Как ни старались путешественники взять как можно меньше вещей, все же на каждого приходилось около сорока фунтов. Вот что они взяли, туго набив заплечные мешки из дубленой кожи: четыре винтовки системы «экспресс» и к ним двести патронов; три магазинные винтовки «винчестер» и к ним тоже двести патронов; три револьвера «кольт» и шестьдесят патронов; семь походных фляг с чистой водой; семь одеял; двадцать пять фунтов вяленого мяса и сорок маисовых лепешек; десять фунтов самых лучших бус для подарков; небольшую аптечку с самыми необходимыми лекарствами, в которую не забыли положить унцию хинина и пару маленьких хирургических инструментов.

Кроме этой поклажи, была кое-какая мелочь: компас, спички, карманный фильтр, табак, небольшая лопата, пара бутылок текилы. Для такого опасного и рискованного путешествия это было немного, но путешественники не решились взять больше, так как ноша и без того более чем достаточная даже для большой пироги.

Утром в день старта экспедиции отец Лоренцо явился в сопровождении высокого мрачного индейца.

– Это Пачакутек, мой воспитанник и наш проводник, в здешних джунглях он как кайман в родном болоте, – гордо представил его священник.

Большакова с интересом рассматривала незнакомца:

– Святой отец, ваш друг не похож на индейцев местных племен, откуда он родом?

– Он из крохотного племени, затерянного среди болот, но имя говорит о благородном происхождении. Как вам известно, Пачакутек Юпанки был девятым правителем инков, а индейцы просто так имен не дают. Но уже много лет, как Пачакутек обращен в Христову веру и носит имя Пабло. Ибо как библейский Савл оставил языческую жизнь и стал апостолом Павлом, так и Пачакутек, оставив веру предков и став добрым католиком, переменил свое имя во Христе.

– Но почему он все время молчит? Он же говорит по-испански? – прошептала Большакова священнику, прикрывая рот ладонью.

На самом деле, таинственный потомок инков не проронил ни слова. Он стоял неподвижно, с гордым и даже, казалось, слегка надменным видом оглядывая будущих спутников, и лишь беспрестанно теребил огромный хрустальный амулет на своей широкой груди.

Отец Лоренцо помрачнел от этого вопроса и посмотрел на своего подопечного слегка виновато.

– Он не говорит на испанском, равно как и на любом другом языке. Много лет назад он пострадал от злых людей. От злых белых людей. Испанские охотники за золотом пытали его и отрезали ему язык. С тех пор он мой воспитанник и друг, католическая церковь показала несчастному, что не все белые люди плохи. Мы дали ему свет, дали любовь, дали веру в бессмертие.

Все посмотрели на индейца с сочувствием. Пачакутек-Пабло при этом сохранял олимпийское спокойствие. Вообще, для индейца черты его лица были достаточно тонкими и даже благородными, а волосы цвета воронова крыла были аккуратно собраны в пучок. Раскосые глаза смотрели невозмутимо и серьезно.

– Однако лодка наверняка уже готова, – прервал неловкое молчание Лоренцо, – нужно загружать поклажу, нельзя терять ни минуты.

Длинная пирога, которая должна была провезти пеструю экспедицию по всем притокам величественной Амазонки, выглядела добротной посудиной, выдолбленной из целого ствола исполинского дерева, а изнутри для надежности и удобства обшита шкурами. Ирину разместили на носу, накрыв одеялом и сеткой от вездесущих москитов, там же разместился нехитрый скарб путешественников.

Братья Родины, сидя на корме, легко толкали пирогу по неподвижной воде, мутной, как молоко или мужицкая брага. Причем Всеволод орудовал коротким плоским веслом с такой силой и сноровкой, что Георгию иногда приходилось крепко подналечь, сдерживая кряхтение и стараясь дышать ровно. Не хотелось бы поймать на себе насмешливый взгляд старшего брата, а не то еще и услышать колкий комментарий, от которого уши загорятся, как огни на рождественской елке. Но и отставать от брата гордость не позволяла. Пачакутек разместился на корме, восседая неподвижно, как истукан, и управляя рулевым веслом.

Огромная река, от которой отделялись тысячи проток, речушек и ручейков, вела мимо берегов, поросших каучуковыми деревьями. Мохнатые стволы содержали драгоценное вещество, которое манило белого человека в эти непролазные джунгли почище любого золота. Индейцы также уважали это дерево и использовали густое белое каучуковое молочко для пропитки ткани и шкур, делая их таким образом водонепроницаемыми. Иногда попадались группы деревьев Инга, пестреющие разноцветной корой. Они напоминали исполинские мимозы высотой с колокольню старокузнецкого собора. Встречались и целые рощи стройных зонтиков бразильского ореха, усыпанные плодами.

Только вот приставать к берегу, а тем более вылезать из лодки ни у кого из путешественников желания не было. Мир вокруг кишел жизнью, как городской рынок на Масленицу. В прибрежных камышах таились местные родичи крокодилов – кайманы, с виду неотличимые от плавающих веток и коряг. Только редко мигающие, золотистые глаза выдавали их. Время от времени Всеволод прекращал грести и лопастью весла указывал на ничем не примечательный древесный ствол, а через некоторое время, ко всеобщему удивлению, позеленевшая деревяшка открывала зубастую пасть или внезапно погружалась в воду.

Окрестные джунгли оглашали непрерывные крики разноцветных птиц, ищущих пропитание вблизи реки; обезьяньи визги и уханье, внезапно раздаваясь из зарослей, заставляли вздрагивать от неожиданности. Несколько раз джунгли где-то вдали оглашал рык, подобный приглушенному грому. Это ягуар, хозяин этих мест, давал знать о себе. Никому не хотелось повстречаться с тем, кто издавал такой могучий рев, особенно ночью.

Под мутной поверхностью реки также бурлила жизнь: то и дело мелькала над водой черная мордочка нутрии или рыба-брызгун снайперски пущенной струйкой сбивала в воду незадачливого жука. У берегов раздавались частые всплески рыбы, выпрыгивающей из реки в погоне за кишащими там насекомыми. Все вокруг двигалось, пожирало друг друга и плодилось.

Что же касается цели экспедиции – поиска загадочного племени карихона, – тут удача отвернулась от путешественников. Редкие встречные индейцы, по одному, реже парами проплывавшие мимо на пирогах, как правило, небольших и просто сработанных, в ответ на расспросы отца Лоренцо лишь качали головами. О племени карихона они никогда не слышали, нет-нет. И поскорее отплывали подальше, украдкой делая пальцами жесты, отгоняющие демонов. Компания в большой лодке явно пугала индейцев. Особенно косились они на бородатого великана Всеволода и Большакову, которая взирала на них с таким выражением лица, что была неотличима от местных деревянных идолов.

Не помогли и заранее заготовленные подарки – безделушки, ножи, лекарства. В паре деревенек, попавшихся на пути, от них решительно отказались. Видимо, боялись навлечь на себя проклятье, которое непременно, по их мнению, должно было сопровождать столь странную компанию белых людей.

Все это не прибавляло бодрости духа, и надежда медленно таяла в знойном, гудящем насекомыми воздухе. Отец Лоренцо подбадривал команду как мог, но и он вынужден был признать, что шанс отыскать разгадку остался только один. Ниже по течению, в нескольких днях пути, находилось поселение большого племени Ягуара. Их жрец многое знал про древние времена и, по слухам, владел языком карихона. Возможно, он смог бы прочитать, что написано внутри золотого амулета.

Ближе к концу дня река стала куда как уже, кусты нависали над водой, а русло заполонили противные водоросли. Грести стало значительно сложнее.

Но отец Лоренцо и Большакова не замечали никаких трудностей. С самого утра они были поглощены научным спором, который то затихал, то разгорался вновь, меняя форму и предмет обсуждения. Последним камнем преткновения стали необъяснимые археологические находки, авторство которых приписывалось инкам или иным, доселе неизвестным индейским племенам.

– Вот взять хотя бы эти недавние находки – кулончики, крохотные золотые аэропланчики, над которыми все европейское научное сообщество дрожит, как курица над яйцом… – Вице-председатель географического общества говорила явно громче, чем следовало, но спор шел давно и накал эмоций был уже не шуточный.

– Да, да. Прекрасный пример того, как мало мы знаем об этом удивительном народе. Возможно, инки не только мечтали о полете, но и строили подобия летательных аппаратов! – Святой отец раскраснелся и беспокойно ерзал на тюке с поклажей.

– Ха-ха, – Большакова откинула голову в театральном смехе. – Прекрасный пример глупости и фантазерства. Где эти ваши летательные аппараты? Улетели, не оставив ни малейшего следа? Любому компетентному ученому понятно, что эти фигурки – всего лишь изображение жреца в ритуальном облачении, изображающем птицу. И никаких загадок!

Отцу Лоренцо стало явно обидно за инков, которых только что лишили крыльев, и за завуалированный намек на его некомпетентность, но он бросил взгляд на неподвижного и бесстрастного Пачакутека и, сдерживая гнев, продолжил самым спокойным голосом, на который был способен:

– Но ведь кулоны в виде аэропланов – это не единичный случай, я лично видел в сокровищнице музея в Каракасе каменный диск, на котором досконально изображен процесс формирования человеческого эмбриона, причем некоторые стадии не могли быть видны без микроскопа! Значит, у инков была какая-то техника, о которой мы ничего не знаем! Видите, сколько удивительных тайн хранит в себе эта цивилизация!

– Как бы не так. Вы, святой отец, видимо, в археологии понимаете не больше, чем ваши индейцы, раз поверили в такую грубую и очевидную подделку. Да-да, – ответила мадам Большакова на возмущенный взгляд священника, – подделку. Ведь прекрасно известно, что инки не умели обрабатывать такие сложные породы камня, у них и технологии-то такой не было. А вас надули, как дурачка на ярмарке!

Этого отец Лоренцо стерпеть уже не мог, он резко встал в лодке и, рискуя выпасть за борт, повернулся за поддержкой к Георгию:

– Господин Родин, вы ведь врач, объясните сеньоре, что я имею в виду! Она, видимо, неправильно понимает слово «эмбрион»!

– Вы сейчас, подобно Колумбу, верите рассказам индейцев о племени людей-собак!

– Не надо передергивать! – взъярился отец Лоренцо. – Это не только рассказы! Многие чудеса этой удивительной земли конкистадоры видели своими глазами! – Священник начал загибать пальцы. – Первый историк Нового Света Пьетро Мартире Д’Ангьера говорил о тритонах и даже «листригонах и полифемах»; Веспуччи обнаружил острова, заселенные гигантами; Николаус Федерман наблюдал многоголовое чудище, пожирающее людей целыми деревнями; конкистадор и поэт Хуан де Кастельянос поминает в своих знаменитых «Элегиях» людей с двумя лицами, пигмеев размером с локоть и гиганта-гермафродита, а Франсиско Орельяна, столкнувшись с женщинами, которые сражались наравне с мужчинами, счел, что он достиг царства амазонок, и величайшая в мире река, которую он мечтал назвать своим именем, была названа рекой Амазонок!

– Амазонки? Ха-ха-ха! – расхохоталась Большакова.

Родину вовсе не хотелось лезть между молотом и наковальней, и он попытался немного снизить градус дискуссии:

– Друзья, давайте закончим этот спор на берегу, где вы не будете подвергаться опасности оказаться в воде или, хуже того, в пасти у крокодила!

Не закончив фразу, Георгий замер и прислушался. В привычном гомоне джунглей вдруг раздался непривычный пронзительный звук – то ли крик терзаемого животного, то ли… детский плач. Родин поднял руку, и все мгновенно замолкли. Пачакутек, возможно первый раз за все путешествие, проявил беспокойство и тревожно вглядывался в джунгли.

– Слышите? Всеволод, стой. Нужно к берегу пристать.

Великан раздраженно посмотрел на брата. Времени до заката оставалось немного, и всякая задержка уменьшала шансы найти подходящую стоянку до наступления темноты.

– Енюша, брось, не до глупостей теперь. – Бородатый великан нахмурился, в его голосе закипало раздражение, грозя перерасти в настоящую бурю. – Ежели мы на каждый обезьяний писк будем в джунгли кидаться, эдак мы останемся в лодке ночевать. Берись за весло.

– Георгий Иванович, послушайте брата, вы со своими благородными порывами сейчас задерживаете нас, ради спасения несчастного павиана. – Большакова обернулась и нетерпеливо сверлила Георгия взглядом.

Родин обвел всех взглядом: Всеволод, насупившись, отвернулся и стал прилаживать поудобнее тюк с поклажей, Большакова нетерпеливо сложила руки на груди, отец Лоренцо с кислой физиономией опустил глаза, Ирина через свою москитную сетку безучастно взирала на подернутое желтоватой дымкой амазонское небо. Только один человек на борту смотрел на Георгия с восхищением. Анюта не сводила восторженных глаз со своего кумира и готова была согласиться на все, что бы он ни предложил, хоть к кайманам в пасть! То ли из-за того, что Георгий не мог бросить в беде человека, то ли чтобы упрямо пойти наперекор брату, а может, просто из природного авантюризма, но Родин решил настоять на своем.

– Друзья, я уверен, что слышу человеческий голос, возможно, там кто-то ранен. Клятва Гиппократа не позволяет мне пройти мимо, и если вы отказываетесь причаливать к берегу, я буду вынужден добираться туда вплавь.

В этот момент пирогу поднесло к источнику звука достаточно близко, чтобы, будто в подтверждение слов Георгия, стало слышно, что плач прерывается причитаниями на каком-то индейском наречии. Да уж, кричал явно не павиан.

Всеволод шумно вздохнул и снова взялся за весло:

– Ладно, братец, уговорил, сплаваем, посмотрим, кто это там голосит, как кошка ошпаренная. Только в воду, будь любезен, не прыгай. Пираньи тебя в один момент обглодают, – пробурчал косматый путешественник.