этим спящего отрока привезли из Санлиса в королевский дворец и передали в руки королевы-матери. Все минувшие дни, пока Филипп был в Санлисе Анна не находила себе места от тревоги и переживаний за сына. Ей казалось, что вокруг него собираются грозовые тучи, что вот-вот засверкают молнии, разразится гроза и придет беда. Как будет выглядеть эта беда, Анна не знала, но приближение ее чувствовала, как лесной зверь чует грядущее наводнение. Лишь в ночь, когда привезли Филиппа из Санлиса и Анна уложила его в постель, она успокоилась и теперь с нетерпением ждала того часа, когда распахнут врата храма Святого Дионисия, где готовились свершить обряд коронования.

Утро праздничного дня выдалось солнечное, тихое. Благодатная августовская пора радовала тысячи парижан, чуть свет собравшихся на площади близ кафедрального собора. А вскоре появились конные воины — две сотни французов в голубых кафтанах и две сотни русских ратников в алых кафтанах. Парижанам, и особенно женской половине, нравились российские витязи. Многие молодые парижанки узнали их силу и ласку. За десять лет своего пребывания во Франции россияне почти все оженились и офранцузились.

В храме все было готово для свершения обряда. Примас церкви, архиепископы, епископы, папский нунций терпеливо поджидали королевский кортеж. В десять часов утра процессия наконец появилась. Над людским морем взлетел многотысячный глас. Парижане любили своих короля и королеву. И знали, за что любили. Впервые за время правления многих королей при Генрихе с появлением Анны налоги и разные поборы не увеличивались, а год за годом снижались. В королевском домене подданные уже забыли о произвольной талье — самом тяжелом поборе. Вот уже десять лет сеньоры не бесчинствовали, не распоряжались имуществом простолюдинов как своим. Как тут не любить короля и королеву?! И здравица им: «Виват король! Виват королева!» — катилась над площадью несмолкаемо, когда кортеж проезжал по узкому людскому коридору к собору. Генрих, Анна и юный престолонаследник ехали в открытой колеснице и приветливо махали парижанам руками. Юный Филипп дивился необъятному людскому морю и даже спросил Анну:

— Матушка, зачем они сошлись?

— Чтобы посмотреть на тебя. Ты им любезен.

— Но они кричат: «Виват король! Виват королева!»

— Это их воля, — ответила Анна и положила руку на спину сына.

Следом за королевской колесницей шла большая толпа вельмож, сеньоров и вассалов, съехавшихся из десятков городов и земель Франции. Не было среди них лишь герцога Роберта. Королю доложили, что коннетабль заболел и лежит в постели. Генрих послал к нему своего лучшего лекаря, итальянца Паниони, но внутренний голос подсказывал королю, что его брат прикинулся больным. Последнее время между братьями вновь вспыхнули распри. У Генриха были к причины недовольству. Баронесса Армель де Рион не стерпела нового обмана Роберта. Когда он, проведя в ее постели не одну ночь, бросил ее, как только в Риме прикрыли дело о еретиках из Ситэ, она в слепой ярости от горя и ненависти к Роберту рассказала о его происках Анне. Королева была вынуждена раскрыть интриги герцога королю. Он лишь посетовал на брата, но оправданий от него не потребовал и опале не подверг — он понимал, что «охота на ведьм» не злодеяние.

Был среди приглашенных и граф Рауль де Крепи. Вместе с Алиенор и сыном Франсуа он шел следом за королевской колесницей в числе первых. Он видел Анну лишь со спины, но жаждал посмотреть ей в лицо. Иногда графу удавалось увидеть ее профиль, и он уже испытывал волнение. Когда же наконец Анна повернулась назад и их глаза встретились, она улыбнулась. Но для графа это было так неожиданно, что он не улыбнулся в ответ. И он корил себя, но волнение поглотило обиду, и он лишь радовался мимолетному знаку внимания королевы к нему.

Но вот кортеж приблизился к собору, и под несмолкаемые возгласы парижан принца повели в храм. Отрок был спокоен. Он понимал, что происходит, и был покорен судьбе. Пред вратами храма Филипп посмотрел на отца. Генрих, как всегда, оставался величественным и мужественным рыцарем. И Филипп отважно перешагнул порог храма, полагаясь на то, что отец делает все так, как угодно Богу.

Генриху тоже потребовалось немалое усилие, чтобы переступить порог храма. Ни Анна, ни Анастасия так и не посвятили его в причины преждевременного коронования сына. Он пытался спрашивать ту и другую, но они вкупе отвечали, что так угодно Господу Богу, и никаких иных причин не называли. И он доверился им вслепую. Однако где-то в глубине души он понимал, что его подвигли отдать королевский трон сыну не случайно, а в силу таинственных причин, открытых, очевидно, ясновидением Анастасии. Он не старался их разгадать. Оставаясь воином и помня, что каждая сеча может быть последней, Генрих жил, не заглядывая в будущее.

Уже на паперти королевскую процессию встретили священнослужители. Примас Гелен Бертран, многие архиепископы и епископы благословляли вельмож. Вот примас остановился перед королевской семьей, осенил всех крестом и поцеловал принца в лоб.

— Отмеченный Господом Богом, войди в храм не сумняшеся, отпрыск дома Капетингов, — сказал Бертран и открыл путь к вратам.

До паперти доносилось пение хвалебных гимнов. А лишь только король, королева и принц вошли в храм, певчие вознесли под купол гимн «Те деум» в благодарность Спасителю за его пребывание среди людей.

Обряд коронования протекал медленно. Были исполнены многие псалмы. Потом к королю Генриху подошли примас Гелен, кардинал Бруно из Оверни, три архиепископа, и Гелен в их присутствии спросил Генриха:

— Ваше королевское величество, сын мой, монарх Франции, коронуешь ли ты принца Филиппа, сына своего, только по воле Господа Бога, нет ли над тобой насилия, принудившего сложить корону?

— Лишь воля Всевышнего и благословение Пресвятой Девы Марии светят в моей душе, — ответил без раздумий Генрих.

— А что же твой покровитель Святой Дионисий? — спросил кардинал Бруно из Оверни. — У него нет сомнений?

— Мы с ним в согласии, — сказал Генрих. — Святой Дионисий благоволит моему движению.

— Аминь! — твердо произнес примас Бертран.

— Аминь! — повторили иереи.

Гелен Бертран взял принца Филиппа за руку и повел его к алтарю. В это время хор исполнял молитву «Ангелюс» — «Ангел Божий», и каждый стих сопровождался трехкратным повторением «Аве Мария».

Два священника посадили Филиппа на уготованный ему трон, и под звуки гимна покровителю Франции Святому Дионисию принца увенчали королевской короной. Свершилось то, чему парижане прежде не были свидетелями: их любимый король снял с себя венец и стал лишь отцом короля, а его восьмилетний сын — королем Франции.

Париж в этот день поначалу больше грустил, чем ликовал. Да и не было причин для ликования, казалось многим. Какой уж там властитель восьмилетний король! Но по натуре своей, по нраву французы — жизнерадостный народ. И торжество все-таки состоялось. Парижане продолжали чтить Генриха как короля, и их не смутило то, что теперь в державе стало два государя. Королева Анна с российской щедростью откупила у дальновидных торговцев сотни бочек вина, горы съестного и велела выставить все на площадях и улицах Парижа. На королевском дворе в Ситэ, как некогда на великокняжеском дворе в Киеве, были накрыты столы с угощениями и винами для всех, кто пожелал чествовать королей близ их замка.