Глава четвёртая
1
Ох, напрасно не поверил Олег предсказаниям Чарга! Говорил себе: ну, подумаешь - сон! Может и не такое привидеться! Взять и добровольно отказаться от власти? Уступить право на престол? Лучше отрубить себе руку!
А события развивались по печальному варианту.
Нет, остаток 1187 года пролетел безмятежно. Знали, что Саладин захватил Гроб Господень, но не волновались особенно сильно. Крестоносные страсти трогали их не слишком.
После Рождества умер Тимофей, и Олег похоронил его со многими почестями, отдавая дань своему наставнику. А затем, чтоб избавиться от прискорбных мыслей, молодой повелитель Галича ускакал в январе на обычное зимнее лесование в Тысменицу. Но на третий день охоты конь его споткнулся, князь упал на землю, подвернув себе ногу. Местный лекарь быстро её вправил, но она всё равно болела, и веселью пришёл конец. На повозке, поздней ночью, без предупреждения, возвратился младший сын Осмомысл а в стольный град. И, прихрамывая, отправился в терем к Зое. В женской опочивальне слышались какие-то выкрики, смех, возня. Вырвав из держателя на стене факел, муж ворвался в спальню к жене. И увидел на одре сразу четверых - гридей Перехвата, Усола, Миляту и свою драгоценную благоверную. Бросившись к распутникам, начал жечь их огнём. Те едва спаслись бегством. А княгиню он так ударил древком в лицо, что сломал ей нос. Отшвырнул затухавший факел и, не обращая внимания на рыдающую супругу, удалился прочь.
В то же утро вышел Олегов указ: недостойных дружинников утопить в проруби на Днестре, а неверную Зою выслать в Болшев к матери. Вскоре били челом к владыке несколько заступников: тысяцкий Миколка Олексич, воевода Захарка Гаврилыч (сын Гаврилки Василича) и епископ Кирилл. Не оправдывая виновных, уговаривали правителя заменить утопление поркой; пятьдесят ударов - достаточно.
- Семьдесят, - отрезал Настасьич. - Это моё последнее слово.
Экзекуция состоялась. Перехват и Милята вскоре умерли от полученных ран. Выживший Усол обещал отомстить бастарду.
Снова Болшев сделался местом сбора заговорщиков. То, что князя надо свергать, было ясно всем - проведённое Осмомыслом крестоцелование в пользу младшего сына никого не смущало: клятвы клятвами, а дела делами. Спорили только о преемнике. Янка, Зоя и Пахомий Вонифатьич (младший брат покойного Феодора) выступали за Чаргобая. Остальные - за Владимира Ярославича. Афанасий Кенятинович заикнулся: может, сразу поставим Ваську, сына Владимира? - но его обсмеяли. В общем, остановились на Владимире. Посланный к нему Иннокентий Избыгнич возвратился с ответом: слова, данного покойному тятеньке, не нарушит и стола галицкого под Олегом искать не будет; но коль скоро Олег умрёт или отречётся - вот тогда согласен.
Начали обдумывать, как спихнуть Олега. «Я убью его, я убью его!» - петушился Усол. «Правильно, убей!» - говорила Зоя; нос её сросся благополучно, но слегка неправильно, нарушая гармонию безупречного в целом лица.
- Запрещаю! - возмутилась Янка. - Сына моей подруги, бедной Настеньки, запрещаю трогать! Прогоню вас всех из Болшева, если что такое замыслите! - А затем сказала спокойнее: - Надо вынудить убежать. Пусть живёт где-нибудь в изгнании. Как мой тятенька Иван Ростиславич жил…
Датой переворота назначили 1 июня 1188 года.
25 мая молодой Галицкий правитель вновь отправился на охоту в Тысменицу, за себя оставив Миколку Олексича. Погуляли славно, настреляв много жирной дичи, а затем закатив во дворце шумный пир с местными бесстыдницами-прелестницами… Спьяну Олег не понял, что от него хотят; но потом протрезвел и услышал:
- Княже, княже, вставай! Прискакал Захарка Гаврилыч! Заваруха в Галиче!
- Что такое? Пусть войдёт немедля!
Тот промок под дождём, по лицу текли капли, весь дрожал - то ли от холода, то ли от страха, выбивал зубами барабанную дробь. Еле доложил: в городе убили обоих Олексичей - Филимошку с Миколкой, а епископ Кирилл с Иннокешкой Избыгничем тут же переметнулись к заговорщикам. Во главе мятежа - Афанасий Кснятинич и Пахомий Вонифатьич; объявили народу, что Олег сбежал, и послали в Перемышль за Владимиром.
- Господи Иисусе! - вырвалось у Настасьича. - Как быть, Захарушка?
- Ой, не знаю, батюшка, мой свет, но дела твои плохи. Возвращаться в Галич не след, бо убьют или бросят в яму. Силой одолеть их не сможешь - у тебя слишком мало гридей. Надобно действительно скрыться.
Бледный, потрясённый бастард продолжал сидеть на одре, обхватив голову руками. Говорил вроде сам с собой:
- Но куда скакать? К Янке в Болшев мне путь заказан, там змея Зойка, может отравить. На Волыни тоже меня не любят. Может, к Ярославне, сводной моей сестрице? Говорят, Фрося добрая и на дверь не укажет.
- Да позволено будет мне сказать, - отозвался Захарка. - Лучше уж к другой дочке Осмомысловой - ляхской прынцессе. Там, по крайней мере, можно попросить помощи, чтоб отвоевать Галич.
- Так и сделаю, коли Евфросинья прогонит.
И, собравшись быстро, оба устремились на северо-восток, через Чёртов Лес. По пути остановились в Овруче и от тамошнего князя, Фросиного свата, узнали, что соваться в Новгород-Северский нелепо: князь с княгиней поссорились из-за списков «Слова», якобы рассылаемых ею по Руси, и она уехала жить в Путивль, к старшему своему сыну; Игорь же навряд ли будет обрадован родственнику жены. Что ж, решили тогда ехать в Польшу. Правнук Чарга двинулся на запад. Он ещё не знал, что теперь из охотника превратился в дичь: несмотря на Янкин запрет, Зоя и Усол собирались мстить. Витязь обещал привести возлюбленной голову убитого мужа, и она поклялась в этом случае стать его женой.
2
Между тем не был равнодушен к происходящему и Роман Мстиславич Волынский. Он хотя и доводился сватом старшему сыну Осмомысл а (дети их, Феодора Мстиславна и Василий Яковлевич, состояли в браке и имели дочь), всё равно зарился на южное княжество и вынашивал планы воедино слить Галицию и Волынь. Только ожидал смерти Ярослава. А когда тот умер, начал готовить войско. И как раз в июне 1188 года, в самый разгар смуты в Галиче, чуть опередив призванного боярами Якова, бросил свои дружины на Днестр. Этого никто ожидать не мог. Паника и растерянность воцарились в городе, Иннокентий Избыгнич с Афанасием Кснятичем попытались организовать оборону, но никто им не подчинялся. А епископ Кирилл, чтобы предотвратить напрасные жертвы, приказал отомкнуть ворота. И Роман Мстилавич беспрепятственно въехал в галицкий кремль.
А Владимира завернул с полдороги поскакавший ему навстречу Пахомий Вонифатьич. Старший сын Ярослава тоже в первый момент не поверил своим ушам: как, Роман, северный сосед и добрый приятель, родич, поступил так подло?! Что ж на нём - креста нет?! Но потом спросил у Пахомия:
- Как теперь поступить и куда податься? Тот ответил:
- Выход вижу токмо один: заручиться помощью от унгорского короля Белы. Он давно с Романом Волынским в ссоре. Не преминет дать ему по рукам!
- Ты со мною поедешь в Унгрию?
- Коли не побрезгуешь.
- А куда Поликсению и молодших детей? Возвернуть в Перемышль?
- Думаю, не стоит. Да и некогда. Пусть там остаётся Василий со своей Феодорой - чай, на зятя-то с дочкой вероломный Ромашка ратью не пойдёт. Мы ж тем временем отправимся к Беле. Надо торопиться.
И они, развернув повозки, понеслись на юго-запад, к перевалу Дукле через Карпаты. Если бы наследник галицкого престола в тот момент узнал, на какие муки обрекает себя и своих земляков, то, наверное, наложил бы на себя руки. Но, не ведая ни о чём, думал, что ему теперь повезёт, и мечтательно улыбался. Лишь поповна, чувствуя недоброе, то и дело плакала.
3
Королю Беле было в ту пору тридцать девять. Он уже шестнадцатый год находился у власти, чувствовал себя прочно, незыблемо, истребив врагов; даже собственную мать, Евфросинью Мстиславну, он заставил скитаться. Знал о её приключениях - в тщетной попытке сколотить кампанию против Саладина, относился к этому иронически. Но послов от Фридриха Барбароссы принял тепло, подобающим образом, и не возражал, если армия крестоносцев по определённым маршрутам двинется к Константинополю через территорию Венгрии. Но в душе не верил в возможность нового похода.
Поначалу поморщился, выслушав доклад о прибытии беглецов из Галича (русских он считал дураками, несмотря на то, что и сам был наполовину русским). После некоторых раздумий разрешил последним войти.
Яков, поздоровавшись, был изрядно удивлён видом короля: длинные немытые пепельные волосы, широко расставленные глаза, жабий рот и бесчисленное количество бородавок. И скорее Бела не говорил, а квакал. По сравнению с ним отпрыск Осмомысла, далеко не красавец, выглядел былинным богатырём.
Венгр говорил по-русски неважно, а Владимир по-венгерски ещё хуже, так что им помогали толмачи. В целом же беседа выглядела так.
- Значит, волыняне захватили вашу столицу? - вяло переспрашивал самодержец. - Ох, нехорошо… Да Роман Мстиславич подлец известный, хоть и родич мне… Помощь оказать? На каких условиях?
- Коли сяду на трон, обязуюсь тебе выплачивать целый год по две тысячи гривен серебром.
- Это справедливо. Надобно обдумать. Отчего ты не ешь и не пьёшь, голубчик?
- Благодарствую. Что-то нет охоты.
- Так нехорошо. Обижаешь хозяина.
- Я не пью уже больше четырёх лет. Не приемлет тело.
- Ерунда. Понемножку можно. Как не выпить за успех нашего похода?
- Да, не выпить за успех не могу.
- Вот и превосходно. Пусть удача сопутствует нам!.. Надо ли говорить, что, сорвавшись, Яков целую неделю беспробудно пьянствовал, и никто - ни Пахомий, ни Поликсения, ни дети - привести его в чувство не смогли. Он безумствовал, как его родной дед, князь Владимирко Володарьич. А когда проспался, почерневший, осунувшийся, с головной болью и тошнотой, оказалось, что с семьёй и боярином отвезён в замок Эстергом и сидит под охраной в башне.
- Как же так? - недоумевал Осмомыслов отпрыск.
- Ах, вот так, Володимер свет Ярославич! - сокрушался брат Феодора Вонифатьича. - Обманул нас Белка, продувная бестия, как мальчишек, обвёл вокруг пальца!
- Не пойму. В чём же обманул?
- Запер нас вот в этом узилище, зорко стережёт. Сам же с войском кинулся Галич воевать.
- Ну, так хорошо. Выкинет оттуда Романа.
- Выкинуть-то выкинет, да посадит сына своего, Андраша, чтобы сделать провинцией Унгрии.
- Быть того не может.
- Вот те крест, батюшка, мой свет. Не сойти мне с этого места!
У бедняги аж волосы стали шевелиться на голове. В страхе он воскликнул:
- Господи, святый Боже! - зарыдал, завыл от отчаяния. Вдруг замолк, поднял на боярина посерьезневшие глаза: - Где темница сия находится, говоришь?
- В Эстергоме, что вблизи Дуная, чуть на север от Буды да Пешта.
- До Неметчины, значит, рукой подать?
- Уж недалеко.
- Надобно сбежать. Ехать к королю Фридриху. В ножки кинуться, умолить помочь.
- Час от часу не легче! Из огня да в полымя! Фридрих-то не лучше этого Белы. Тоже рот раззявит на наш каравай. Да и как сбежишь-то? Я глядел: башня прочная, караулы кругом.
- Что-нибудь придумаем.
4
Бела в это время со своей знаменитой конницей совершил стремительный бросок через горный Верецкий перевал и пронёсся по Галицкой земле как опустошающий смерч. А поскольку в военном хозяйстве княжества наблюдался полный разброд (воеводы и дружинники Осмомысла частью разбежались, частью были перебиты Романом Мстиславичем), а пришедшие с севера волыняне тоже не готовились к обороне, никакого сопротивления нападающим оказать никто не пытался. Главный город пал в считанные дни. По подземному ходу князь Роман убежал из кремля и с остатками рати ускакал к себе во Владимир-Волынский. Да не тут-то было! Младший брат его, Всеволод Мстиславич, заменявший старшего на престоле, вдруг не захотел уступить нагретого места и ворот не открыл; даже пригрозил изготовленной к бою дружиной. Старший брат уехал несолоно хлебавши и подался искать прибежища в Овруче, отложив идею слияния Галича и Волыни на далёкое будущее.
А король мадьяр выполнил задуманное: посадил на Днестре своего сына Андраша. Молодой человек (а ему в то время исполнилось девятнадцать) по отъезде венценосного папочки стал вести себя хуже, Чем некрещёный: отнимал у местных жителей скот и добро, умыкал и насиловал женщин, православные церкви превращал в конюшни. Даже отцу Кириллу двинул в челюсть: иерарх пришёл к нему с жалобой на венгерских дружинников, испоганивших погост, поломавших кресты и плескавших нечистоты на могильные камни, а наместник Белы даже слушать не стал - прямо кулаком в зубы. Крикнул: «Прочь пошёл, русский боров! Мы Галицию обратим в католичество, Папе подчиним, а тебя подвесим к берёзе за причинное место!» И епископ убрался, вытирая кровь с бороды.
В Болшеве у Янки собрались бояре: Иннокентий Избигнич с Афанасием Кснятиничем. Возмущались произволом захватчиков, обсуждали возникшее положение. Дочь Берладника высказалась прямо:
- Что судить да рядить бесцельно? Брата надо звать, Чаргобая. Он законный преемник галицкого стола. Должен унгров прогнать и принять бразды. Кто к нему поедет?
- Я отправлюсь, - поддержал её Афанасий. - Мы с ним были прежде знакомы и относимся друг к другу неплохо. А Избыгничу надо заняться воинскими сборами в Болшеве. Обчими ударами сбросим супостатов.
- Половцев неплохо привлечь, - заявил Иннокентий. - За приличные гривны выступят за нас.
- Исполать вам, боляре, - подытожила женщина. - Православие, попранное в Галиции, вопиет. Лишь на вас надежда.
На прощанье Кснятинич пробормотал:
- Видя все бесчинства нехристей-унгров, вспоминаешь о времени Осмомысла как о рае земном. Благодать, покой и достаток!
И другой вельможа, усмехаясь, поддакнул:
- Не ценили, не дорожили. Вечно мы добро ищем от добра! А теперь вот расхлёбываем, как малые дети…
- Прошлого назад не вернуть, - жёстко оборвала их кряхтение Янка. - Надо о грядущем подумать. С Богом, господари. Благо родной земли зависит от вас.
Возвратившись в свои покои, встретила Зою. Дочь была оживлена больше, чем обычно, и глаза прятала от матери. Заподозрив недоброе, та схватила её голову в ладони и насильно заглянула в зрачки:
- Говори! Что проведала?
- Ничего, матушка, мой свет… Видно, показалось тебе.
- Не обманывай! Я тебя знаю хорошо. Что-то про Олежку?
Дочь Андроника всё никак не решалась сказать, но потом ответила:
- Да. Убит. Мой Усолка выполнил зарок. Охнув, Янка села. Прошептала с горечью:
- Господи, зачем? Я же вас просила… Зоя дёрнула плечиком:
- Ой, подумаешь, велика особа! Только всем мешал. Я теперь за Усола выйду.
- Рассуждаешь, как последняя тварь. Хочешь обвенчаться с убивцей собственного мужа!
Молодая дама поморщилась:
- Не тебе, матушка, судить. Нешто ты не отдала сброду на растерзание моего родителя? Мы с тобой обе хороши.
Дочь Берладника сидела поникшая, только повторяла одними губами:
- Настенька, прости… Настенька, прости…
А с Олегом вышла следующая история. Вместе с Захаркой Гаврилычем он поехал в Краков - к польскому королю Казимиру II, доводившемуся ему, через сводную сестру Ирину-Верхуславу-Агнешку, дальним родственником. Но король принять бастарда не захотел, и несчастный князь устремился к самой Ирине, в Познань. Несмотря на свою флегматичность, дочка Осмомысла встретила его с интересом, начала расспрашивать: «Нешто правда, папенька и маменька померли? Вот не ожидала - мне казалось, их ничто не возьмёт!» Начала читать список «Слова о полку Игореве», привезённый братом, но свернула свиток на середине, широко зевнув: «Надо ж - Фроськин заморыш смог сложить такую длинную песнь! Но она мне не по зубам». Разрешила жить в замке в Калише, но протекцию к королю составить не захотела: «Мой супруг с ним не дружит. Мы его не любим. Больно лебезит перед немцем Фридрихом».
В Калише Олег заскучал, думал даже отправиться к крестоносцам - отвоёвывать Гроб Господень, - но узнал, что явился в Краков князь Роман Мстиславич, чтобы бить Казимиру челом о помощи - возвратить себе Владимир-Волынский, незаконно захваченный братом. «Собирайся! Скачем к нему! - загорелся Настасьич. - Мы поможем Роману одолеть Всеволода, он поможет нам разметать моих недругов!» И, вскочив на коней, понеслись в тогдашнюю польскую столицу.
Поначалу затея складывалась удачно. Встреча с Романом произошла, и волынский князь, в свою очередь, нанял у Казимира несколько полков. Ранней осенью 1188 года выступили в поход. Вскоре обложили Владимир-Волынский, стали требовать сдачи города. Но засевший в нём Всеволод уступать не желал, совершал удачные вылазки, и во время боя был смертельно ранен Захарка Гаврилыч. Не успел Олег оплакать потерю друга, как поляки, решившие больше не участвовать в безнадёжной кампании, снялись и ушли восвояси.
У Романа оставался один путь - возвращаться в Овруч, где его дожидались младшие дети и жена. А Олег не знал, что теперь предпринять, и в конце концов решил всё-таки направиться к Фросе в Путивль. И поскольку Овруч был ему по дороге, то поехал вместе с Романом.
На вторые сутки заночевали в Дорогобуже, и, изрядно выпив, Ярославов сын, чуть шатаясь, потащился во двор до ветру. В небе светила яркая луна, но осенний морозец стоял приличный. Не дойдя немного до выгребной ямы, князь услышал за спиной подозрительный шорох. Обернувшись, Олег спросил:
- Кто здесь? Что вам надо?
Тёмная фигура отделилась от стены сруба:
- Аль не узнаешь, батюшка, мой свет?
Тот действительно в интонациях хриплого голоса уловил нечто, слышанное уже, но припомнить сразу не смог.
- Жаль, - сказал загадочный человек, - а вот я забыть не могу, как меня ты унизил. И меня, и Миляту, и Перехвата - Царствие им Небесное!
- Господи, Усол! - догадался Настасьич.
- Да, он самый. За тобой не первый месяц охочусь. То терял след, то брал, наконец-то встретил.
- Что ты хочешь? - содрогаясь, задал вопрос бастард.
- Что хочу! - хмыкнул гридь. - Жизни твоей хочу, больше ничего.
- Да зачем тебе моя жизнь? Нешто, отомстив, сделаешься счастливее?
- Знамо дело, счастливее. Я женюсь на Зое. И мои раны на спине будут не так саднить.
- Но ведь ты был наказан по справедливости, мне наставив рога. Ни один муж не стерпел бы такое. И потом, женившись на Зое, сам окажешься в моём положении. Потому что она и тебе станет изменять.
Враг занервничал, начал кипятиться:
- Ох, Олеже, не зли меня. Лучше помолись напоследок. Князь не отступал:
- Убивать безоружного - разве по-мужски? Дай мне меч, и сразимся в честном поединке.
Но Усол тоже не поддался:
- Вот уж насмешил! Вдруг удача будет на твоей стороне? Нет, я должен бить наверняка. Притащить невесте в подарок голову твою.
- Ты забыл, что я правнук Чарга?
- Что ж с того?
- Коль меня убьёшь, он тебя с небес покарает. Витязь не поверил:
- Руки коротки. Сказки мне рассказывать нечего. Будешь ли молиться?
- Да, конечно. По-свойски. - И ударил его ногой. Тот упал, но поднялся быстро и пошёл в наступление.
Лезвие ножа блеснуло в его руке. Взмах, удар - увернувшись, Олег пропустил противника мимо, сам ударил лиходея по печени. Отлетев, неприятель устоял на ногах. Оба обходили друг друга, приготовившись к новому нападению. Неожиданно распахнулась дверь, на пороге вырос Роман Мстиславич и спросил, крикнув в темноту:
- Эй, Настасьич, где тебя черти носят?
Ярославов сын на мгновенье отвлёкся, и вот этого мига оказалось достаточно: гридь вонзил клинок ему в сердце. И, мелькнув за бревенчатую стену, скрылся.
У бастарда в глазах замелькали языки пламени. Между ними вдруг возникло Настенькино лицо.
- Мама, маменька! - прохрипел Олег. - Помоги мне! Меня убили!..
- Ничего, ничего, родимый, - вроде бы сказала она, тихо улыбаясь. - Всё уже позади. Мы теперь никогда не расстанемся.
Закачавшись, он упал в лужу крови. Набежавшие люди галичанину помочь уже не смогли.
Так бесславно погиб младший сын Осмомысла. Но не зря перед смертью он пророчески предсказал, что Усол жестоко поплатится за содеянное. Вскоре его слова стали явью.
5
Чаргобай жил по-прежнему при дворе Давыда Смоленского, числился воеводой, но с дружиной занимался нечасто, больше проводя время за кувшином вина. И поэтому когда Иннокентий Избыгнич вырос у него в горнице, князь-изгой, будучи в серьёзном подпитии, долго не мог понять, кто это такой и чего желает. Наконец в голове у сына Берладника стало проясняться, он велел слуге принести ушат ледяной воды, снял кафтан и, оставшись в одной рубахе, вылил на себя. Заорал как резаный, начал вытираться вышитым белым рушником, вновь накинул кафтан, выпил поднесённую чарку с соком кислой капусты, вздрогнул, перекрестился и взглянул на боярина просветлённо:
- Так про что речь вели? Сызнова начни. Выслушав приезжего, начал бегать по клети, хлопать себя по ляжкам и выкрикивать, словно полоумный: «Я дождался, дождался! Господи Иисусе! Батюшка с Небес смотрит на меня в радости!» Замер перед гостем и спросил деловито:
- Сколько войск у нас и сколько у Андраша? Серебро и золото раздобудем? Мой Давыдка - отзывчивый, но задаром много рати не даст. - Сел, задумался. - В зиму глядя, в наступление не пойдёшь. Опозориться не имею права. Мне судьба даёт единственную возможность. Я ея использую до конца. Или сяду на галицкий стол, или жизнь отдам. А в Смоленск больше не вернусь.
Подготовка к походу заняла время с ноября по апрель. Но и силы сколотились немалые: шесть полков галичан и половцев, собранных Афанасием Кснятиничем, да ещё два полка, нанятых у Давыда. Венгры имели меньше. Впрочем, приготовления не прошли для Андраша и его людей незаметно. В марте он послал верхового к отцу - с просьбой о срочной помощи. А пока надеялся отсидеться за высокими городскими стенами.
Чаргобай двинулся на Галич сразу, как подсохли дороги. От Козовы шли без всяких преград, радостно встречаемые жителями попутных селений. Отдохнули в Болшеве и стремительно окружили столицу княжества.
Первую неделю изредка обменивались выстрелами из луков и взаимными перебранками. Небольшой отряд, выехавший из города, чтобы пощипать неприятеля, был разгромлен начисто. Сын Берладника лично снёс его командиру голову. Это вдохновило войска нападавших и заставило венгров слегка притихнуть. Вкус победы ощущался уже на языке Ростислава, как внезапно прискакала из-за Карпат конница Белы III. Тут пошли уже настоящие схватки. Первыми, как обычно, дрогнули половцы и, оставив ряды союзников, возвратились в степи. Вслед за ними брызнули с поля боя смоляне - унесли ноги подобру-поздорову. Венгры наседали, и дружинники Чаргобая стали умолять его отступить. Но упрямый изгой не желал сдаваться. Словно бес какой вселился в него! Встал на стременах, зыркнул грозно очами, крикнул страшным голосом: «На врага! Кто ещё не празднует труса? За отечество умереть не страшно!» - и, хлестнув коня плёткой, бросился вперёд. Большинство его конников устремилось за предводителем.
Свой последний бой он провёл отменно. Красный плащ его и блестящий шлем вспыхивали на солнце, словно молния. Не одна голова покатилась с плеч от ударов наследника Тулчи и Ивана. Не один всадник рухнул с лошади. Но суровым венграм, несмотря на это, удалось окружить отряд Ростислава и практически всех уничтожить. Раненого сына Берладника притащили к Андрашу. Тот, расхохотавшись, плюнул ему в лицо. А потом спросил лекаря, перевязывавшего рану:
- Выживет мерзавец?
- Безусловно выживет. Становые жилы не тронуты.
- Жаль: хотелось бы видеть его убитым, - развернулся и вышел.
Что ж, как говорится, желание князя - закон для его подручных. И один из наиболее рьяных притащил какую-то склянку с тёмной жидкостью, намочил тряпицу и заставил лекаря приложить её к ране русского.
Врачеватель, вздыхая, выполнил приказ. Вскоре у больного началась агония, а спустя несколько часов он скончался.
Развивая успех, Андраш захватил Болшев, город сжёг, а гнездо оппозиции разорил. Защищая терем, пал Усол. Янка тоже пыталась сопротивляться, и её проткнули мечом. Иннокентий Избыгнич был казнён на торговой площади. Только Афанасию Кснятиничу удалось бежать в Перемышль. А ещё уцелели Янкины дети: младших из них венгр не тронул, но зато Зою взял с собой, чтобы сделать наложницей.
6
Больше полугода просидели Яков-Владимир и его близкие в башне Эстергома. Лишь в конце февраля 1189 года старший сын Осмомысла попытался бежать. Дело было так.
Заключённым не разрешалось выходить на прогулки даже во внутренний дворик замка; но зато они могли беспрепятственно подниматься на последний этаж башни - там и воздуха свежего много, и гарантия полная, что никто не уйдёт из-под стражи. Для защиты от ветра, солнца и дождя на конечной площадке даже установили шатёр. Пленники короля Белы проводили в нём целые часы. И однажды Владимир, убедившись, что никто из охраны его не слышит, обратился к Пахомию Вонифатьичу:
- Как ты думаешь, друже, если нам изрезать шатёр на не слишком широкие, но достаточно прочные полосы, хватит до земли?
Тот обдумал ответ, а потом утвердительно кивнул:
- Думаю, отсюда не хватит, но чуть ниже, из окна лестницы, может и хватить.
Поликсения закудахтала:
- Я боюсь! У меня от высоты голова закружится.
- Мы тебя привяжем к кому-нибудь из мальцов.
(А мальцам, Гошке с Гришкой, слава Богу, шли уже двадцатый и шестнадцатый год соответственно).
- Надо только выбрать ночку потемнее и поненастнее, чтобы караулу было бы противно нос казать на улицу, - посоветовал старший брат, Георгий.
- Главное - добраться до Дуная, - подхватил младший брат, Григорий, - сесть на лодку и доплыть к противуположному берегу. Там уж мы уйдём от погони.
- Хорошо, что не все драгоценности отняли у нас, - заявил отец. - Будет чем расплачиваться в пути.
Подходящую ночь поджидали долго. Наконец обстоятельства сошлись одно к одному: венгры праздновали день рождения короля и достаточно поусердствовали по количеству возлияний в честь его величества; дул холодный ветер с дождём и снегом, так что даже собаку было совестно выпустить во двор; крыша башни от порывов и шквалов громыхала сильно, заглушая прочие звуки. Словом, лучший момент трудно было выбрать.
Ткань шатра, несмотря на дождь, резали втроём - старший княжич, князь и Пахомий. Младший успокаивал мать. Ко второму часу после полуночи самодельная верёвка была изготовлена и сброшена из окна внутренней винтовой лестницы наружу. Ровно в два начали спускаться: первый - Вонифатьич, вслед за ним - Ярославич, Гришка вылез третьим, а Георгий, привязанный к матери, последним. Поликсения, чуть живая от страха, только коснулась пятками земли, как расплакалась в голос от счастья.
- Тихо ты, вопилка! - цыкнул на неё муж. - Это всего лишь треть пути. Впереди - Дунай.
Шли до берега больше часа. В небольшом рыбацком посёлке многие люди оказались тоже пьяными по случаю праздника, а другие отказывались везти беглецов в такую погоду. После уговоров и посулов расплатиться золотыми серёжками попадьи согласилась одна толстая рыбачка - тоже не совсем трезвая, но, по-видимому, именно из-за этого и смелая.
Волны Дуная поднимались почти как на море в шторм, и рыбацкий баркас швыряло из стороны в сторону, словно скорлупку грецкого ореха. Но венгерка искусно орудовала кормилом, ухитряясь проскакивать между катящимися валами. Только единожды их почти накрыла водяная стена, и уже все готовились захлебнуться, как судёнышко, вновь вильнув, не пошло ко дну, а продолжило скользить по поверхности.
Долгожданная твердь показалась избавлением от всех мук. Мокрые, продрогшие, сбившись в кучу, русские расплатились с рыбачкой и пытались её отговорить возвращаться в такую бурю обратно - во второй раз ей может не повезти. Но она слушать не желала; взяв серёжки, прыгнула в баркас и спустя мгновение скрылась среди волн. Что с ней сталось дальше, доплыла ли домой счастливо - Бог весть!
Беглецы шли не разбирая дороги и к исходу следующего часа оказались в ещё одной деревушке, но уже немецкой, где их встретили более приветливо, а за золотое колечко разрешили не только отогреться у очага, но и накормили бобовой похлёбкой. Утром они купили трёх коней, взгромоздились по двое - Гришка с матерью и Георгий с Пахомием, а Владимир ехал один, - и, узнав у местных дорогу, поскакали в сторону Вены. А оттуда до Германии - и всего ничего.
Между тем Фридрих Барбаросса был загружен подготовкой к крестовому походу денно и нощно. В декабре прошлого, 1188 года возвратились послы, направленные в разные страны. Венгрия и Сербия дали добро на проход крестоносцев по их территории. Византийский император Исаак Ангел тоже согласился, но при условии - если не допустят грабежей мирных греков и не будет попыток захвата Константинополя (как случалось в первых двух кампаниях). Даже турецкий султан Кылыч-Арслан обещал выделить войска против Саладина. Только Саладин стоял на своём: никаких ультиматумов от католиков не приемлет, отдавать Иерусалим и другие священные для христиан места не намерен; более того - сделал совершенно наглое предложение: если остатки прежних крестоносцев, продолжающие занимать кое-какие города в Сирии, перед ним капитулируют, он вернёт европейцам Крест Иисусов и освободит все захваченные монастыри; даже разрешит паломникам посещать Гроб Господень. От такого нахальства проходивший в Нюренберге рейхстаг просто ошалел. Кто же стерпит подобные оскорбления? Выходило ясно: Третий крестовый поход неизбежен.
Фридрих встал во главе общих сборов. Численность европейских войск доходила до ста тысяч человек! Эту громадину надо было организовать и дисциплинировать, обеспечить всем необходимым, разработать маршруты следования… И в разгар трудов императору доложили о прибытии князя из Галиции. Тот вначале только отмахнулся: «Некогда, некогда!» - «Он - законный наследник Ярослава Осмомысла, обещавшего Евфросинье Венгерской оказать содействие в крестовом походе; сын сулит много средств». Самодержец почесал в рыжей бороде («Барбаросса» в переводе с латыни - «красная борода») и велел впустить.
Князь ему понравился - полноватый, чуть застенчивый, с добрыми живыми глазами; лет ему было тридцать восемь - тридцать девять, но уже первые морщинки пробегали по лбу, да и зубы могли бы выглядеть не такими жёлтыми, ну да это не имело значения. Коротко поведав свою историю, русский предложил за помощь в отвоевании Галича дорогую нашейную гривну - всю в бриллиантах и изумрудах - и затем, победив, в течение года до двух тысяч гривен серебром. Это были громадные деньги по тем временам. Фридрих выслушал Владимира с пониманием, а затем сказал:
- Сам помочь не смогу, так как вскоре выступаю с войсками на Ближний Восток. Но попробую надавить на союзника нашего - польского короля Казимира. Он в крестовом походе не участвует, пусть хотя бы так послужит делу справедливости.
- Вы мудрейший из всех монархов на свете! - пылко воскликнул Яков. - Чем-то напоминаете моего покойного батюшку. Тоже был великим Правителем - благородным, великодушным и дальновидным.
Император ответил:
- Да, я много слышал о нём. Жаль, что нам не довелось встретиться. Без Руси нет Европы. Хорошо, что вы внесли посильную лепту в наше святое дело. Тонкости вероучений не должны разделять Восток и Запад. Христианская цивилизация, ойкумена, у нас общая. Так и надо жить.
Этой встречей оба остались чрезвычайно довольны.
Десять дней спустя Ярославов сын подъезжал уже к Кракову. (По дороге он заехал в Познань, навестил сестрицу Ирину-Верхуславу-Агнешку и оставил в Калише Поликсению и Григория, а Георгия и Пахомия Вонифатьича взял с собой.) Казимир II с уважением отнёсся к просьбе Барбароссы и уже в июне выступил с войсками в сторону Галича. К счастью, до сражений дело не дошло: Бела III, не желая обострять отношений с Фридрихом, срочно отозвал Андраша домой. Венгры убрались с Галицкой земли так же неожиданно, как и появились.
1 июля 1189 года, после всех мытарств отпрыск Осмомысла наконец-то вернулся к родным пенатам. Видя на горе кремль, слёз не мог сдержать. Даже произнёс:
- Святый Боже, да неужто это наяву? Мне не снится? Я опять в тятенькином граде? И могу продолжить дело отца? Слава Тебе, Господи! Нет меня счастливее!
Галич встретил его колокольным звоном, радостными лицами горожан и благословением епископа Кирилла. Иерарх сказал:
- Княже Володимере! К твоему приезду мы тут вычистили всё, что смогли, от презренных иноземных захватчиков. Осмомыслова усыпальница в полном порядке. Можешь убедиться.
- Да, конечно, владыка, немедля.
В церкви Пресвятой Богородицы опустился на колени перед склепом. Поклонился Болеславе, упокоенной рядом, и ладони положил на чёрную мраморную плиту, на которой золотом были выбиты имена Осмомысла - Христофор и Ярослав, отчество Владимирович, годы его правления в Галиче и святые слова из Евангелия от Матфея: «Входите тесными вратами, потому что широки врата и пространен путь, ведущие в погибель, и многие идут ими; потому что тесны врата и узок путь, ведущие в жизнь, и немногие находят их».
- Отче, ты нашёл их, - произнёс Владимир одними губами, смежив веки, - ты нашёл врата в жизнь, узкие, но праведные. Многие не понимали тебя, я и сам порой считал дела твои блажью, но теперь вижу ясно: ты был прав, но не остальные! Ты нашёл свой путь. Дал пример благородного служения ближним, сирым, страждущим. Преклоняюсь перед тобою. Обещаю править княжеством справедливо, чтоб не бросить тени на твоё великое имя. Спи спокойно, тятенька. И прости нас, грешных, за всё! - Слёзы потекли у него из глаз и закапали прямо на чёрный камень; так ему одиноко и скорбно стало в этот миг, холодно и страшно! Но потом успокоился, прочитал «Отче наш», встал с колен, низко поклонился и сказал, крестясь, напоследок: - Я горжусь, что во мне - частица твоя… И в твоих внуках… Ты не умер, ты жив. Мы бессмертны. Ты бессмертен!
Выйдя из храма, полной грудью вздохнул - просветлённо, воодушевлённо, - улыбнулся благостно:
- Господи, радость-то какая! Я дома! И никто меня отсюда больше уже не выгонит!
В тот же вечер он послал гонцов: в Калиш - за княгиней и младшим княжичем, да ещё в Перемышль - за Афанасием Кснятиничем, чтоб назначить его печатником (а Пахомия Вонифатьича он назначил дворским). Янкину дочку Зою, не уехавшую с венграми из Галича, он простил и позволил вместе с младшими братом и сестрой, по их просьбе, удалиться в Византию, попытать счастья в Константинополе.
Сразу целый ворох забот навалился на князя. Даже и не знал, с какой стороны приняться. Шутка ли сказать - землю предков поднимать из руин! Но фундамент, заложенный отцом, оказался цел; это помогло понемногу набирать силу.
7
В Киеве по-прежнему правил Святослав Всеволодович, но его угнетал смертельный недуг, и фактически центр Руси, как и раньше, при Андрее Боголюбском, отодвинулся во Владимир и Суздаль, к младшему брату Боголюбского, Всеволоду Юрьевичу. Он, вернувшись из Византии, где оставил могилы матери Елены и сестры Марии, постепенно стал главой клана Долгоруких. А за плодовитость (сделался отцом двенадцати детей) получил прозвище Большое Гнездо. Княжество его бурно развивалось, обогнав другие, и приобрело нешуточный вес. Например, Яков-Владимир Галицкий обратился к Всеволоду (собственному дяде), чтобы тот помог ему закрепиться на княжеском престоле, и за эту услугу обещал почитать как отца родного; Всеволод откликнулся и привёл к крестоцелованию не только всех юго-западных князей, но и польского короля, - те торжественно обещали больше не «искать под Володимером Ярославичем Галичской земли».
А великий князь киевский Святослав Всеволодович умер в 1194 году. Началась борьба за трон, в ней участвовали и Рюрик Ростиславич из Овруча, и Роман Мстиславич Волынский, и Давыд Ростиславич Смоленский, и другие, помельче. Их мирил Всеволод Большое Гнездо, продолжая управлять Русью со своей Клязьмы. Лишь Владимир Галицкий не совался в дрязги, тихо жил на Днестре близ Карпат, без особого интереса наблюдая за соседями - византийцами, венграми, половцами, поляками… Выплатить обещанные деньги Фридриху Барбароссе Яков не успел - из-за смерти последнего в палестинских землях во время похода…
Да, поход состоялся, но желаемых результатов не принёс. После неудачных сражений, многих лет бесполезной борьбы 1 сентября 1192 года крестоносцы подписали мирный договор с Саладином. Это был жалкий документ. По нему христиане теперь владели лишь одной небольшой прибрежной полосой - от Яффы до Тира. Иерусалим оставался у мусульман, и Святой Крест католикам вновь не принадлежал; им позволено было только молиться у Гроба Господня в качестве мирных паломников… Словом, Третий крестовый поход оказался очередной авантюрой, глупой тратой времени, сил и людских жизней…
Ну, а что же бывшая венгерская королева, Евфросинья Мстиславна? Дни она свои закончила на Святой Земле, оставаясь монахиней и молясь за то, чтобы в следующих крестовых походах европейцам повезло больше…
8
Князь Владимир-Яков Галицкий умер в 1199 году, просидев на своём престоле около девяти лет. Время его правления было тихим. Он расставил деятельных бояр на ответственные участки, те трудились не покладая рук, а владыка лишь надзирал за ними, иногда поправляя, но по большей части не вмешиваясь. Сам он продолжал интересоваться в основном только кроликами и борзыми собаками. К этому добавилось сочинение «Жития Ярослава Осмомысла» - жизнеописания отца. Сын работал прилежно, проводя в библиотеке с дьяком-писарем долгие часы. Восстанавливал по крупицам главные деяния родителя, не скупился на похвалы и восторги. Разумеется, в рукопись включил и переработанный список «Слова о полку Игореве», не забыв подчеркнуть, что в основе произведения - песня, сочинённая внуком Осмомысла, а затем дополненная близкими ему людьми (подразумевая себя). А в конце разразился горестной тирадой: как Руси не хватает князей, равных по величине Ярославу Галицкому! Нам, конечно, нужны и хорошие полководцы, продолжал Владимир, и умелые управляющие хозяйством, и примерные христиане; но особо недостаёт прозорливых правителей, образованных, выдержанных, видящих дальше собственного удела и не строящих собственную славу на костях простых подданных.
Смерть настигла Якова неожиданно: у него на псарне взбесилась легавая, покусав в том числе и князя. Лекари боролись за его жизнь, но помочь, увы, не смогли.
Быстро обнаружилось, что беспечный и наивный отпрыск Ярослава не подумал о завещании, словно собирался управлять вечно. Из-за этого начались споры о преемнике. А пока судили-рядили, ситуацией воспользовался тот же северный сосед - Роман Мстиславич Волынский. При поддержке своего польского друга - князя Ляшка - снова вторгся в Галицию и стремительно взял её главный город. Сыновей Владимира он насильно постриг в монахи (кстати, вместе с собственной дочерью Феодорой), а бояр, проявлявших недовольство, не задумываясь, казнил. Так исполнилась его давняя мечта - слить Волынь и Галицию в единое княжество. Так Галиция навсегда утратила независимость…
Ну, а как сложилась дальнейшая судьба Ольговичей - новгород-северских князей? Игорь Святославич сделался главой рода в 1198-м, сев на трон в Чернигове. Правил там всего лишь четыре года - и скончался в возрасте пятидесяти трёх лет, так и не простив до конца сына за его обидное, по мнению отца, «Слово». Фрося постриглась в монахини и окончила свои дни в Спасо-Преображенском монастыре. Дочь их Ольга вышла замуж за внука Святослава Всеволодовича Киевского и жила с ним счастливо.
Удивительно сложились жизни сыновей Игоря и Фроси. Младший, Роман, мирно правил в Курске и ушёл к праотцам из своей постели. А Владимир Игоревич в 1205 году, после смерти галицко-волынского князя Романа Мстиславича, заступил на его место по призыву бояр и благополучно провластвовал около шести лет. Интересно и вот что: он всю жизнь казнил себя за обиду, нанесённую родителю сочинением «Слова» о его походе; без конца пенял матери и дяде за распространение списков по Руси; и, упрямясь, больше никогда не брал гуслей в руки, не сложив ни единой песни.
Умирая, старший сын Фроси завещал престол братьям: Галич - Олегу, Перемышль - Святославу, а Волынь - Ростиславу. Но подросший сын Романа Мстиславича Даниил, со своей матерью укрывавшийся в Польше, допустить этого не мог - занял княжье место (кстати, Святослав, Ростислав и Олег перед тем были казнены местными боярами, продолжавшими бороться за свои привилегии). Но и сам Даниил Романович продержался недолго: началась полоса смуты, и его периодически сгоняли с трона - то венгерский принц Коломан, то Мстислав Удалой, то другой венгерский принц - Андраш…
Всех их опрокинула беспощадная конница Чингисхана и Батыя, и в огне пожарищ не спаслись ни библиотека Осмомысла, ни его кремль, ни его могила…
Не смогли устоять и половцы - частью погибнув, частью подчинившись завоевателям, частью превратившись в южных татар…
В битвах с Батыем сгинули потомки рода Ярослава. Лишь наследники Всеволода Большое Гнездо уцелели, и его внук, Александр Невский, навсегда вошёл в русскую историю как великий и святой князь.
Галич так и не смог возродиться в прежней своей славе. После татаро-монгол эти земли подчинялись полякам и литовцам, а столицей сделался Львов. Мы теперь их зовём югом Западной Украины. Здесь своя культура, свой генотип и особенные взгляды на мир. Оказал ли на них какое-то влияние Ярослав Осмомысл? Быть может…
Он вошёл в историю Древней Руси как один из лучших представителей Рюриковичей. Как один из самых просвещённых людей той эпохи. Как отец Ярославны, плакавшей на стене города Путивля.
Собственным прозвищем он принёс новые слова в наш язык - «осмысление», «осмысливать», «осмысленный»…
Разве этого мало для одной человеческой жизни?
Князь Осмысленный, золотыми буквами он вписал своё имя в чёрные скрижали того времени. Золотое на чёрном - так его и запомнят люди.
