Книга: Самоучитель Игры
Назад: 3
Дальше: Глава шестая. Мускусный коммивояжер

Глава пятая. Дьявольская радуга

– Вы вряд ли догадываетесь, мистер Воскобойникофф, почему оказались здесь в столь поздний час, – голос женщины был чарующе приятен.
Но вместе с бархатным очарованием его низких обертонов Ричард почувствовал в нём нотки сожаления и даже грусти. Красивая женщина была чем-то утомлена, если не сказать, отягощена.
– О, вы весьма проницательны. Честно говоря, в последнее время, я вообще перестал понимать, что со мной происходит и, как мне кажется, выбрал единственно верное в данном положении решение – не задаваться никакими вопросами о причинах происходящего.
Закончив свою изысканно-витиеватую фразу, корреспондент зачем-то, не к месту, почесал свой нос.
– Да, да, – быстро отозвалась женщина, – лучше ни о чём не думать. Снимите с него повязку.
По воцарившейся безмолвной паузе Ричард догадался, что его ночные стражи сочли её распоряжение неблагоразумным.
– Вы что, оглохли? – нетерпеливо прикрикнула она.
Ещё немного помедлив, грубые руки нехотя, рывками развязали два тугих узла на его затылке.
– Миленько тут у вас. Ничего, что я при даме сидя? – Ричард стал оглядывать комнату только для того, чтобы сразу не впериться глазами в стоящую перед ним незнакомку. Нет, эта женщина была не просто красива, а магнетически притягательна! «Эдак, и в соляной столп превратиться недолго» – думал он, по возможности, неторопливо разглядывая обстановку.
Комната, в которую его доставили для аудиенции, оказалась стилизованной под версальскую гостиную в стиле раннего рококо с обилием всевозможных рельефных завитушек и картелей на потолке и стенах, а также с дорогой кривоногой мебелью.
– Мне нравится ваше присутствие духа, мистер Воскобойникофф, – холодно заметила женщина, дожидаясь, пока он наконец-то бросит своё дурачество и обратит на неё внимание, – однако, боюсь, Вас несколько огорчить.
На слове «огорчить» Ричард усилием воли заставил себя взглянуть ей прямо в глаза. «Клеопатра, как есть Клеопатра…».
– Огорчить? Да нет, ну, что Вы. Представить себе не могу! – он даже придурковато улыбнулся.
– И, тем не менее. А что касается представить, – она нервно покрутила обручальное кольцо на безымянном пальце, – это действительно трудно. Ещё труднее поверить в то, что это происходит с вами на самом деле.
– О чём Вы? Простите, мадам, не знаю вашего имени. Мои спутники не удосужились…
Крепыш, стоящий справа от кресла злобно ткнул его кулаком в шею.
– Довольно! У нас мало времени, оставьте нас, – приказала женщина.
Стражи снова помедлили, переглянулись, но всё же вразвалочку проследовали к выходу, к той самой двери, в которую пятью минутами ранее втолкнули своего пленника. «Массажист» на всякий случай прежде, чем выйти, оглянулся – может, передумает?
– Всё в порядке, Дик, так нужно.
Клеопатра выждала, пока дверь за ними закроется.
– Моё имя Вам всё равно ни о чём не скажет, пока, во всяком случае. Да и пригласила я Вас сюда не для того, чтобы слушать Вас, а для того, чтобы Вы внимательно выслушали меня. От этого зависит Ваша дальнейшая судьба, да и моя тоже.
Магнетически притягательная женщина, не назвавшая себя, попыталась сделать всё, чтобы её последние слова прозвучали, как можно более серьёзно и убедительно.
Но на Ричарда, как видно, это не возымело должного действия. Он церемонно снял шляпу и слегка поклонился ей прямо из своего «обездвиживающего» кресла.
– Вы можете не паясничать?! – почти с отчаянием прокричала она.
– Увы, далеко не всегда, – корреспондент попытался быть с ней максимально искренним, но почувствовал, что вместо этого ещё более увязает в трясине своих вынужденных острот.
– Идите сюда. – Клеопатра жестом пригласила присесть его на старинный, времён Людовика XV, диван, обитый пурпурным бархатом.
Ричарду только с третьего раза удалось извлечь свой зад из хитроумного кресла. Женщина деликатно отвернула голову, чтобы не видеть его яростных, унизительных потуг.
– Всё, что я вам сейчас скажу, – начала она, когда корреспондент оказался рядом с нею, – меньше всего похоже на правду. Но, поверьте, в действительности, всё обстоит ещё намного неправдоподобней и, почти наверняка, хуже. Впрочем, верить или нет – это ваше дело, – её руки сомкнулись и безвольно опустились на бёдра.
Он молчал, исподволь любуясь чёткими контурами её грациозной, поистине царственной фигуры. «Клеопатра, потерявшая Антония…» – прокомментировал про себя корреспондент.
– Ричард, Вы, сами не подозревая о том, стали участником одной жестокой, дьявольской игры! – она снова ждала бурной реакции на своё сенсационное заявление.
Но американец даже не шелохнулся. А чего тут удивительного? Репортёр уже успел достаточно хорошо убедиться, что все они здесь в Гонконге сумасшедшие и все помешаны на своих странных играх. Но только он-то здесь причём?
– Я как-то и не заметил, – вяло отозвался Ричард.
Странно, но едва незнакомка перешла к самому главному, к тому, что касалось всей его дальнейшей судьбы, ему вдруг решительно захотелось спать, как будто накопившаяся за последние дни усталость только и ждала этого ответственного момента. «Лучший способ разговорить собеседника – не слушать его вовсе» – любил говаривать американский шеф Ричарда, сморкаясь в свой знаменитый на весь журналистский мир Соединённых Штатов клетчатый носовой платок.
– Ох, простите, – он, не в силах более сдерживаться, зевнул.
На лице Клеопатры вырисовалось явное разочарование, смешанное с нескрываемым раздражением, что не укрылось от Ричарда. «Так, а вот это уже очень даже неплохо!». Но она мгновенно вновь овладела своими эмоциями.
– Хорошо. Я расскажу Вам всё по порядку. Это будет непросто. Но, видимо, ничего не поделаешь.
Женщина встрепенулась: «Может кофе?».
– Не откажусь, сделайте милость, – немного помявшись, согласился он, снова борясь с подступающим приступом зевоты.
Клеопатра нажала на какую-то кнопку, ловко вмонтированную в настенный античный барельеф, изображающий любовную схватку Сатира и Нимфы, и через несколько секунд в дверях (в других дверях) показался человек в одежде времён счастливого отрочества французских энциклопедистов. «Ну да, рококо с электропроводкой», – усмехнулся Ричард. Ещё через несколько минут он сидел за накрытым простой льняной скатертью столом напротив своей похитительницы. Она, как будто заново с интересом рассматривала его из-за своей ажурной чашечки, а он просто наслаждался крепким йеменским кофе, охотно заедая его витиеватыми маковыми кренделями, под стать интерьеру.
– Вы простите, Ричард, что всё так глупо получилось. Это ночное похищение…
– Нет, в этом даже что-то есть, что-то будоражащее кровь.
Говорить с непрожёванным кренделем во рту было не совсем удобно. Но не отвечать стало бы совсем неучтиво.
– Вы всё шутите, – она отставила чашечку на стол.
– А Вы предпочли бы, чтобы я хватался за сердце? – с этими словами несколько крендельных крошек самым глупейшим образом вылетели из его рта на штанины.
Женщина и глазом не моргнула.
– Если бы всё зависело от моих предпочтений. Оставим это… Итак, Вы готовы выслушать меня?
«Интересно, а что если я скажу ”нет”?».
– Разумеется. – Ричард тоже отставил чашку, всем своим видом давая понять, что и маковые крендели его тоже теперь больше не интересуют.
Получив согласие, женщина начала издалека.
– Вот уже 86 лет в Гонконге существует масонская ложа. Из этого факта, собственно, никто и никогда не делал тайны. Всем известно, что масоны вездесущи, как… – она быстро взглянула на корреспондента, и тот кивком головы подтвердил – всё верно, какая же это тайна? – Регулярно проводимые балы, собрания, посвящения, приёмы высоких гостей из Метрополии, так сказать, почтенных «градусников»… Всё шло своим чередом до тех пор, пока в конце XIX века с ложей не случилась странная метаморфоза. Что в точности произошло, мне неизвестно. Об этом не принято говорить и каким-либо образом выказывать интерес к данной теме.
Клеопатра занервничала и снова начала теребить обручальное кольцо.
– В том, что некоторые периферийные сообщества со временем обретали самостоятельность, тоже нет ничего удивительного – вполне обычное дело, поверьте. Все эти разговоры о мировом заговоре, об общем масонском центре – это всё бред, – она снова взглянула на Ричарда, и он снова утвердительно кивнул, давая понять, что и с этим спорить не станет. – Но здесь произошёл совершенно особый, экстраординарный случай. Магистр ложи без объяснения причин сложил с себя все полномочия и отбыл из Гонконга в Австралию. Все обязанности по управлению ложей перешли к Совету 12-ти, который решил впредь не выбирать Магистра, а управлять ложей коллегиально. Но и в этом решении Совета, по сути, нет ничего странного, так как подобные прецеденты в разное время имели место. В конце концов, данный факт никак не противоречил идеалам цехового братства, скорее даже наоборот. Вы меня понимаете?
Слышать от неё, от этой утончённой, аристократической особы об идеалах цехового братства Ричарду показалось несколько забавным.
– Думаю, в общих чертах, – он кашлянул в кулак.
– Но вот дальше происходит нечто странное. На одном из собраний ложи большинство членов Совета, мягко говоря, критически высказались относительно строгой вертикальной иерархии масонства. Речь идёт о так называемой концепции пирамиды. Совет 12-ти выдвинул более соответствующую, на их взгляд, Великому Замыслу идей и вещей концепцию Призмы. Я бы пропустила эти детали, если бы они не имели непосредственного отношения к сути проблемы, из-за которой Вы здесь.
«Так, она уже оправдывается».
– Нет, нет, продолжайте, это очень интересно, – корреспондент придвинулся поближе к столу.
Клеопатра недоверчиво посмотрела на него и заговорила снова.
– Точнее, они выдвинули тезис, согласно которому символ пирамиды был, не совсем верно истолкован первыми новоевропейскими масонами, в частности, небезызвестным Элиасом Эшмолом. Нужно сказать, что Эшмол никогда не принадлежал к братству вольных каменщиков. Этот человек родился в семье с положением, среди его предков встречались преуспевающие юристы, нотариусы и зажиточные антиквары. Он и сам имел неплохую солиситерскую практику в Лондоне… Боже мой, зачем я всё это Вам говорю? Я постараюсь покороче…
Так вот, если не вдаваться в детали переписки между Элиасом Эшмолом и Исааком Ньютоном, да, да, тем самым, – последний, ведь тоже принадлежал к членам одной из английских лож, – суть их концептуальных разногласий сводилась к следующему. По Эшмолу, Пирамида есть символ космического устройства, управления и вертикали власти, то есть, почитай, что божественного порядка. Ньютон же полагал, что Пирамида раскрывает своё истинное значение только в виде треугольной оптической призмы…
– Любопытно, я помню, нам ещё в школе рассказывали об этих опытах Ньютона по разложению дневного света на 7 цветов радуги при помощи треугольной призмы. Но я и не подозревал, что эти опыты имеют не только физический смысл. Можно, я закурю?
– Да, конечно.
Свою фирменную бензиновую «Zippo» Ричард обронил в самый момент похищения. Пришлось позаимствовать огоньку у каминного очага.
– Так на чём я остановилась? Ах, да. Разногласия – разногласиями, пусть бы себе дискутировали вволю о тайных смыслах. Разве не этим масоны занимались всегда? Однако концепция Призмы на почве здешней гонконгской ложи очень быстро обрела воплощение в, прямо скажем, довольно дикой с точки зрения современного цивилизованного человека, форме. Сейчас Вы поймёте, что я имею в виду.
Клеопатра хотела как можно быстрее перейти к сути вопроса, но никак не могла вырваться из лабиринта необходимых предварительных пояснений. Это её беспокоило и раздражало.
– Через некоторое время после того памятного собрания, на котором члены Совета 12-ти недвусмысленно намекнули на необходимость кардинальных перемен в ложе, – трудно сказать более определённо, – среди вольных братьев постепенно стала распространяться очень странная игра. Как бы это сказать… Поначалу то, что происходило, никем не воспринималось в качестве игры, а рассматривалось только как символическое воплощение концепции Призмы. Ну, что ли, своего рода ритуал, служащий закреплению нового ландмарка. Я понятно выражаюсь?
– Не беспокойтесь, продолжайте, – Ричард выпустил долгую струю дыма под массивный потолок с лепниной.
– Во всяком случае, члены Совета делали всё для того, чтобы это было истолковано именно так. Брат Исаак открыл нам, говорили они, что наше единство – «Единство Света Божьего» складывается из равноправного синтеза всех семи цветов радуги. Что это значит? Это значит, что любая устойчивая иерархии власти в ложе не только неприемлема, но и противоестественна Великому Замыслу. Добавьте к этому известное библейское пророчество о том, что последние непременно станут первыми, и Вы поймёте, какой фундамент подвели под эту дьявольскую игру члены Совета…
– И всё-таки, чем же она так ужасна? – не утерпел корреспондент.
– Всем приходящим на традиционный масонский Бал, по собственному желанию предлагалось послужить друг другу с истинно братским смирением.
– И? – он слегка изменил поворот головы, как очень умная собака.
– Для этого два любых члена братства должны были получить у Совета 12-ти по одному радужному купону. Купоны так назывались, потому что соответствовали семи цветам радуги от красного до фиолетового, выпадая пришедшим по воле жребия. По крайней мере, так утверждали члены Совета. А потом жребий решал, – она посмотрела на него, и в её глазах он прочёл испуг, смешанный с отвращением, – кто из братьев до следующего Бала будет «рабом», а кто «Господином».
– В каком смысле? – не совсем понял Ричард, продолжая неторопливо курить.
– В том-то и дело, что сначала смысл не выходил за рамки чисто символического. Игра походила на невинное упражнение в смирении, к тому же расцвечивающее серые будни всеми яркими цветами радуги, – женщина горько усмехнулась своему каламбуру. – Всё это, наверное, выглядело в глазах первых игроков как стирание социальных и имущественных барьеров, разъединяющих людей вопреки Великому Замыслу. Да, и члены Совета не уставали разъяснять «радужную» суть истинно братских отношений. А потом ведь, «рабской» повинностью человек был обременён только до следующего традиционного Бала, а там ситуация могла измениться на прямо противоположную – бывший «раб» мог легко стать «Господином».
– Купоны выдавались снова по жребию, и всё начиналось сначала. – Ричард автоматически схватил ещё один завитушчатый маковый крендель и целиком отправил себе в рот.
– Если бы всё было так просто, – вздохнула Клеопатра. – Постепенно, Игра стала разрастаться со стремительностью раковой опухоли, поглощая всё новых приверженцев и диктуя всем, кто соглашался играть с ней свои собственные условия.
– Что же, Игра сама придумывала правила для игроков? – сыронизировал корреспондент.
– А Вам кажется такое невозможным?
– Согласитесь, это почти всякому покажется невероятным, – пожал плечами Ричард.
– Хорошо, я постараюсь разъяснить Вам некоторые принципиальные нюансы Игры. Однако, Вы сами очень скоро поймёте, что всех её нюансов и деталей наперёд знать невозможно. И именно благодаря этому она сделалась для многих столь привлекательной.
Женщина быстро взглянула на комнатные часы.
– Ещё кофе?
– Нет, нет, благодарю, я в полном порядке и весь – внимание.
Она снова несколько секунд внимательно изучала его лицо, а потом заговорила вновь:
– С некоторых пор всё происходящее стало откровенно называться поединками. Почему я говорю «откровенно»? Да потому что это ещё раз доказывает тот факт, что ритуально-символическое значение радужного жребия, все разговоры о смиренном братском служении, об осознании бренности любого земного возвышения и тщетности земной власти были всего лишь высокопарной чушью, призванной скрыть истинные намерения Игры. Не смотрите на меня так, я не оговорилась. Проще всего обвинить во всём Совет. Но, во-первых, члены Совета 12-ти первыми включились в Игру на равных правах с остальными. А, во-вторых, поправками впоследствии занимались вовсе не они.
– Поправками?
– Да, поправками стали называть многочисленные мелкие дополнения к основному Регламенту Игры, появившиеся позднее. Некоторые из них прижились, некоторые впоследствии были отвергнуты или исправлены.
– Но что за люди, в таком случае, взяли на себя роль арбитров? – поинтересовался Ричард, подходя к камину с очередной сигаретой.
– Сначала роль таких людей выполняли приговорённые к смерти преступники.
– ???
– Говорят, что в первые годы для исполнения воли жребия выбирался один из смертников, который на своё усмотрение выдавал игрокам радужные купоны. А после того, как он делал своё дело, от него естественным образом избавлялись, заменяя на следующего приговорённого. Ведь одним из главных условий Игры была и остаётся тайна исхода каждого индивидуального поединка. Только участники поединка знают о том, кто из них выиграл, а кто проиграл. Потом по разным причинам пришлось отказаться от столь пикантной игровой подробности. Знаете, некоторые перед лицом неминуемой смерти изрядно чудили…
– Неудивительно, – мрачно буркнул репортёр, затягиваясь «Кэмелом».
– Вы знаете, что такое «Jukebox»? – Клеопатра вдруг заметно оживилась.
– Вы забыли? Я же американец, – уколол её в самую точку осведомлённости Ричард. – Мне ли не знать о музыкальных автоматах!
– Простите. Я просто хотела сказать, что сегодня всё выполняется специальным устройством, действующим по принципу взбесившегося музыкального автомата. Участвующие в поединке вводят свой порядковый номер и получают случайно выбранную «пластинку», на которой может оказаться Дюк Элингтон, а может похоронный марш. Сколько купонов, и какого цвета заготовлено у автомата на определённый день – об этом не знает никто.
– Но ведь этот ваш игровой автомат тоже нужно заправлять, обслуживать. Кто-то должен, если что, проверить данные об исходе того или иного поединка.
– Да, всё верно, – подтвердила она. – За всем этим стоит Высший Совет Судий, они же и выступают в качестве арбитров всех спорных ситуаций, если таковые возникают. Судьи не участвуют в Игре, и кто они – мне неизвестно. Их личности держатся в строжайшей тайне, чтобы исключить любую возможность сговора или давления на них. Ходят слухи, что новые поправки вносятся тоже через них, но об этом никто из игроков ничего не сможет вам сказать наверняка.
«Хорошенькое дело! Неглупые взрослые люди отдали себя на откуп кучке сумасбродов без лиц, которые ставят над ними свои психологические опыты. А главное – все довольны!».
– И как часто проводятся поединки?
– Сначала поединки проводились один раз в начале каждого лунного месяца. Теперь же, когда игроков заметно прибавилось – раз в неделю.
– Но тогда, насколько я понимаю, ложа должна активно рекрутировать в свои ряды новых членов.
Клеопатра брезгливо поморщилась, как будто увидела пробегающего по полу чёрного скорпиона.
– Ложа давно разорена Игрой, как осиное гнездо. И теперь есть только Игра, которая для своих целей позаимствовала у ложи её одежды таинственности. Разумеется, всякий вовлекаемый в игру пребывает в полной уверенности, что он теперь избранный с особым градусом посвящения. Что касается привлечения новых игроков, об этом я расскажу чуть позже. Сначала обещанные нюансы.
Как я уже сказала, вскрытие купонов, действительных в течение недели, происходит тайно в момент поединка в особой комнате. Для этого «дуэлянтам» нужно снова ввести свои купоны в автомат, который определит победителя и зафиксирует в своей памяти результат.
– Забавно, – хмыкнул Ричард, – а перетасовка купонов происходит после каждого поединка?
– Нет, в конце каждого игрового дня, – это даёт возможность Игре обрастать новыми стратегическими возможностями. Скоро Вы это поймёте…
Если вызванный вами на поединок соперник окажется игроком меньшего цветового достоинства, он становится вашим рабом, по крайней мере, до следующего недельного розыгрыша. Если же большего или равного, то в рабство попадаете вы. Таким образом, например, игрок красного достоинства может победить только в том случае, если его на поединок вызовет кто-то из «красных». Естественно, возникает вопрос, зачем же тому, другому «красному» делать вызов, если это приведёт к неминуемому поражению?
– В самом деле, зачем? – согласился корреспондент.
– Всё дело в том, что если «красный» вызовет «фиолетового», то он будет признан победителем. Но в случае, когда инициатором поединка окажется игрок с фиолетовым купоном, он выиграет у «красного» согласно своему высшему цветовому достоинству.
Она заметила, или ей показалось, как в глазах Ричарда впервые за всё время промелькнул неподдельный интерес к тому, что она рассказывала.
– Думаю, Вы понимаете, что это открывает широкие возможности для блефа красных игроков. Ведь если ты никого не вызываешь на поединок, остальные игроки склонны будут думать, что ты «красный», который не рассчитывает на счастливое выпадение фиолетового соперника. Многие новички, получившие красный купон привлекают к себе внимание и проигрывают именно потому, что пытаются остаться незамеченными. Игроки более опытные ведут себя иначе: с одной стороны, они пытаются вычислить среди присутствующих «фазана»…
– Фазана? Ах, да – фиолетового игрока, – догадался корреспондент.
– … С другой стороны, они хорошо понимают, что качественный блеф может заставить отказаться от поединка соперника с невысоким цветовым достоинством, скажем, «жёлтого» или «оранжевого».
– Выходит от поединка всё-таки можно отказаться?
Ричард подумал, что возможность отказа должна сводить всю интригу Игры на «нет». Но Клеопатра быстро опровергла его предположение:
– Отказаться можно, но только со штрафным понижением цветового достоинства игрока на один или несколько цветов. Так, оранжевые, жёлтые и зелёные игроки после штрафных санкций становятся «красными», голубые – оранжевыми, синие – жёлтыми, ну, а фиолетовые – зелёными. «Красные» отказаться от поединка не могут, так как им некуда понижать своё цветовое достоинство. Но, с другой стороны, им с самого начала нечего терять. А тем, кому нечего терять, порой, ведут себя отчаянно, и это приносит свои плоды. Мне не раз приходилось, имея на руках красный купон, заставить отказываться от поединка своих соперников, и тем самым избегать рабства.
«Неужели? Я бы не отказался, рискнул». Ричарду пришла в голову мысль, что ей, должно быть, приходится очень трудно, в силу того обстоятельства, что многие соперники-мужчины, вероятно, расценивают своё поражение ей, как своего рода победу, как некий не менее желанный для себя исход. Он ещё раз удивился многообразию возможных психологических нюансов Игры.
– А как Вы попали туда? – корреспондент, чтобы ненароком не обидеть её, спросил как можно более неопределённо.
Женщина ответила не сразу.
– Видите ли, Ричард. Вам может показаться, что каждого нового игрока привязывает к Игре ожидание будущих грандиозных побед, предвкушение почти неограниченной власти над другими людьми, но это не совсем так, хотя и не берусь судить за всех. Тебе очень трудно остановиться после того, как ты хотя бы один раз побываешь «рабом», – последние слова дались ей с большим трудом.
Ричард не перебивал, понимая, что возможно сейчас Клеопатра отважится рассказать ему то, о чём никому никогда не рассказывала. «А как же муж? Интересно, он знает? – репортёр снова покосился на её обручальное кольцо».
– «Кодекс Господства», подписываемый всеми участниками Игры строго запрещает лишать «раба» жизни, подвергать его жестоким телесным наказаниям и завладевать принадлежащим ему имуществом. В остальном «раб» в течение недели полностью принадлежит «Господину». Конечно, всегда существовали люди, склонные к мазохизму, но не подумайте, я сейчас говорю вовсе не об этом. – Поспешила упредить неверное истолкование своих слов она. – Вам это наверное трудно понять, но между «Господином» и «рабом» возникают особые отношения, странная иррациональная связь, заставляющая их снова и снова искать встречи, неважно, в какой роли. Игра это прекрасно знает и ловко пользуется этим…
Он невольно съёжился, упоминание Игры, как какого-то личностного, мыслящего существа, обладающего собственными целями, желаниями, способного на коварные ходы и уловки, в который уже раз порождало в нём неприятное, пугающее чувство. «Может ли такое быть в самом деле? – спрашивал он себя, вспоминая о том, что в своём Самоучителе Ся Бо уже писал о чём-то подобном. – Кстати, она ни разу не заговорила о папке. То есть возможно она вообще ничего не знает о рукописи, а я здесь не из-за неё, а совершенно по другой причине. Ну, тогда стоит продолжать делать вид, что содержимое папки меня вообще мало интересует».
– …Среди игроков существуют «семейные парочки» со своей ревностью, изменами, скандалами, разводами и воссоединениями.
– Как у вас тут всё, однако, запутано, – Ричард потёр подбородок. – Но я так и не понял, что в этой Игре, собственно, такого ужасного, если в ней с людьми не случается ничего, чего бы с ними не могло произойти в обычной жизни? Разве почти рабская зависимость друг от друга по обоюдному согласию или без согласия – это не то, с чем каждый человек сталкивается постоянно с самого рождения? Вряд ли в этом есть что-то экстраординарное. Мне не кажется также удивительным и то, что как в жизни, так и в Игре это многим нравится. Ну, а что касается различных соблазнов, то их в мире и без всякой Игры предостаточно, только успевай уворачиваться.
– Приятно иметь дело с умным человеком, – Клеопатра сделала вид, что своими холёными руками аплодирует ему.
Он не нашёл в её голосе и в выражении лица ни малейшей насмешки, и едва удержался от того, чтобы не расплыться в довольной улыбке. Но вспомнив, что как-никак находится в плену и до сих пор не осведомлён о цели его насильственного похищения, решил не терять бдительности.
– Но Вы пока что всё-таки слишком мало знаете об Игре. Поэтому мой Вам совет: не спешите с выводами. А я, с Вашего позволения, продолжу.
Через пару лет после начала Игры в её Регламент была внесена одна существенная поправка, открывающая путь принципиально новым игровым стратегиям. Суть поправки заключается в следующем: игрок, который одержал победу в поединках над противниками всех цветов от красного до фиолетового в произвольном порядке, не потерпев при этом ни одного поражения (победная серия должна быть непрерывной), получает титул «Белого Игрока».
Женщина сделала паузу, чтобы оценить мощь впечатления, произведённого её торжественным заявлением на Ричарда.
– И что это даёт? – он не сразу понял значение этого нововведения в Регламент.
А она явно ждала этого вопроса.
– «Белый» в поединке с любым «цветным» игроком окажется всегда в выигрыше. А случайная встреча между собой двух Белых Игроков считается ничьёй, в результате которой оба останутся при своих высших, белых достоинствах.
– Выходит, «белый» никогда не проигрывает, – соображал корреспондент, – а значит, с каждым новым поединком он будет только приобретать новых рабов?
– Совершенно верно, – похвалила его Клеопатра, – но есть ещё один не менее важный момент, или, как я говорю, нюанс: у Белого Господина невозможно отыграться. – Она плотоядно улыбнулась.
– Да, действительно, и что же делать? – Ричард непроизвольно спросил об этом так, как будто уже сам попал в рабство к Белому Господину (или, точнее сказать, к Белой Госпоже).
– В той же поправке говорится, что если «раб» Белого Игрока сам становится «белым», то через это он обретает свободу. Важно то, что никто не вправе, даже Белый Игрок, запретить своему «рабу» участвовать в поединке с другими игроками.
– Да, но если я не ошибаюсь вероятность стать вторым «белым» довольно мала, а вот у того, кто уже заимел беспроигрышный статус, имеется стопроцентная возможность приобретать себе новых рабов. В итоге, за довольно короткое время все должны стать его рабами. Или я не прав?
– А я в Вас не ошиблась, Ричард, вы всё схватываете на лету.
«Может быть, в моём положении это как раз самое худшее. Нужно было с самого начала строить из себя идиота». Он пожалел, что ещё в «Бьюике» поделился своим наблюдением о подвеске задней оси. А теперь косить под дурачка было явно уже поздно.
– Но Игра, как и сама жизнь, не может смириться с тем, чтобы кто-то спокойно почивал на лаврах, добившись определённого успеха. Всегда должна существовать возможность падения с небес на землю, не так ли? – она сардонически засмеялась.
И корреспонденту показалось, что в её смехе и метафорических намёках содержится скрытая угроза.
– Это справедливо, – неуверенно подбирая слова, заговорил он, – в этом смысле все должны находиться в равном положении.
– Сразу видно, что Вы не протестант. Кем были Ваши предки?
– Русскими.
– Ну надо же! – всплеснула руками Клеопатра, а потом её зрачки вытянулись вертикально, как у ядовитой змеи. – «Русская рулетка»! Как это символично.
«Она уже никуда не торопится?»
– Ещё один вопрос, Ричард. Если бы от Вас зависели правила Игры, Вы бы дали шанс кому-то стать Белым Игроком?
– Нет, – он ответил быстро, не задумываясь.
– Я так и знала, – Клеопатра медленно покачала головой. А через несколько секунд продолжила:
– Вы правильно заметили, что появление «белого» – случай маловероятный, но в принципе возможный. Когда число игроков увеличилось примерно до семисот человек, многие стали беспокоиться, что, ввиду возросшего числа еженедельных поединков, опасность появления абсолютного Господина среди игроков стала реальной. Конечно же, всё это чушь собачья! Однако именно тогда в Игре возникла очередная поправка, которая гласила, что Белый Игрок, если таковой имелся, подвергался опасности потерять всё своё могущество, наткнувшись на «Чёрную Пустышку» или попросту «чёрного». Как вы полагаете, откуда мог взяться «чёрный»? – Клеопатра выжидающе посмотрела на него.
– Вы меня спрашиваете? – удивился Ричард.
– Ну да, откуда бы его взяли именно Вы?
Корреспондент, раздумывая, долго тёр сигарету о днище хрустальной пепельницы.
– Если следовать законам жанра… Это должен быть какой-то патологический неудачник… безнадёжный раб! – догадка осенила его как молния.
– Вот теперь я окончательно поверила, что Вы русский, – она с удовлетворением выхватила из вазочки какой-то особенно витиеватый крендель. – Всё верно! Чёрная пустышка – это «красный», которому его красный цвет доставался семь раз подряд. Если Белый Игрок нарвётся на «чёрного» он тут же становится «красным» с потерей всех своих рабов. Представляете, какое разочарование?
– Надо полагать. И что, такое уже случалось?
– Трудно сказать. Исходы поединков как я уже говорила, официально держатся в строжайшем секрете. – Клеопатра доела крендель и вытерла салфеткой свои длинные тонкие пальцы. – О многом можно только догадываться. Не смотря на то, что все победы и поражения в Игре строго индивидуальны, на деле мир игроков полнится слухами, сплетнями, всевозможными предположениями, складываются тактические коалиции…
– Коалиции? Как это, для чего?
– Хм, ну, простейший пример. Напрямую раскрывать исход поединка запрещает регламент. Но Игра не запрещает нечто во всеуслышание или приватно заявлять о своём цветовом достоинстве. Более того, придя в собрание в «Судный день», так называется день, в который происходит розыгрыш радужных купонов, – это происходит по воскресеньям, – я могу тем людям, которым по каким-то причинам доверяю, предложить «всплытие». Это похоже на добровольное открытие карт в преферансе, когда игроки «ложатся» пытаясь совместно действовать против своего общего противника. Обнаруживая свои радужные купоны друг перед другом, игроки как бы обязываются не вступать ни в какие поединки между собой, то есть внутри образовавшейся коалиции. Естественно, могут быть и «предатели», решившие вероломно воспользоваться представившейся информацией. Но, как правило, такого не происходит. Любой игрок понимает, что впредь он утратит доверие не только тех, кого обманул.
– И что даёт коалиция объединившимся игрокам? – Ричарду снова захотелось курить, но он решил переждать.
– Допустим, один из членов вашей коалиции – «фазан». Его вызывает на поединок некто, и вот когда поединок состоялся, Вы видите по его потерянному лицу, что он проиграл. Вам и говорить ничего не нужно для того, чтобы понять, что соперником «подстреленного фазана» был «красный». Я не беру сейчас в расчёт случай с Белым Игроком, вероятность такой встречи ничтожна…
– Да, а если он был «синим», то его обыграл наверняка «фиолетовый», – легко догадался корреспондент.
– Именно! – Подтвердила Клеопатра. – Коалиция – вещь тонкая, всего так сразу не объяснишь…
«Именно, именно… Она говорит совсем как Джозеф Кроуз!». От этой мысли у Ричарда сильно закололо в селезёнке. Пришлось срочно менять позу и просить воды.
– Вам плохо? – женщина заметила, что он побледнел.
– Не беспокойтесь, всё в порядке… Пару глотков чистой воды, и всё пройдёт. Ну вот, мне уже лучше, – он попытался ей улыбнуться, отставляя бокал на скатерть. – Вы обещали рассказать, откуда берутся новые игроки.
– Да, действительно, обещала…
Ему показалось, что она и в первый раз, и сейчас неохотно касалась этой темы.
– Довольно долго Игра не выходила за пределы ложи. Я уже говорила, что она пропагандировалась Советом 12-ти в качестве действительного воплощения концепции Призмы.
– Я помню, – Ричард снова сделал глоток воды из бокала.
– Но с тех пор, когда ни у кого уже не осталось сомнений, что Игра – это только она сама, возник вопрос о её естественном расширении. Вы когда-нибудь встречали игру, которая не захотела бы иметь большее число поклонников?
– Есть элитарные игры для избранных, – засомневался корреспондент.
– А история пинг-понга Вам ни о чём не говорит? Помяните моё слово, когда-нибудь гольф станет доступным банковским клеркам в обеденный перерыв. – Клеопатра от души посмеялась то ли над будущими клерками, разносящими вдребезги окна своих опостылевших контор неловкими ударами, то ли над ним.
– Не стану спорить, возможно.
– Так вот, привлекать новых игроков могут только «рабы», – заговорила она вдруг неожиданно жёстко, – это делается с одной целью: раб может потребовать у привлекаемого им игрока вызвать на поединок своего Господина.
– Но ведь, если я не ошибаюсь, «раб» и сам вправе сделать такой вызов в ближайший «Судный день»?
– Может, но он также не застрахован от очередного проигрыша, а с «новичком» шансы избавиться от рабской зависимости удваиваются. Если «новичок» выигрывает, то он не только избавляет от рабства того, кто его привлёк, но и приобретает собственного раба. В противном случае, его самого ждёт, как минимум, недельное рабство.
– И Вы решили привлечь в Игру меня и поручить мне своё освобождение?
Он с удивлением обнаружил, что неожиданно для себя бросился играть ва-банк, и теперь ему ничего не оставалось, кроме как внимательно наблюдать за её реакцией, попутно осуждая себя за поспешность.
– Да, всё к этому и шло, – спокойно подтвердила Клеопатра и поправила лёгким движением руки свою причёску а ля Кэтрин Хеппборн, – но Вам, Ричард, я бы не стала, как Вы изволили выразиться, «поручать» своё освобождение из заурядного недельного рабства. Поверьте, у меня много влиятельных покровителей, и оно бы меня, в любом случае, не обременило.
– Так о чём же идёт речь? – корреспондент решил продолжать игру в почти елейную учтивость.
– А Вы ещё не догадались? У меня есть серьёзные основания полагать, что я попала в рабство к Белому Господину!
Ричард глазам не поверил, её голос на ровном месте сорвался, а по щеке весенним талым ручейком быстро потекла крупная слеза. «И когда она успела?».
– Я Вас умоляю, ради Бога успокойтесь… Вот, возьмите платок.
Стремительная перемена в её состоянии привела его в полное замешательство. Клеопатра? Жестокая и властная дьяволица, умело пользующаяся своей неотразимостью? Слабая женщина, жертва? Всё вместе и что-то ещё?
– Но я совершенно не понимаю, чем бы я мог быть в этой ситуации Вам полезен? И потом, с чего Вы решили, что он «белый»?
Женщина остервенело комкала в руках квадратный кусок ни в чём не повинной белой материи.
– Я уже четыре недели подряд не могу у него выиграть, – она снова дала волю слезам.
– Подождите, ну, в конце-концов, четыре поединка – это ещё не показатель. Однажды я играл в рулетку, упорно удваивая ставки на чёрное, – ну, знаете, есть такая стратегия, – но красное, как назло, выпало шесть раз подряд, а на седьмое удвоение у меня просто не осталось фишек. Я не предполагал, что мне в этот день так не повезёт. Представляете, чтобы шесть раз подряд…
– Ричард, это ужасный человек! И моё сердце мне подсказывает, что случилось наихудшее.
Корреспондент нервно забарабанил пальцами по столу.
– Фиолетовый! Вам за четыре недели выпадал фиолетовый купон?
– В том-то и дело, что на третий неделе я была «фазаном» и думала – вот оно! Наконец, я смогу избавиться от него. Не тут-то было, я опять проиграла!
– Постойте, постойте… Это тоже ещё ничего не доказывает. По роковому стечению обстоятельств он на третьей неделе тоже мог получить фиолетовое достоинство! А так как на поединок его вызвали Вы, то…
– Да, я думала об этом, – она теперь утирала платком свой подраскисший и раскрасневшийся безупречный римский нос, – однако слишком, слишком много совпадений. И я не могу передать Вам, как он смотрит на меня. Он смотрит на меня так, как будто уверен в том, что вечно будет наслаждаться моей беспомощностью.
– А Вы не можете просто взять и выйти из Игры? Ну, куда-нибудь уехать из Гонконга, например. – Ричард и сам чувствовал, что говорит не то, что-то глупое, неуместное и тщетное.
– Знаете, Вам это может показаться чудачеством, странностью, но дело в том, что я происхожу из старинного аристократического рода, и для меня это вопрос чести. Ну, если хотите, это как карточный долг, – женщина немного помедлила, – и потом, он мой муж.
– Как-как Вы сказали? Муж?! – корреспондент, как гром среди ясного неба, разразился неприличным, гомерическим хохотом.
– Что Вы находите в этом смешного? – Клеопатра слегка подёрнула плечами, как будто почувствовала озноб.
– Простите, это нервы, тяжёлая бессонная ночь.
Он всеми силами пытался унять случившуюся с ним натуральную смеховую истерику, сотрясавшую всё его существо изнутри – зажмуривал глаза, тёр пальцами переносицу, как делают те, кто носит пенсне, и продолжал беззвучно подпрыгивать на своём кривоногом, дореспубликанском стуле.
– Выпейте ещё воды, – безучастно посоветовала Клеопатра.
– Да, да, Вы правы. Ещё раз простите.
Придя в себя, Ричард почувствовал, что его снова клонит в равнодушный ко всему сон.
– Но, скажите на милость, причём здесь я? – спросил он, пока серое облако апатии не окутало его окончательно. (Этот вопрос уже давно «чесался» у него на языке).
– Я чуть не сбила Вас вчера утром на перекрёстке Натан-роуд и Шанхайского шоссе, помните? – она спросила так, как будто речь шла не о дорожном происшествии, едва не стоившем ему жизни, а о случившемся у них лет восемь назад мимолётном курортном романе.
– Так значит, за рулём «Паккарда» были Вы? – медленно выговорил он, что-то про себя соображая. – Ну, тогда спору нет, я – самая подходящая кандидатура.
– Вы напрасно ёрничаете, – обиделась аристократическая особа. – Как только я Вас увидела, я сразу поняла, что это знак! Я поняла, что Вы – именно тот человек, которого мне посылает судьба и который мне сможет помочь.
Ричарда внезапно охватила безотчётная ярость.
– Послушайте, Вы в своём уме?! Сначала Вы чуть не сбиваете меня на своём дурацком «Паккарде», потом меня едва не лишают пальца ваши костоломы, затем меня силой запихивают в машину, мне угрожают, и теперь оказывается, что я в благодарность за всё это должен каким-то совершенно непонятным мне образом освободить Вас из рабства, в котором вы находитесь у собственного мужа! И всё это только потому, что вчера утром кое у кого внезапно обострилось наследственное аристократическое безумие!
Пока корреспондент на одном дыхании произносил свою гневную тираду, в комнату просунулась коротко стриженая голова одного из ночных похитителей, того, что «едва не лишил его пальца» с вопросительно-недоумённым выражением на лице. Но Клеопатра недовольно посмотрела в его сторону, и дверь снова нехотя затворилась.
– В нашем роду, насколько мне известно, не было сумасшедших, – спокойно отреагировала она, когда корреспондент закончил, – зато по женской линии через поколение у нас передаётся одна маленькая анатомическая особенность – шестой палец на левой ноге. Хотите, покажу?
И не дожидаясь ответа, она ловко сбросила свою воздушную туфельку и распрямила в колене левую ногу почти на уровне столешницы. Он увидел сбоку от мизинца ещё один маленький дополнительный пальчик, разрастающийся из общего с мизинцем основания, как водянистый мексиканский кактус чильпомпо.
– У бабки был точно такой же, – женщина кокетливо повертела ступнёй, любуясь аккуратным костяным отростком, – немного неудобно, приходится делать обувь на заказ, в детстве я ужасно переживала по этому поводу, а теперь привыкла и даже, можно сказать, горжусь им, – после этих слов она снова упрятала свою «драгоценность» в туфлю.
«В самом деле, Клеопатра» – изумился Ричард.
– Вы меня спасёте?
Ему хотелось послать её ко всем чертям, кричать ей в лицо, рекомендуя ещё раз более внимательно рассмотреть своё генеалогическое древо на предмет присутствия в прошлом каких-нибудь сумасшедших родственничков (они там должны отыскаться, обязательно!); что она издевается над ним, ни в чём не повинном человеком, только вчера утром прибывшим в Гонконг; что она требует невозможного и сама прекрасно знает об этом; что он не станет лезть в чужие семейные дела (с какой ещё стати?), и многое другое… Однако ничего такого он не сказал, потому что эта женщина, сидящая перед ним, была не просто божественно красива, она была магнетически, волшебно притягательна, и её глаза снова были готовы в любое мгновение наполниться жгучими бриллиантами слёз.
– У Игры существует какой-нибудь прописанный официальный Регламент?
– Да, конечно! – радостно защебетала она. – Все правила и поправки, а так же Клятва Игрока, Кодекс Господства, Смиренная Грамота раба, полномочия Высшего Совета Судий, порядок разрешения споров…
– Мне нужно ознакомиться с этим документом. Где это можно сделать?
– Всё это находится в моём личном сейфе, – она понизила голос, – я могу тотчас же принести.
– Но сразу предупреждаю, я ничего Вам не могу обещать. Это всего лишь чистая формальность, проделываемая для очистки совести – поиск рыболовного крючка в заливе королевы Виктории. Не обольщайтесь.
– Так я принесу? – Клеопатра грациозно выгнулась и напряглась, готовясь к прыжку.
– Несите.
«Боже мой, что я делаю?». Селезёнка вновь напомнила о себе несколькими аритмичными толчками горячей пульсирующей крови.
– Ещё один вопрос, – женщина уже успела сделать несколько торопливых шагов в сторону двери, через которую она вошла в комнату и теперь с готовностью обернулась к нему – японец, который был накануне с Вами в «Паккарде» – это Ваш муж?
Она посмотрела на Ричарда как на полного идиота – недоумённо и с жалостью, потом зажала себе рот ладонью, а другой обхватила себя за талию, чтобы не лопнуть со смеху.
– Ричард, как Вы могли обо мне такое подумать!
Да, с япошкой он явно попал впросак. «Действительно, как?». Корреспондент смущался и одновременно злился на себя.
– Ну, не сердитесь. Я никак не ожидала, что Вам вдруг придёт в голову такая неожиданная глупость.
Открыв дверь, она ещё раз обернулась: «Если хочешь, называй меня Клеопатрой, или просто Клео»…
Назад: 3
Дальше: Глава шестая. Мускусный коммивояжер