Книга: Небратья
Назад: Глава 6
Дальше: Глава 8

Глава 7

Проверок на выезде из Киева им удалось избежать. Этот город, прекрасный во всех отношениях, еще не превратился в осажденную крепость. Транспорт просматривался выборочно.
Но вот публики в защитном на улицах было с избытком. Чувствовался дух милитаристского угара. Армейцы, «бродячие» бойцы добровольческих батальонов и отрядов территориальной самообороны, члены боевых крыльев праворадикальных организаций… Вальяжно разгуливали патрули с повязками, на которых преобладали бордово-красные тона «Правого сектора».
На одной из улиц у величавого здания, отразившего в своем облике сразу несколько направлений архитектуры, собирался митинг. Люди разворачивали державные флаги, выгружали из грузовика звукоусиливающую аппаратуру, крепили растяжки с плакатами: «Владу молодым!», «Путин, забери своих коррупционеров!».
– Лишь бы не работать, – пробурчал Григорий, нервно вертя баранку. – Еще одна майданутая молодежная организация. Комсомольцы, блин!
В город с западного направления прибывала военная техника под украинскими знаменами. Шли тяжелые грузовики, волокли за собой на жестких сцепках что-то зачехленное, напоминающее полевые кухни.
– Высокоточные снайперские прицелы, – пошутил Кабанов.
Двигались колонны бронетранспортеров.
– Неужели им Запад помогает? – недовольно проворчал Роман. – Ну да ничего, скоро это железо достанется ополченцам.
Жесткого контроля на западных окраинах украинской столицы не было. Тут в основном стояли посты автоинспекции.
– На восточных въездах сложнее, – пояснил Григорий. – Но больше проверяют въезжающих. Люди, покидающие город, никого не интересуют.
Закончились столичные кварталы, потянулись пригороды, перелески. Григорий объявил, что намерен добираться до Винницкой области второстепенными дорогами. У «Нивы Шевроле» много недостатков, но осваивать бездорожье она вполне в состоянии. Водитель управлял машиной уверенно, почти не съезжал с асфальтового покрытия.
Украинские пейзажи ничем не отличались от российских, особого любопытства не вызывали. Антон с детства насмотрелся на эти пейзажи. Усиливалось волнение, какие-то неясные предчувствия. Он гнал их прочь, думал лишь о том, что едет на родину, и ничего, что уродина.
Его товарищи дремали, их лично ничто не беспокоило. Отпускники, блин!
Машину остановили только раз, за населенным пунктом с милым названием Погребище. Это были не военные, обычные инспектора. Григорий разогнался, проворонил пост, начал резко тормозить, машину занесло.
– Опаньки! – очнулся Воронец.
– Григорий, будь бдительным, – недовольно проворчал Антон, прилипая к зеркалу заднего вида.
Водитель побледнел. Украинские инспектора были еще ленивее российских, которые сами подходили к нарушителю. Этот же не думал двигаться, прилип к капоту своей машины и ждал у моря погоды. Григорий глухо выругался, вывалился из машины и с виноватой миной припустил к представителю власти, доставая документы из поясной сумки.
Кабанов что-то злобно бурчал, видимо, призывал сатану. Воронец проклинал «все 50 оттенков голубого».
Григорий что-то лопотал, растерянно разводил руками. Инспектор позевывал, просматривал его водительские документы, потом предложил подышать в трубочку. Видимо, вчерашние пары уже выветрились. Инспектор явно остался недоволен результатами теста. Он посадил Григория к себе в машину, где находился его коллега.
Несколько минут из «Форда» никто не выходил. Потом появился расстроенный Григорий и засеменил к своей машине.
– Хлопцы, беда, – заохал он, засовывая голову в салон. – Им деньги нужны, а у меня мало. Если через протокол, то две тысячи, если без, то полторы. Выручайте, хлопцы.
– А что ты на меня-то смотришь? – Ромка нервно заерзал. – Я похож на человека, владеющего трубопрокатным заводом?
– Ничего себе, полторы тысячи! – проворчал Кабанов. – Это почти пять тысяч рублей, форменный грабеж. Хороши аппетиты у этих соловьев-разбойников. Ты и превысил-то не особо. Может, по башке и в кювет, чтобы не наглели, а, командир?
– Держи, раззява. – Антон отсчитал нужное количество купюр, сунул их смущенному родственнику. – Но это в первый и последний раз.
Григорий смутился, как гимназистка, и прыжками помчался к представителям законности. Но на этом нервотрепка не закончилась. Григорий пропал в недрах машины.
Вскоре из нее выбрался коллега упомянутого инспектора и вальяжной поступью направился к «Ниве Шевроле». Он обошел ее со всех сторон, изучил пытливым оком всех людей, сидящих в ней, задумался. Страж порядка сделал знак Антону, чтобы тот открыл окно.
Горденко вздохнул и подчинился. Не доказывать же, что инспектор явно превышает свои полномочия.
– Кто такие? – суровым голосом осведомился милиционер. – Куда и откуда следуем?
– Здравствуйте, инспектор, – вежливо отозвался Антон. – Каменщики мы, строители. Живем в Калачане. Делаем дачу под Винницей одному генералу из МВД. С выходных возвращаемся, в Киев ездили. А что, есть проблемы?
Инспектор задумчиво сморщил нос, еще раз смерил взглядом пассажиров. Видимо, неясное, но верное чувство подсказало ему, что лучше не связываться, не проверять документы у этих крепких мужчин. Какое ему до них дело? Он для вида похмыкал, пнул колесо и побрел разваливающейся походкой к себе в машину.
Примчался возбужденный Григорий с порозовевшими щеками, прыгнул за руль и принялся улепетывать подальше от проклятого места.
Других происшествий не было. Город Винницу они объехали стороной и взяли курс на запад, в Калачанский район, не отличающийся обширностью территории и плотностью населения.
Места здесь были живописные, какие-то нетронутые. Район прочерчивали речушки и ручьи, впадающие в живописные озера и вытекающие из них. На берегах стояли симпатичные деревушки. Еще не Западная Украина со своим самобытным колоритом, но уже и не Восточная и даже не Центральная. Правобережье, восточная часть Подолья.
Кругом шумели дубовые рощи и кленовые лесополосы. У подножий пологих холмов зеленели леса – сосновые, из граба, ясеня.
– Как чужая планета, – пробормотал Воронец, поглядывая из окна. – Что мы знаем о Винницкой области? Да ничего.
– Ну почему же, – возразил Кабанов. – Где-то здесь находится знаменитый завод «Немиров», продукция которого до сих пор пользуется бешеной популярностью. В этих местах была построена знаменитая ставка фюрера «Вервольф»… Григорий, куда гонишь? – спохватился он, вытянув шею, чтобы засечь показания спидометра. – А ну-ка сбавляй обороты, учти, у нас больше нет денег на всякие глупости. Вот так, молодец. – Кабанов проводил глазами пост дорожной полиции, оставшийся за спиной.
Инспектора по какой-то причине решили их не останавливать.
Сердце Антона неровно постукивало – приближались родные места. «Нива Шевроле» проехала границу района, и волнистые возвышенности стали плавно понижаться. Опрятные домики стояли вдоль дорог, на высоком берегу над рекой Воронницей красовалась неплохо сохранившаяся старинная усадьба с садово-парковым комплексом, бывшая когда-то советской здравницей. Горденко узнавал родные места, но замечал, что они выглядели как-то глянцево.
На развилке стоял еще один дорожный пост, причем усиленный. Инспекторам помогали крепкие парни с желтыми нарукавными повязками. На них был изображен синий державный трезубец на фоне сложной готической вязи.
Такого символа Антон еще не видел. Очередная «всеукраинская» националистическая организация, которых расплодилось как грязи?
По счастью, люди на посту были страшно заняты. Они совместно с инспекторами трясли водителя фуры. Ее задние створки были распахнуты, просматривались плотные ряды коробок. Один обладатель повязки проводил машину взглядом и сплюнул в водосток.
Начинались малоэтажные предместья Калачана, разноцветные домики с черепичными крышами. За указателем «Жмыхов» Григорий свернул направо, и асфальт сменился мелкой щебенкой.
Поселок Жмыхов прятался за перелесками в окружении живописных озер, обрамленных стеной из прибрежных трав. Дороги разбегались, падали в низины. Частные домики не отличались оригинальностью архитектуры, но были ухожены, вуалировались зеленью садов и ворохами вьющихся растений.
Домик Гришиного дружка располагался на отшибе, между лесом и глубоким извилистым оврагом. Улица была пуста, где-то гавкали собаки.
– Сделай кружок, – посоветовал Антон. – Осмотримся.
Григорий все понял. Служба в российской армии не прошла для него бесследно. На малом ходу он повернул в ближайший переулок и двинулся в объезд пустыми опрятными улочками, утопающими в зелени. Через несколько минут машина подъехала к тому же участку, но с обратной стороны.
Щелей в заборе не было, только ворота и запертая калитка. Но о прибытии «диверсантов», здесь, похоже, знали. Заскрипели ворота, раздвинулись створки.
Под надрывный собачий лай Григорий въехал на чисто подметенный двор и поставил машину под навесом, где уже отдыхал подержанный ржавеющий «Опель».
Антон осмотрелся. Дворовые постройки стояли кольцом, за ними вкруговую высился забор, за которым скрывались дома соседей. Неплохая маскировка.
Высокий мужчина с пышными черными усами закрыл за ними ворота, шикнул на здоровенную овчарку, привязанную к будке. На крыльцо опрятного дома вышла молодая женщина с завораживающим бюстом и полными ногами. На руках она держала пухлощекого малыша, одетого только в короткую распашонку. Карапуз сучил ногами и пытался порвать матери декольте, чтобы добраться до «кормушки». Женщина испуганно глянула на прибывший автомобиль и скрылась в доме.
– Правильно, Галина! Топай на свою половину. Нечего тебе лезть в чужие дела, – проворчал черноволосый мужчина.
Он дружески обнялся с Григорием, за руку поздоровался с остальными и сказал:
– Анатолий Скоропад. Жду, наслышан, очень приятно. Проходите в хату, не стесняйтесь. Посидим, выпьем, чего бог послал, потом и о делах потолкуем.
Антон вздохнул. Давно подмечено: от сумы, тюрьмы и внезапных дружеских посиделок не зарекайся.

 

Сидели до вечера. Скоропад оказался не таким уж угрюмым бирюком, каким выглядел на первый взгляд. Дородная Галина хлопотала по хозяйству, а спецназовцы смущенно прятали глаза, прилипавшие к ее достоинствам, чересчур уж выпирающим.
Подобная ситуация Скоропаду была знакома, он снисходительно посмеивался в усы и даже снизошел до того, что лично поучаствовал в накрытии стола.
Потом хозяин чмокнул жену в висок в знак благодарности, выпроводил ее, сделал приглашающий жест и заявил:
– Здесь вы в безопасности, не волнуйтесь. Соседи у меня приличные, в чужие дела не лезут. Я видел, как вы кружили по поселку, проверялись, нет ли слежки. Прости, парень, не помню тебя. – Он щедро накладывал Антону мясо. – Ты все детство провел в Калачане, а я обретался тут, в Жмыхове. Неважно, все равно земляки. Гриша прав – не моя эта власть. Села на трон преступным путем и все последние полгода чинит беззакония. Я принимаю не все, что делает Россия. Явно перегнули в Донбассе, и с Крымом история уж больно вызывающая. Но в нынешней ситуации скорее России присягну, чем этим вурдалакам. И пусть они называют меня предателем – сами не лучше. Какую, к чертовой матери, демократию наши паны тут строят? Даже не пахнет этим словом. Что такое демократия? Когда ты свободно высказываешь свое мнение, и никто тебя за это не привлекает. А в Украине только пикнешь поперек власти, на следующий день СБУ в окно стучит. Закроют, душу вынут, отметелят в фарш, и хорошо, если жив останешься. Выйдешь от них, будешь с ярлыком ходить, вся твоя родня и друзья тоже. Разрешается лишь одна точка зрения: Украина при помощи демократического Запада строит справедливое свободное государство. Россия – злобный агрессор, вмешивается в ее дела, захватывает территории. Власть в Киеве – свет и последняя надежда. Разве это демократия, когда тебя насильно загребают в армию и даже не учат, как выжить, сразу отправляют на убой? Разве демократия, когда фашизм лезет из всех щелей, молодчики со свастикой гуляют открыто и убивают людей? Они трясут бизнес похлеще, чем рэкетиры в девяностые. Коммерсанты должны платить, как-то подстраиваться. А что делать – богатые тоже скачут…
– Не лез бы ты, Толян, на публику со своей гражданской позицией, – со вздохом проговорил Григорий. – Доведешь до греха, загремишь лет на двадцать.
– Так не дурак же. – Скоропад усмехнулся. – Живу себе мирно, не трещу на всех углах о своем отношении к преступной власти. Копаюсь в машинах по свободному графику, с людьми не откровенничаю. Димку маленького воспитываю, Галку свою люблю, хотя и держу ее в черном теле. С ней тоже по душам не общаюсь, так что не подставит она меня по своей бабской дурости. Соседу сегодня обмолвился, что должна заглянуть родня из Ровно, мол, отдыхать едут в Одессу. Так, на всякий случай, если засекут. Узнают, что приютил русских офицеров – кирдык с гарантией. Наклеят клеймо диверсанта, шпиона, сепаратиста, тайного соглашателя и ведь ни на каплю не соврут же! – Скоропад желчно засмеялся.
– Так подумай еще раз, Анатолий, стоит ли рисковать, – заметил Антон. – Спалят, потом не отмоешься, а у тебя ребенок.
– Не парьтесь, хлопцы, – отмахнулся Скоропад. – Мне это дело даже льстит. Надоело шипеть втихушку, надо хоть что-то сделать. Поступим так. Григория я поселю у себя. Пусть отсидится, но по поселку не болтаться, из дома вообще не выходить. Никаких тебе курортов и культурной программы. Сиди у телевизора, наслаждайся правдивыми новостями. Можешь гараж отремонтировать. Я как раз цемент туда завез. Танюхе не звони. Я сам ей скажу, что ты у меня.
– Ну, спасибо, приятель, – пробурчал Григорий. – Ладно, шут с тобой, потерплю.
– Роман и Александр временно тоже останутся здесь. Им не стоит появляться в твоем доме, Антон. СБУ мгновенно засечет. Тебя могу отвезти, как стемнеет, пролезешь с заднего крыльца. Я так понимаю, что с родными ты все равно собираешься встретиться?
– Собираюсь, – подтвердил Антон. – И не только встретиться. Я поживу у них. Не верю в тотальную осведомленность СБУ. Даже Господь Бог не в состоянии за всеми уследить, куда уж СБУ. Я служу в секретном подразделении, его как бы не существует, моя фигура не засвечена в открытых источниках. Я реально могу оказаться рабочим, торгашом, мелким мошенником – кем угодно.
– С офицерской выправкой, – с усмешкой проговорил Шура Кабанов. – И синяком от отдачи «калашникова» под правым плечом. Ты уж совсем их за дебилов не держи!
– Ладно, прорвемся. – Антон поморщился. – Не буду прятаться на своей родине.
– Ты можешь не прятаться, командир, – сказал Роман. – Сумеешь даже весь город на уши поставить. Но о родителях подумай. Им тут жить.
– Хватит, говорю! – рассердился Антон. – Не такой уж я тупой, как вам кажется. Что случилось в клубе, Анатолий? Слова моего отца – правда? Как можно засекретить такую трагедию?
– Лично я там не был, – ответил Скоропад и вздохнул. – Заказов в тот день хватало. Мне даже в голову не могло прийти, что нацисты готовят такой ад. Не исключаю, что это была импровизация, просто перестарались, в раж вошли. Милиция стояла рядом, но не вмешивалась. Простые граждане тоже видели. Площадь не в вакууме, там и жилые дома есть. Я разговаривал кое с кем. Митинг уже кончался, остались самые упорные. Налетели звери Кондратюка в масках, стали избивать людей. Нескольким удалось вырваться и убежать. Остальных нацики оттеснили в клуб, заперли в танцевальном зале. Подошел микроавтобус. Фашисты стали выгружать из него канистры с бензином, поливать здание внутри и снаружи.
– Значит, это не импровизация, – заметил Роман. – Трудно сымпровизировать микроавтобус с заранее заготовленными канистрами.
– Возможно, это был запасной вариант, – согласился Скоропад. – В клубе погибли тридцать шесть человек, из них девятнадцать женщин, три ветерана Великой Отечественной войны. Два подростка, одному тринадцать, другому четырнадцать лет. Одна женщина была беременной, на седьмом месяце – Яловая Ирина Викторовна, кассирша в супермаркете «Быстрица».
– Вот ведь суки! – не выдержал Кабанов.
– Откуда такая информация? – хмуро осведомился Антон.
– Есть знакомый оперативник, имени называть не буду. Вся информация – от него. Парень совестливый, но боится гонений. Трудно его в этом винить. Экспертизу тел они проводили под надзором СБУ, чисто для «галочки», впопыхах, чтобы формально соблюсти законность. Все люди задохнулись, отравились угарным газом. Не знаю, как СБУ удалось это засекретить. Кураторы, видимо, хорошие. Даже российские журналисты не въехали в суть дела. Все украинские СМИ растиражировали одну и ту же картинку. Мол, перепились, подрались, сами виноваты. Хулиганы, наркоманы, асоциальные элементы. Все прочие версии трагического события объявлены провокацией и монтажом. Милиционеры стояли в оцеплении, потом по приказу ушли в здание, никого на улицу из администрации не выпускали, заблокировали окна. Люди Кондратюка перекрыли переулки, чтобы народ не видел происходящего. Отдельные менты снимали трагедию на телефоны. Потом СБУ отобрала эти мобильники, но не у всех. У одного парня запись сохранилась, там все видно. Можно выложить в Интернет, но эффекта не будет, объявят подделкой с целью дискредитации власти и общественно-патриотических организаций. Разумеется, виновные в поджоге наказания не понесли. Арестованы лишь несколько горожан из числа активистов, по разным причинам не оказавшихся на митинге.
– Когда похороны погибших? – мрачно спросил Антон.
– Вчера. Приказали быстро хоронить, вопреки христианским обычаям, в противном случае обещали наказать. Власти не разрешили проводить одновременное погребение. Хоронили по одному с рассвета до вечера в разных местах Волынцевского кладбища. Собираться группами больше шести человек запретили. На каждом погребении присутствовал наблюдатель из СБУ. Люди хотели помянуть покойных под вечер, но прибыли какие-то молодчики и разогнали народ, предупредив, чтобы не было никаких массовых сборищ. Мол, поминайте своих уродов тихо по хатам, чтобы порядочные люди не видели. Нечего тут смуту разводить на ровном месте.
– В побоище точно принимали участие люди Кондратюка?
– Точно, – подтвердил Скоропад. – На записи просматривается его милое личико. Он снял маску и быстро надел. Боевое крыло местной ячейки «Державы». Им-то как раз и командует этот Кондратюк, бывший военный. Сидел по молодости за грабеж и изнасилование, потом судимость по каким-то причинам сняли, отслужил в войсках несколько лет, охранял зэков в Прилепинской колонии на Волынщине, понабрался правых идей…
– Кто повинен в трагедии, как считаешь?
– Вся городская верхушка, так называемая власть, – ответил Скоропад и скрипнул зубами. – Тарас Кондратюк – мелкая сошка. Он отвечает лишь за боевиков в движении «Держава». Морду набить несогласным, хату их сжечь, коммерсантов потрясти, устроить карательный рейд по домам тех, на кого ему настучали. Человек тридцать активных штыков. Сама организация шире, пролезла во все дыры власти. Щупальца тянутся из Винницы, где находится ее головной офис. Крайне правая нацистская организация, радикальнее «Правого сектора». Тот хотя бы пытается держаться в каких-то рамках, чтобы не пугать народ. Эти даже не пробуют. Истинные арийцы, превосходство украинской расы, главный враг – москали и ополченцы Юго-Востока. Хороши все средства, вплоть до явного криминала. Уничтожать всех сочувствующих и причастных. В городской организации состоит не менее трехсот человек. У них свой штаб на Никитской, типографская и пропагандистская база. Постоянные митинги, факельные шествия, запугивание населения. Глава городской организации – Матусевич Василь Егорович. Редкий горлопан и пройдоха. Его заместитель Ширенко – тупой исполнительный шкаф. Вертят, как хотят, городской верхушкой. Все чиновники в их полном расположении. Глава администрации Горбун Василий Петрович – крикливый, напыщенный, чванливый, делает все, что ему скажут. Заместитель мэра Кирилл Юрдаш – скользкий глянцевый тип. Военком Хусточка – настоящий трус. Начальник милиции Веселко Игнат Потапович – этот вообще ревнивый холуй, хотя и пытается на публике выглядеть столпом законности. Дервич Игорь Борисович, начальник районного отдела СБУ, – злопамятный, мстительный, старается держаться особняком от банды. Мол, я весь из себя такой независимый. Но и он по уши в дерьме. Не удивлюсь, если этот субъект был в курсе того, что на площади Достоинства готовится карательная акция. Уж больно сноровисто это дело прикрыли от СМИ. Антон, не только меня приводит в отчаяние тот факт, что их невозможно наказать. Вся милиция, прокуратура у них в кулаке, они же сами ее и назначают!
– Ладно, разберемся. – Антон размял ладонью одеревеневшие скулы. – Какие настроения в городе?
– Обычные, – ответил Скоропад и пожал плечами. – Моя хата с краю, ничего не знаю. Кто-то ратует за единую и неделимую, кто-то уже сыт по горло этой свободой. Но мало кто пойдет на площадь. У людей своя жизнь. Они хотят, чтобы их не трогали, молча со всем соглашаются. Нацисты держат обывателя в страхе. Просочилась информация, что могут начаться погромы, поэтому все сейчас ниже травы, тише воды.
– Офигеть! – потрясенно пробормотал Роман. – И они после этого обливают грязью Россию?
Скоропад не утаивал информацию. У его гостей создавалось впечатление, что он даже рад от нее избавиться.
День пролетел незаметно. Вечером Антон курил на крыльце, размышлял. В доме «тайного оппозиционера» было четыре комнаты, не считая гаража и пары капитальных пристроек. Всем нашлось место.
На случай отхода тут имелась вторая калитка. Она вела в переулок с разрытой и благополучно забытой теплотрассой. Так что в западне себя люди не чувствовали.
Едва стемнело, Антон заторопился. Отчий дом совсем рядом, а попасть туда он пока не мог.
– Если что, командир, сразу звони, забудь о самостоятельности, – напутствовал его Кабанов. – Мы все-таки команда. Просто номер набери, не говори ничего, мы поймем.
– Сегодня происшествий не будет, – заверил друзей Антон и улыбнулся. – Спите спокойно.
– Происшествия будут завтра, – заявил Воронец и хмыкнул. – Вот тогда-то наш командир нам и позвонит.
– Хорошо, Антон, отвезу тебя в Калачан, – согласился Скоропад. – «Опель» на ходу, работает как машинка «Зингер». Но давай подождем часа полтора, пусть ночь придет.
– Не боишься выпившим за руль?
– Нет, – ответил Скоропад и усмехнулся. – В наше время принято кое-чего другого бояться. Все в порядке, Антон, горилка не дурная, по мозгам не бьет. Довезу тебя до родичей.

 

«Опель» шустро бежал по щебенке. Настала ночь, на безоблачное небо высыпали звезды, взошла ущербная луна.
Крылатая фраза про сапожника без сапог к Скоропаду не относилась. Автомобиль у него был старенький, но исправный. Мотор работал почти бесшумно.
Поселок спал, часовая стрелка перевалила за полночь. В отдельных домах за шторами горел свет, глухо брехали собаки. Ночных гуляний практически не было. Лишь изредка по улицам сновали тени, стараясь не попадаться в свет фар.
– Сотрудников СБУ в Жмыхове нет, – пробурчал Скоропад, подавшись вперед так, что едва не бороздил носом лобовое стекло. – Но ментов хватает. А также их добровольных помощников. Сиделый люд охотно сотрудничает с милицией, стукачи на каждом шагу. Слава богу, что у меня приличные соседи, да и репутацию смутьяна я себе не создал. – Он выехал из Жмыхова, сбросил скорость, поколебался и вдруг свернул на едва приметную грунтовую дорогу, обросшую курослепом и ведущую к лесу. – Не поедем к развилке, – объяснил Скоропад, уловив удивленный взгляд Антона. – Гаишники в такое время на дорогах уже не стоят, устают за день, отсыпаются. Зато фанатики из «Державы» торчат, как столбы. Проверяют машины, делают вид, что это законно, обчищают водителей, да и всех, кто им не понравится. Двинем в объезд. Придется потерпеть, но это лучше, чем неприятности, согласись, капитан.
Не менее получаса «Опель» переползал колдобины, тонул в низинах, заросших кустарником. На дорогу они выехали далеко за развилкой, уже в частном секторе. Там Антону пришлось выйти из машины и выталкивать ее из ямы, в которой застряло заднее колесо.
К улице Прудной, расположенной на восточной окраине, Скоропад тоже ехал какими-то сложными зигзагами. Его «Опель» почти не появлялся на широких дорогах. Водитель и пассажир простились у будки электрической подстанции, торчавшей в начале улицы.
Во втором часу ночи Горденко вскарабкался на ветку дубка, растущего у забора, перебрался с нее на соседнюю и спрыгнул на родительский участок. Стояла тишина.
Собаки у семейства Горденко теперь не было. Дворовый волкодав-недомерок с грозным именем Тяпка скончался два года назад. Отец писал, что проще полюбить нового сына, чем другую собаку.
У Антона защемило в груди. Здесь ничего не изменилось. Те же яблони и груши, заросли черешни, сарай, почерневший от старости, но добротный. Он снова, как и много лет назад, чуть не сверзился в бочку, врытую в землю, запутался в ветках жимолости, плетущихся над тропой. Антон волновался как ребенок, запинался, терял ориентацию в грядках и клумбах. Он обогнул родительский дом, поднялся на заднее крыльцо…
Юрий Степанович плакал, бегал, прихрамывая, по дому, задергивал шторы. Он жадно вглядывался в лицо сына в свете мутного торшера. Нет, ребенок не изменился, руки-ноги на месте, не обрюзг, не потолстел.
Антон усадил отца на стул. Потом он заметил на столе фотографию Виктора в траурной рамке и рюмку водки, прикрытую горбушкой черного хлеба.
– Живой, добрался!.. Только поздно ты что-то, сынок.
Отец давно разменял восьмой десяток. Антон был последним, поздним сыном.
Первый, Алексей, скончался на втором году жизни. Малыша погубили врачи в больнице, приняв опасную инфекцию за скарлатину. Второй, Виктор, трагически погиб два дня назад.
У него был собственный дом на соседней Орловской улице. Там он жил вместе с Ольгой. Они собирались пожениться.
– Прости, отец. Раньше я никак не мог. – Антон хрипел от волнения, суетился, подставляя к столу второй стул, для себя.
– Да я все понимаю, сынок. – Юрий Степанович восстановил дыхание, улыбнулся, похлопал дорогого гостя по плечу. – Добрался, и слава богу.
– Мама как?
– Болеет. Там она. – Отец кивнул на закрытую дверь, ведущую в спальню. – Пока шевелится, иногда встает. Суставы болят, не удается снять воспаление. Бесполезно что-то делать. Врачи говорят, что суставы изношены до предела. А еще генетические и гормональные проблемы. Упражнения делать не получается, любая физическая нагрузка противопоказана. Иногда такие боли, что хоть на стенку лезь. Через день приходит сестра из больницы, вкалывает что-то противовоспалительное. Отек спадает на несколько часов, боль притупляется, потом опять. Говорят, поменьше стрессов, слушайте музыку. Но как же тут без переживаний? Бедный Витенька!.. Мать плакала два дня, уснуть не могла, сейчас вроде забылась. Я проверял недавно, кажется, спит.
Антон не утерпел и заглянул к матери.
Та уже не спала.
– Антошенька, сыночек мой приехал, – прошептала она и попыталась встать.
Женщина сильно постарела. Волосы свисали безжизненными седыми прядями, руки вздулись, суставы были перевязаны. Она тяжело дышала, морщилась.
Сын подбежал, усадил мать на кровати.
Они проговорили минут двадцать. У него все хорошо, просто замечательно. Он получил очередной отпуск, и восемь дней проведет на родине. С личной жизнью все прекрасно, зарплата огромная, жилищные условия на зависть прочим.
Антон ничем не хотел расстраивать Марию Александровну. Только положительные эмоции, больше убедительности в голосе!
Сын уверенно заявил, что с ее болезнью он тоже разберется, проконсультируется с лучшими врачами. Нет сомнений, что Мария Александровна еще побегает. Ведь в саду и огороде столько дел, а у отца продолжает прогрессировать врожденная неприязнь к работам подобного рода!
Антон успокоил мать, и она уснула с улыбкой. Он укрыл ее одеялом и несколько минут печально разглядывал лицо, деформированное болезнью.
Да, похоже, что матери уже не выбраться. Доктора и молодых-то лечить отказываются, а Марии Александровне уже семьдесят два.
– Все, сынок, пойдем в горницу, посидим, выпьем немного, – сказал отец и потянул его за рукав.
Антон только пригубил, решил, что хватит возлияний. Отец опрокинул две чарки за приезд и размяк. Несколько раз он вставал, подходил к окну, проверял, не блуждают ли по саду посторонние личности.
Антон украдкой наблюдал за ним. Юрий Степанович тоже сильно сдал, а гибель сына окончательно согнула его. Волос на голове осталось очень мало, они торчали седыми пучками. Кожа посерела, шелушилась, глаза запали в черепную коробку. Старик передвигался по дому так, словно плохо видел, спотыкался о неровности половиц.
– Отец, давай все разговоры завтра, а? – предложил Антон. – Я ведь не убегу никуда, больше недели буду с вами.
– Сынок, не обманывай, – вяло пробормотал отец. – Я ведь знаю, зачем ты приехал. Останься все, как раньше, мы бы тебя не увидели. И это правильно. Сейчас не самое подходящее время для того, чтобы российским офицерам гостить на Украине. А ты местный, но служишь тем, кого наши власти называют врагом. Боюсь я, Антоша, что схватят тебя, запрут в кутузке.
– Не скрою, отец, хочу разобраться. Хотя бы ради памяти Виктора. А если запрут, то товарищи меня в беде не бросят. Давай быстро поговорим и пойдем спать.
Антон рассказал о дикой истории, приключившейся в городском Доме культуры, выложил все, что знал об этом.
Отец согласно кивал, хмурился, потом сказал:
– Все правильно, сынок. Больше тридцати душ погубили изуверы, а в новостях сказали, что пьянка завершилась дракой, поножовщиной. Мол, один из потерпевших, Маковей Павел, будучи самым обиженным, поджег здание. Чушь получается. Павлуше Маковею в его-то тридцать лет даже пить нельзя было, он страдал запущенной язвой. Две дочери у парня остались. Виктора я лично опознал. Похоронили вчера на краю кладбища, у мусорки. Эти сволочи специально такой участок выделили. Двое из СБУ присутствовали, грубые такие, сказали, чтобы быстрее закапывали и уматывали к чертовой матери. Недалеко от нас потом еще двоих хоронили – молодую девчонку Лизу Ярошенко и Сергея Петровича Чечвагу, пенсионера. Я знал его, на станции вместе работали. Их тоже в клубе сожгли. А потом домой приехали из СБУ еще двое, предупредили, чтобы не чесали языками, а то, дескать, хуже будет. Они заставили меня подписать какую-то бумагу. Не знаю, что там было, но мне сказали, что это наш приговор, если захотим правду искать. Хуже фашистов такие упыри. Не боюсь я их, сынок, устал пугаться. Всем готов рассказать, но не знаю, как это сделать. А народ запугали. От родни погибших в клубе люди теперь шарахаются, как от холеры.
– Что еще известно, отец?
Юрий Степанович долгую минуту размышлял, потом сказал:
– Кто-то видел, как за несколько минут до начала избиения площадь Достоинства посетил начальник местного СБУ Дервич. Подъехал на машине, постоял и смылся. А вскоре повалила эта нечисть в масках. Словно ей кто-то отмашку дал.
– Что еще?
– Несколько арестов было. Хватали местных жителей. Бывшего начальника милиции Щербатенко закрыли. Бога бы побоялись. У мужика запущенный диабет, ему жить осталось всего ничего. Маргариту Романовскую схватили, дочку бывшего депутата от Партии регионов. Говорят, она диверсионный акт планировала. Ты же помнишь Риту Романовскую? Хотя, может, и нет. Вы в параллельных классах учились.
– Что еще, отец?
– Наши чиновники воды в рот набрали, трусливо молчат. О приличиях даже не думают, лишь бы посты сохранить. А их никто и не собирается изгонять. На следующий день нацисты по улицам шастали, во все дворы заглядывали, пугали людей, чтобы рты не открывали. Слушок прошел, что за всеми родственниками погибших теперь будут следить, чтобы глупостей не наделали. Если кто-то сболтнет лишнее, то ему несдобровать. Оттого и побаиваюсь, сынок. – Юрий Степанович выразительно кивнул на окно.
– Не волнуйся, отец, я огородами пришел, никто не видел. Что скажешь о банде Кондратюка? Только будь объективен, батя, без эмоций. Ты же грамотный человек.
– Ага, грамотный. – Отец усмехнулся. – В наше время лучше дураком прикидываться. – Юрий Степанович задумался. – Никто не знает, откуда берется такое дерьмо, сынок. Пенка поднимается, когда суп бурлит. Из спортзалов вышли, из подворотен. Кто-то с зоны вернулся, кто-то по жизни отмороженный садист. Чем-то, видно, привлекательны для них идеи Гитлера. Да и память у людей короткая. Про Кондратюка знаю мало. В курсе, что у него свой дом на Гусином озере. Здоровый такой особняк в германском стиле. Там он и обитает со своими сожительницами. Помнишь Назара Пригоду?
– Назара? – Антон задумчиво потер переносицу. – Что-то со школьной скамьи…
– Ты учился с ним в одном классе. Они всей семьей приехали из Тернополя, получили здесь квартиру…
– Мы вроде не были друзьями.
– И слава богу. Пацан ничем не выделялся, после школы никуда не поступил. Девчонки его не любили, на хорошую работу устроиться не смог. Сейчас он наш сосед через дом и один из боевиков Кондратюка. Не сомневаюсь, что этот негодяй участвовал в бойне у клуба и сжигал женщин.
– Вот черт! – Антон оторопел. – С какой это радости он стал нашим соседом?
– Полгода назад семья Лагутенко срочно уехала в Крым, фактически бежала. На освободившейся жилплощади и поселился Назар с матерью. Видимо, он уже тогда был важным человеком в нацистской среде. Позднее узнали, что его дед служил в дивизии СС «Галичина». Не волнуйся, сынок, он нас не донимает. Никто не знает, что ты служишь в российской армии. Мы всем говорим, что ты уехал в Россию и занимаешься там торговлей. Послушай-ка, сынок!.. – Юрий Степанович замялся. – Я примерно представляю себе род твоих занятий. Что ты хочешь делать?
– Мой ответ прозвучит банально, отец. – Антон пожал плечами. – Но так оно и есть. Я справедливости хочу добиться.
А утром он почувствовал страх. Проснулся в поту на своей старенькой кровати, уставился на лучик света, пробившийся сквозь занавеску.
Конечно, капитан спецназа боялся не за себя. За отца с матерью. За своих ребят, оставшихся у Скоропада. За самого Романа и его семейство.
Антон лихорадочно размышлял. Если он будет прятаться, то ничего не выяснит. Трудно проводить расследование, хоронясь по кустам.
Он реальный Антон Горденко, сын Юрия Степановича и Марии Александровны, приехал из России, где работает… да на той же стройке в Воронеже! Стоит позвонить полковнику Калашникову, и биографическое прикрытие будет готово. Пусть местные чекисты копают, все равно ничего не найдут.
Хотя, с другой стороны, хотят ли эти самые чекисты знать правду? Им важна раскрываемость шпионско-диверсионной деятельности внешнего врага! Заточат в кутузку, и просидишь там до конца своей жизни.
Он должен был рискнуть. Не вставая с кровати, Антон позвонил полковнику Калашникову и выслушал все, что тот о нем думал в столь ранний час.
– Я впечатлен, Владимир Николаевич, – похвалил Антон. – Вы такой ценитель изящного слога. Не поможете в решении назревшей проблемы?
– Ладно, говори, – разрешил отец-командир, выслушал, не перебивая, задумался, потом спросил: – Что, капитан, СБУ гадит в тапки?
– Могут, товарищ полковник. Эти ребята чему-то научились на тренингах, проводимых их западными партнерами.
– Я понял, капитан. Все будет хорошо.
Антон встал с кровати, позвонил Воронцу и поинтересовался:
– Как вы там?
– Так себе, – пожаловался Роман. – Спросонок скучно, грустно, морду некому набить. Подружились с овчаркой – хорошая девчонка.
– Как Кабанов?
– Ходит по кругу и брюзжит: «Сатана, явись». Тебя еще не замели, командир? Сообщай, если что.
Юрий Степанович уже проснулся, принес воды. На старой газовой плите попыхивал чайник.
Мама еще спала. Дверь к ней была приоткрыта. Женщина лежала на кровати, тяжело дышала.
– Проснулся уже, – обрадовался отец. – Садись, сейчас завтракать будем.
– Прости, отец, я только чаю попью. Утром еда не лезет. – Антон схватился за чайник, принялся наливать в стаканы кипяток, отыскал жестяную коробку с заваркой.
– Собрался куда-то? – забеспокоился отец.
– На кладбище, батя. Съезжу и вернусь.
– Вот же непоседа! – расстроился Юрий Степанович. – Нет чтобы дома посидеть, с родителями пообщаться. Только приедешь – сразу убегать. И в кого ты такой?
– Все претензии к производителю, отец! – заявил Антон и улыбнулся. – Вспомни себя в молодые годы. Как таскал нас с мамой то в лес, то на рыбалку. Однажды на какой-то дрезине в глушь завез. Эта штука, конечно, сломалась, и мы пешком по ржавой узкоколейке к городу выбирались.
– Подожди-ка!.. – Отец нахмурился. – Зачем тебе на кладбище?
– С Виктором хочу попрощаться, – объяснил Антон. – Скажу ему, что по уважительной причине не успел на похороны. Погляжу, как можно участок облагородить, памятник там поставить, оградку.
– Сходи, конечно. – Отец помрачнел. – Только долго не броди, неспокойно нынче. СБУ к каждому принюхивается. Не удивлюсь, если они и кладбище патрулируют, следят за родственниками усопших.
– Не переживай, отец. Чему быть, того не миновать. Постараюсь не нарываться, не полезу со своим уставом в ваш монастырь. Про меня вы с мамой знаете. Я живу в России, но ничего такого криминального, работал на стройках, приторговывал разной мелочью. В общем, перекати-поле.
– Да мы-то скажем, сынок, не волнуйся, но на душе что-то неспокойно.
– Все в порядке, отец. Если пропаду на какое-то время, то нет причин для паники. Слушай, до кладбища вроде пилить через весь город?
– Намекаешь? – спросил отец и невесело рассмеялся. – Ладно уж, бери мою «копейку», она еще на ходу, только заправиться надо. Страховка в багажнике. Права-то у тебя есть?
– Обижаешь, отец. Как с тобой связаться? По старому номеру?
– По старому. – Губы старика, окруженные серой щетиной, задрожали. – Витя этот сотовый купил нам с матерью несколько лет назад. Хороший телефон, хоть и не новый. Это ничего, лишь бы работал.
Назад: Глава 6
Дальше: Глава 8