Голос Всеволода сорвался на рык. Индейцы карихона вздрогнули и недоуменно переглянулись. Косматый великан в два шага оказался на краю колодца, так, что мыски стоптанных сапог повисли над чернильной бездной. Несколько камешков соскользнули вниз и бесшумно растворились во тьме. Всеволод сунул руку в карман и вытащил массивный револьвер фирмы Кольт. Ирина в люльке за его спиной беспомощно смотрела по сторонам.

– Я знаю правду старик, – взревел Всеволод, взводя курок, – знаю, что вы воскрешать умеете. Мертвых возвращать. – Голос его менялся от угрозы до мольбы – Вы силой любви черные дела делать умеете. Так сделайте же это ради меня. Если не хотите, чтобы я уничтожил вас всех! – Револьвер описал дугу и остановился на горестно глядящем старом вожде.

От неожиданной роковой перемены, произошедшей в последние минуты, все застыли в безмолвном ужасе. Лишь Георгий, не в силах осознать такого предательства брата, крикнул:

– Сева, что ты делаешь?!

Всеволод резко развернулся и наставил оружие на младшего брата. Теперь над пропастью висела Ирина, раскачиваясь в веревочной люльке.

– Молчи, сопляк! Как же ты мне надоел! Это ты виноват во всем!

Георгий попятился с немой мукой на лице. Происходящее не укладывалось в его сознании. Вождь карихона устало спросил:

– Так чего же ты хочешь, безумец?

Родин-старший ответил не оборачиваясь, наклонив голову так, что немытые патлы совершенно скрыли его лицо:

– Верните мне мою маму! Я хочу сказать ей те самые слова, которые не успел сказать тогда. Хоть на минуту верните! Вы же можете это, черти косоглазые. Я знаю, что можете. Ради этого я шел сюда тысячи верст, ради этого с каторги бежал, жрал мясо своего подельника, с которым сбежал, среди тундры заледенелой жрал и выл, как волк. От этого я растерял свою жизнь, от этого был несчастен!

Сдавленные рыдания потрясли могучие плечи Всеволода, револьвер, наведенный на Родина, задрожал.

– Мама ушла, обидевшись на меня, потому что я разбил эту чертову вазу, и когда мама хлестнула меня полотенцем, я крикнул, что ненавижу ее. Я убежал в поле и прятался там, давя злобу, а когда вернулся, она была уже мертва. Я знаю, что вы сможете это сделать. Это не смогли питерские спиритисты, азиатские гашишисты, не смогла водка, женщины не помогли, не помогли убийства. – Великан покачал головой. – Потом, когда я был в Каракасе, узнал про ваше племя. Вы вернете ее, и я смогу вымолить прощение. Мне хватит минуты. – Всеволод замолчал на секунду и, вдруг опомнившись, снова закричал: – Делай это, старик, иначе я все здесь залью кровью. Не дергайся, Еня!

Георгий, попытавшийся было подкрасться чуть ближе, застыл на месте.

– У меня за пазухой, – Всеволод похлопал свободной рукой по груди, – кулек из промасленной бумаги, а в нем патронов еще штук пятьдесят. На всех хватит. А стреляю я ой как хорошо. Так что давай, старик, делай свое дело!

– Задаром ничего не бывает, волосатый демон, даже с помощью чуда. Если хочешь взять что-то из темного колодца, значит, колодцу надо что-то отдать. Нужно чем-то закрыть рану, успокоить боль, – спокойно и назидательно отвечал вождь.

Всеволод усмехнулся.

– Я знаю, что да как, старик. Не переживай. Одно движение пальцев, и та, которая собрала всю любовь этого мира, полетит вниз. А моя мама взмоет вверх.

Родин-старший решительно взялся за шнурок, сцеплявший лямки. Потяни он за шнурок – и Ирина в своей люльке ухнет в бездонный колодец.

Время для Георгия замедлилось. Правой рукой он прижимал к бедру тонкий стилет, незаметно извлеченный из потайных ножен на запястье. Взгляд его метался то на вождя, молитвенно поднявшего руки, то на Всеволода, пожираемого безумием, то на безжизненно висящую руку Ирины.

Мысли бенгальскими искрами вспыхивали в голове. Бросить стилет в брата. Тот рухнет в колодец. Но тогда погибнет и Ирина. Что остается? Броситься вперед, ухватить братца за косматую бороду и ударить кинжалом в грудь. Потом пытаться вытащить Ирину. Попытка безумная, но похоже, что это единственный шанс. Среди этих мыслей настырно пробивалась еще одна, дикая, но такая заманчивая. А что, если позволить ему сбросить Ирину? Георгий тогда сможет впервые увидеть свою маму и тоже попросит у нее прощения за то, что она умерла, рожая его. И может быть, когда мама простит его, вся жизнь изменится. Всеволод его полюбит, и Боря тоже. Все полюбят его, и он больше не будет таким одиноким. Эти мысли приятно баюкали Георгия, они шептали: «Разве стоит всего этого жизнь девушки? Девушки с огненными волосами? Девушки с раскосыми, как у рыси, глазами? Девушки, которая и так уже давно умерла? Ты знаешь ответ, Георгий, конечно, ты знаешь ответ…»