ГЛАВА 19
Весной арестованных челябинских коммунистов отправили в Уфимскую тюрьму, где в то время находился военно-полевой суд.
Поезд с заключенными шел до Уфы трое суток. Ночью стояли на глухих разъездах, дожидаясь рассвета. В темноте ехать было опасно: контрразведка получила сообщение о готовящемся нападении миньярских рабочих на поезд.
Мимо мятежного завода проехали с бешеной скоростью. В паровозной будке два колчаковских офицера следили за каждым движением машиниста. Усилена была и охрана вагонов. Толстые железные решетки на окнах, часовые у дверей, в проходах, в тамбурах офицерский контроль лишали заключенных возможности побега.
В Уфе арестованных принял конвой из казаков.
Дробышеву, как важную преступницу, поместили в одиночку, рядом с карцером.
Нина опустилась на койку. Вспомнилась записка неизвестного коммуниста, найденная в Зауральской тюрьме: «…Я знаю, я верю, ибо старый строй рушится, обломками убивая нас. Но нас много, все новые и новые силы идут под Красное знамя…» — прошептала Нина слова убитого и выпрямилась.
— Я умру. Но будет жить партия, несокрушимая, как гранит, будет вечно жить великое дело Ленина.
В окно виден небольшой кусок неба, окрашенный в мягкие вечерние тона. Камера погружалась в полумрак.
Ночью Нину вызвали в контрразведку. Переступив порог комнаты, она в изумлении посмотрела на сидевшего за столом следователя.
— А, землячка! — на холеном лице контрразведчика появилось нечто похожее на улыбку. — Не узнаете?
Девушка подумала горько: «Значит, я и теперь нахожусь в ведении челябинской контрразведки».
— Гирш Иван. Мы встречались с вами у Госпинаса. По-моему, вы не должны забыть! — заметил следователь с сарказмом. — Правда, там пришлось прибегнуть к маленькой экзекуции, но здесь, я надеюсь, мы договоримся, как порядочные люди…
— Странное у нас представление о порядочности, — усмехнулась Нина. — Бить беззащитную девушку за то, что не разделяет ваших взглядов, это вы считаете порядочностью?
— А вы как бы назвали? — сохраняя напускное спокойствие, спросил Гирш.
— Подлостью! — четко ответила Нина.
— Молчать! — следователь грохнул кулаком по столу. — Вы забываете, что находитесь в моих руках! Прошу отвечать на вопросы, — Гирш подвинул к себе лист бумаги.
— Имя, отчество, фамилия?
— Повторяю: Нина Михайловна Дробышева.
— Возраст?
— Двадцать шесть лет.
— Партийная принадлежность?
— Член Российской Коммунистической партии большевиков.
— Какие должности занимала при Советской власти?
— Ответственный секретарь Челябинского горсовета.
— Партийные поручения?
— Не скажу.
Гирш удивленно посмотрел на Дробышеву.
— Хотите повторить прием у Госпинаса?
Нина молчала.
— Будете отвечать?
— Нет.
— Я вас последний раз спрашиваю: будете отвечать?
— Нет.
Исписав лист бумаги, контрразведчик подвинул его Дробышевой.
— Распишитесь.
Девушка внимательно прочитала протокол и положила обратно перед следователем.
— Вы ошиблись.
— В чем? — поднимая глаза, спросил тот.
— Я дочь трудового народа и не торгую его интересами. Вы хотите меня купить ценой крови моих товарищей, так знайте, — Нина возвысила голос: — Этому никогда не бывать!
— Но ведь иначе для вас смерть!
Девушка заговорила тихо:
— Я знаю скоро смерть. Знаю, что на земле будет иная, радостная жизнь и что солнце осветит вершины Урала, зальет светом просторы Сибири… Я верю, что будущее поколение не забудет наших страданий… Я иду на смерть с открытым сердцем.
Через два дня Нину снова вызвали на допрос. Вместо Гирша сидел за столом незнакомый важный военный с обрюзгшим лицом.
— Дробышева? — перелистывая лежавшее перед ним «дело», спросил он.
— Да.
Он поднял на заключенную водянистые глаза.
— Виктора Словцова знаете?
— Да.
— Вот его показание, — колчаковец вынул протокол, начал читать вслух долго и нудно, перевирая фамилии челябинских и зауральских коммунистов, адреса явочных квартир. В протоколе было зафиксировано, что поскольку контрразведке удалось напасть на след подпольной типографии большевиков в Зауральске, то он, Словцов, признает выдвинутые обвинения против него, Нины Дробышевой и других коммунистов. Закончив чтение, офицер спросил:
— К показанию Словцова ничего не можете добавить?
— Могу.
На лице контрразведчика показалась улыбка.
— Что именно?
— Все это наглая и вместе с тем неумная провокация со стороны господ из контрразведки!
Не ожидая столь смелого ответа, офицер пришел в замешательство, растерянно оглядел папки с делами, поднялся со стула и заорал:
— Это оскорбление военнослужащего! Вы знаете, с кем разговариваете?
— Не знаю и знать не хочу! — ответила спокойно Нина.
— Если вы не знаете начальника особого отдела при штабе генерала Ханжина, то вы его сейчас узнаете! Эй! — Вбежал дежурный офицер. — Всыпать шомполов! — показывая на девушку, завопил он в исступлении.
Нина пришла в себя через несколько часов. Провела рукой по слипшимся от крови волосам и, сделав попытку перевернуться на бок, застонала.
Выздоравливала она медленно. Болело тело, резко выступали скулы и лихорадочно блестели глаза. Долго не могла смыть затвердевшие сгустки крови в волосах.
Однажды на рассвете услышала Нина далекий отзвук орудийного выстрела. Откинула одеяло, прислушалась. По тюремному коридору протопало несколько пар ног.
Канонада продолжалась недолго.
Несмотря на слабость, Нина ухватилась за железные прутья решетки, подтянулась к окну. За стенками тюрьмы, на дороге, тарахтели тачанки, гулко раздавались шаги солдат.
«Красная Армия возле Уфы! Скоро, скоро час освобождения!» — радостное чувство охватило ее. Опустившись на пол, Нина с просветленным взором стала смотреть в окно на приближающийся рассвет.
Неожиданно в камере вспыхнул свет электролампы, послышался скрип засова. В дверь просунулась чубатая голова казака.
— Выходите в коридор!
Полная тревоги Нина вышла из камеры.
Двор тюрьмы был набит каппелевцами и казаками. Показались Виктор Словцов и другие коммунисты, арестованные в Челябинске и Зауральске.
Нина крепко пожала товарищам руки и, встав рядом с Виктором, молча выслушала приговор.
Его читал молодой офицер, выпущенный недавно из школы прапорщиков. Руки его заметно дрожали.
— «…Суд постановил: подсудимую Нину Дробышеву на основании 152-й статьи уложения о наказаниях и приказа начальника штаба верховного главнокомандующего от 4 февраля девятнадцатого года за № 111 лишить всех прав состояния и подвергнуть смертной казни через расстрел».
Нина крепко сжала руку Виктора.
Так же торопливо был прочитан приговор и остальным.
Заключенные встали спиной к тюремной стене.
— Приготовиться! — пропел тонким фальцетом офицер. Казаки вскинули винтовки.
— Да здравствует пролетарская революция! — прозвенел голос Словцова.
— Да здравствует коммунизм! — страстно крикнула Нина.
— Вз-во-од! — послышалась команда.
— Да здравствует власть Советов!
— Пли!
Виктор уткнулся лицом в землю и, зажав судорожно в кулаке траву, затих.
После второго залпа Нина покачнулась, крикнула:
— Старый мир рухнет, коммунизм будет жить вечно!
Офицер яростно завопил:
— Вз-во-од, пли!
