ГЛАВА 5
Пробудившись, ребята погнали лошадей в село. Кудеяру было жаль расставаться с Анискиной кобылой, в он решил вместе со всеми отправиться в Веденеево, а уж оттуда — в скит.
Несмотря на раннюю пору, в селе не спали, почти все его жители собрались возле церкви. Заметив Ольку, Кудеяр протиснулся к ней сквозь толпу.
Из ворот боярского дома показался тиун Мисюрь Архипов, ближний человек боярина Шуйского Юшка Титов и трое стражники. Мисюрь обратился к толпе:
— Именем боярина Андрея Михалыча Шуйского повелеваю: каждая изба с завтрашнего дня должна выделить для постройки нового боярского дома по одной подводе.
— Да как же можно, милый? Уборка ведь скоро. Вот соберем жито, перевезем в закрома, отчего тогды боярину не помочь? Иначе весь хлебушек сгинет, — пытался объяснить тиуну старый крестьянин в латаной-перелатаной рубахе.
— Ничего не ведаю, — отрезал Мисюрь, — завтра же чтоб подводы были! Окромя того, каждый двор должен дать на прокорм строителям по пять мешков хлеба, по возу репы да по три головки масла.
Толпа возмущенно загудела. — Да откуда же мы возьмем, милый? Сами с Вешнего Миколы впроголодь живем, весь хлебушек съели, а новины еще нет. Не токмо себя — детей кормить нечем! — настойчиво убеждал тиуна крестьянин.
— К вам когда ни заявись, все жрать нечего. Работать надобно, а не на печке валяться! Только и ведаете, что детей плодить, а как прокормить их — не мыслите. Завтра же чтоб все было!
— Ишь взъярился, боров окаянный! Сам наших баб брюхатит, да еще и укоряет, — послышалось в толпе.
— Ежели вы, — угрожающе произнес Мисюрь, — не исполните воли боярина, я выгоню вас всех из ваших изб, а избы спалю!
— Как схоронили великого князя Василия Ивановича, так житья не стало от этих Шуйских! — в сердцах произнес высокий и красивый еще крестьянин, Олькин отец Филат Финогенов.
Тиун расслышал его слова, молча кивнул Юшке Титову. Тот в сопровождении стражников двинулся в толпу. Вот он схватил Филата за грудь и коротким сильным ударом раскровенил ему лицо.
— За зловредные речи следовало бы, Филат, вырвать твой язык, яд источающий, но я вельми добр ныне, а потому велю проучить тебя кнутом.
Стражники сдернули с Филата порты, повалили на землю. От первого удара поперек ягодиц проступил широкий ярко-красный след. Ошарашенный дикой болью, мужик вскинул голову и слабо ойкнул. Стражники били не торопясь, со знанием дела. Вскоре вся спина стала пунцовой. Из кровавого месива торчали кусочки кожи. Голова Филата безжизненно поникла.
Кудеяр стоял рядом с Олькой и краем глаза видел, как с каждым ударом вздрагивают ее худенькие плечи. Ему было невыносимо горько оттого, что он ничем не мог помочь ей. Сжав кулаки, Кудеяр прикрыл глаза, чтобы не видеть жестокой казни.
Мужики подхватили окровавленное тело, понесли в дом. Рядом, громко причитая, шла жена Филата Пелагея. В избе Олькиного отца уложили на лавке под образами. Он не приходил в себя. Крестьяне молча постояли над ним и разошлись. В избе остались лишь Пелагея, древняя старуха — мать Филата, Олька, ее пятилетний братишка и Кудеяр.
— Пелагея, — прошамкала старуха, — надо бы траву, что от правежа помогает, разыскать. Ведаешь ли такую?
Пелагея отрицательно покачала головой.
— Я, бабушка, знаю эту траву, мне ее знахарка Марья Козлиха показывала.
— Та трава ныне в силе, цвет ее еще не опал, по цвету и ищи.
Олька вытащила из-под лавки свою корзину, направилась к двери. Кудеяр нагнал ее во дворе.
— Можно я пойду с тобой?
Олька по-взрослому посмотрела на него.
— Далеко идти придется.
— Не беда, а то вдруг на тебя волки нападут.
— Чего волков бояться? Люди страшнее диких зверей. Иди, коли хочешь.
Лес встретил ребят пряным запахом прелых листьев. Под сенью могучих деревьев было сумрачно. Редкие солнечные блики, пробивавшиеся сквозь густые кроны, выхватывали из темноты то изумрудно-зеленые подушки мха, то скрюченные в мертвой схватке корни, то поваленные буреломом полузасохшие ели. Ребятам было немного не по себе, поэтому они разговаривали шепотом.
— Трава от правежа, — объясняла Олька, — ростом бывает с меня. Цвет у нее желтый, сидит на верхушке стебля. Растет она по опушкам, лесным оврагам, кустарникам.
Деревья вскоре поредели, и путники оказались на широкой лесной поляне, поросшей сочным разнотравьем. Мать сыра-земля сплела удивительно красивый и яркий ковер из ромашек, раковых шеек, смолок. Ребята с двух сторон обошли эту поляну, пристально всматриваясь в цветущие растения-травы от правежа среди них не было.
Снова углубились в лес. По дороге Олька рассказывала про Шуйских:
— Вчера вечером, когда вы ушли в ночное, тиун напился пьяным и сказывал старосте, будто месяц назад двоюродный брат нашего боярина князь Василий Шуйский женился на двоюродной сестре великого князя. Сам старый-престарый, а жену молоденькую взял. Чудно!
— Отчего же великий князь отдал свою сестру за такого старца?
— Великий князь мал еще, говорят, меньше нас с тобой. А ты бы хотел стать великим князем?
— Не знаю, — пожал плечами Кудеяр, — мне и так хорошо.
Лес расступился, и ребята оказались посреди поляны, край которой круто загибался в овраг.
— Здесь-то уж наверняка должна расти трава от правежа, — прошептала Олька.
Кудеяр еще издали приметил желтые цветы, но, боясь ошибиться, промолчал. Олька в это время наклонилась, чтобы сорвать ягоду земляники. Увидев Кудеяра возле нужного растения, она предостерегающе закричала:
— Будь осторожен, трава от правежа ядовита, дай лучше я сама ее возьму.
Олька присела перед растением на корточки и, произнеся непонятные Кудеяру слова, принялась копать землю вокруг корня руками.
— Дай я выкопаю, у меня нож есть.
— Железом копать траву от правежа нельзя, только руками.
Из земли показался округлый клубень. Слегка раскачав растение, девочка вытащила его и положила в корзинку. Вскоре ребятам посчастливилось найти еще несколько растений, причем самое крупное удалось отыскать Кудеяру. Он старательно выкапывал его, когда услышал слабый вскрик Ольки. Оказалось, та сорвалась с кручи и теперь сидела на дне оврага, потирая ушибленную ногу. В несколько прыжков Кудеяр очутился рядом с ней.
— Ногу сбедила, — виновато улыбнулась Олька и попыталась было подняться, но тотчас же, ойкнув, присела.
— Давай я тебя понесу.
— Что ты, я ведь тяжелая. Лучше я буду держаться за тебя и скакать на одной ножке.
С трудом ребята выбрались из оврага. Поджав больную ногу, девочка прижалась к березе, устало закрыла глаза. Кудеяр встал к ней спиной, опустился на колени.
— Держись крепче!
Тонкие Олькины руки обвили его шею. Поднатужившись, паренек поднялся с земли и, слегка пошатываясь, пошел. Он шагал долго. Время от времени Олька просила его остановиться, передохнуть, но он не слушал ее.
— Я и не знала, что ты такой сильный, — Олькин голос показался Кудеяру ласковым, нежным. Таким же голосом она произносила вчера заговор одолень-травы. — Но все равно тебе очень тяжело, почему ты не хочешь остановиться?
— Посмотри на солнце: скоро настанет вечер и идти по лесу будет нельзя.
— До ночи мы все равно не успеем выбраться из леса.
— Придется переждать ночь в лесу, а пока светло, поищем надежное место для ночлега.
— Глянь, вон под той елкой можно отсидеться.
Недалеко лежала огромная ель, поваленная бурей. Ее корни, словно щупальца неведомого зверя, торчали во все стороны. В том месте, где росла ель, зияла огромная яма. Часть ямы была отгорожена комлем ели и представляла собой надежное убежище.
«А вдруг это нора волка или медведя?» — подумал Кудеяр. Он спрыгнул в яму и, просунув в нору палку, осторожно обшарил ею все углы, но никого не обнаружил. Расширив отверстие, дети пробрались через него внутрь.
— Как тут хорошо! — похвалила Олька укрытие. — А вдруг ночью явится хозяин этой норы, что будем делать?
— Мы встретим его дубиной.
— Дай и мне такую же палку. В случае чего я помогу тебе.
Едва ребята забрались в укрытие, как сразу же стало совсем темно. На месте упавшей ели в лесном пологе образовалась прореха, через которую был виден кусок неба с неяркими июньскими звездами. Ребята чутко вслушивались в темноту. Вот под чьей-то осторожной лапой хрустнула валежина. Хруст повторился, но уже ближе. Невидимое животное всхрапнуло и стало удаляться. Олька с Кудеяром совсем было успокоились, но тут дикий вопль огласил окрестности. А потом кто-то как будто рассмеялся.
— Ой! — вскрикнула Олька и прижалась к Кудеяру.
— Не бойся, это неясыть.
— А я думала-лесовик.
Когда Олька прижалась к Кудеяру, ее волосы коснулись его лица. Ему показалось, что они испускают тонкий и нежный запах добытой им вчера кувшинки. Этот запах Олькиных волос вызвал неясные волнения в его душе.
— То, что можно потрогать руками, понятно, — размышляла вслух девочка, — дерево, камень, человек, корова… А вот звезды нельзя потрогать. Как ты мыслишь, что это такое?
— Одни говорят, будто это золотые пшеничные зерна, рассыпанные по небу. Другие же бают: звезды — глаза умерших людей. Покинули они мир, а все равно хочется им посмотреть, что на земле делается, вот и смотрят по ночам.
— Чудно, — подивилась Олька, — мертвецов каждый год вон сколько хоронят, а звезд не прибывает.
— А ты их считала?
— Считать не считала, но ведь всем ведомо, какие звезды в какой час на небе загораются. Я так думаю: звезды — это как бы дырки в небе. Через них мертвые и смотрят на нас.
— И каждую ночь дерутся: мертвецов-то много, а дырок мало.
Олька так и прыснула, представив дерущихся мертвецов.
— Кудеяр, глянь, звезда падает.
— Падающие звездочки называются Белым Путем. Это блуждают по небу проклятые люди; они будут переходить с места на место до тех пор, пока Бог не простит их.
Некоторое время посидели молча.
— Кудеяр, ты бы поспал немного, устал ведь, меня тащивши. Ночь летняя коротка, скоро светать начнет.
— Не хочется мне спать.
— А ты закрой глаза и спи.
Олька положила его голову себе на колени. Кудеяр сделал вид, будто спит. На самом же деле он внимательно вслушивался в себя. Почему он смутился, когда Олька положила его голову себе ни колени? Хорошо, что кругом непроглядная темень, иначе она обязательно бы увидела, как огнем полыхает его лицо. Почему ему так покойно и славно, когда на плече лежит Олькина невесомая ладошка?
Рассвет в глухом лесу наступает не так, как в поле. Длительное время все изменения происходят лишь в небе. Сначала оно чуть-чуть светлеет. Совсем незаметно исчезают звезды, как будто растворяются в свете наступающего дня. Освещаемое сбоку, небо приобретает глубину. В этот миг особенно красивы облака: хорошо заметны их объем, форма и очертания. А в самом лесу по-прежнему царит темень. Лишь когда появляется солнце, темнота начинает таять и как бы превращается в клочья тумана, цепко хватающегося за кустарники.
Кудеяр не видел рассвета. Уткнувшись головой в Олькины колени, он крепко спал и проснулся лишь от птичьего переполоха. Раскатисто гремела по лесу трель зяблика. «Витю видел? Витю видел?» — бесконечно повторяла чечевичка. Ночных страхов как не бывало.
Выбравшись из укрытия, Кудеяр посадил Ольку на спину и уверенно пошел вперед. Когда они вышли из леса, в Веденееве еще спали. Лишь возле одной избы, словно деревянный истукан, подперев голову кулаком, стояла женщина. То была мать Ольки Пелагея, пристально всматривавшаяся в сторону леса. Заметив вдали крошечные фигурки, она перекрестилась и козырьком приставила руку к глазам.
