Глава 21
Заезжий купец не обманул, и Любаве бабки правду сказали — действительно было знамение в Киеве, и солнце среди дня превратилось в месяц, и звезды на небе высыпали.
Все так и поняли — знамение не к добру. Очень испугались, в народе стон стоял и смятение. Виданное ли дело? Что-то будет? Страшно!
Единственный, кто не испугался этого знака, был князь Новгород-Северский Игорь Святославич.
Гордый и воинственный, князь Игорь, к своей досаде, не принимал участия в победоносной войне с половцами, которую вели год назад Святослав Киевский и Рюрик Ростиславич. А не участвовал князь Игорь в этой войне по очень простой и обидной для него причине — его не позвали.
Старый Святослав недолюбливал двоюродного брата Игоря за его стремление к самостоятельности, гордый нрав и способность перечить Святославу; кроме Игоря, никто из родственных князей не осмеливался ослушаться киевского князя или возражать ему. Начиная войну с погаными, Святослав не без основания надеялся, что она будет успешной: дружина его была сильна и многочисленна, а кроме того, он быстро сговорился с Рюриком, который выставил дружину еще более сильную. Прими Святослав еще помощь Игореву, исход войны будет тот же, а гордости и самомнения у Игоря прибавится.
Поэтому приготовления к походу велись быстро и втайне от черниговских князей. Прошлым летом Святослав и Рюрик на берегах Орели разбили Кончака — и это было особенно обидно Игорю. В этом можно было даже увидеть недоверие князей к Игорю Святославичу — не взяли, мол, его потому, что он с ханом Кончаком в дружбе, следовательно, не поднимет на него меча.
А какая была битва! Какая победа! Одних пленных взяли семь тысяч, в том числе и знаменитого на всю степь басурманина, имевшего приспособление для стрельбы живым огнем. Хана Кобяка, также давнего Игорева знакомца, за злодейства его казнили на дворе у Святослава. Великая победа, а вот Игорь Святославич только облизнуться смог издалека.
Была у Святослава еще одна причина не брать с собой Игоря. Князь Рюрик Ростиславич четыре года назад Игоря с его другом Кончаком разбил, да гак, что Игорь еле ноги унес. Такое не забывается. А если свести их в одну рать да пустить на общего врага, то, глядишь, помириться могут. Общий успех многое помогает забыть. А слишком большой дружбы между Игорем и Рюриком Святослав не хотел.
Игорь Святославич перетерпел обиду, ничем не показав Святославичу недовольства, даже ни разу не упрекнул его. Но решил отплатить ему той же гривной. Горд был князь Игорь! Целый год он вынашивал мысль о том, как поставит на место Святослава, столь откровенно пренебрегшего им и поставившего его перед другими князьями в неловкое положение. И решил: собрав самых близких родственников, ничего на этот раз не объявив Святославичу, самому пойти на поганых и разбить их, да так разбить, чтобы имя их навсегда забылось. Хана Кончака в железных цепях привезти в Киев! Разве он не в силах это сделать? Воины его храбры и умелы, с конца копья вскормлены. И какое великое дело свершится! Чье имя будет в Русской земле более славным, чем Игоря Святославича?
Подобно Святославу и Рюрику, свой поход Игорь готовил тайно. Лишь брату Всеволоду, князю Курскому, предложил участие, да племяннику своему князю Святославу Ольговичу. Оба согласились с радостью. Игорь взял с собой и своего юного сына Владимира — так был уверен в успехе.
И вот тут-то случилось: как только выступили, так солнце и пропало.
Игорь Святославич, глядя на постепенно исчезающий солнечный ослепительный круг, чувствовал не испуг, а скорее разочарование. Разумеется, это было знамением, и знамением слишком явным. Так как уже целый год все помыслы Игоря были связаны с этим походом, он не усомнился ни на миг в том, что знамение относится именно к нему.
А войско остановилось, напуганное. Кто крестился, кто прикрывался щитом от неведомой, грозившей с вышины опасности. Небо становилось все мрачнее, вот уже и звезды появились. Они мерцали среди дня совсем как ночью, и знакомое мерцание почему-то успокоило Игоря. Если это предзнаменование, то не обязательно плохое, решил он. Солнце тем временем превратилось в узкий серп, а вскоре серп этот стал понемногу расти, звезды одна за другой исчезали, вокруг светало, и на душе князя Игоря становилось все спокойнее.
— Братья! — закричал он, когда все кончилось и солнце по-прежнему светило сверху на землю. — Это тайна Божья, и она никому не ведома! А нам от судьбы своей все равно не уйти! Что Бог сотворит, то и будет! Вперед!
И войско послушалось. Переправились через Донец и через несколько дней соединились с полками Всеволода Святославича, который ни о каком знамении не слышал. Это еще больше подбодрило войско Игоря. И дальше двигались уже без опаски. Игорь словно забыл, что находится далеко от Русской земли, в землях половецких. Ему хотелось идти все дальше и дальше, будто он надеялся добраться до того места, откуда, как из бездонной ямы, выходят на свет все орды поганые, и завалить эту яму, засыпать ее, чтобы холм порос навеки черными травами.
И успех, казалось, был уже близок. Посланные вперед дозорные, имевшие задание взять языка, вернувшись, сообщили, что недалеко стоят вежи половецкие, и не брошенные, а с людьми, и скот там ходит, надо бы ударить. Ударили — и, на удивление легко отогнав за небольшую речку многочисленный отряд поганых, заняли вежи и взяли богатую добычу и золотых украшений немало, тех, что в мешочках кожаных хранились, и тех, что на половецких бабах и девках были надеты, и тканей заморских, и шкур дорогих. А девок и баб — много в вежах оказалось; пока всех переловили по степи — достаточно времени прошло, начало уже смеркаться. Решили дальше не идти. Тут же заночевать. Веселились всю ночь, с девками играли, песни пели. Легкая победа вселила уверенность, развеяла сомнения.
Игорь Святославич разрешил дружинникам даже немного выпить.
— До самого Лукоморья дойдем, братья! — говорил он за вечерней трапезой, сам возбужденный вином. — Туда дойдем, куда и деды наши и прадеды не доходили!
Хорошо майской ночью в степи, пусть даже и половецкой! Пахнет цветами и травами душистыми, поют птицы незнакомые, степные, звери какие-то перебрехиваются вдали. Дует ласковый теплый ветерок, доносит непонятные шорохи, скрипы, посвист. Не страшно!
Заснул Игорь Святославич, заснули князья, заснула вся дружина. Завтра опять в поход, к новым победам, к невиданной славе, на великие дела!
А утром увидели: со всех сторон окружила их несметная половецкая сила. Вот тут-то понял князь Игорь, что означало то знамение. Понял он также, что теперь его дружине конец.
Ведь предупреждали его! Нашлись трезвые головы, советовали не заходить так далеко в степь. Так нет! Еще и ругался князь Игорь: как нам теперь вернуться, на смех поднимут вас и меня с вами заодно. Стыда не оберешься!. Страшнее смерти стыд! И пошли дальше, чтобы найти свою гибель.
Знакомые стяги половецкие трепетали на ветру. Кому, как не Игорю, различить их: вон знак самого Кончака, вон — Кзы Бурновича, вон Токсобичи, Колобичи, Тертробичи — все знатные половецкие роды собрались ради такой красной редкой дичи. Залетели соколы далеко, попались в сети.
Можно было сдаться, позволить себя обезоружить и развести по вежам, потом же послать гонца в Киев, к Святославу, или к Рюрику. Они у себя достаточно наскребут поганых для обмена. Должен согласиться на это хан Кончак. И жизней сколько будет спасено! И все будут довольны таким исходом.
Особенно Святослав! Уж он-то поглумится над своевольным князем Игорем! Даст ему вдоволь насидеться в плену у поганых и только потом обменяет и заставит считать это великой милостью, а Игоря — по гроб себе обязанным и жизнью и честью.
Не бывать тому.
Князь Игорь Святославич приказал войску готовиться к битве.
Но двигаться не пришлось. Поганые не стали подпускать к себе сильную, умелую, готовую умереть в битве дружину. Они начали расстреливать Игорево войско издалека. Стрел у поганых было достаточно, и луки их били далеко — мощные луки степных жителей, привыкших иметь дело с большими пространствами. В то время как русские луки, с какой силой их ни натягивай, не в состоянии добросить стрелу до половецких рядов. Разоренные вежи служили плохой защитой полкам Игоря, и они гибли, ничего не успев сделать.
Первыми гибли лошади. Людям пока доставалось меньше, но и их находили тонкие, гибкие, злые стрелы, проникавшие в каждую щель, в любой просвет между щитами, в не защищенные броней и кольчугой участки тела. Самого Игоря поразили две стрелы: в левую руку и бедро. Понимая, что надо пробиваться к воде, он приказал собрать всех оставшихся в один кулак и ударить по половецкому строю.
Войско вышло из укрепления и бросилось вперед, на каждом шагу теряя десятки людей, которые оставались лежать на земле, все утыканные стрелами. И возле небольшой реки Каялы наконец сошлись с погаными в рукопашном бою.
Но уже от Игоревых полков осталась едва треть, а половцев еще прибавилось вдвое. Игорь, без шлема, страдающий от ран, на отобранном у половца коне, кидался в самую гущу битвы, то ли стараясь подбодрить своих воинов, то ли ища смерти. Эта рубка была недолгой. Лишь нескольким воинам удалось перебраться через реку и укрыться в густом прибрежном кустарнике. В плен попало лишь около сотни, и почти все были ранены. Остались в живых и все четыре князя: у половцев было столь большое преимущество, что они могли себе позволить сохранить в битве эту «ценную дичь». Теперь они получили возможность торговаться со Святославом. Тут же, когда бой затих, к израненному, но оставшемуся в седле Игорю подъехал довольный Кончак и приветствовал старого друга. Но дружеского разговора не получилось. Радостное лицо победившего врага оказалось для Игоря последней каплей, он потерял сознание.
Князей и оставшихся в живых ратников развели по вежам, На следующий день хан Кончак решил дать знать на Русь о своей победе. В половецком плену находился купец из Киева по имени Просович, ходивший к Тмутаракани Залозным путем. Его и отпустили на Русь, дав коня и велев донести самому князю Святославу о случившемся. Просович умчался.
Так закончился поход князя Игоря Святославича. Кончак должен был быть благодарен старому другу: ничего лучшего для половцев новгород-северский князь не мог придумать и осуществить. Во-первых, сам Кончак, сумев собрать и подчинить себе все крупные половецкие объединения, теперь был главным ханом, признанным всеми остальными. Даже строптивый Кза больше не посягал на первенство. Во-вторых, почти не понеся потерь, половцы уничтожили черниговскую дружину, и, значит, путь на Курск, Путивль, Чернигов, Переяславль был открыт — приходи и бери что хочешь.
За эти услуги или просто по старой дружбе Кончак вскоре забрал Игоря из орды Тарголовичей, где тот находился в качестве личной добычи князька Чилбука, и поселил у себя, придав небольшую охрану, составленную из воинов хорошего рода, говорящих по-русски и могущих составить Игорю Святославичу приятное общество. В распоряжении князя были отдельный шатер, соколы для охоты и даже русский священник, за которым нарочно съездили в Чернигов. Юного князя Владимира Кончак тоже поселил вместе с отцом, не желая, чтобы Игорь тревожился о судьбе сына.
Игорю Святославичу ничего не оставалось, как вести праздную жизнь. Днем он выезжал вместе с сыном и стражей на охоту. Иногда к ним присоединялся и хан Кончак, но только в первые дни.
Потом Кончак повел свои орды на беззащитную Русь. Кза требовал похода сразу на Чернигов и Курск — об этом раньше половцы и помыслить не могли, опасались княжеских дружин, а теперь, поскольку дружины лежали в половецких степях, расклеванные вороньем, ранее недоступные прекрасные русские города просто сами просились в руки поганым. Но Кончак почему-то отказался вести войска на удельные земли своих дорогих пленников и сошелся с Кзой на том, чтобы взять южный Переяславль. Туда и двинулись.
Трудно описать чувства Святослава, когда он узнал о разгроме Игоревых полков. Он испытывал и гнев, потому что с ним, как со старшим из Ольговичей, не посоветовались, и злорадство, потому что в глазах всей Руси князь Игорь выглядел наказанным за свое непослушание Святославу.
Конечно, ему было жаль напрасно погибших воинов, которые еще могли послужить и ему самому, как это было раньше, — дружина его младших братьев, если нужно, становилась его собственной. Но, может, еще больше он жалея, что Игорь Святославич остался жив. Умерший, вернее, погибший со славою от рук поганых, князь Игорь мог бы сослужить Святославу хорошую службу, пожалуй, не хуже, чем сослужил хану Кончаку. Смерть Игоря, а заодно и брата его, Всеволода Курского, Святослав мог использовать для укрепления своего влияния на Ольговичей. Теперь же надо было извлекать пользу из плененного князя Игоря, томившегося в далеких чужих степях.
Святослав был большим умельцем по части извлечения пользы для себя. Он тут же собрал князей и знатных бояр под Киевом, в городе Каневе, и много речей говорил о судьбе своих несчастных двоюродных братьев, часто прерываясь душившими его рыданиями. Особо подчеркивая, что раньше был сердит на своевольного князя Игоря, и вполне справедливо, но сейчас, конечно, забыл все полученные от Игоря обиды и жалеет его, как родного неразумного сына. Всем рассказывал свой сон, который ему якобы приснился как раз накануне — это он выяснил — Игорева поражения. А снилось ему, как сыновья накинули на него черное покрывало, стали поить каким-то синим вином, осыпать жемчугом, а в это время у княжеского Дворца куда-то подевалась крыша, и все это происходило под неумолкающий вороний грай. Сон был действительно похожим на вещий. И Святослав велел писцам записать его и распространить, что и было сделано.
Но рассказывать сны можно долго, а действовать надлежало немедленно. Святослав велел созывать большое ополчение. Оно не теряя времени двинулось искать противника. Через несколько дней обнаружили многолюдную орду, которая, не принимая боя, тут же начала уходить. Святослав велел прекратить преследования и, вернувшись обратно в Киев, распустил князей по домам. На самом деле в его намерение совсем не входило идти на выручку Игорю. Отогнав поганых в степь, Святослав посчитал, что этого достаточно.
А Кончак в это время уже осадил Переяславль, где находился Владимир Глебович, племянник великого князя Владимирского. Переяславльская дружина была немногочисленна, не могла прикрыть от тысячных орд беззащитные пригороды и окрестности.
Затворившись в городе, несколько дней воины князя Владимира отражали приступ за приступом, сам князь получил три тяжелые раны копьями, едва спася от смерти — его отбили жители, тоже вооружившиеся кто чем мог и влезшие на стены.
Под Переяславлем стояли орды Кончака, а Кза со своими отправился к Путивлю и тоже не встретил на пути никакого сопротивления. Села и небольшие городки вокруг Путивля были разрушены и сожжены. Половцы брали в плен только самых молодых, здоровых и красивых — сотнями и сотнями, связав, гнали в свои станы. Дальше этим пленникам суждено было попасть на азиатские невольничьи рынки, где их, придирчиво ощупывая и заглядывая в зубы, покупали заморские купцы, выбирая работников и наложниц.
Длинные вереницы русских пленников потянулись по русским дорогам, подгоняемые половецкими плетьми, — все дальше и дальше на юг, через леса, степи, болота, пески. Многие из них не дошли и полегли вдоль этих малохоженных дорог, уже равнодушные ко всему, даже к воронью, которое выклевывало их голубые русские глаза.
Святослав же с братом Ярославом пока обдумывал, кого посадить на освободившиеся княжеские столы в Новгороде-Северском и Курске. Младшие дети Игоря Святославича служили главным препятствием, потому что законно наследовали своему отцу, а также дяде Всеволоду Святославичу, и, отстранив их от наследства, Святослав сильно повредил бы себе даже в привычных ко всему глазах Ольговичей. Впрочем, как старший в роду Святослав, так и Ярослав, князь Черниговский, могли считаться покровителями этих городов и областей, и города, оставшиеся без князей, как бы все равно им принадлежали.
Узнав о бедах Путивля и южного Переяславля, Святослав, однако, не торопился собирать войско для того, чтобы отомстить поганым и освободить пленников. Он на этот раз даже не стал изображать горе и произносить зажигательные речи, просто сидел у себя в Киеве и делал вид, что управляет Южной Русью.
Он переживал обычный приступ растерянности и обиды на весь белый свет. Так бывало, когда он в глубине души чувствовал себя виноватым в какой-нибудь беде и подозревал, что всем известно, что он чувствует себя виноватым.
Лето шло, а он все сидел почти безвыходно в своем дворце, не выезжая на охоту, не устраивая пиры, которые так любил, потому что на пиру у него была возможность выглядеть с самой лучшей стороны — щедрым, хлебосольным хозяином, угощающим из своих рук многочисленных гостей — от знатных бояр до самых простых горожан-ремесленников.
Целыми днями Святослав сидел у открытого окошка, из которого хорошо был виден тринадцатиглавый Софийский собор, в другие дни радовавший глаз белизной своего камня и золотом куполов, а нынче казавшийся столь же малозначительным в своей пышности, как и его, Святослава, великое киевское княжение.
В один из таких светлых и скучных летних дней вдруг со стороны Боричева до Святослава донесся какой-то неясный шум, к которому вскоре добавился колокольный звон. Первая мысль была: поганые в город ворвались! Почему ничего не знаю? Но потом, прислушавшись, решил: нет, не так звонят. Звонили радостно, а не тревожно, вместо размеренных ударов над городом неслись игривые переливы колокольного разноголосья. Что такое? Праздника вроде бы нет, а если был бы — с утра бы звонили. Крикнул слугу:
— Кочкарь! Поди пошли кого-нибудь, пусть узнают, что такое. Почему звон?
Кочкарь убежал. Его не было довольно долго. Потом наконец явился, переминается с ноги на ногу, не знает, видно, какую новость принес князю — добрую или недобрую.
— Ну, чего молчишь? — спросил Святослав. Даже, сердце забилось — что скажет?
— Там, великий князь, ты не поверишь, — Игорь Святославич…
— Что? Князь Игорь? Врешь!
— Не вру, великий князь. Сам его видел. Он в церковь Богородицы зашел в Пирогощую. Там рады все, в колокола звонят.
— Да тебе не помнилось ли? Откуда он возьмется?
— Так с ним половчанин какой-то. Рассказывает — бежали из полона и прямо сюда. Коней, говорит, загнали. У князя, говорит, прямо перед городом конь пал.
— Вот как… — протянул Святослав, — А сын-то его с ним, что ли?
— Чей сын?
— Да Игоря-то. Князь Владимир молодой. Не видал того?
— Нет, сына не видал.
— Уж не пропал ли где по дороге?.. Ну, хорошо. Я думаю, князь Игорь, как помолится, ко мне придет. Ты распорядись там, пусть здесь у меня стол накроют. Проголодался, поди, князь с дороги-то.
Кочкарь ушел, ухмыляясь, отдавать распоряжения насчет обеда. Святослав, оставшись один, на мгновение почувствовал себя как набедокуривший мальчишка, ожидающий прихода сердитого отца. Вот так дела! Убежал, значит, князь Игорь! Теперь придет, спросит: почему не выручил, князь Святослав? Почему войско не прислал на поганых?
Впрочем, чувство вины быстро погасло. Да что это я, подумал Святослав. Не мне, а ему, князю Игорю, смущаться надо. Я, что ли, его на поганых гнал, силой его заставлял? Нет, он сам, ни мне, ни кому другому не сказал, пошел. Я его еще повиню! Он у меня прощения попросит!
Игорь появился через час — долго молился, благодарил пресвятую Богородицу за спасение. Был он одет в потрепанную, но свою одежду, правда, без доспехов. Оружия тоже никакого. Войдя в покои Святослава нарочно бодро и стараясь выглядеть независимым, тем не менее склонился едва ли не до пола, чего раньше никогда не делал для двоюродного брата, даже несмотря на его возраст и положение.
— Будь здоров, великий князь Святослав Всеволодович, — громко и торжественно произнес Игорь, и голос его вдруг задрожал, захрипел. — Вот, принимай гостя… явился к тебе…
Святослав, собиравшийся встретить Игоря с некоторой холодностью, слегка смутился при виде князя, который, казалось, еле сдерживал слезы. Чтобы загладить неловкость положения, Святослав подошел к нему и обнял. Игорь тоже сжал его в объятиях и затрясся в беззвучном плаче. Святослав подождал, пока он справится с собой. Похлопал по плечу.
— Ну, будет, будет. Рад видеть тебя, князь Игорь Святославич. Какой судьбой ко мне? Сядем, расскажешь.
Игорь уже успокоился. Наверное, за последнее время ему часто так приходилось: взгрустнуть и успокоиться. На дню раз по двадцать. Оно и понятно — жизнь в плену не сладкая. Поди, не раз вспоминал старого Святослава, которому раньше и перечил, и должного почтения не оказывал. Вот, князь Игорь Святославич, что значит волей старших пренебрегать.
Сели, Игорь жадно выпил две чашки вина одну за другой. Перевел дух, робко заглянул в глаза Святославу:
— Простишь ли меня, великий князь?
Ага, великим князем называет. А раньше-то: князь Святослав да князь Святослав. Так и хотелось, бывало, сказать ему: ну, знаю, что князь Святослав, дальше-то что? Ни разу не сказал.
— Что мне прощать тебе, князь Игорь Святославич? Ты уж пострадал, поди, все свои грехи искупил.
— Нету больше дружины моей, — грустно сказал князь Игорь. — Полегла мая дружина. Какие были богатыри! Как бились! Словно львы среди волков. Все погибли, великий княже. А я вот жив. Мне бы одному за всех вину принять, а вышло наоборот — дружина мой грех искупила.
— А ты в плену, говорят, был?
— Кончак меня к себе взял, мы ведь с ним старые знакомцы, — сказал Игорь. И, искоса взглянув на Святослава, добавил: — Ты же его сам, великий княже, хорошо знаешь…
Святослав опять мгновенно пожалел, что Игорь не погиб вместе со всей дружиной.
— Откуда мне знать его? Вот сродника его, Кобяка, мне довелось узнать. Здесь, на моих глазах, ему голову срубили, на шест надели и носили по городу. А Кончака не помню. Ушел он тогда от нас с князем Рюриком.
— Прости, коли не так что сказал, великий княже, — извиняющимся голосом проговорил Игорь.
Ох, изменился Игорь Святославич. Верно говорят — для гордого плен хуже смерти. Вот и кланяться научился, и голос стал приятнее.
— Расскажи, князь Игорь, как убежал-то от них?
— Держали меня свободно, — сказал Игорь. — Ну, охрану дали, конечно, но жил я хорошо.
— А сын-то твой, князь Владимир, где сейчас?
Игорь сразу погас. Будто на горящее полено ковш ледяной воды вылили.
— Сын мой там остался, великий князь. Я его не смог с собой взять. Моя охрана пьяная спала, а его бодрствовала. Поймали бы нас обоих.
— Вот ты, князь Игорь, сидишь здесь, а сыну твоему поганые, поди, кожу со спины дерут, — жестко произнес Святослав.
Игорь даже откинулся назад, удивленно поглядев на Святослава. Потом, видно вспомнив, что киевский князь в плену у половцев не сидел и тамошних порядков не знает, сказал:
— Нет, великий княже. Сын за отца у них не ответчик. Я бежал — меня лови и наказывай. А Владимира не тронут.
— Ну и как же ты его вызволять будешь?
— Я думал, великий князь, ты мне дружину дашь… — уже по-другому удивленно сказал Игорь.
— Дружины я тебе, князь Игорь, не дам! — не считая нужным сдерживаться, крикнул Святослав. — Дружину сам набирай! Мою волость поганые день и ночь тревожат! А ты хочешь, чтобы я тебе дал свои полки и ты бы их опять положил? Не жди этого!
Святослав бросился от стола к окну. Игорь сидел, глядя перед собой в одну точку.
— Знаешь, князь Игорь, где твой Кончак побывал? — уже спокойнее спросил Святослав. — Он Переяславскую волость разорил, Путивль едва не сжег. Целые волости без людей остались по милости твоей. Где твоя дружина была? Что ж она их не защитила?
Игорь не отвечал. Но видно было — собирался с ответом. Давать отвечать ему не следовало.
— Молчишь, князь Игорь? Потому что сказать тебе нечего. Потому что ты меня не спросил, побежал на поганых, и тем ни славы себе не добыл, ни земли своей не защитил. Почему мне не сказал ничего?
— Один хотел… сам хотел, великий князь, побить поганых, — с трудом произнес Игорь.
— Нет, ты не этого хотел! Ты меня обойти хотел! Вот и получил то, чего добивался. Запомни, князь Игорь. Я — старший в Русской земле! И если с погаными надо воевать, то я с ними буду воевать, а вы все, князья, — помогать мне.
— Твоя правда, великий князь Святослав.
Что-то быстро он согласился. Еще покричать на него? Или уж хватит? Святослав медленно, будто нехотя, вернулся к столу, сел, налил вина в чаши. Выпили. Обычно Святослав пил очень мало, а сегодня почему-то хотелось.
— Ты поел бы, князь Игорь. Там тебя кониной-то не потчевали?
— Нет, хан Кончак не велел мне подавать то, что они едят. Да там еды хватало и без того. Дичь когда. Оленей ловили, зайцев.
— А вот у меня нынче зайцев нету. Некогда было и на ловлю ездить, как в старые времена, — сказал Святослав.
— Хочу, великий князь Святослав, еще и за твое здоровье выпить.
— Выпей, но гляди, не опьяней, — сказал Святослав. — Княгиня обещала к нам выйти, на тебя хотела поглядеть. Может, и еще кто зайдет. Ты ведь теперь герой. Ну, ну, не дуй губы на старшего.
Игорь выпил, но будто через силу. Посидели молча.
— Что нового делается в Русской земле, великий князь?
Святослав задумался. Действительно, что нового происходит? Вроде бы и лето кончилось уже, скоро осень, половцы наведывались — так это Игорю уже известно. Никто вроде не умер.
— А! Вот тебе новость, князь Игорь. У Всеволода Суздальского наследник родился.
— У вели… у князя Всеволода Юрьевича! Добро! — повеселел князь Игорь. — Я помню его жену-то, по Чернигову еще. Ах, красавица была! Не такая, что огнем опалит, а такая, что смотрел бы и смотрел на нее. Поди, и сейчас хороша. — И Игорь осекся, вспомнив, что князь Святослав всю жизнь живет с некрасивой женой.
— Вам бы, молодым, только о том и думать — хороша, не хороша, — с издевкой произнес Святослав, хотя Игорь был, может, на какой-нибудь десяток лет только и младше. — А что противник наш укрепляется, до этого вам Дела нет!
Святослав помолчал, пожевал кусочек рыбы. Запил глотком вина.
— Я уж думал, не даст сыновей Господь князю Всеволоду, — злобно выговорил он. — А он, вишь, нового великого князя Владимирского родил. Твои внуки, мои внуки — все под ним ходить будут.
— Почему это? — вскрикнул князь Игорь.
— А потому, что он по половецким вежам за девками не бегает, дружину свою бережет. Поди возьми его! Помнишь, князь Игорь, как зимой стояли?
— Как не помнить, великий княже.
— Вот то-то. Ему слушаться некого, князь Игорь Святославич. Над ним старших нет. Он сам — великий князь и сам себя слушается. А сын его подрастет — все переймет от отца. А даст ему Господь еще сыновей — вот это будет сила.
Святослав говорил поучая, но не строго. Потому что видел — князь Игорь слушает очень внимательно.
— Пока я жив, я князю Всеволоду не дам самовластничать на Руси, — сказал Святослав. — А ведь я не вечный. Ну как умру, что вы все, Ольговичи, будете делать? Он вам жить не даст. Да что там, — Святослав махнул рукой. — Из вас, поди, половина к нему после моей смерти сама перебежит.
— Да что ты говоришь, великий княже?
— Знаю, что говорю. Я, князь Игорь Святославич, — Святослав доверчиво наклонился к Игорю, — тебе одному признаюсь: кабы у меня душа не болела за всю землю Русскую — сам бы под его руку встал. Был бы за ним как за стеной каменной.
Святослав говорил, а сам глядел на князя Игоря — что думает? Не хочет ли выразить согласие? В такие доверительные мгновения многое можно о человеке узнать.
Но Игорь смотрел прямо в лицо Святославу, будто не понимал. Да, видно, дальше мыслей о чести и воинской славе он не заходит в своих размышлениях. Ну, оно и хорошо.
— Выпей, выпей еще, князь Игорь.
Игорь выпил.
— На слова мои не обращай внимания, князь Игорь. Так это я, рассуждаю просто, — сказал Святослав.
— Твое здоровье, великий князь.
Игорь Святославич еще выпил. Ему вдруг все сделалось нелюбопытно. Сколько раз он представлял себе эту встречу, сколько слов приберег, казалось, произнеси их — сожгут все вокруг. Что толку от этих слов! Здесь слова ничего не значат. Святослав, как всегда, не откровенен, хитрит. То ли ругает тебя, то ли выпытывает что. Насколько все же проще на поле брани. Вот меч в твоей руке, вот конь, вот враг. И небо над головой.
Игорю Святославичу стало очень жаль напрасно погибшей дружины.
Он взял кувшин с вином и снова наполнил свой кубок.
