Глава 6
Горденко прибыл в Киев только к вечеру, трясся на трех попутках и двух рейсовых автобусах. Трехмиллионный город встретил его адской жарой, поникшими тополями и каштанами. Услугами метро он пренебрег, поехал на такси.
Город производил какое-то двоякое впечатление. Вроде чистые улицы, приятная глазу архитектура. Работали магазины, заведения, кинотеатры. На фонарях через один загорались бледные огни. Киевские власти экономили на электричестве.
Да и другие приметы времени ощущались на каждом шагу. Даже на центральных улицах было не очень людно, на дверях вместо вывесок красовалось одно и то же: «Аренда». Пробок в городе не было, невзирая на окончание рабочего дня.
Ветерок трепал оторвавшиеся края плакатов с лозунгами о пользе Майдана для подъема экономики и национальной гордости, призывами раз и навсегда извести гидру терроризма, гнусных сепаратистов, которые при поддержке звероподобного Кремля рвутся к Киеву. «Единая страна!», «Вернем Крым!», «Вернем Донбасс!» – призывала наглядная агитация.
Пока такси стояло у светофора, Антон изучил огромный плакат, висящий на торцевой стене здания: «Как распознать сепаратиста?» Там были и подсказки шрифтом помельче: «Верит российским СМИ. Обязательный атрибут: георгиевская ленточка. Во всем винит Америку. Уверен, что власть на Украине захватили фашисты. Уверен, что украинские каратели устроили бойню на Донбассе. Рассказывает о том, как хорошо было раньше. Если знаете таких людей, то обращайтесь в СБУ!» Далее несколько телефонных номеров.
На следующем перекрестке образовался небольшой затор. Сотрудники автоинспекции перекрыли движение. По улице проходила колонна мобилизованных. Взрослые мужчины, большинству за тридцать, мелькали и лица постарше. Они шли неровными рядами, в колонну по три, одетые пока в цивильное, с сумками, баулами. Молодой очкарик в крайнем ряду нес на плече сумку для ноутбука, в которой оттопыривалось явно что-то другое. Радостных лиц в колонне не было, будущие солдаты двигались, как военнопленные, – опустив головы, волоча ноги. Большинство из них явно не устраивали такие вот перемены в жизни.
Их было не меньше полутора сотен. Колонна проследовала по перпендикулярной дороге, и инспекторы открыли движение.
– Пушечное мясо, блин! – проворчал водитель, переключая передачу. – Железа им в организме, что ли, не хватает? – Он испуганно покосился в зеркало и прикусил губу, чтобы еще что-нибудь крамольное не вырвалось. – Ты не думай, парень, я за Украину, – снова подал голос таксист, перебравшись на другую сторону перекрестка. – За единую, неделимую, как положено.
– Да я вижу, что не москаль, – сухо отозвался Антон.
– Только вот племяш мой на днях под Авдеевкой погиб. – Таксист сокрушенно вздохнул. – Жил себе пацан, институт заканчивал, а тут раз, и забрали. Две недели в учебном центре, и в первом же бою мина на куски разорвала.
– Война, брат, – пробормотал Антон, извлекая из кармана деньги – машина уже выворачивала на Оболонский проспект. – Ничего, скоро придет наша перемога.
Водитель промолчал, только как-то быстро скосил на него глаза, забрал деньги, высадил пассажира и помчался по третьей скоростной полосе.
Смеркалось. Примерно полкилометра Антон прошел пешком. Он шагал мимо скверика, типовых строений, мусорных контейнеров в кирпичных загородках. Дети гоняли мяч на площадке. Мамаши выгуливали чад, собаководы – псов, дедушки – своих бабушек.
«И что не поделили? – недоумевал Антон, подходя к обшарпанному подъезду, увешанному листочками объявлений. – Тут ведь та же самая Россия. Чего людям не хватало? Никогда вы не будете Европой, братья».
Повального увлечения домофонами, как в России, здесь не было. Горденко вошел в подъезд и несколько минут стоял в темном закутке за лифтом. Слежки за ним вроде не было, но провериться стоило.
Старенький лифт тащился на девятый этаж с такой натугой, словно его вручную поднимали бурлаки. На лестничной клетке едва горела слабенькая лампочка, хорошо, что над нужной дверью.
Татьяна Наумова, двоюродная сестра Антона по материнской линии, переехала с семьей в Киев четыре года назад, после демобилизации мужа. Она долго и пристально рассматривала гостя в глазок. Еще бы, ведь он кардинально сменил свой имидж. Ему пришлось распрямить плечи и улыбнуться располагающе, по-семейному.
– Татьяна, открывай, не томи!
Заскрипели запоры, и дородное тело кузины утонуло в его объятиях. Отношения с двоюродной сестрицей у Антона были самые прекрасные. Практически все детство они провели рядом. Дома Марии Александровны и ее брата находились на одной улице. Родители сдавали детей бабушке, а сами шли работать.
Татьяна была на два года старше Антона. За последнее время она сильно располнела, но оставалась все такой же бойкой, пронырливой, веселой. Впрочем, сегодня женщина не кричала от радости.
Двоюродная сестра обняла дорогого гостя, расцеловала его, отстранилась и спросила:
– Что случилось, Антоша? Нет, пойми меня правильно, я безумно рада тебя видеть…
«Как любая украинка какого угодно россиянина», – уныло подумал Антон.
– Но что-то ведь случилось, да? Проходи, не стой на пороге.
Квартирка у Наумовых была крохотной, хотя и двухкомнатной. Узкая прихожая с выходом на кухню, две клетушки напротив, плотно заставленные мебелью.
«Пожадничали мы, – призналась однажды Татьяна. – Это все наше чванство и зазнайство. Григорию предложили на выбор: просторная жилплощадь на западной окраине либо крохотная конура в престижной Оболони. Выбрали второе. Будь проклят тот день, когда мы это сделали».
Дочурку Женечку родители отправили в детский лагерь под Киевом, что-то вроде бойскаутского отряда. Будет она там до 30 августа, то есть практически до начала учебного года.
– На кухню проходи, Антоша. Я как раз покушать приготовила. – Татьяна как-то взволнованно дышала в затылок и подталкивала его в спину.
На кухне было относительно просторно. Можно руки развести. Она усадила двоюродного брата за стол, а сама в халате подпрыгивала у плиты. Гость с любопытством наблюдал за ней. Маленькая какая-то стала, голова втянулась в плечи, погас озорной блеск в глазах. Вроде улыбалась, но как-то бледно, неуверенно.
Татьяна сказала, что у них сегодня вареники, вывалила их в кастрюлю с кипящей водой, стояла у плиты и помешивала. Женщина как-то выжидающе смотрела ему в глаза, но не спрашивала, как у него дела. Что мог, он сообщил в телефонном разговоре, состоявшемся перед отъездом. О самом главном говорить не стал.
– Ты как сюда приехал? – помявшись, спросила Татьяна.
Она прекрасно знала, на какой ниве подвизался ее двоюродный братик.
– Инкогнито из Ростова, – ответил Антон и улыбнулся. – Не бойся, сестрица, внимание не привлек.
– Что случилось, Антоша?
Он в двух словах рассказал о трагедии. Татьяна ахнула, прижала руки к груди. Ее увядающее лицо вмиг покрылось пятнами.
– Господи, Виктор!..
– Ты не слышала об этой истории? – Антон нахмурился. – У вас не работает телевизор?
– Работает, – смутилась Татьяна. – В телевизоре по всем каналам говорят, что в Калачане передрались между собой наркоманы, хулиганы да алкаши, в общем, лица асоциального поведения. Милиция оттеснила их к Дому культуры, они там заперлись, продолжили кутеж, потом передрались и сожгли друг друга… – Татьяна замолчала.
– И?.. – сказал Антон.
– Что «и»? – спросила женщина.
– И вы в это верите?
– Конечно, Антоша. – Она смутилась. – Ведь не могут врать все до одного каналы. Мы всегда верим телевизору. Что нам еще остается делать?
– Понятно. – Антон кивнул. – Звериный оскал кремлевской диктатуры, которая хочет раздавить молодое демократическое государство. На Донбассе воюют отморозки и наркоманы, разбавленные российскими военными. Проклятые террористы уничтожают собственные города и поселки. Украинские артиллеристы никогда не разрушают мирную инфраструктуру и не убивают ни в чем не повинных жителей городов и сел.
Татьяна сглотнула и сказала:
– Прости, Антоша, я плохо разбираюсь в политике.
– Плохо? – удивился Горденко. – Не может быть, Танюша. В наше время все такие продвинутые геополитики, разбираются во всех тонкостях межгосударственных отношений. В этом тоже Россия виновата? – Он покосился на лампочку, моргающую на потолке.
Татьяна съежилась. Неужели отключат? Но освещение вроде восстановилось, снова размеренно загудел холодильник.
– Прости, Танюша, – взмолился Антон. – Не хотел тебя обидеть. Все понимаю – и про оголтелую российскую пропаганду, и про такую же украинскую. На самом деле несколько десятков людей в Калачане вышли к зданию администрации, чтобы выразить протест очередной мобилизации в украинскую армию. Важно даже не то, хорошо они поступили или плохо. На них напала банда нацистов некоего Кондратюка, просто навалилась без всяких преамбул с цепями и битами. Люди бросились в Дом культуры, там их обложили, заперли в танцевальном зале и подожгли. Погибло больше тридцати человек, в том числе Виктор с Ольгой. Это были не наркоманы, Танюша, а обычные жители Калачана, пришедшие на площадь, чтобы выразить свое мнение. Среди погибших не меньше половины женщин. Кого-то забили до смерти. Я знаю, что у одной обгоревшей девушки был проломлен череп. СБУ засекретило происшествие, правдивая информация почти не просачивается. Слепили на скорую руку версию для СМИ. Люди просто боятся говорить правду, даже родные и близкие погибших.
Бледное личико Татьяны выражало целый сонм эмоций, от ужаса до полного неприятия информации.
– Это сообщило российское телевидение, Антоша? – спросила она и попыталась усмехнуться.
– Это сообщил мой отец Юрий Степанович, человек, до последнего времени лояльный к украинской власти и лишенный способности фантазировать. Может, ты считаешь, что его недорого купили российские спецслужбы?..
Татьяна молча накладывала в миску вареники.
– Извини и забудь, – спохватился Антон. – Но с этим делом я разберусь. Потому и прибыл на Украину. Вы не пострадаете. Просто перекантуюсь у вас ночку. Еще двое друзей подъедут, если с ними все в порядке. Утром незаметно свалим, и все дела. Успокойся, Танюша, нам просто негде остановиться в Киеве. – Он подскочил, перехватил у нее миску с варениками, обнял женщину и погладил по немытым волосам, стянутым резинкой.
Татьяна глубоко вздохнула и сказала:
– Ладно, все, забыли.
Гость наворачивал вареники. Татьяна сидела напротив, подперев кулачком подбородок.
– Теперь сама рассказывай, – сказал он. – Вижу, что обеспокоена помимо моего возникновения и гибели Виктора. Что случилось?
– Грише повестка пришла, – шмыгнув носом, сообщила Татьяна. – На третье число. Явиться на мобилизационный пункт для прохождения медкомиссии. В армию его хотят забрать, Антоша.
Настала очередь Горденко предаться черным думам. Причина для паники, как ни крути, серьезная. «Пушечное мясо, блин!» Везут неподготовленных, испуганных новобранцев воевать неизвестно за что. Люди сотнями гибнут под обстрелами, в подбитой технике, на полях, вырываясь из окружения.
Тридцатисемилетний Григорий Наумов новичком в военном деле не был. Он 12 лет отслужил прапорщиком в российской армии и отнюдь не на складе отирался, тренировал будущих сержантов в учебном центре.
Пять лет назад Григорий не стал возобновлять контракт и перебрался с семьей из Смоленска в Киев, хотел быть поближе к вечно больной матери. Он давно получил гражданство, работал охранником в крупном торговом центре на Крещатике. Мать умерла. Киев стал для него родным домом и был таковым до последнего времени.
– И что, пойдет? Как-то странно, согласись, Танюха. Он уйму лет служил в российской армии, а теперь отправится в украинскую и будет воевать против ополчения, которому, без всякого сомнения, симпатизирует Россия.
– Именно так ему и сказали, – со вздохом пояснила Татьяна. – Мол, если хочешь искупить свою вину за то, что позорно служил врагу, то добро пожаловать в ряды пушечного мяса. А если нет, то в тюрьме всегда найдется свободное место. Не знаю, Антоша, что делать. И Гриша мается. Тело вроде на месте, а душа неизвестно где.
– А где его тело-то? – опомнился Антон.
– Не знаю. – Татьяна пожала плечами. – Бухает, наверное, где-то. Вроде должен с работы прийти, но что-то не видно его.
– Опровергаю сообщения о своем раздвоении, – проворчал невысокий худощавый мужчина, втаскивая в кухню тяжелые пакеты. – Не пил, не гулял, зашел в магазин после работы. Какие-никакие, а гости намечаются. Почему входную дверь оставили открытой? – Мужчина бросил пакеты на пол, хлопнул об стол бутылкой водки и шагнул к Антону с протянутой рукой.
Григорий Наумов был нормальным мужиком, энергией не кипел, дома держался тихо, безропотно, никогда по-крупному не спорил с женой. Она частенько учиняла скандалы, а он всегда первым выступал за примирение, не забывая беззлобно над ней подтрунивать.
– Боже правый, действительно забыла! – Татьяна всплеснула руками и принялась выгружать из пакетов покупки: картошку, зелень, кочан капусты, палку колбасы, какие-то дешевые консервы.
– Дверь-то закрой. – Григорий улыбнулся. – Я ведь мог это сделать только взглядом?
Татьяна умчалась в прихожую. Когда она вернулась, Григорий уже вытащил из буфета тусклые рюмки и кромсал колбасу.
– Бросай вареники, Антон! – засуетилась Татьяна. – Сейчас нормальный стол сделаем. Праздник в доме – муж зарплату получил. Посидим, поговорим по-человечески.
– А поругаться?.. – осведомился Григорий и покосился на нее.
– Да иди ты!.. – отмахнулась Татьяна и схватилась за голову. – Боже мой, я сегодня такая грязная, ненакрашенная. Как же с вами сидеть-то буду?
– Не волнуйся, дорогая, – съязвил Григорий. – Естественная красота тебе очень к лицу.
Татьяна стала нервно критиковать его.
Он обнял ее, погладил по стянутым волосам, подмигнул Антону и заявил:
– Нормальная жена, только громкая очень. Ничего, когда-нибудь приедут саперы и обезвредят.
Шикарных разносолов в доме не нашлось, но обстановка была уютная, компанейская. Григорий разливал горилку, Татьяна при этом хищно поедала его глазами.
Сидели долго. За окном давно стемнело. В углу кухни приглушенно бубнил телевизор. Украинский канал живописал зверства ополченцев в Горловке, показывал разрушения в жилых кварталах, якобы снятые «скрытой камерой».
«Странные люди эти ополченцы, – с иронией подумал Антон. – Расстреливают собственные дома, убивают своих же соседей. Яркий пример пропаганды Геббельса. Ври как хочешь, и чем чудовищнее, тем лучше».
– Как вы тут живете-то? – поинтересовался Антон.
– Вот так и живем. – Григорий усмехнулся. – Ходим по супермаркетам со своими пакетами. Шучу. Но в каждой шутке… сам знаешь. Работы мало в последнее время, зарплату урезали. Подрабатывал грузчиком, устроился на четверть ставки охранником в офис. Не люблю, Антон, дома сидеть.
– Ты просто не умеешь это делать, – сказал капитан и осведомился: – Что решил с военкоматом?
– Господи, люди, не грузитесь вы моими проблемами. – Скулы Григория побелели, было видно, как их сводит судорога.
– Это не только твои проблемы! – всколыхнулась Татьяна. – Но и мои тоже! Убьют тебя, дурака, и что я буду делать?
– Спокойно, народ, – среагировал Антон. – Вот уеду я от вас, тогда и лайтесь. Проблема серьезная, Гриша. Но если ты считаешь, что враг у ворот, что независимость под угрозой, что каждый честный патриот должен пойти на фронт… тогда возразить нечего. Ты так думаешь, Григорий? Поддался на пропаганду?
– Не знаю, Антоша, – ответил Григорий и опустил голову. – Мы понимаем, что правды нет ни на той, ни на этой стороне. Все государства преследуют свои интересы, а нашему массовая гибель собственных солдат даже выгодна. В общем, не знаю.
– Может, уедешь куда-нибудь на время?
– Вот и я ему говорю! – вскинулась Татьяна.
– Да цыц же! – разозлился Григорий, схватился за бутылку, и в этот момент в дверь кто-то позвонил.
Вздрогнули все трое. Звонок был резкий – надо же додуматься такой поставить! Антон машинально потянулся к поясу и вдруг вспомнил, что кобуры там нет уже несколько дней.
– Мы кого-нибудь ждем? – спросил Григорий, тут же посмотрел на родственника и продолжил:
– Антоша, может, ты спрячешься куда-нибудь?
– Некуда, – с улыбкой ответил капитан. – Везде найдут, демоны. Ладно, народ, успокойтесь, это ко мне. – Он увидел реакцию родственников и быстро добавил: – Но не за мной. Я же говорил, Танюша.
На кухню вошел старший лейтенант спецназа Роман Воронец. Он был одет в какой-то странный джинсовый комбинезон, на лбу красовались очки-скорпионы. На плече спецназовца висела сумка вроде той, с которой ходят сантехники и работники интернет-компаний, только пошитая из приличной кожи. Роман Воронцов кардинально сменил свой имидж.
Антон облегченно вздохнул. Хоть кого-то, кроме него, язык довел до Киева.
– Здравствуйте! – Ромка учтиво поклонился взволнованно дышащей Татьяне.
С Григорием, открывшим ему дверь, он, видимо, уже поздоровался. Хозяйка держалась сдержанно, сухо кивнула.
– «Киевгаз»? – пошутил Антон.
– А что, нормальный прикид, – сказал Ромка. – Свободный покрой, глубокие карманы. Извиняюсь, люди добрые, что без приглашения. – Он еще раз учтиво кивнул успокоившейся Татьяне. – Но, возможно, вы были осведомлены о нашем прибытии. Разрешите развеять чувство неловкости. – С этими словами Ромка начал извлекать из подозрительной сумки дорогой портвейн, копчености, сыр, нарезку красной рыбы.
– Господи, да куда же столько? – испугалась Татьяна. – Не надо ничего, это же жутко дорого!
– Успокойся, женщина, – обрел дар речи Григорий. – Раз уж принесли, то не пропадать же добру. – Он принялся вскрывать продукты и раскладывать их на столе.
– Ладно, старший лейтенант, так и быть, присаживайся, – подобрел Антон. – Нормально доехал? Хвоста не привел?
– На пароходике приплыл, – сказал Воронец и усмехнулся.
– На каком еще пароходике?
– Толком не знаю. – Роман пожал плечами. – От пристани пароходик отходил, воображение у меня разыгралось – запрыгнул, купил билет. Хорошо провел время, познакомился с интересными людьми. Доплыл до следующей пристани, пересел на автобус. В Белгороде пришлось задержаться, долго не было нужного рейса. Не поверишь, командир, у меня за всю дорогу ни разу документы не проверили! Скучно.
– Не волнуйся, будет тебе весело, – проворчал Антон, вонзая штопор в пробку.
Застолье продолжалось, приобретало изысканный характер.
Григорий выслушал историю о реальных событиях в Калачане и как-то съежился. Помянули, не чокаясь, погибших, отдельно выпили за Виктора. Хороший был человек, спокойный, отзывчивый, надежный. Какого черта его понесло поперек власти?
Ночь еще не наступила, но хозяева уже зевали. Антон украдкой посматривал на часы. От двойного звонка в дверь вздрогнула вся компания.
Но Воронец быстро опомнился, соорудил улыбку до ушей и заявил:
– Шура это, кто же еще? Только он так звонит. – Роман вылез из-за стола и сам пошел открывать, чтобы не утруждать хозяйку.
На кухне появился лейтенант спецназа Шура Кабанов. Он выглядел каким-то злым, растерянным, уставшим. Очередной гость сдержанно поздоровался с хозяевами, придвинул табуретку и плюхнулся на нее. Он взглядом попросил разрешения у Татьяны и потянулся к недоеденной колбасе. Хозяйка вскочила, поставила перед ним чистую тарелку.
– Ты без вещей? – удивился Антон.
– Представляешь, командир, сперли мои вещи, – пояснил Шура и растерянно посмотрел на него.
– Это как? – не понял Антон, а Воронец некультурно присвистнул. – Подожди-ка! – продолжал капитан. – Разве можно у спецназовца что-то спереть?
– Я тоже так считал, – проговорил Кабанов. – Не страна, а сплошная гниль!.. Виноват, мэм. – Он быстро глянул на хозяйку. – Сел в автобус в Серафимово – прямой рейс до Киева. До отправления десять минут осталось. Я покурить вышел, а когда вернулся, сумки нету. Как корова языком слизала. Обе двери открыты, никто не видел посторонних. Вроде все свои, но сумки в автобусе нет. Я же не буду милицию вызывать, верно? Так и поехал без своей котомки. Хорошо, что паспорт и телефон при себе были. А вот деньги – в кармашке сумки.
– Как же ты добрался до Оболони? – не понял Ромка.
– С трудом, – буркнул Кабанов. – Но как-то исхитрился, проявил находчивость и инициативу.
– Дела-а… – сокрушенно протянул Григорий. – Не повезло тебе, мил-человек. Ты ешь, устал, наверное, проголодался. И много денег-то украли?
– Ну, примерно все, что были, – ответил Кабанов и картинно развел руками.
– Ладно, господа и товарищи, – заявил Антон, вскидывая руку с часами. – За столом хорошо, но пора и честь знать. Хозяева уже зевают, у них был трудный день. – Он не сдержал лукавой улыбки. – Быстро допиваем две бутылки и отправляемся на боковую. Что, Татьяна, найдется в твоих хоромах место для трех мужчин?
Двое легли на полу в комнате Женечки. Антону, старшему по званию и должности, достался детский диван. Спать ему пришлось, свернувшись калачиком, претерпевая лютые неудобства. Вытянуть ноги было невозможно.
Он проснулся раньше всех, бродил, взъерошенный, по крохотной комнате Женечки, запинаясь о тела товарищей, и ворчал себе под нос:
– Развалились тут, понимаешь, как лежачие полицейские!
– Почему из всех живых существ только люди должны вставать, когда не выспались? – простонал Воронец, обнимая импровизированную подушку – старую куртку, замотанную в какое-то покрывало. – Давайте не поедем никуда. Киев – прекрасное место, мать его городов русских!..
– Расслабились, товарищи военнослужащие, почуяли разлагающую вольность гражданской жизни? – воскликнул Антон, на ощупь отыскивая штаны. – Всем подъем, выходи строиться. Не будем больше мучить наших ни в чем не повинных хозяев.
– А эти добрые самаритяне в состоянии сделать нам завтрак? – осведомился изрядно опухший Шура Кабанов, поднимаясь из небытия.
– Сами приготовим, не маленькие. Спят еще хозяева.
Но Гриша и Татьяна не спали. Когда заспанные офицеры возникли на кухне, они стояли у подоконника и как-то странно смотрели на гостей. Григорий кусал губы, Татьяна нервно мяла кухонное полотенце.
– Танюша, мы сейчас уйдем, – сказал Антон.
– Тут это… – начал Григорий и закашлялся. – У вас же с документами все в порядке? Украинские паспорта, вы жители Калачана? Тут это… – повторил он и задумался.
Заговорила Татьяна. Не женское это дело – молчать.
– Гриша хочет сказать, что он согласен отвезти вас в Калачан, – сказала она и глубоко вздохнула.
Это решение было мучительным и выстраданным.
– Назад он не вернется, хочет отсидеться в Калачане у своего приятеля. Вы понимаете – пока не утихнет шумиха с мобилизацией. – Татьяна потупила глаза, в которых начали собираться слезы. – Если придут, скажу, что муж меня бросил, ушел из дома. Я не знаю, где он теперь.
– Рядом с Калачаном есть поселок Жмыхов, – сказал Григорий, отвернувшись к холодильнику. – Рядом с Винницкой трассой. Ты знаешь о нем, Антон. Вокруг него озера очень красивые. Толик Скоропад – мой давнишний приятель, в школе прапорщиков вместе учились. Он отслужил всего три года, потом переехал из Белгорода в Жмыхов, стал работать автомехаником, женился не так давно, ребенок маленький. Мы переписывались с ним прошлой весной, он был яростным противником Майдана, точно предсказал все, что происходит сейчас в стране. Но он не выступает, как Виктор, живет тихо, на рожон не лезет. Все-таки семья, зачем ему проблемы? У Толика дом на окраине Жмыхова. Я позвонил ему полчаса назад, разбудил. Он согласен приютить гостей, будет рад, поскольку ненавидит все, что происходит сейчас в стране и в Калачане. Я отвезу вас. У нас «Нива Шевроле», старенькая, но на ходу. В гараже ее держим, за домом. Вот только… – Григорий сконфуженно замялся.
– Бензин наш, – быстро сказал Антон.
– А также еда, выпивка, все прочие земные удовольствия и средства на подкуп должностных лиц, – заявил Роман, покосившись на Кабанова, скоропостижно обнищавшего.
– Господи, Гриша, тебя же посадят! – в отчаянии выдохнула Татьяна и смахнула с глаза слезу.
– Зато не убьют, – проворчал Кабанов.
– Женщина, ты просто собрание противоречий! – Григорий явно рассердился. – То стонешь, что меня убьют на войне, то ноешь, что посадят. Хватит жаловаться на жизнь. Нас жить никто не заставляет! Все, мужики, двадцать минут на сборы, потом по одному выдвигаемся к гаражу.