Глава 32

Бухлер осторожно приложил головку флейты к губам. Положил пальцы на клапаны. Сначала он взял на пробу несколько отдельных нот. А затем выдул резкую отрывистую трель, взлетевшую высоко вверх и внезапно оборвавшуюся, будто незаконченная фраза.

– Хороший инструмент, – сказал Бухлер.

Квад ехал по дороге, тянущейся через лес. Ветви высоких деревьев смыкались над головой, образуя подобие длинного арочного прохода, под сводами которого царил зеленоватый сумрак.

До Логова Лукориных было около пяти часов пути. И поскольку Грир согласился снова сесть за руль, Валтор решил посвятить это время тому, чтобы разобраться с флейтой. Нет, он не рассчитывал, что Бухлер за несколько часов научит его играть на этом музыкальном инструменте. Однако Мастер Игры Кнехт сказал, что флейта таит в себе какие-то секреты, не связанные с ее прямым предназначением как музыкального инструмента. Слова эти раззадорили любопытство Валтора, и он решил непременно разобраться, что же представляет собой эта флейта. Вот ведь Иона догадался, что диск, подаренный Мастером Кнехтом, можно использовать для нейтрализации гравитационных мин. А он чем хуже? Но для того, чтобы понять, с чего начать поиск скрытых возможностей флейты, нужно было сначала разобраться с тем, как она вообще устроена, за какой конец ее берут и как в руках держат.

Моисей сыграл несколько коротких простеньких мелодий и, судя по улыбке, остался весьма собой доволен.

Но как только он приступил к обучению Валтора, все сразу пошло не так. Не совсем наперекосяк, но как-то криво.

Начать хотя бы с того, что с флейтой в руках Валтор чувствовал себя крайне неловко. Ему казалось, что невозможно придумать ничего более нелепого, чем рамон с флейтой. С губной гармошкой – еще куда ни шло. Но с флейтой – это уже абсурд. И даже при том, что никто его не видел, Валтору казалось, что, берясь за флейту, он выставляет себя на посмешище.

Бухлеру пришлось потратить немало времени и сил для того, чтобы убедить Валтора в обратном. И все равно ничего бы у него не получилось, если бы на помощь не пришел Грир. Старый рамон весьма авторитетно заявил, что ежели человек считает, что музыку создают и играют те, кто ничего иного делать не умеет, то он сам полный остолоп и пентюх.

С Гриром вообще трудно было спорить. А после того как Мастер Кнехт вручил ему пирамиду, созданную молодым еще Моисеем Бухлером, Александр Васильевич вдруг проникся таким чувством собственного достоинства, что любые слова он теперь не говорил, а изрекал. Глаза его не смотрели, а взирали. Нос не нюхал, а обонял. Уши не слушали, а улавливали. При чем тут была пирамида, сказать трудно. Но изменения были настолько разительными, что их заметили как Валтор, так и Бухлер. Хотя Моисей полагал, что дело тут вовсе не в пирамиде, а в самом Иозефе Кнехте, общение с которым на всех производило чудодейственное впечатление. Наблюдательные люди отмечали, что даже после очень короткой встречи с Мастером Игры все, абсолютно все становились лучше, честнее и добрее. А они сегодня провели с Мастером Кнехтом полдня, разговаривая обо всем на свете.

Подарок же Мастера Игры представлял собой невысокую трехгранную пирамиду, выточенную из металла. Дна у пирамиды не было, внутри она была полой. Внешние стенки покрывал вытравленный кислотой сотовый узор. Самый большой компонент узора располагался в середине каждой грани. Размером он был со зрелую сливу. По мере смещения к краям размеры элементов узора становились все меньше. Соты, тянущиеся вдоль острых граней, были размером с крошечных фруктовых мушек.

Бухлер опасался, что Грир станет донимать его вопросами про пирамиду и ее предназначение, которое до сих пор никому не удалось раскрыть, полагая, что создатель-то непременно должен знать все о своем детище. Но, к вящему его удивлению, рамон не сказал на эту тему ни слова. Однако пирамиду Грир все-таки поставил перед собой на приборную панель. И время от времени бросал на нее задумчивые взгляды.

Разумеется, Бухлер не надеялся сделать из Валтора музыканта за пару уроков. Однако преподать основы техники игры на флейте за время поездки было вполне возможно. Сам Моисей в свое время научился правильно держать флейту и извлекать из нее относительно чистые звуки за пару часов занятий с таким же, как он, учеником, занимавшимся флейтой чуть больше года. Так была построена вся система образования гуманитариев – старшие учили младших. А опытные педагоги лишь контролировали процесс и вмешивались в него только в силу необходимости.

Перво-наперво Бухлер должен был научить Валтора правильно держать флейту в руках. Но руки Валтора, когда он брал флейту, становились похожими на рычаги и напрочь отказывались гнуться в суставах. Для того чтобы хотя бы немного изменить их положение, приходилось прилагать колоссальное усилие. Если же Моисей просил Валтора расслабить руки, они повисали, как плети, так что зафиксировать их в каком-то определенном положении становилось абсолютно невозможным. Промучившись какое-то время, Моисей решил, ладно, пускай держит инструмент как хочет. В конце концов, многие музыканты вырабатывали свой собственный стиль, и звучание их инструментов становилось знаменитым только потому, что они делали что-то неправильно. Главное – развернуть плечи и набрать полную грудь воздуха – у Валтора получалось замечательно. Значит, можно было работать дальше.

– Ты сам-то когда последний раз флейту в руки брал? – покосившись на учителя с учеником, поинтересовался Грир.

– Вчера, – ответил Моисей.

– Да брось ты, – недоверчиво прищурился Грир. – Хочешь сказать, у тебя дома есть флейта?

– Есть. – Бухлер снизу тихонько стукнул ладонью по локтю Валтора. – Не надо так напрягать руку. Рука должна быть сильной, но гибкой, как ветка на ветру.

– Хочешь сказать, ты каждый день музицируешь? – никак не мог успокоиться Грир.

– Стараюсь.

Грир усмехнулся и покачал головой.

– Зомбакам, наверное, твоя музыка нравится.

– Напрасно смеешься. Зомби очень восприимчивы к музыке. Сам я для них не играю. Потому что невозможно всецело сосредоточиться на исполнении, когда вокруг тебя живые мертвецы. Но каждый вечер я включаю им музыку.

– И какую же музыку предпочитают зомби?

– Да, в общем, разную. Как и все люди. Моцарт, Шопен, Чайковский, Барток, Гершвин действуют на них успокаивающе. Слушая Вагнера, они звереют.

– Куда уж больше, – вставил Грир.

– От Бетховена они вообще идут вразнос.

– В каком смысле?

– Сами себе отрывают конечности.

– Почему?

– Ты у меня спрашиваешь?

– А у кого же еще? Ты ведь у нас главный спец по живым мертвецам.

– Я не могу ответить на этот вопрос.

– Почему?

– Я не занимался им серьезно.

– Фигово.

– Займись сам, если тебе это интересно.

– У меня нет своего кладбища живых мертвецов.

– Можешь воспользоваться моим.

– Ты это серьезно?

– А почему нет? Места у меня достаточно. Нужно только немного порядок навести.

Грир хмыкнул весьма неопределенно.

– И это все? – спросил Бухлер.

– Я подумаю.

Моисей вновь обратил все свое внимание на Валтора, так и сидевшего все это время с флейтой в руках и локтями, расставленными в разные стороны. Как крылья у куриной тушки, подумал, посмотрев на это, Бухлер.

– Переходим к звукоизвлечению.

Со звукоизвлечением дело пошло совсем плохо. Не то чтобы Валтор не мог извлечь из флейты вообще никаких звуков. Но те, что он извлекал, были абсолютно не те. Даже Грир, сидевший за рулем, а потому не вмешивавшийся в образовательный процесс, и тот болезненно морщился всякий раз, как Валтор подносил головку флейты к губам и принимался дуть в нее.

Дул он старательно. Изо всех сил. А если уж называть вещи своими именами, то со всей дури.

Бухлер тщетно пытался втолковать ему, что работать должны не щеки, а губы. Валтор раздувал щеки так, что становился похож на хомяка. И вместо требуемых нот у него неизменно получался только пронзительный свист. Причем все время один и тот же, независимо от того, какие клапаны он прижимал.

В поселке гуманитариев говорили, что любого человека можно научить чему угодно. Врожденный талант и способности определяют лишь то, сколько времени придется на это потратить. Пытаясь научить Валтора играть на флейте, Моисей Бухлер начал склоняться к мнению, что далеко не всякое умение стоит потраченных на него времени и сил.

Валтор же, наоборот, все больше входил во вкус. Взявшись за флейту только в силу необходимости, считая своим долгом разобраться наконец с подарком Мастера Игры, он и сам не заметил, как постепенно занятия начали доставлять ему странное, ни с чем не сравнимое удовольствие. Когда Валтор начинал дуть в отверстие на головке флейты, он чувствовал необычное волнение. Сердце как будто замирало, а в животе образовывался вакуумный пузырь, готовый вот-вот лопнуть. Чтобы справиться с этой напастью, Валтор набирал полные легкие воздуха, раздувал щеки и дул. Дул что было сил. Он прекрасно понимал, что красота извлекаемых из музыкального инструмента звуков определяется вовсе не силой, с какой в него дули, но ничего не мог с собой поделать. При первых же звуках флейты необъяснимый восторг переполнял Валтора, и он дул. Дул, как может дуть только рамон – с полной отдачей и самозабвенно. Дул так, будто от этого зависела его жизнь.

В какой-то момент Бухлер подумал, что, наверное, стоит оставить все так, как оно есть. Валтор не собирался становиться профессиональным флейтистом. Знание флейты требовалось ему в самом общем виде, только чтобы понять, что и как с ней вообще можно делать. В конце концов, Моисей ведь и сам не большой мастер игры на флейте. То, что Бухлер мог дать Валтору, он ему уже дал. Остальное же было не в его власти.

Придя к такому выводу, Моисей успокоился и, поудобнее устроившись на сиденье, принялся листать свою собственную книгу об игре в кости. Бухлер любил музыку, но теория Игры представлялась ему куда более увлекательным занятием, о котором он с удовольствием поговорил бы с тем же Валтором, если бы тот не был столь восторженно и безнадежно увлечен флейтой.

Бухлер листал книгу, которую знал наизусть. Валтор мучил флейту, пытаясь заставить ее издавать звуки, хотя бы отдаленно напоминающие музыку. Грир вел машину и взглядом изучал стоявшую перед ним таинственную пирамиду, сделанную юным Моисеем Бухлером непонятно с какой целью, хотя, как утверждают знатоки, цель какая-то непременно должна быть.

Каждый был занят делом.

Поэтому, когда слева от дороги послышался треск ломающихся веток, никто не обратил на это внимания. Какой-то зверь мог продираться через заросли кустарника, преследуя добычу. Или же, наоборот, спасаясь от преследования. В лесу жизнь шла своим чередом.

Звуки приближались, становились все громче. Вскоре на них уже нельзя было не обращать внимания. Ясно было, что сквозь чащу ломится какой-то очень большой зверь.

Но даже тогда люди не обратили на это особого внимания. Они ехали в машине по проложенной через лес дороге. И считали, что находятся в полной безопасности.

Иллюзия рассеялась, когда прямо перед ними на дорогу рухнули два небольших деревца.

Сами по себе упавшие деревья не только не представляли собой никакой опасности, но даже не могли задержать квад, который с легкостью перевалил бы через них. Но следом за деревьями на дорогу из леса вывалилась огромная косматая туша айвура.

Вот это уже был шок.

Такого просто никто не ожидал.

Они разговаривали об айвурах с Мастером Игры. Кнехт сказал, что слепые звери не тревожат обитателей Борея-3, расположенного в самом центре Усопших Земель, поскольку их еще на дальних подступах перехватывали отчаянные шинандзаки, для которых охота на айвуров стала едва ли не любимым развлечением.

В отличие от людей айвур точно знал, куда направляется и с какой целью. Легко, одним движением развернувшись безглазой мордой навстречу движущейся на него машине, айвур разинул пасть, вскинул передние лапы вверх и изготовился к прыжку.

Все происходило как в замедленном кино.

Люди, будто завороженные, ждали, что произойдет. Бухлер держал в руках раскрытую книгу. Грир отчаянно цеплялся за руль. Валтор одеревеневшими руками держал возле губ флейту.

Машина продолжала двигаться вперед.

Что-то должно было случиться.

Согнутые в коленях задние конечности айвура начали распрямляться, как могучие рычаги, выталкивая огромное тело вверх. Никаких сомнений не было в том, что зверь намеревается раздавить машину и находящихся в ней людей, обрушившись на них всей своей массой.

Стопы айвура оторвались от земли.

Даже если бы кто-то невероятно быстрый и ловкий успел сдернуть с пулемета чехол, взвести затвор, прицелиться и нажать на спусковой крючок – смысла в этом все равно не было. Даже если бы очередь из пулемета выбила дух из айвура, безжизненное тело чудовища все равно раздавило бы машину и людей.

Понимая, что изменить уже ничего невозможно, Валтор резко выдохнул.

Высокий, резкий, чистый звук, которого ему никогда прежде не удавалось добиться, вылетел из флейты подобно молнии, разрывающей ткань ночного неба.

Моисей Бухлер, если бы у него на то было время, мог бы засвидетельствовать, что флейта не способна издавать подобные звуки.

В ту же секунду айвур, зависший над машиной с раскинутыми в стороны лапами, исчез.

Грир резко надавил на тормоз.

Машина встала будто вкопанная.

Тишина окутала людей подобно туману, сквозь который можно было видеть только смутные, расплывающиеся, теряющие очертания фигуры.

Совершив усилие, Грир выпрямил сведенные напряжением пальцы, мертвой хваткой вцепившиеся в руль.

– Что это было? – тихо спросил он.

– Айвур, – так же тихо ответил Валтор.

– Я понимаю, что айвур, – коротко кивнул Грир. – Я все же не дурак. Что стало с этим, стать его, айвуром? Куда он, сука, делся?

Грир использовал древнее, очень неприличное ругательство. Но никто не обратил на это внимания.

– Что стало с айвуром? – с упертой настойчивостью повторил свой вопрос Грир.

– Он исчез, – сказал Бухлер. – Это же очевидно.

– Спасибо тебе, Жак, – криво усмехнулся Грир. – А я-то думал!..

Взявшись за край лобового стекла, Александр Васильевич поднялся на ноги и посмотрел по сторонам.

Айвура нигде не было видно. Что вынудило его снова выругаться. Он, разумеется, как и все, был рад тому, что айвур чудесным образом испарился. Но необъяснимость этого явления внушала вполне обоснованное беспокойство и тревогу. Казалось, хитрый зверь где-то затаился. И в самый неподходящий момент снова попытается нанести удар.

– Александр Васильевич, хочешь, я поведу машинку? – предложил Валтор.

– Все нормально. – Грир снова сел на водительское место. – Айвуров я, что ли, не видел?

– Да какое уж там нормально, – тихо, севшим голосом произнес Бухлер. – У меня до сих пор поджилки трясутся. Мне казалось, я уже чувствую, как эта туша придавливает меня.

– Все нормально, – повторил Грир и надавил на педаль газа. – Это была иллюзия.

Машина плавно перевалила через поваленное дерево и выехала на ровный участок дороги. Грир прибавил скорость.

– Иллюзия? – непонимающе повторил Валтор.

– Обман зрения, – уточнил Грир. – Или фата-моргана.

– Объясни, – потребовал Бухлер.

– Как я уже сказал, возможны два варианта. Первый – никакого айвура на самом деле не было. Нам всем это почудилось.

– Всем троим одно и то же? – Валтор с сомнением покачал головой.

– А что ты видел?

– Айвура, прыгнувшего на машину.

– Не было никакого айвура.

– Что же тогда это было?

– Я тоже видел прыгнувшего айвура, – сказал Бухлер.

– Это мог быть внезапно появившийся туман. Или ветер сорвал с деревьев охапку листьев.

– Не было ветра, – сказал Бухлер.

– И тумана тоже никакого не было, – поддержал его Валтор. – Я точно видел айвура, а не какие-то там листья.

– Который чудесным образом растворился в воздухе, – саркастически усмехнулся Грир.

– Именно так, – подтвердил Валтор. – И я это видел.

– Ладно, я тоже это видел, – признался Грир. – Но то, что мы все это видели, вовсе не означает, что это было на самом деле. Вернее, это происходило на самом деле, но не здесь.

– Где же тогда?

– Не знаю. Где-то очень далеко. Мы видели только отражение этого события. Мираж. Фата-моргану.

– Миражи бывают в пустыне, – заметил Валтор.

– Или на море, – добавил Бухлер.

– Крестовский! Мы вместе с тобой видели мираж в пампе!

– Но тогда мы три дня тащились по сорокаградусной жаре с фляжкой воды на двоих. Вот нам и померещился розовый слон.

– Вы видели розового слона в пампе? – удивился Валтор.

– Ага, – кивнул Бухлер. – Представь себе, мы от жажды умираем, а он стоит и поливает себя водой из хобота.

– Ты первый тогда сказал: «Смотри, розовый слон», – напомнил Грир.

– Верно. Но сейчас никто не говорил: «Глядите, айвур».

– И если айвура не было, кто тогда повалил деревья? – добавил Валтор.

– Кабан, – не задумываясь, ответил Грир. – Ты сам говорил, что в здешних лесах обитают гигантские кабаны.

– Почему ты не хочешь поверить в то, что все мы видели? – спросил Бухлер.

– Да потому что это похоже на бред, – ответил Грир. – Айвуры не растворяются в воздухе.

– Мы не знаем, на что способны айвуры, – возразил Валтор. – Это не просто животные, а искусственно созданные боевые машины.

– Даже боевые машины не исчезают на глазах у всех, – упрямо стоял на своем Грир.

– Ну, конечно, куда логичнее предположить, что у нас, у всех троих, одновременно случилось краткосрочное умопомрачение.

– А что, если во всем виновата пирамида? – предположил негромко Бухлер.

– Какая еще пирамида?

Моисей пальцем указал на подарок Мастера Игры, как и прежде, стоявший на приборной панели.

– Айвур прыгнул и исчез, когда оказался в зоне действия пирамиды.

Пятнадцать-двадцать секунд все молчали.

– Почему мы не исчезаем? – спросил Валтор.

– Не знаю, – пожал плечами Бухлер.

– Так, рассказывай, что там за дела с твоей пирамидой? – решительно потребовал Грир.

– Понятия не имею, – ответил Моисей. – Я только высказал предположение. Пирамида – единственный предмет непонятного назначения у нас в машине.

– То есть ты сам не знаешь, на что она способна?

– Ты вообще-то слушал, что говорил Мастер Кнехт?

– Но если она убила айвура, значит, может и всех нас убить?

– Все! – Моисей вскинул руки с растопыренными пальцами. – Выброси ее, если боишься!

– Я всего лишь пытаюсь понять, что произошло, – недовольно буркнул Грир.

– Ты как-то странно это делаешь. То заявляешь, что все это нам привиделось, то обвиняешь в случившемся меня. Самое здравое предположение высказал Валтор.

– Что-то не припомню.

– Он сказал, что айвур – это боевая машина, возможности которой нам до конца неизвестны.

– И как мы в таком случае собираемся с ними бороться?

– Вот именно, – кивнул Бухлер. – Об этом надо думать. А не ловить черных кошек где ни попадя.

– При чем тут кошки? – обиделся Грир.

– Не знаю, – честно признался Бухлер.

Машину подкинуло на ухабе.

Валтор поднес флейту к губам и дунул в нее.

Раздался резкий, пронзительный свист.

– Нет, нет, нет! – возмущенно замахал руками Бухлер. – Сыграй то же самое, что ты играл, когда на нас напал айвур!

– А что я играл? – удивился Валтор.

– У тебя получился отличный звук.

– Серьезно?

– Да.

Валтор озадаченно поджал губы.

– Боюсь, я не сумею это повторить.

– Почему?

– Я не помню, как у меня это получилось. Просто поднес флейту к губам и дунул.

Валтор подул в головку флейты.

– Нет! – снова замахал руками Бухлер. – Не то! Совсем не то!

– Я снова так не смогу, – обескураженно произнес Валтор.

– Что значит «не смогу»? – Бухлер, казалось, был вне себя от возмущения. Хотя на самом деле эмоции его были показными, ориентированными исключительно на Валтора. – Если получилось один раз, значит, получится снова! Вспомни, как ты держал руки, как складывал губы.

– Да как обычно, – пожал плечами Валтор. – Вроде бы… Я по-другому не умею.

– Ладно, – сделал успокаивающий жест рукой Бухлер. – Тогда вспомни свое эмоциональное состояние в тот момент.

– Да какое уж там состояние, – одними губами улыбнулся Валтор. – Я чуть было не обделался, когда понял, что айвур собирается придавить нас своей тушей. Все, подумал, это уж точно конец.

– А зачем играть начал?

– Да не собирался я играть. Просто выдохнул резко. Как перед столкновением. А флейта возле губ находилась… Все само собой вышло.

– Ну, так сделай это еще раз. Представь, что на тебя падает айвур. И выдохни, как в последний раз. Представь, что этот выдох – твой единственный шанс на спасение. Вот если не получится так, как надо, тогда – все, конец.

Валтор поднял руку, чтобы поправить на голове акубру. Указательный палец провалился в пулевое отверстие на тулье шляпы.

– Не много ли дырок для вентиляции? – поинтересовался Бухлер.

– В самый раз, – ответил Валтор.

Он взялся пальцами за поля и дернул шляпу вниз, на глаза.

Затем он поднял флейту, поднес головку к губам и медленно набрал полную грудь воздуха.

Замерев, он вспомнил падающего на них сверху айвура.

Картина и в самом деле была жуткая.

Тварь, казалось, закрыла собой все небо.

На животе у нее была грязная, свалявшаяся шерсть.

В груди будто муравьи забегали.

Валтор прижал три клапана пальцами и выдохнул.

Не резко, но сильно.

Как будто должен был избавиться от чего-то, что мешало ему дышать.

Это было похоже на внезапное пробуждение.

Воздух прошел через тело флейты и превратился в звук, прозрачный, переливающийся радужными цветами, как утренняя роса на кончиках трав.

– Вот оно, – только и сказал Моисей Бухлер.