Книга: Тропами вереска
Назад: Часть Первая
Дальше: Часть Третья

Часть Вторая

— …тихо, Тенька, не скули, сейчас молока налью…
Я осторожно приоткрыла глаза и снова закрыла из — за рези в глазах, хотя в сторожке было пасмурно. Лишь одна свеча на столе горела, освещая неровным желтым светом мою убогую конуру. Тенька тявкнула, Саяна каркнула, и я снова подняла веки. И с изумлением воззрилась на мальчишку Таира.
— Очнулась? — обрадовался он. — Ну, наконец-то! Я уж думал, ты никогда в себя не придешь!
— Ты здесь откуда? — хрипло прошептала я. И закашляла.
— Я ж тебя искал, а потом ворону увидел, она меня к твоему домику и привела, — мальчишка вздохнул. — А ты лежишь, и крови река. Я уж думал, лиходеи напали, убили.
— Да уж, лиходеи… — прошептала я. — Воды дай.
Он поднес осторожно к моим губам кружку, и я с наслаждением отхлебнула.
— Я ж уже думал Лельку не слушаться, в деревню тебя нести, — как ни в чем не бывало продолжил Таир. — Все делал, как она велела, а ты все в беспамятстве! Три седмицы уже!
Я водой поперхнулась, закашлялась.
— Какую Лельку?
— Так сестрицу твою! — округлил глаза мальчишка, — Лельку! Ту, что в березе живет! Запамятовала, что ли?
— Ты видел Лелю?! — изумилась я. Попыталась сесть, но в груди заныло, заболело, и паренек придержал меня за плечо, глянул грозно, по-взрослому. — А ну, лежи! Куда вскочила? Зря я, что ли, тебя выхаживал?
У меня просто рот открылся от услышанного. Да так, что никак закрыть не могла.
— Таир… — слабым голосом протянула я. — А ты меня какой видишь?
Он смутился, даже чуть покраснел.
— Нормальной, — буркнул парень. — Две руки, две ноги. Голова. Рыжая.
— А рога? — шепотом уточнила я. — А хвост?
Он озабоченно потрогал мой лоб, веко мне оттянул, заглянул, поморщился.
— Ох, беда с девкой… — словно не мальчишка, а старый дед, протянул Таир. — Умом тронулась.
Я подняла руки, осмотрела свои черные когти, носом с бородавкой повела. Дела…
— Таир, а тебя не смущает, что Леля в березе живет? — еще тише поинтересовалась я.
Парень мне заботливо так тряпицей лоб протер, повязку на груди осмотрел, хмыкнул довольно. И пожал плечами беззаботно.
— Не-а. Я с младенчества такой. Вижу то, что другие не видят, так что ж? Лелька хорошая, веселая, хоть и береза. А у нас в замке дед живет, во то хрыч! Как начнет ругаться, уши в трубочки закручиваются. Но его тоже никто, кроме меня, не слышит.
Я только глазами хлопала от изумления. Понятно, что у мальчишки сила светлая да душа чистая, вот он суть и видит. Таких знахарей на земле мало совсем, может, и вовсе Таир — последний.
— Ты обо мне говорил кому — нибудь? — прохрипела я.
— Что я, совсем глупый? — обиделся парень. — Да и Лелька строго — настрого запретила! Только не сказала, что с тобой приключилось. Переживает сильно.
Я все-таки приподнялась на локтях, села. Осмотрела свою повязку на груди. Это получается, что паренек меня перевязывал, пока я тут без памяти была? Переодевал? Он, кажется, понял, о чем я думаю, покраснел отчаянно, словно маков цвет, а потом вздернул подбородок.
— Я и за мамкой ухаживал, когда она помирала, — хмуро выдавил он. — Не впервой мне. Хорошо хоть ты очнулась, это все Леля мне говорила, чем тебя поить и что делать. И ничего в тебе необычного нет, все как у всех.
— Тебе-то откуда знать, как у всех? — снова округлила я глаза. Нет, этот мальчишка меня точно с ума сведет! — Мал еще, чтобы знать что-то!
— Я не ребенок! — надулся он, сверкнул гневно очами, а они у него зеленые, словно слива незрелая. — Пятнадцать весен встретил! Мужчина уже!
— Мужчина, мужчина, — улыбнулась я. — Самый настоящий.
Он посмотрел с подозрением — думал, насмехаюсь, но потом успокоился и тоже улыбнулся.
— Ты лежи, а я пойду Лелю проведаю, обрадую! Больно уж она волнуется!
— Веточек сухих много стало? — вскинулась я.
— Нет, пара всего… — негромко сказал Таир. Помялся, видимо, спросить хотел, но не стал, махнул рукой. Натянул шапку беличью и старый овчинный тулуп, потоптался на пороге.
— Только вставать не вздумай! — наказал строго. — Я вернусь, кормить бульоном буду!
— Дома тебя не хватятся, кормилец? — не удержалась я.
— Не — а, — ухмыльнулся мальчишка. — Там до меня дела никому нет. А вставать не смей! Или тебе… — он снова потоптался, — по делам надо? Ну… по надобности?
— Не надо, — хмыкнула я, а паренек снова покраснел.
Тенька рыкнула довольно, облизнулась. И за мальчишкой потрусила. Я же говорила, что она за молоко душу продаст, а этот паршивец ее каждый день поил, видимо… А я на стену откинулась и задумалась.
Безотчетно как-то тронула колечко на груди. Так и висело там. Не забрал, значит, служитель. В груди заболело, и не от раны. Что уж тут говорить, сердце он мне ранил, да не клинком.
И от этой боли ни настойками, ни травками не излечиться.
* * *
Мальчишка вернулся через час, отряхнул подошвы от снега, похлопал руками по тулупу. И по — свойски в лачугу прошел, загремел в закутке тарелками.
— Кормить буду! — известил он.
Я усмехнулась. Да уж, хороша ведьма. То служитель в моей норе хозяйничает, то мальчишка пришлый. Эх, нелегкая, ведьмы путной — и то из меня не вышло!
— Из чего суп? — хрипло спросила я, когда паренек присел рядом с тарелкой.
— Курицу купил, — обрадовал он, деловито окуная ложку во вкусно пахнущую похлебку. — Лелька сказала, где у тебя монеты лежат.
Я снова чуть не поперхнулась.
— Да я не много взял! — обиделся Таир. — Тебя ж кормить надо? Надо! А чем? Я стреляю не очень, попытался твоим арбалетом зайца подстрелить, да все мимо. Ну, Леля и надоумила. В деревне теперь все покупаю.
Я осторожно проглотила сытный бульон. Кивнула одобрительно, и мальчишка зарделся. Но тут же снова нахмурился — видимо, считал, что так взрослее выглядит. Вот несмышленыш…
— Что еще в лесу видел? — думая, что уже ничему не удивлюсь, спросила я.
— Деда бородатого, — принялся перечислять мальчишка, не забывая подносить к моему рту ложку. — Лелька говорит, лесной дух это. На камердинера нашего похож, тот тоже сидит в своем закутке и глазами зыркает. Еще девчонок в озере. Вот красотки! К себе звали, но я не пошел, чего я в озере забыл? Да еще зимой. Вот летом схожу… Еще нечисть какую-ту в дупле, на пригорке, вот то страшилище! Ты видала? Я думал — еж, а оно с глазами, да носом человечьим, старушка будто! И шипит, как кошка рассерженная! А я чего, я только посмотреть хотел, что за чудо такое! Ну, еще тетка какая-то у порога долго стояла. Белая вся, глаза холодные такие, хоть и улыбнулась мне. Я ее в дом пригласил, чаем горячим согреться, так рассмеялась, ушла. Знакомая твоя?
— Таииир!!! — застонала я, не выдержав. Как же с такой силой да без знаний совсем? Он же клад настоящий, все видит, примечает, а не знает ничегошеньки. — Зимушка то была…
— Ух ты! А я-то думаю, чего бледная такая, захворала что ли? Ну как наша кухарка Фроська, когда лихучей заразилась. Тоже лежала белешенькая, а раньше-то такой румяной была! Ты ешь, не отвлекайся!
Я уставилась на него во все глаза. Вот уж диво, а не мальчишка. Другой бы от изумления на пол упал, а этому хоть бы хны. Что Зимушка, что водяница, ничем не проймешь!
От густого супа глаза стали слипаться, и Таир заботливо поправил мне подушку.
— Ты спи, спи, — велел он. — А я тут в углу, на тюфяке… вдруг ночью хуже станет? Пригляжу…
Я улыбнулась, прикрыв глаза. Несмышленыш…
* * *
Рана, хоть и заговоренная, заживала плохо. И то понятно: такой клинок убивать сделан, наносить раны смертельные, а я выжила… О служителе старалась не думать, хоть и получалось плохо. Таир, когда видел, что я совсем в тоску впадаю, ладошкой своей мне лоб накрывал, думал, что просто успокаивает. А я чувствовала, как сила его светлой души смывает мою боль, словно поток полноводной и чистой реки.
Вставать я стала нескоро, да и ходила по чуть — чуть. Первый раз вышла из сторожки и зажмурилась. Прошла за калитку, прислонилась к заборчику. Крепкий, не шатается, как раньше. Спасибо служителю… Снег лежал белым покровом, Зимушка хозяйничала уже полноправной и рачительной хозяйкой. Наткала белого полотна, укрыла окрестности, занавесила мне оконце ажурным кружевом, узором снежным. Расшила серебром и перламутром стволы деревьев, слюдой прозрачной скрепила озера…
Лесной дух обрадовался, что я вернулась, прибежал жаловаться. На лиходеев, на болотницу, что снова расшалилась, на волков осерчавших. На Северко, что молодые елочки поломал. На ненастье, что седмицу бушевало. Я слушала, головой кивала, а сама мыслями далеко была. Таир пришел, глянул строго.
— Ты дед, Шаиссу не тревожь, — распорядился он ошалевшему от такой наглости духу. — Не видишь что ли, слабая она еще? Сам разберись, чай не маленький! Вот уж надумал, на девчонку свои проблемы вешать! Негоже!
Я хмыкнула в пуховой платок, которым укуталась. Лесной дух посмотрел на меня жалобно, подумал и обратно в свою нору уполз. Обиделся. Эх, придется потом перед стариком каяться… да и ладно. Поправила тень, скрывающую лачугу, чтобы не набрел никто по случайности, и снова на тюфяк свой ушла.
И все же хоть и не скоро, но я выздоравливала. Сходила к Леле, пошепталась. Березонька сонная зимой, и когда я явилась, лишь улыбнулась, ветвями взмахнула приветливо. Я любовно ствол ее погладила, щекой прижалась.
Таир рядом топтался, хмурил темные брови, поправлял лохматую шапку, что норовила ему на глаза свалиться.
— А чего это с ней? — громким шепотом, не удержавшись, спросил он. — Заколдовал кто?
— Заколдовал, — вздохнула я. Села на пенек рядом с березой, подперла щеку кулаком.
— А ты чего, расколдовать не можешь? — мальчишка устроился рядом, прямо в сугроб, возле моих ног. — Лелька сказала, что ты ворожиха. Да я и сам понял!
— Не могу, — задумчиво рассматривая заснеженный и притихший лес, пояснила я. — Сил таких нет. Да и нельзя. Я заслужила свою участь, а Леля… — посмотрела грустно на поникшую березку. — А Леля за мои дела поплатилась…
— Чем же ты заслужила? — вскинулся мальчишка. — Да не в жизнь не поверю! Ты же добрая, помогаешь всем, я знаю! Мне дед рассказывал. Ну, который лесной дух.
Я удержалась от желания поправить ему шапку, как маленькому, да тулуп до шеи застегнуть, чтобы не замерз. Обидится ведь.
— Заслужила, — твердо повторила я. — Проклятие наложила черное. Участи хуже смерти пожелала… За дело, да только от того не легче. А платить за все приходится, Таир. Эта моя плата. Такое заклятие нельзя просто так сделать, отдать что-то нужно. Можно у других забрать. А я — у себя…
Поднялась тяжело и все же, не сдержавшись, поправила пареньку шапку. Он смотрел широко распахнутыми глазенками, даже на мой жест внимания не обратил. Леля прошуршала веточками, вздыхая.
— Так что же, совсем нет выхода? Как же так? — звонко, по — детски воскликнул он. Я щелкнула его по носу.
— Есть, Таир. Плату отдать, срок свой отслужить. Вот я и отдаю. Понял?
— Понял, — серьезно кивнул он. Помялся, утаптывая снег валенками. Вскинул свои глазищи и добавил уверенно: — А Лельку мы вернем. Негоже ей засыхать. Хорошая она, смешная, девчонка совсем. Вернем.
Говорю же, несмышленыш.
* * *
Зима стала к исходу клониться, когда я окончательно в себя пришла. Рана в груди затянулась белесым шрамом, тревожить перестала. Но сердце болело. Мальчишка так и жил со мной, несколько раз я пыталась его прогнать, объяснить, что негоже ему у ведьмы полы мести, а он только смеялся. А глаза как у подзаборного пса, что смотрит на человека тревожно: ударит сапогом или в дом возьмет, пожалевши?
И прогнать его решительно я просто не могла.
А он и рад-радёшенек, хватался за любую работу, бестолково порой пытался мне помогать, а вечерами сидел у ног, слушал с открытым ртом. А я смирилась: раз нашел дорогу ко мне, знать, не случайность. Да и не бывает ничего случайного, все для чего-то. Уж не знаю, правильно ли, но стала я мальчишку потихоньку обучать. Особенно после того, как пронеслась Весенняя Дева по лесу, а я выскочила ей поклониться. И Таир следом, куда ж без него.
— Вот это пригожая девица, — одобрительно поцокал он языком, беззастенчиво рассматривая румяную деву. — И губки бантиком, и щеки свекольные, и волосы золотые, все как я люблю! Такую и в жены взять не стыдно!
Дева похлопала глазами изумленно, да как начала хохотать. Да так, что медведь в берлоге заворочался, просыпаясь, лед на озерах треснул, и почки надулись, забурлили деревца соком пробуждения. Да только не срок еще.
Я Таиру по загривку треснула, Деве поклон отбила земной.
— Глупый он еще, ученик, — пояснила я.
Мальчишка насупился, поскреб затылок.
— Хорош ученик! — звонкой капелью да трелью птичьей отозвалась Весенняя Дева. — Держи вот, подарочек!
И снова захохотала, сняла с головы зеленую ленту, протянула. Таир подмигнул ей — вот гаденыш, — а потом еще и поцелуй воздушный послал! Ну сладу нет с мальчишкой! А Дева поправила платье красное и косы светлые, пришпорила белого жеребца да унеслась.
А я, нахмурившись, осмотрела паренька. Таир сконфужено потупился.
— А чего? Я ж как лучше… — и вскинул на меня хитрющие глаза: — Ты не серчай, Шаисса, хороша девка была, да ты все равно лучше! У тебя и глаза ярче, и косы длиннее! И статью не обижена…
Я испуганно зажала мальчишке рот рукой, оглянулась. Услышит Весенняя Дева, будет мой лес до сенокоса стороной обходить! Вот же дурень! Но после этого решила, что надо Таира хоть как-то просветить и силу его направить. А то еще наворотит дел по — дурости!
Так что вскоре мальчишка уже не несся за Зимушкой по лесу, не предлагал ей чайку горячего, на травках настоянных для согрева. А просто кланялся и шел дальше. Хоть и сокрушался в голос, что больно бледна девка, за что получал от меня затрещины. Впрочем, Зимушка только улыбалась. Даже Северко, с которым я воевала столько лет, мальчишку не трогал, усмехался в бороду, обходил стороной. А ведь меня в свое время как только не изводил — и с ног валил, и деревья ломал, на крыльцо набрасывая и дверь подпирая, и озера летом льдом сковывал так, что водяницы верещали! Лесной дух — и тот его побаивался, а мальчишка глупый в раз сладил! Я вздыхала только, на это глядючи.
Жизнь вошла в свою колею, покатилась, как скрипучая телега, неспешно да уверенно, но спокойствия в моей душе не было. Напротив, тревога лишь нарастала с каждым днем, приближавшим к весне. И причиной тому было… колечко. Потому что звездочка на бирюзе тускнела, угасала. А это значило… Ох, как больно было от осознания того, что это значило!
И когда на озере лесном запели водяницы, я не выдержала и стала собираться. Кожух натянула, шалью волосы накрыла, клюку взяла.
— Ты куда? — вскочил Таир с тюфяка, захлопал сонными глазами. — Я с тобой!
— Сиди тут, — строго приказала я. Да еще и привязала мальчишку путами невидимыми, чтоб не вздумал за мной ходить.
Пошла по кривой дорожке, между сосенками, прислушиваясь, как лес шумит недовольно. Знал, что дурное я задумала, вот и беспокоился. Только березонька моя молчала, Леля проводила грустным взглядом, но промолчала. Знала сестричка, что по — другому я не смогу.
Вышла я на полянку к вековому дубу. Снег здесь лежал еще плотным настом, да и я еще потопталась, ровняя. Круг очертила защитный, ножи крестом воткнула и кровушки своей в центр накапала. И села ждать, когда явится. Не сам, конечно, тень только, да и того хватит. Даже придремывать начала, когда зашипел голос гадюкой, заскрежетал да завыл так, что хотелось уши ладонями зажать.
— Зачем звала, ведьма? — с насмешкой спросил Шайтас. — Или решила ко мне в услужение перейти? Так давно жду.
Я выпрямилась, глядя, как демон слизнул раздвоенным языком мою кровь со снега, зажмурил красные глаза от удовольствия. Промолчала, а демон рассмеялся.
— Глупая Шаисса! Вижу, вижу, что сердце твое опалено, трепещет, страдает… Кровушкой истекает. Думал, ты умнее, да и тебя не миновала эта отрава, что людишки любовью зовут!
— Не ты ли поспособствовал? — глухо отозвалась я. — Не ты ли служителя к моему порогу привел?
— Может, и я, а может, судьба, кто знает? — усмехнулся демон, сверкнул красными глазами. А я на дуб оглянулась. Здесь силы живой много было, держала она демона внутри круга, но все равно затягивать разговор не стоило. Позвать зло не трудно, трудно обратно отправить.
— Отпусти меня, — хмуро сказала я.
Шайтас оживился, склонил рогатую голову, хвостом подбородок подпер.
— И заплатить готова?
— Чего ты хочешь?
Он снова захохотал так, что засохли веточки на дубе, осыпались пеплом.
— Знаю, зачем тебе свобода, — разинул Шайтас клыкастую пасть. — Ильмира спасти хочешь. Так забыл он тебя, ведьма. Сама уговор озвучила: уйдет раньше срока — про все забудет. Так что не было в его жизни ни тебя, ни твоего леса. Никогда, — демон обошел по кругу, принюхиваясь. — Но я тебе свободу дам. А плату… — из красных глаз капли багровые потекли, кровь его жертв и загубленных душ, — плату назначу. Иди к служителю, ведьма. Если вспомнит он тебя и суженой назовет над цветком папоротника, все свободны будете. Не потревожу больше. А если нет… — слезы кровавые зашипели на мохнатом лице демона, свернулись черными змеями, поползли по телу. — А если нет, все — мои! Навсегда! Принимаешь договор?
Ох, чуяло мое сердце подвох, но не глядя даже ощущала, как гаснет звездочка. Только потому Шайтас и не смог служителя забрать, что кусочек души его у меня остался. Демон скалился, бил хвостом по бокам, принюхивался.
Трудный выбор, да есть ли он вообще? Ильмир где-то с каждым днем все чернее душой становится, я и не живу вовсе.
— Согласна, — подняла я голову. — Но распорядиться чужой душой не могу, своей только. Лелю и Ильмира отпустишь, как бы дело ни повернулось.
Шайтас зашипел, гадюки на его голове на хвосты встали от злости. Но больно кровь моя демону понравилась. Давно он меня к себе зовет… Или уверен был в исходе.
— Хорошо, — рявкнул он, и упало с неба воронье. — Их отпущу. А ты мне служить вечность будешь, Шаисса! — и захохотал.
— Не твоя еще, подожди веселиться, — мотнула я головой и нахмурилась.
— Так недолго осталось! — он подошел вплотную к линии на снегу, так что я заволновалась, как бы не выбрался. Но, кажется, Шайтас был готов подождать. Облизнулся предвкушающе, прищурил кровавые глаза. — С восходом солнца станешь свободна, ведьма. Срока тебе до первого цветка папоротника. Только…
Я голову вскинула, ожидая каверзы. Так и есть…
— Только пусть он в тебе суженую признает и полюбит в обличии другом, — оскалился демон. — Докажет, что не коса рыжая и стать женская поманили, а душа твоя.
Я повела длинным носом, осмотрела хмуро грязные ладони с когтями.
— Человеком будешь, — усмехнулся демон, — человеком…
Я кивнула, посмотрела с тревогой на дуб, который уже с одной стороны без ветвей остался, лишь грязные хлопья пепла на снегу.
— Согласна, — сказала я и ножи выдернула, завертелась, завыла, дверь закрывая. Тень Шайтаса хохотала, шипела змеями, скребла когтями, да скорое свидание мне пророчила. Но я не слушала.
* * *
Когда вернулась, Таир по сторожке бегал беспокойно, Саяна каркала, а Тенька под лавку забилась и скулила. Тоже мне, грозная хлесса!
— Ты где была? — завопил мальчишка, стоило порог переступить. — Жуткое что-то творится! Лес шумит, ветер воет, пауки по стенам ползут, мыши летучие со скал налетели! И в окно нечисть скребется, зовет меня голосами разными! Думал, сожрали тебя уже!
Я кивнула на арбалет, который висел за его спиной, кухонный нож в одной руке да горшок печной в другой, и хмыкнула.
— Никак спасать собирался, — улыбнулась я и села устало на лавку. — Все уже, утих лес… и зло ушло. Пока двери открыты — не удержать нечисть, лезет в наш мир. Не бойся, спать спокойно будем.
Таир кивнул и нахмурился, предчувствуя, что я не все сказала.
— Уйду завтра, — не глядя на мальчишку, бросила я. — Далеко. А ты должен домой вернуться. К дядькам. Слышишь меня?
— Куда уйдешь? — растерянно спросил он.
— Далеко! — раздраженно от того, что жалость сжимала сердце, рявкнула я. — А ты домой…
— Я с тобой, — мальчишка смотрел в стену, сжимал в руке горшок и хмурил густые брови решительно. И так трогателен был в этой беззащитной решительности, что я снова отвернулась. Тенька из — под лавки вылезла, встала рядом с пареньком, пасть зубастую раззявила, словно в поддержку. Предательница.
— Нельзя! — взглянув на насупленного мальчишку, я вздохнула. — Таир, миленький, ну куда со мной? Я сама не знаю толком, куда иду и зачем, а ты со мной…
— А я помогу! — обрадовался он. — Вместе-то мы придумаем, да? А вдруг с тобой случится что-то? И как же ты без меня, одна? Я тебя защищать буду… А если чего, я и выхаживать могу, доказал ведь! Куда же ты одна? Не пущу…
Я совсем затосковала. И вот что с этим несмышленышем делать? А еще и Теньку с Саяной не бросить. Ворона старая и бескрылая, погибнет, да и хлесса щенком ко мне прибилась, привыкла…
— Ладно, — сдалась я. — Спать ложись. Утром думать будем.
— Но я…
— Спать!!!
Тенька рявкнула и снова залезла под лавку, ворона в угол забилась. А я отвернулась к стене, делая вид, что не слышу жалостливых вздохов мальчишки. Тот поворочался на тюфяке да и уснул. А я еще долго лежала, зарубки рассматривала. Если бы не уговор с Шайтасом, то к следующему цветению вереска стала бы свободной. Но к осени от души Ильмира ни кусочка не останется…
* * *
Проснулась, когда солнышко даже край земли еще не позолотило, встала тихонько. Таир посапывал, раскинув в стороны руки, рядом Тенька свернулась. Саяна посмотрела на меня с притолки желтым глазом, да снова задремала. А я шаль накинула и за порог пошла. Лес стоял притихший, промозглый еще, но уже пах влажной землей и травой под ней, обещал через пару седмиц раскинуться на полянках пестрым ковром медуниц, закапать из срезов березовым соком и запушиться шариками вербы. 'Скоро' — шептал мне лес, и я улыбалась этому обещанию. Это время для меня всегда было самым любимым, самым дорогим сердцу, это время обещания нового. Время, когда понимаешь, что еще одна зима закончилась, а впереди столько солнца и цветения трав, и сочной малины, и облаков, плывущих в синеве неба… Хорошее время.
Шла я прощаться.
Обошла полянки, потрогала рукой шершавую кору, прикоснулась к кустарникам. Пеньки мшистые, коряги и валежник, берлогу медвежью, норы и гнезда. Всем поклон отвесила, у всех прощения попросила. Ухала сова, полеты наши вспоминая, выл волк, смотрели из чащи глаза звериные. Свидимся или нет, а старалась я им защитой быть и помогала, как умела.
Попрощавшись, пошла по тропке к озеру. Ледок еще не сошел, лишь поломался. Я присела рядом, провела рукой, и под ладонью моей встала льдина стоймя, заблестела серебром. Как раз и первый луч верхушки осветил, сполз ниже, отразился в моем зеркале.
Я смотрела внимательно, как волосы пегие серо-русыми становятся, как исчезают бородавка да метки ведьминские, как из глаз желтизна уходит. Не обманул демон, человеком стала. Да не собой. На рыжеволосую Шаиссу нисколько не похожа, смотрела на себя новую, но не узнавала. Волосы пепельные, глаза цвета блеклого да неопределенного, то ли голубые, то ли серые, лицо бледное, словно и солнца не видевшее. Все в моей новой внешности непримечательное было, обыкновенное, мимо пройдешь — не заметишь, спросят — не вспомнишь. Не отталкивает и не притягивает, никакое…
Вздохнула, убрала ладонь с льдины, и упала она, разбилась на кусочки.
И тут…
— Шаисса?
Я вскинулась. Обернулась. Стояла она, растерянная, дрожала в домашнем легком платьице. Конечно: какой обличие сменила, такой и осталась моя сестрица! Словно за восемь лет и не изменилось ничего! Ни на день Леля не повзрослела, такой же девчонкой голубоглазой осталась! Раньше между нами два года разницы было, а теперь десять! Для меня время прошло, а для Лели — нет.
— Шаисса? — неуверенно повторила она, мелко дрожа на стылом ветру.
Я очнулась, бросилась к ней, сдергивая пуховую шаль и укутывая сестренку.
— Лелечка! Душа ты моя, сестричка ненаглядная! Как же я рада тебя видеть!
Сестра растерянно хлопала глазами, озиралась, и я потащила ее к домику.
— Идем скорее, замерзнешь!
— Что ж ты наделала? — слабым голосом спросила она, покорно переступая ногами.
— Потом! Все потом, моя хорошая! — я рассмеялась от охватившего меня счастья, не удержалась, стиснула ладошку сестрички. — Голодная наверное?
В лачугу я ее затащила и, все еще не веря, стала ощупывать, тискать, как в детстве. Лелька покорно терпела мои объятия, хоть и морщилась. Таир проснулся, сел на тюфяк, зевнул во весь рот. И вскочил, кинулся к нам.
— Лелька, ух какая ты! Пригожая!
Сестрица зарделась под взглядом паренька, потупилась, но тут же нос задрала.
— А ты без шапки не так на лиходея смахиваешь, даже ничего будешь!
— Да за меня сама Весенняя Дева не прочь замуж выйти, а ты говоришь — ничего? — возмутился Таир.
— Ты ври, да не заговаривайся, — звонко отбила Леля и фыркнула. — Вот же баечник! Горазд сочинять! То у тебя кони крылатые, то птицы огненные, а теперь еще и Дева на посылках! Врушка!
— Это я-то сочиняю?!
Я села на лавку и всхлипнула, так эти двое разом замолчали, переглянулись испуганно. А я рукой махнула
— Это я так… соринка попала. На стол накрывайте…
Задавать вопросы сразу эти двое не стали, хоть и косились на меня недоуменно. Во взгляде Таира особого удивления не было — видимо, мальчишка видел меня прежней, настоящей. С Лелей они поладили, хоть и подначивали друг друга постоянно. Пока они снедь на стол собирали, я сидела на лавке, задумавшись. Решала, что дальше делать. Таир остановился рядом, окинул меня взглядом:
— Рассказывай уже, — велел он.
— Рассказывай, — поддакнула Леля.
Я слабо улыбнулась. Впрочем, скрывать я и не собиралась.
— В волоцкую землю мне идти надо. Найти там одного человека. Вспомнить он меня должен…
— А если не вспомнит? — Лелька хоть и мелкая, да глупой никогда не была.
— Вспомнит, — твердо сказала я.
— Так, девчонки, подождите! — перебил Таир. — Давайте по порядку. А то я совсем запутался! Леля навсегда расколдовалась?
Сестрица насупилась.
— Навсегда, только Шаисса для этого к Шайтасу на поклон пошла, свою душу пообещала, — звонко и гневно сказала она. — Думала, я не знаю? В лесу деревья все знают! А ведь срок и так заканчивался к осени! Свободна была бы! И я тоже. Так нет же, сговариваться пошла!
— Зачем? — не понял Таир.
Леля руки в бока уперла, как грозная нянюшка, брови свела.
— Влюбилась потому что, глупая! — с досадой фыркнула сестрица. — Хочет своего синеглазого вернуть!
— Леля! — попыталась отдернуть я сестрицу.
— А что Леля? Восемь лет ты в этом лесу в норе живешь, как зверь. День за днем долг платишь, расплатилась ведь почти! А теперь что?
— Что? — не понял Таир.
— А теперь все заново!
— Еще восемь лет? — ужаснулся мальчишка.
— Ты глупый? — поморщилась Леля. — Теперь она в обличии чужом, и срока ей — до цветка папоротника! И если не узнает ее этот служитель, то душа Шаиссы навсегда во власти демона окажется!
Сестрица смотрела гневно, даже глаза потемнели от злости. Таир поскреб затылок озадаченно.
— Так любовь же, — пробормотал он.
— Дурость одна эта ваша любовь! — уверенно отрезала девчонка. Я смущенно улыбнулась. Дурость, кто ж спорит…
— И что мы будем делать?
— Вы будете кашу есть, — вздохнула я, и Тенька одобрительно тявкнула. Очень она слово 'есть' любит. — А я пойду пожитки собирать. К вечеру доберемся до Сосенок, деревенька такая, там останетесь, поняли? У Аришки, присмотрит за вами…
— Вот еще! — в один голос возмутились детишки. — Мы с тобой пойдем!
Леля на коленки встала, обняла мне ноги, щекой прижалась, носом хлюпнула.
— Никуда я тебя одну не отпущу, даже думать не смей!
Таир потоптался неловко, а потом на лавку сел рядышком, по голове меня погладил.
— И я не отпущу.
Тенька обрадовалась, подползла, мордой ткнулась. Даже Саяна с притолоки свесилась, присматриваясь к моей голове.
— А ну брысь, — рявкнула я. — Развели тут сырость. Бегом за стол и ложкой стучать. Будет, как я скажу, поняли?
И пока детишки, ворча на злую Шаиссу, покорно уплетали кашу, я половицы разобрала да мешочки с монетами вытащила. Что ж, на дорогу с лихвой хватит, и Леле на дальнейшую жизнь, если задуманное не удастся. Бедствовать моя сестрица не станет.
— Откуда столько? — изумился Таир, выглядывая из закутка.
— За дела ведьминские, — хмуро пояснила Леля. — Восемь лет копилось, вот и насобиралось! Уж не от муженька досталось, хотя Шаиссе наследство богатое полагается. Того самого муженька, что ее плетьми бил, не жалеючи, да измывался, как хотел. Из-за кого она столько лет ведьмой ходит!
— У Шаиссы был муж? — изумился мальчишка. — А теперь он где?
— Был, да сплыл! — обрадовала Леля. — Будет знать, как свои ручки поганые распускать!
Я на сестрицу глянула строго, но не одернула. Да и что тут скажешь, все правда. Замужней я рано стала, шестнадцать весен всего исполнилось. Девчонка совсем. Не хотела, конечно, да никто не спросил. Кому мнение сироты интересно? Сулил защиту и благоденствие мой жених, обещал заботиться обо мне и сестрице. Рода мы древнего и благородного, но обнищавшего и забытого. Я и пошла под венец… А в первую же ночь, когда снял с меня венчальный убор супруг, всю свою натуру звериную и показал. А ведь видела я черноту в его душе — дар во мне с самого детства был, бабушка использовать учила, пока жива была, да от людей прятать. Я и прятала, а более всех от семьи своего мужа. Боялась его до жути, ночей, как кары ждала, даже Шайтас меня так не пугал, как супружник венчанный. Ночами он меня мучил, а днями сестрица его житья не давала. Может, и потерпела бы я, дело забывчиво, а тело заплывчиво, говорят, да только муж мой через год на сестричку, на Лелю, поглядывать начал. А потом и руки распускать. Так что тут я уже не сдержалась. Такое заклятие наложила, что самой страшно. Только тогда не знала многого…
Собралась быстро. Да и чего медлить, из пожитков — два узелка. Платье на сестричку надела, сама в штаны и кожух влезла, завернула нехитрый скарб. Домик запечатала, укрыла тенью, поклонилась, поблагодарила за приют. Восемь лет назад просила дорожку привести меня в нору тихую, где отсидеться можно, горе переждать, она и привела. А теперь тропка в обратную сторону.
На опушке леса я присела, склонилась над Тенькой и Саяной, зашептала, заворожила. Были хлесса зубастая да птица злобная, стали — шавка дворовая и голубица, коих дамы для развлечения заводят. Полюбовалась на них, шикнула, чтобы Тенька пасть не открывала. А то рычит она совсем не по-собачьи.
До Сосенок добрались скоро, постучались в дом к Аришке. Мастерица выскочила на порожек, глянула приветливо, а я — недоверчиво. Уже отвыкла от добрых взглядов, все чудится, что вновь посмотрят со злобой и отвращением. Аришка меня не признала, конечно, хоть и виделись мы с ней раньше. Но я тогда ведьмой была, а она хворая лежала, умирающая. Но про должок, думаю, не забыла. Хотела попросить за детишками присмотреть, а потом увидела улыбку счастливую, взгляд, вглубь себя направленный, и колечко на пальце. Значит, сладилось у них с Грыней. Мастерица, конечно, мне в просьбе не откажет, да только не вовремя я со своим прошением. Да и Леля с Таиром смотрели на меня волком и всю дорогу о чем-то за спиной сговаривались. Не надо ведьмой быть, чтобы понять: оставлю у Арины — на утро сбегут и за мной следом отправятся.
Так что я вздохнула и попросила лишь одежду для себя и сестры с… братом. Немного запнулась, кинув быстрый взгляд на покрасневшего Таира, но продолжила уже увереннее:
— Нам нужна одежда в дорогу, удобная и неброская. Найдется?
— А как же, — весело отозвалась девушка, окинув нас приветливым взглядом, и посторонилась, приглашая в дом.
Через час мы вышли уже в обнове, да не абы какой. Все же, Арина— мастерица умелая, даже простую одежду способна красивой и необычной сделать. Я пока наряды перебирала, все думала, что дальше делать. А хозяйка мне ткани подавала, то синюю, лазурную, то зеленую — муаровую. И тихонько так, чтобы другие не слышали, сказала, протянув мне баночку:
— Румяна вот, — смутившись, прошептала она, — для щек…
Я кинула, снова вздохнула. Хорошая девка, добрая. Покачала головой, отвела ее руку. Румяна здесь не помогут, и платья яркие не спасут, только подчеркнут мою серость. Так что наряд я выбрала простой, темно — серый, и волосы повязала таким же платком. Ариша хмурилась, душа ее светлая, красоту творящая, страдала, на мою невзрачность глядючи. Я улыбнулась, пытаясь смягчить ее расстройство.
Зато вот Леля моя красавицей стала. В удобном теплом платье цвета майской сирени, с кружевным воротничком и синей лентой в светло — рыжей косе, сестра стала похожа, наконец, не на чумазую проходимку, а на благородную девушку. Так что даже Таир на нее засмотрелся, когда Леля вышла к нам из комнаты, переодевшись. Аришка ей еще и бусы на шею повесила, так что я побоялась, что с такой девой пригожей мы всех женихов по дороге соберем!
Тепло поблагодарив мастерицу, мы отправились к кожевнику и у него купили удобную обувь и дорожный сундук. И, перекусив в харчевне, уселись на телегу, что отбывала на юг.
* * *
В дороге провели несколько дней, так что хлесса уже успела привыкнуть к поводку, а Саяна — к клетке. Зимой добрались бы скорее на санях, но снег уже сошел, дороги развезло весенней грязью да распутицей. И чем ближе подъезжали, тем мрачнее я становилась. Даже Леля уже не радовалась обновкам, а жалась ко мне испуганно. Таир смотрел недоуменно, потому что видимых причин для беспокойства у нас не было. Напротив — и тракт шире стал, и люди в обозах наряднее, и кони со сбруями дорогими. Пару раз уже пронеслись мимо роскошные тройки со стражами на задворках, из которых выглядывали родовитые девицы или городские богатеи. И я отворачивалась, сжималась, хоть и понимала, что никто меня не признает. Пока все надеялась, что тропка меня мимо проведет, что дорожка покуражится, да свернет в строну, ан нет. Вела уверенно меня к Ильмиру, в места знакомые. Родные и чужие одновременно. Лелечка моя совсем побледнела, когда увидела стену городскую.
В телеге еще семейная пара была, попутчики, так Таир подсел к нам ближе, заговорил шепотом:
— Девчонки, вы чего пришибленные такие? — округлил он глаза.
— Сам пришибленный, — огрызнулась Леля и на меня глаза скосила, можно ли говорить, мол? Я плечами пожала, рассеяно рассматривая городскую стену да черепичные крыши домов. Города с детства не люблю: живой силы в них мало, неуютно мне. Но лучше бы сюда дорожка вела. Но тропка меня прочь от городских стен поманила, на восток, к озерному краю, и я совсем опечалилась. Уж не знаю, Шайтаса то проделки, или Судьба так полотно моей жизни соткала, но возвращалась я туда, откуда бежала без оглядки восемь лет назад.
— Выросли мы здесь, — буркнула Леля непонимающему мальчишке и тоже замолкла, сжалась в углу.
Я смотрела вокруг и тревожно, и алчно, на пролески с редкими деревцами, на землицу особую, с красным суглинком вперемежку, на затянутые легкой зеленой дымкой леса. Здесь теплее было, и деревца уже укутались робким весенним одеянием, еще тонким и прозрачным, почти невидимым. В низинках стоял туман от холодной земли, а дальше потянуло тиной и рыбой, знать, приближались к воде. Пять их было, круглых, как серебрушки, зеркальных озер, возле второго, самого красивого, поместье стояло… Удельного князя озерного края, супружника моего…
Вроде и ведьма давно, и с Шайтасом не побоюсь встретиться, а от одного взгляда на белый дом с резными ставнями страшно стало так, что хоть в озеро с головой, да под корягу упрятаться и там сидеть, с водяницами песни распевать!
Леля меня за руку взяла, Таир ближе подсел, плечи расправил, хлесса рыкнула так, что возница оглянулся испуганно. Голубица в клетке зыркнула взглядом желтым, да каркнула недовольно. Я со вздохом морок поправила, шикнула на Теньку. Попросила извозчика свернуть на развилке, туда, где располагался маленький городок, вытянувшийся вдоль берега. Ивушкина Ложбинка, так он назывался.
Телега остановилась у харчевни, мы слезли и осмотрелись. Я в дорогу волосы платком черным прикрыла, для удобства, а теперь подумала, что за вдовицу сойду. Впрочем, я ею и являюсь. Почти…
Недолеток своих отправила в комнату наверху, а сама пошла с местным людом толковать. Присела в закутке на лавку, попросила девчонку — служанку молока мне принести и булку маковую. Мужики в харчевне по мне взглядом скользнули да отвернулись, словно и не видя. Я усмехнулась про себя. Да уж, разной я была. По юности в этих Ивушках всяк на мою косу рыжую заглядывался, проходу не давали, на ведьму страшную тоже смотрели — пусть с ужасом, но и с любопытством. А теперь что я, что кувшин глиняный — глянули и не увидели.
Я отхлебнула парного молока, осмотрелась. Харчевня обычная, в каждом городке такая сыщется. Потолок закопченный, окошки слюдяные, мужички хмельные. Пахнет кашей подгоревшей да кислыми щами. В кухне стряпуха тесто месит, девчонки, дочки ее, между столами проворно шмыгают. Я поманила ту, что постарше, весен пятнадцати.
— Чего вам, тетенька? — звонко спросила она, а я скривилась. Вот уже и тетенькой стала… Вздохнула и повертела в ладони медяшку. Девчонка вмиг оживилась, оглянулась торопливо на спину кухарки, да на краешек лавки присела.
— Спросить хочу, — негромко начала я. — Давно в этих краях не была, изменилось многое. Кто сейчас в доме озерном проживает? Слыхала, что умер хозяин, князь местный… Не знаешь?
— Отчего ж не знать! — поведала служанка, накрыла ладошкой монетку. — То тайна не великая! Княжна живет, сестрица бывшего хозяина. Помер он или нет, не ведаю, мала была, когда сгинул. Да скоро новый, говорят, появится, молодой и красивый, видела я его как-то. Глаза словно синь небесная, волосы светлые. Только мрачный очень, нелюдимый, да то понятно: служба у него страшная, но богоугодная — ведьм изводить. За то княжна Велена очень своего жениха хвалит… Ой, тетенька, вам водички может, что-то совсем бледны стали! Или хворая? Так у нас в Ивушках и лекарь есть…
Я остановила жестом вскочившую девчонку, хотя от воды не отказалась бы, право. Но дослушать — важнее.
— Вот, значит, как… — пробормотала я. — Служба, говоришь… где же тот… жених ведьм находит?
— Так всюду, — понизила голос до страшного шепота девочка. — Словно дорожку ему сам светлый Атис стелет, путь указывает. Чует он проклятых за версту, говорят. И то правильно, а то черное что-то творится во всей округе, страшное… Никак сам Шайтас на волю рвется, да нечисть свою на людей насылает! Старая мельничиха, знаете, что рассказывала давеча…
— Боряна! Ах, ты ж, лодырница! — Стряпуха замахнулась на девчонку холстиной. — Столы грязные, гости голодные, а она лясы точит! И не слушайте ее, — женщина грозно глянула на метнувшуюся в сторону дочку, — та еще врушка! Все у нас в Ивушках хорошо да ладно, за то спасибо княжне Велене, благодетельнице! Еще молочка?
Я покачала головой, отметив забегавшие глазки кухарки да страх ее. Но чего та боялась, уточнять не стала. Велела принести горячей воды бадью, да холстин побольше. И ужин накрыть наверху, в комнатах. То, что не все ладно в Ивушках, я нюхом почуяла еще на подступах. Но понять в чем дело, не сумела.
Поднялась на второй этаж в комнату, выгнала Таира, чтобы помыться и переодеться, наказав мальчишке ждать за дверью и никуда не уходить. Лелька сунулась за занавеску, когда я сидела в бадье.
— Что теперь будет, Шаи? — как в детстве назвала она меня. Я ополоснула из кувшина волосы, смывая дорожную пыль.
— Велена по-прежнему здесь, — подняла я глаза на сестру. — Узнать может. Меня-то не признает, славно Шайтас постарался, а ты, Леля, какой была, такой и осталась, вспомнит… Ни к чему нам это.
— Сможешь меня тенью укрыть? — нахмурилась Леля, сжала зубы, а голубые глаза полыхнули злым огнем. Помнила она Велену, хорошо помнила. Я головой качнула. — Нет. Надо другой способ придумать. На человеке такой морок долго держать только демон может, мне сил не хватит.
— Придумаем, — хитро улыбнулась моя сестричка, знать, задумала что. Я пока вникать не стала, решила для начала местность разведать, осмотреться. Вылезла из бадьи, вытерлась, снова в платье влезла. Сняла с Теньки поводок. Лучше бы птицей, конечно, округу пролететь, но Саяна старая, спит уже, взлетев на притолку привычно, а в неведомую пичугу я входить опасалась, не нравилось мне что-то в Ивушках. Потому погладила хлессу по голове.
— Прогуляемся… — обернулась к Леле. — Поужинаете и спать ложитесь, меня не ждите. Таиру скажи, что я, уставши, заснула раньше.
Улеглась на узкую кровать и глаза закрыла. Вышла из тела, вошла в Теньку. И сразу нахлынули на меня чувства звериные, снизу вверх на Лелю посмотрела. Она кивнула, открыла мне дверь. Я побежала на мягких лапах вниз по лестнице, увернулась от холстины кухарки.
— Уууу, понаехали с псинами, словно на псарню, а не в приличный дом, — проворчала та вослед. Тенька хотела огрызнуться, рыкнуть, да я не позволила. Выскочила из дома да понеслась через двор, к щели в заборе.
Мгла вечерняя уже потянулась густым маревом, вылилась на землю чернью. Но звезд не видно, затянуто небо сизыми низкими тучами, словно и не весна нынче, а глубокая осень. Я потрусила неспешно мимо домов, вдоль оград да каменных стен, околиц и порожков. За Ивушками уже припустила, радуясь свободе и рыхлой земле под лапами. Толчок, рывок, Тенька повизгивывала по — щенячьи, и на миг я отдалась звериной радости, но как только хлесса метнулась в сторону камышей, унюхав утку, я ее придержала, направила в сторону, туда, где мягко светились окна. Пробежала вдоль бережка, увязая в суглинке, порыкивая от нетерпения.
Княжий дом стоял на пригорке. Большой, красивый — загляденье, а не дом. С резными ставнями, колонами и лепниной, изображающей гирлянды цветов и гроздья винограда, по углам сидели каменные чудища — вечные стражи, а с крыши поглядывал зорко ястреб. Я села невдалеке, почесала задумчиво лапой за ухом. Фыркнула. Принюхалась. Потрусила тихонько к дому. Стражи живые тоже имелись, стояли на посту, смотрели по сторонам лениво. На шавку подзаборную шикнули, прогнали, да я не обиделась. Побежала вдоль забора, туда, где начиналась ограда сада. Разрыла лапами мягкую землю, пролезла под забор. Сад этот я всегда любила — когда вишни цвести начинали, могла сидеть часами, смотреть на бело — розовое облако лепестков, сладость вдыхать. И потому сейчас опешила, увидев, что половина деревьев сухие стоят, искореженные. Лизнула один из стволов задумчиво. Словно соки все из деревца вытянули, жизнь отобрали. Не сдержалась, рыкнула по-звериному.
Знакомый запах ветер услужливо принес, направление указал да унесся пугливо. И ему тут не нравилось, улетел на простор озерный.
Я носом повела, принюхиваясь, пошла осторожно. Голоса заслышала издалека, прижалась к земле, сливаясь черной шерстью с грязью весенней. Подползла ближе, замерла, на служителя глядючи из-за веток боярышника. Он стоял боком, в своей привычной темной одежде, волосы светлые так же в хвост веревкой стянуты. Руки за спиной сцеплены. Обернулся на миг, осмотрел сад, нахмурившись. Я дыхание затаила. Глаза у Ильмира другие стали. Все та же синь, да только от тепла и света ни капли не осталось. Лед в глазах стылый да темнота. Словно ночь зимняя — колючая и недобрая.
Рядом на резной скамеечке Велена сидела, обрывала тонкими пальцами лепестки красной розы. Я вздохнула тихонько. Вот уж где красавица писаная, я даже с рыжей косой рядом с такой — простушка. Сама Весенняя Дева мимо Велены пройдет — оглянется завистливо. И косы у нее золотые, как солнце, и глаза, словно изумруды лучистые, и кожа белая с чистотой снега спорит. Одним словом — чаровница. Княжна поправила платье светлое, улыбнулась Ильмиру, тронула нежно ладонью.
— Что снова хмурый вернулся? — и голос напевный, словно чистая реченька. — Или не рад свою невесту увидеть?
— Рад, — служитель снова оглянулся на сад, а я сжалась под кустом.
— Совсем ты себя не щадишь, Ильмир, — в нежном голосе красавицы проскользнула насмешка, — всю зиму по лесам и болотам, как зверь лесной носишься. Дело, конечно, правильное делаешь, так и отдыхать ведь надо. О свадьбе подумать, о делах семейных.
— Подумаю после, — отозвался он равнодушно.
Велена улыбнулась чарующе.
— Да одежду сменить тебе надо, не пристало в такой, не по статусу.
— Статус мне не важен, — хмуро сказал Ильмир. — Кем был, тем и останусь, прости, Велена.
— Я не сержусь, — пропела красавица, снова тронула его ладонь, отчего я зубами скрипнула, — стол накрыт, пойдем уже. К вечеру снова похолодало, весна у порога, да все мимо пока… Кстати, глупую Марфу я все же выгнала, дура криворукая…
— Зачем? Я ведь просил ее не трогать…
Голоса удалялись, становились глуше, таяли в надвигающемся ночном мраке. Я села, почесала лапой за ухом, рыкнула. Да уж, не зря Шайтас веселился, на мой договор соглашаясь. Тенька заскулила жалобно, почуяв мою боль, тряхнула головой и потрусила обратно к подкопу у забора. Я ее уже не держала, не направляла, позволила хлессе побегать да лапы размять, за рысаками и утками поноситься. Вся в тине и грязи возле озера измазалась, свежатинки нажралась и довольная улеглась под осиной, положив морду на сложенные лапы.
Хлесса дремала, а я раздумывала. За озерами много деревьев сухих, и сама вода не зеркальная, а стылая, пустая. Ни одной водяницы там нет. И духа лесного я не учуяла, да и земля мертвая. Трава взойдет и даже цветы, но силы в почве нет почти, а это признаки недобрые…
Когда посветлело небо, я Теньку разбудила да в Ивушки побрела.
Дошла до места, где стоял когда-то дом, в котором мы с Лелей выросли, красивый был… А теперь так и стоит черный остов, что остался после пожара. Тенька заскулила, почувствовав мое состояние. Посидев немного на пепелище, я побрела обратно к харчевне.
* * *
Очнулась в своем теле и сразу поморщилась от громкого шепота. Детишки ругались, Таир аж шипел от негодования, да и Леля не отставала.
— Погоди, проснется Шаисса, получишь на орехи, глупая! — возмущался мальчишка. — Где это видано такое? Чтобы девчонка, да без косы? У меня и то волосы длиннее… Позор один! Смотреть противно!
— Так отвернись! — сердилась Лелька. — Я для дела!
— Какого дела? Спрятала бы под шапку, и все!
— Ага, днем солнце печет почти по — летнему, а я в шапке? Придумал…
— Шаисса нас убьет… — тоскливо пробурчал Таир.
Я глаза открыла, села на кровати, осмотрела испуганно притихших деток. Да, сестричка моя учудила, конечно. Косу почти под корень отрезала, нарядилась в штаны с рубахой. Была девчонка, стала пареньком. Смотрит на меня испуганно, хлопает ресницами длинючими, девичьими, ждет, когда ругаться начну. А чего мне ругаться? Косу жаль, да права она. Так надежнее будет.
— Шею закрой, — кивнула я ей и зевнула. — И глазами так не хлопай, а то за версту девчонку видно.
Леля губы надула, Таир хихикнул, а я усмехнулась.
— Раз все проснулись, то идем завтракать, — сказала я. Вроде хлесса по озерам бегала, а устала я. Тенька-то в углу свернулась и дрыхнет, а у меня весь день впереди. Да впрочем, не привыкать.
Внизу тихо было, столы пустые, лишь один мужичонка в углу кемарил. Посапывал. И в тишине этой ясно слышны были всхлипы да рыдания. Я потихоньку под лестницу свернула, туда, где чулан был, встала у створки. Там давешняя стряпуха нашлась, а с ней еще одна женщина, помладше. Обычным человечьим слухом, может, и не расслышала бы, да у ведьмы острее будет.
— Выгнала, как собаку, злыдня… — хлюпала носом женщина. — Обругала да обозвала при всей дворне! А я всего-то за вышивальщицами не уследила, вместо синих ниток девчонки зелеными узор вышили… И им досталось, а мне — поболее! Так что же я, двужильная, за всем уследить? Глазок-то всего два, да ног — пара! А она мне — твоя вина, вон пошла… И какая разница-то, синий или зеленый? Вот ты мне скажи! У — у — у, злыдня, только с виду хорошая…
— Тише, Марфа, — шикнула испуганно стряпуха, — мне еще детей растить, а ты вслух… Замолчи немедля!
Я от лестницы отошла, пошла в зал, и вовремя: кухарка из-за двери высунулась, окинула подозрительным взглядом. Мне улыбнулась натянуто.
— Ой, пробудились уже? Ранние пташки… Сейчас накрою, обождите!
Я кивнула и задумалась. За ткацкими, швейными, скорняжными мастерскими, а также дворовым людом в озерном доме присматривала хозяйка — экономка, значит ее-то Велена и выгнала. Сонная девчонка притащила нам завтрак — оладьи да сметану, и Таир с Лелей накинулись на угощение. Я тоже ела, хотя мысли мои и были далеко. Но, видимо, судьба вмешалась, знак подала, а знаки такие пропускать не стоит. Предначертано мне в Озерный Дом вернуться…
Я осмотрела, прищурившись, своих младших «братишек». Лелька, кажется, вошла в роль, даже сидела по — мальчишески, поставив локти на стол и подражая Таиру. Нашла пример для подражания! И это девочка из благородного семейства… Я фыркнула. Надо придумать, куда деть детишек, да так, чтобы они дел не натворили. Понятно, что мне придется идти к княжне, а вот что делать с детками? С собой?
— Доедайте скорее, дела есть, — поторопила я.
— Пойдем в Озерный Дом? — Леля вскинула голову, сверкнула голубыми глазищами, а я вздохнула. Детки переглянулись и Таир сурово сдвинул брови. — Мы пойдем с тобой, даже не вздумай нас тут оставить! Мы с тобой!
— Да со мной, куда от вас деться, — буркнула я. — Только прежде я сама схожу.
— К Велене? — уверенно так уточнил Таир. И они с Лелькой заговорщицки переглянулись. Вот же… спелись уже за моей спиной!
— К ней, — я отхлебнула горячий травяной настой. Доедать не стала, кусок в горло перед предстоящим не лез. Наказав детишкам сидеть в комнате и не высовываться, повязала свой вдовий платок и отправилась.
Я не боялась, что Ильмир почует во мне ведьму да за клинок схватится. Умеет он тропку направлять, куда ему нужно, да и я отводить горазда. И потом, были у этого поместья секреты и тайны, служителю неведомые…
Идти пришлось в обход, чтобы не измазать платье в красном суглинке. Обошла озера по дуге, вышла к восточным воротам. У этого поместья четыре выхода было, на все стороны света смотрели. Я у входа постояла, с духом собираясь, да и шагнула, как в омут прыгнула. Пошла по дорожке из белого камня. Страж у ворот осмотрел лениво, а я улыбнулась. Помню его, восемь лет назад только юнцом был, а сейчас — мужчина. Хмурый, усатый и с пузом. Страж бегло оценил и то, что пешком пришла, и наряд простой, и платок черный. Кивнул уважительно.
— Куда?
— К хозяевам иду, — пояснила я. — Слышала, экономка в поместье нужна.
— Ступай за мной, — приказал страж, пошевелив усами, словно большой таракан.
В доме было тихо, пахло цветами. Помнится, и раньше Велена приказывала расставлять вазы со свежими бутонами по всем комнатам. Вот и теперь плыл по богатым светлицам сладкий аромат. Я лишь головой покачала. Не люблю срезанные цветы, словно последний вздох умирающего…
Тряхнула головой, отгоняя мысли мрачные. Провели меня ожидаемо к кабинету, раньше супруг мой там просителей принимал, а теперь, видимо, сестрица его.
Переговорив со старшей горничной, страж пропустил меня внутрь. Я склонилась в поклоне, как кланяется дворня перед благородными людьми. Выпрямилась, опустила глаза. Боязно было, не скрою. Знала, что на славу Шайтас мой лик поправил, а все равно зашлось сердце испуганно. Но боялась напрасно. Велена осмотрела меня равнодушно, кивнула.
— Мира и добра вам, светлая княжна. Весть услышала, что в дом ваш хозяюшка — экономка нужна для пригляда за дворней и дел всяческих. Так я умелая, пришла из Выбуты, роду благородного, но обнищавшего. Муж мой умер, одну оставил. Читать и писать обучена, хозяйство вела. Возьмите на службу, не пожалеете.
Я замерла, опустив глаза долу. Рассказала о себе правду, так что ни капли фальши в голосе не скользнуло. Да и история такая — не диковинка, в наших землях удельных князей не мало, народ смеется, что «как грязи». И порой кроме грамотности от простого люда те князья ничем и не отличаются. А кто совсем без средств остается, идет наниматься к тем, кто богаче да удачливее. И иметь в услужении родовитого служку почетно. А Велена всегда почет любила, на что я и уповала.
— Не знаю, — протянула она, недовольно меня осматривая, — а письмо у тебя рекомендательное есть?
— Так от кого, княжна? Раньше свой дом вела, письма не нужны были, — я помолчала минуту, задумавшись. — Так вы меня на недолгий срок возьмите, если сомневаетесь, — и добавила хитро, — без оплаты. Угожу— вознаградите. Нет — распрощаемся. А жить я могу за оградой, мне и сторожка лесная сойдет.
— Сторожка, говоришь, — княжна встала из кресла, прошлась, не иначе, платье богатое показывала. А я пальцы скрестила, чтобы она намек мой поняла. Не могу же я прямо сказать! — Сторожка… Есть у меня такая. За северными воротами, на лес смотрит. Устроит?
А сама усмехается, вот же зараза. Конечно, сторожку ту вся дворня десятой дорогой обходит! Думает княжна, что гадость сделала пришлой вдовице, и радуется. А мне только того и надобно!
Я растянула губы в благодарной улыбке.
— Сойдет, благодетельница! Щедрость ваша и красота границ не знают! — помялась, раздумывая. — Братишки со мной младшие только. Но тихие, послушные, по хозяйству помогут, или и вовсе сидеть тише мыши в доме будут, не побеспокоят…
Пока говорила, дверь за спиной тихо открылась, и того, кто вошел, я всем нутром почувствовала. Едва удержалась, чтобы не обернуться радостно.
Ильмир прошел, скользнул по мне взглядом невидящим, а Велене улыбнулся. И, видимо, это и решило вопрос в мою пользу, княжна кивнула милостиво.
— Что ж, так тому и быть. Занимай домик лесной, но каждый день на заре должна в поместье быть. Братишки твои за ворота пусть не ходят, нечего тут посторонним шастать. Оборот луны без оплаты работать будешь, посмотрю на твои умения. Сегодня можешь устраиваться, а завтра к обязанностям приступай. Зовут как?
Я посмотрела на спину Ильмира, что отошел к окошку.
— Вересенья, — пробормотала тихо. Внешность новая и имя к нему. Вереск у нас еще инеем зовут, как раз к моей душе замерзшей подходит…
Велена кивнула, махнула рукой, отпуская меня — служанку, и к Ильмиру подошла, расцвела улыбкой. Он к ней повернулся, а я ушла. Не хотела смотреть, как любимый другую обнимает…
****
Первым делом забрала из харчевни «братишек», и отправились мы втроем в лесной домик. Он маленький совсем был, две комнатки, да мне не привыкать. Леля пофыркала насмешливо, поняв, куда нас определила княжна. Я тоже улыбалась, стирая пыль с лавок и окошек. Таир за водой на озеро сходил, притащил два ведра. Теньку и Саяну я отпустила и сразу отправились новое место жительства осматривать.
Коргоруш явился, когда я полы уже вымыть успела, паутину из всех углов сняла и очаг зажгла. Леля-то не удивилась, хмыкнула только- да продолжила картошку чистить, а вот Таир выронил ведро, расплескав грязную воду, и ойкнул. Но то понятно: не каждый день увидишь, как из углей горящих черный кот вылезает, садится на доски пола и смотрит на тебя красными глазищами.
— А я уж думала, никого на озере не осталось, — поклонившись, сказала я.
Коргоруш облизнулся, выгнул спину и сказал почти по-человечьи:
— Долго пропадала, Шаисса… Ждали мы тебя… А ты все не идешшшь…
— Не могла, — серьезно ответила я.
— Знаю… Нашшептали духи… Хорошшшо, что пришла…
— Что у вас тут происходит? — нахмурилась я.
— Земля умирает… Сил нет… ушли все… Хорошшо, что ты пришшшла…
Я села на лавку, задумавшись. Да уж…
— В дом никого из посторонних не пускай, — велела коргорушу, — только отводи осторожно, да не в лес, а к поместью. А ежели кто дорожку найдет, тайники мои береги, понял?
Кот кивнул, а потом принялся умываться, вылизывать мордочку розовым языком. До вечера мы привели домик в порядок, разложили свои пожитки. Мы с Лелей устроились в одной комнате, Таир — в другой, возле очага. После бессонной ночи спать хотелось нещадно, но я решила прежде прогуляться. Снова свой платок повязала да пошла, Тенька в образе псины за мной увязалась.
Лес тут не хуже моего северного был, только здесь ни снега, ни льда уже, на солнечных склонах желтеет калужница и пушится мать-и-мачеха. Но тихо так, непривычно. Шмель пролетел, опустился на цветок и тут же сорвался, унесся, недовольно жужжа. Я присела, тронула пальцем тонкий стебель и желтое соцветие. Силы нет в цветке, пустой почти. Нахмурилась. Оглянулась на поместье за озером. В надвигающихся сумерках все окна горят огнями, переливаются красиво. Словно не дом, а игрушка сказочная.
Я пошла по тропинке между деревьями, прислушиваясь уже не человечьим слухом — ведьминым. И мрачнея все больше. Звуков леса, привычных и знакомых, я не слышала. Ни шороха звериных лап, ни шелеста птичьих крыл, ни плеска рыбы в воде. Закрыла глаза, пытаясь уловить шепот леса, но и тут ничего…
— Вы не боитесь гулять одна по ночам? — тихий голос заставил меня вздрогнуть и открыть глаза. Тенька, глупая, бросилась к человеку, чуть ли не хвостом виляя. Ильмир посмотрел удивленно.
— Тень, ко мне, — чуть хрипло сказала я, отвела взгляд. А то удивится, что это я так уставилась. Хотя служитель к женским взглядам привычный. Посмотрела прямо: — Так чего опасаться? Поместье рядом совсем, а мне перед сном подышать захотелось. Весна все же.
Он кивнул, внимательно меня рассматривая.
— Издалека к нам?
— С севера, — я смотрела в синие глаза, не отрываясь. — У нас там тоже леса… и горы. Скалы синие, вдоль тропок вереск цветет до поздней осени. Даже когда первый снег выпадает. Красиво очень… Снег белый, а вереск лиловый и розовый, пахнет сладко…
Он смотрел равнодушно, ничего в глубине глаз не отражалось. Тенька тявкнула недоуменно.
— Осторожнее будьте, — кивнул Ильмир и мимо прошел.
— А в ваших краях есть, чего опасаться? — бросила ему вслед.
— Всегда есть, чего опасаться.
Его темная фигура быстро удалялась, а я качнула головой. Интересно, а что он сам делал поздним вечером почти в лесу? Или тоже весной дышал?
Погуляла еще, пытаясь понять, что с этой землей произошло, и пошла к домику, спать…
* * *
… деревья кронами небеса подпирали, корни змеились между мшистыми валунами и лежалой листвой. Пахло осенью: тленом и сыростью, немного болотом, чуть-чуть дождем… Я удивилась. Весна ведь… осмотрелась внимательно, не понимая, где это я. Лес незнакомый, чужой, хоть и не чуждый. Ноги босые, а не холодно. Иду по тропке, но не шелохнется под стопой листва, словно и земли не касаюсь. Что за диво?
Голову закинула— в вышине звезды горят, каждая словно светоч яркий, справа синие, слева — красные. Между ними две луны, одна полная, другая узкая, словно месяц новорожденный.
Где это я?
— Нравится тебе мой мир, Шаисса? — голос тихий, да знакомый. Я подпрыгнула, обернулась. Но демона не увидела.
— Зачем привел сюда? — нахмурилась я.
— Показать хотел.
— Зачем? — рассердилась я. Тронула пальцами кору дерева. Шершавая… Значит, лес реальный, а вот я — нет. Сон все… — Ни к чему мне твой мир, Шайтас, у меня свой есть. В нем я останусь, зря стараешься!
Демон захохотал за спиной, а оглянулась — снова никого.
— Не вспомнит он тебя, ведьма… Забыл. Не нужна ты ему. У Ильмира невеста красавица, да служба нужная. Таких, как ты, изводить. Зачем ему тебя вспоминать? Чтобы в твоей норе лесной жить? Со зверьем диким дружбу водить? Зачем ты ему?
Я молчала. Хотелось уши заткнуть, чтобы этот голос не слышать. Да знала — не поможет. Заткну уши — все равно в голову проберется, в мысли самые… Во сне ведь мы.
— Может, сон, а может и нет, — шепот снова за спиной, так близко, что на виске дыхание чувствую. — Жду я тебя, Шаисса… Давно жду. Много лет наблюдаю. А ты все бежишь, глупая… Разве не нравится тебе здесь?
— И что мне здесь делать? — насмешливо отозвалась я. — С нечистью дружить да людей на злобные дела направлять? Или на тебя, Шайтас, любоваться?
— Может, и так, — прошипел он. — Теперь ты ближе ко мне, чем раньше, у самых ворот стоишь, Шаисса…
Я плечом дернула, отодвинулась, забормотала заклинание для отвода дурного сна. Вот же нелепость, во сне шептать, чтобы сон не снился… Демон захохотал за спиной.
— Мне твои заговоры, что ветер, глупая. В моем мире только я и властен. Увидимся еще… Не сбежишь…
Осенний лес затянулся туманом, истаял… А я проснулась.
Полежала, рассматривая темные потолочные балки и Саяну, уснувшую в углу. Поднялась, поправила тихонько на Леле одеяло, улыбнулась. До сих пор не верится, что сестричка со мной. Смешная такая во сне, малявка совсем. Волосы короткие торчат в разные стороны. За ночь домик остыл, зябко стало. Я на ночную рубашку шаль накинула, ноги в ботинки засунула, подумав, что надо детям еще вещей разных прикупить, да книг, чтобы головы их занять. А то я совсем от жизни людской отвыкла, обращаюсь с ними, словно со зверьками — накормить, напоить, рыкнуть, чтобы не мешали…
Прошла во вторую комнатку, Таиру вихры пригладила, зажгла тихонько очаг, угли поворошила…
В поместье пришла, когда солнышко еще не встало. Прошла на кухню, кивнула сонной стряпухе.
— Никак экономка новая? — всплеснула Белава пухлыми руками, осмотрела пристально. — Так молода совсем! Марфа опытная, и та не справилась, а тебе и двух зорек не продержаться!
— Продержусь, — улыбнулась я, удержавшись от порыва обнять кухарку. Она за годы и не изменилась будто, все тот же румянец да пышная, сдобная фигура. Присмотрелась — ан нет, еще пышнее стала! А привычка всех кормить — прежняя. Вот и меня за стол усадила, булку маковую всучила.
— Жуй, Вересенья, за день так набегаешься, что присесть некогда будет, — велела Белава, я и послушалась. Она права была: дел невпроворот, но мне легче, я этот дом как свою пятерню знала, каждый закуток да угол, каждое окно да мягкую кушетку. После кухни прошла по коридорам, все рассмотрела, вспомнила. Меня старшая прислужница Мирра везде провела, да я не слушала, сама могла ее просветить, где и что лежит.
— Княжны там комната, — шепотом поведала девушка. — К ней входить можно только если сама позовет. Там для гостей, а вот эта, в конце коридора… служителя. А после свадьбы, наверное, в большие покои молодожены переберутся. А то и вовсе в дом жениха.
— А где его дом? — негромко спросила я.
— Так в городе! — с придыханием ответила прислужница. — Говорят, больше нашего! Да только княжна в город не хочет, упрямится… — Мирра вздохнула завистливо и губы поджала, показывая, что она думает о таком упрямстве. Повела дальше, махнула рукой.
— Там цветник, но в нем садовник хозяйничает, тебе там делать нечего. Иди за мной…
День полетел — понесся, словно ястреб быстрый. В таком поместье всегда дел — тысячи, а княжна утруждаться не хотела, все на меня переложила. Да я указания слушала молча, а исполняла быстро. Но к вечеру просто с ног валилась! А ведь к работе привычная, не лодырница. А тут устала так, что даже есть не хотелось, уползла в лесной домик.
Только вошла, на меня со всех сторон накинулись: Леля на шею, Таир рядом, Тенька башкой трется, Саяна к волосам примеряется. Даже кот — коргоруш, кажется, надумал на руки мне вспрыгнуть. Я на него зыркнула недовольно, чтоб и думать не смел. Кот не обиделся, фыркнул и за печку ушел.
— Ну, чем занимались целый день? — спросила я, на лавку усаживаясь. Детки наперебой рассказывать принялись, я слушала и улыбалась. Хорошо мне было. На ночь выпила настойку, заговор нашептала, чтобы сны хорошие снились, да демон в них не пробрался. Проснулась до зари и вновь в поместье.
Дворня спала еще, лишь сонный страж у ворот кивнул приветливо. Я прошла в сад, осмотрелась. Половина деревьев — засохшие, мертвые, а остальные зацветают робко, нехотя. Прошла по дорожке, с грустью вспоминая, каким красивым был этот сад раньше…
— Вы совсем не спите? — голос чуть насмешливый, хотя больше — равнодушный.
Я голову повернула, встретила взгляд синих глаз.
— А вы? — в тон ему ответила. — Бессонница мучает?
Ильмир смотрел спокойно, только в глубине синевы мелькнуло что-то тревожное.
— Напротив. Слишком много… снов, — чуть склонив голову, ответил он.
— А разве это плохо? Когда много снов?
Он чуть пожал плечами. Я помялась, не зная, что сказать. Хотелось многое, да не могла.
— Сад умирает, жаль, — пробормотала я. — Надо сказать садовнику, чтобы выкорчевал деревья и новые посадил….
— Это обсудите с княжной, — снова он пожал плечами. — Я здесь не хозяин.
— Так скоро станете, говорят, — ляпнула я. Ильмир чуть улыбнулся, не отвечая.
— Удачного дня, — негромко сказал он и пошел к дому. Потом обернулся, посмотрел на меня. — Я сегодня в город еду, может, нужно купить что-то, Вересенья? Для вас или ваших братишек? Вы уже устроились в лесном домике?
Я вздрогнула от непривычного обращения, сжала руки.
— Вересенья?
— Купить… Да. Я напишу список… Если можно.
— Пишите. Я вас найду перед отъездом.
Я кивнула, а он отвернулся, пошел по дорожке. Вздохнув, перевела взгляд на деревья и хмыкнула чуть испуганно. Вишни за несколько минут расцвели, розовые лепестки налились силой и светом, в рассветном воздухе разлился тонкий и сладкий аромат. Даже мертвое дерево, возле которого я стояла, набухло почками, забурлило соком.
Я погладила шершавую кору. Осторожнее надо быть… А то так ведьму и искать не придется, сама себя выдам…
Назад: Часть Первая
Дальше: Часть Третья

Юля
Хочу почитать
Юля
хочу почитать
ира
А где продолжение второй части? Прочитать хочется
Людмила
Хочу почитать книгу