Около половины десятого утра Мегрэ позвонил по телефону в кабинет следователя и попросил секретаря:

— Узнайте, пожалуйста, у господина Досена, сможет ли он меня принять.

— Господин Досен как раз только что вошел, передаю ему трубку.

— Неужели у вас есть еще какие-то новости, господин Мегрэ, — поинтересовался следователь, — кроме тех, о которых сегодня трубит вся пресса?

В его голосе слышалось волнение. Утренние газеты подробно описывали, как в Лани была обнаружена шоколадного цвета машина, в которой находился труп пожилой женщины.

— Кое-что имеется, господин следователь. Сейчас зайду к вам и все расскажу.

Однако всякий раз, когда Мегрэ собирался выйти из своего кабинета, его что-то задерживало: то телефонный звонок, то появление очередного инспектора с отчетом.

Досен не выдержал и, набрав номер отдела Мегрэ, спросил у старшего инспектора Люка:

— Комиссар все еще у себя?

— Да. Позвать его к телефону?

— Не нужно, он ведь, наверное, занят. Думаю, что он вот-вот поднимется ко мне.

В четверть одиннадцатого Досен все же решился оторвать Мегрэ от дел:

— Извините за беспокойство, господин комиссар, — раздался его голос в телефонной трубке. — Знаю, что вы заняты по горло. Но я вызвал к одиннадцати часам Франса Стевельса, и мне не хотелось бы начинать допрос, не увидевшись предварительно с вами.

— Не станете ли вы возражать, господин следователь, если ваш допрос примет вид очной ставки?

— С кем?

— Возможно, с Фернандой Стевельс. Если позволите, я на всякий случай пошлю за ней инспектора.

— Хотите, чтобы я выписал ей повестку?

— Это не обязательно.

Следователь ждал еще минут десять, пытаясь углубиться в досье. Наконец раздался стук в дверь. Досен едва не бросился навстречу комиссару, когда тот с чемоданом в руке появился в дверях.

— Вы уезжаете?!

Но увидев, что Мегрэ улыбается, он все понял и, не веря своим глазам, пробормотал:

— Тот самый чемодан?

— Чемодан действительно очень тяжелый, уверяю вас, господин Досен.

— Значит, мы были правы, господин Мегрэ?

С плеч следователя свалилась огромная тяжесть. Систематические нападки мэтра Филиппа Лиотара в конце концов поколебали уверенность Досена в своей правоте, а ведь ответственность за то, что Стевельса держат в тюрьме, лежала на нем, следователе.

— Так, выходит, Стевельс виновен?

— Да уж! Несколько лет за решеткой ему провести, несомненно, придется.

С содержимым чемодана Мегрэ ознакомился еще накануне, но теперь с удовольствием перебирал в нем все вещи, радуясь, как ребенок, в очередной раз любующийся своими новогодними подарками.

Коричневый чемодан с обмотанной шпагатом ручкой был очень тяжел, поскольку в нем находились пластины, напоминавшие прессы для переплетения книг, но в действительности это были поддельные металлические печати различных стран, в частности США и всех южноамериканских государств.

Лежали здесь и резиновые штампы, которыми пользуются обычно в мэриях и различных канцеляриях. Они были аккуратно рассортированы и разложены, словно образцы товаров в чемоданчике коммивояжера.

— Все это — работа Стевельса, — объяснял Мёгрэ. — Брат Альфред поставлял ему образцы печатей и незаполненные бланки паспортов. Последние, насколько я могу судить по тем экземплярам, которые мы сейчас держим в руках, не подделаны, а украдены из консульских отделов посольств.

— И давно Стевельс вступил на этот путь?

— Не думаю. Судя по банковским счетам, не больше чем года два назад. Сегодня утром я поручил своим сотрудникам обзвонить как можно большее число отделений парижских банков. Кстати, именно ожидая результатов, я не смог прийти к вам раньше, господин следователь.

— У Стевельса ведь открыт счет в банке «Сосьете Женераль» на улице Сент-Антуан, не так ли?

— А другой — в американском банке на Вандомской площади, третий — в английском банке на Бульварах. К настоящему моменту мы обнаружили пять различных счетов. И все это началось два года назад, когда брат Стевельса вновь обосновался в Париже.

На улице шел дождь. Было пасмурно и тихо. Мегрэ сидел у окна и курил трубку.

— Видите ли, господин следователь, Альфред Мосс не принадлежит к разряду профессиональных преступников. У тех имеются специальности, от которых они обычно не отступают. Я не знаю случая, чтобы карманник превратился во взломщика, а взломщик стал бы подделывать чеки или пустился на кражу, отягощенную мошенничеством. Альфред Мосс — прежде всего акробат-эксцентрик, клоун. Он занялся преступной деятельностью только потому, что с ним произошел несчастный случай на манеже. Если не ошибаюсь, Мосс совершил свой первый «подвиг» случайно, когда, воспользовавшись хорошим знанием иностранных языков, устроился на работу в один из роскошных лондонских отелей. На глаза ему попались драгоценности, и он их украл. Это позволило ему какое-то время жить безбедно. Правда, недолго, поскольку у него есть один порок, о котором я узнал сегодня утром от содержателя отделения городского тотализатора в квартале, где Мосс жил. Он играл на бегах. Будучи преступ-ником-любителем, Мосс не придерживался одного типа краж, а пытался испробовать все, что представлялось возможным. Делал это он ловко и на редкость удачно, так что его ни разу не удалось засадить в тюрьму. Словом, жизнь Мосса состояла из перемежающихся взлетов и падений. Он то занимался кражами, отягощенными мо-щенничеством, то подделывал чеки. Молодость прошла, он «засветился» в ряде европейских столиц и был внесен в черные списки шикарных отелей, где дотоле привык орудовать.

— Значит, тогда-то Мосс и вспомнил о своем брате?

— Вы правы. Два года назад контрабанда золотом, которой Мосс в ту пору занимался, перестала приносить доход. А вот изготовление поддельных паспортов, особенно для Америки, сулило баснословные прибыли. Отчего он и решил, что переплетчик, привыкший к тиснению гербов, справится и с официальными печатями.

— Удивительно, что Стевельс, который зарабатывает переплетными работами вполне прилично, принял это предложение. Разве что он ведет двойную жизнь, о которой мы ничего не знаем.

— Нет, двойной жизни он не ведет. Нищета, подлинная нищета, с которой Стевельс был так хорошо знаком в детстве и юности, обычно формирует два типа людей — расточителей и скупцов. Вторые, однако, встречаются чаще, и они так боятся, что нищета может навалиться вновь, что готовы пойти на все, лишь бы обезопасить себя от нужды. Судя по всему, в лице Стевельса мы столкнулись как раз с человеком такого типа. Об этом говорит список банков, в которые он делал вклады. Я думаю, что он рассредоточивал деньги вовсе не из стремления спрятать их получше. Мысль о возможном разоблачении ему и в голову не приходила. Стевельс не доверял банкирам, боялся национализации, девальвации и поэтому вносил деньги небольшими суммами в разные банки.

— Господин комиссар, из бесед со Стевельсом я понял, что он практически никогда не оставлял жену одну.

— Совершенно верно. Но зато она оставляла его одного, и мне понадобилось довольно много времени, чтобы это выяснить. Каждый понедельник, во второй половине дня, жена Стевельса отправлялась стирать в плавучую прачечную, расположенную недалеко от сквера Вер-Галан. И почти каждый понедельник Мосс приходил в мастерскую со своим чемоданом, а если он оказывался на улице Тюренна раньше времени, то дожидался ухода невестки, сидя в кафе «Табак Вогезов». Братья могли спокойно работать всю вторую половину дня. Инструменты и компрометирующие документы Мосс никогда не оставлял в мастерской. Он всегда уносил их с собой. Иногда, в понедельник же, у Стевельса оставалось время, чтобы подскочить в один из банков и внести на свой счет деньги.

— Я пока не вижу, господин Мегрэ, в чем заключалась в этом деле роль молодой женщины с ребенком, графини Панетти и…

— Мы к этому как раз подходим, господин Досен. Я начал с рассказа о чемодане потому, что изначально эта история беспокоила меня больше всего. Но с того момента, как я узнал о существовании Мосса и у меня возникли подозрения относительно характера его деятельности, на первый план вышел другой вопрос.

Я имею в виду происшествие в Антверпенском сквере, свидетельницей которого случайно оказалась моя жена. Ведь еще накануне Мосс безмятежно квартировал у скульптора Гроссо на бульваре Пастера, а Левен с ребенком жили в гостинице «Босежур», куда ежедневно приходила Глория и уводила малыша на прогулку. Однако в тот вторник, около десяти часов утра, Мосс заявляется вдруг в гостиницу «Босежур», где прежде, судя по всему, появляться из предосторожности не осмеливался. Левен немедленно собирает чемоданы, мчится на Антверпенскую площадь и подзывает Глорию, которая, бросив ребенка, уезжает с ним. В середине дня все они исчезают, не оставив никаких следов.

Позвонить Моссу никто не мог, поскольку в квартире, где он жил, телефона нет. Ни я, ни мои инспекторы в тот момент не предпринимали никаких действий, способных вспугнуть банду, о существовании которой, кстати, мы ничего тогда и не знали. Что касается Франса Стевельса, то он сидел в тюрьме Сантэ. Тем не менее что-то все же произошло. И только вчера вечером, вернувшись домой, я абсолютно случайно разгадал эту загадку.

Следователь Досен чувствовал такое облегчение, узнав, что человек, которого он упрятал за решетку, отнюдь не невинный агнец, что слушал Мегрэ с улыбкой на устах, словно ему рассказывали веселую историйку. Комиссар тем временем продолжал:

— Поджидая, пока я вернусь со службы, моя жена принялась за одну работенку, которую она сама себе придумала и время от времени неукоснительно выполняет. Она вклеивает в тетрадки вырезки из газет, в которых речь идет обо мне. А с тех пор, как бывший начальник судебной полиции опубликовал свои мемуары, моя жена следит за прессой особенно внимательно. Когда я посмеиваюсь над этой ее причудой, она отвечает: «Возможно, и ты станешь писать мемуары, когда выйдешь в отставку и мы с тобой поселимся за городом». Вот и вчера вечером, вернувшись со службы, я увидел на столе баночку с клеем и ножницы. Раздеваясь, я бросил взгляд через плечо жены на вырезку, которую она как раз вклеивала в тетрадку. И увидел снимок, о существовании которого давно позабыл. Он был сделан три года назад в Нормандии тамошним журналистом. Мы с госпожой Мегрэ отдыхали тогда в Дьеппе, и этот журналист подстерег нас с фотоаппаратом на пороге семейного пансионата, в котором мы остановились. Увидев теперь эту давнишнюю фотографию на страницах иллюстрированного журнала, я конечно, удивился. Жена спросила: «Разве ты не знал? Эта фотография была напечатана недавно. Смотри, статья на четырех страницах — о первых годах твоей работы и о твоих методах». Рядом были помещены и другие снимки, на одном из которых я запечатлен в ту пору, когда служил секретарем в полицейском участке и носил длинные усы. «Когда же появилась эта статья?» — поинтересовался я. «На прошлой неделе. Я не имела возможности тебе ее показать — ты ведь в последнее время почти не бывал дома». Короче говоря, господин Досен, статья была опубликована в одном парижском еженедельнике, который поступил в продажу двенадцатого марта утром. Я немедленно послал инспектора к людям, у которых в то время жил Мосс, и они сообщили, что младшая из их дочерей купила этот журнал, когда ходила за молоком, и принесла его домой около половины девятого утра. За завтраком Мосс журнал просмотрел. Ситуация сразу прояснилась. Стало, между прочим, ясно и то, почему Глория подолгу сидела на скамейке в Антверпенском сквере. После двух убийств и ареста Стевельса члены банды укрывались в разных местах. Левен, несомненно, несколько раз переезжал из гостиницы в гостиницу, прежде чем обосноваться на улице Лепик. Из предосторожности он не показывался на людях вместе с Глорией, и они даже не ночевали в одной гостинице. Что касается Мосса, то он каждое утро отправлялся за новостями на Антверпенскую площадь, где, вероятно, подсаживался на скамейку к Глории. Так вот, моя жена, как вам известно, три или четыре раза сидела на той же скамейке, ожидая приема у дантиста. Дамы познакомились и мило беседовали. Мосс наверняка видел мою супругу, но не обращал на нее особого внимания. Представляете, какие чувства его охватили, когда он, глядя на снимок в журнале, понял, что добродушная дамочка из Антверпенского сквера — не более и не менее как жена комиссара полиции, занимающегося расследованием их преступления. В то, что это чистая случайность, Мосс, конечно же, поверить не мог. Он решил, что мы напали на след и что я поручил своей супруге деликатную часть расследования. Мосс тут же бросился на улицу Лепик, взбудоражил Левена, а тот, в свою очередь, помчался предупреждать Глорию.

— Почему же, сидя в номере Левена, они пререкались?

— Может быть, из-за ребенка. Что, если Левен, боясь, что Глорию арестуют, противился ее возвращению в сквер за малышом? Глория, однако, решила поехать за ребенком, но при этом приняла максимум мер предосторожности. Вот почему я склонен полагать, что, когда мы их в конце концов найдем, все члены банды окажутся в разных местах. Они подумали, вероятно, что мы знаем Глорию и мальчика, но понятия не имеем о Левене. Так что последний, наверное, отбыл в одну сторону, а Мосс — в другую.

— Вы все же рассчитываете их поймать? — поинтересовался Досен.

— Раньше или позже. Может быть, завтра, а может быть через год, сами знаете, как это бывает.

— Господин комиссар, а ведь вы так и не сказали мне, где был обнаружен чемодан, — с мягким упреком сказал следователь.

— Хочется, чтобы вы и дальше оставались в неведении относительно того, господин следователь, как мы им завладели. Я был вынужден прибегнуть к не слишком законным средствам, за что и беру на себя всю ответственность. Вы бы мои методы в данном случае не одобрили. Скажу вам только, что освободил Стевельса от компрометирующего чемоданчика мэтр Лиотар. Вот как это произошло. Мосс в ночь с субботы на воскресенье отнес по тем или иным соображениям чемодан с печатями на улицу Тюренна и оставил его там. Франс Стевельс задвинул чемодан под свой рабочий стол, думая, что никто не обратит там на него внимания. Но, как вы знаете, двадцать первого февраля в мастерскую явился под благовидным предлогом Лапуэнт. Заметьте, Стевельс не мог связаться ни с братом, ни с другими членами банды, чтобы известить их о надвигающейся опасности. О том, что дело обстояло именно так, у меня имеются некоторые соображения. Скорее всего переплетчик как раз ломал себе голову над тем, как избавиться от чемодана, и ждал ночи, чтобы незаметно вынести его из дому, как вдруг к нему явился мэтр Лиотар, о существовании которого Стевельс прежде даже не подозревал.

— Каким же образом Лиотар проведал о деле Сте-вельса?

— Произошла утечка информации из моего отдела, господин следователь.

— Виноват кто-то из ваших инспекторов?

— Як этому инспектору не в претензии, да и повториться с ним подобное не должно. Но как бы там ни было, а Лиотар предложил переплетчику свои услуги, причем в несколько большем объеме, чем это пристало члену коллегии адвокатов, — он унес чемодан.

— Неужели вы обнаружили чемодан у Лиотара?

— У Альфонси, которому тот его передал.

— К чему же мы с вами, господин Мегрэ, в конце концов пришли?

— Ни к чему. Мы ведь ничего не знаем о главном, то е£ть о двух убийствах. На улице Тюренна был убит какой-то человек, а незадолго до этого в своей машине, причем неизвестно где, была убита графиня Панетти. Вы, вероятно, уже получили отчет доктора Поля о том, что в черепе старой дамы застряла пуля. Кое-какая информация поступила также из Италии. Уже больше года назад Кринкеры оформили развод. Они оформляли его в Швейцарии, поскольку в Италии развестись нельзя. Обретя свободу, дочь графини Панетти тут же вышла замуж за некоего американца, с которым и живет теперь в Техасе.

— Ас матерью она так и не помирилась?

— Куда там! Графиня разъярилась еще пуще. Кринкер происходит из бедной, но знатной венгерской семьи. Всю эту зиму он провел в Монте-Карло, где тщетно пытался разбогатеть, играя в рулетку. За три недели до смерти своей бывшей тещи Кринкер прибыл в Париж и поселился в отеле «Коммодор», а потом переехал оттуда в небольшую гостиницу на улице Комартен.

— Вам не удалось выяснить, как долго Глория Лотти прослужила у графинй?

— Удалось — четыре или пять месяцев, но более точных данных у нас нет.

В коридоре послышался шум, и Досену доложили, что привезли подследственного.

— Как вы думаете, господин комиссар, стоит ли мне все это ему рассказать? — спросил Досен, вспомнивший о своих служебных обязанностях.

— Одно из двух: Стевельс либо расколется, либо будет и дальше молчать как рыба. Мне приходилось уже иметь дело с фламандцами. Они, скажу вам, крепкие орешки. Если Стевельс не заговорит, вся эта волынка растянется на долгие недели и даже месяцы, пока мы не найдем кого-либо из пропавшей четверки. А одному только Богу известно, где они сейчас окопались.

— Почему же четверки, господин Мегрэ?

— Мосс, Левен, женщина и ребенок. Именно на ребенка я больше всего и рассчитываю.

— Если, конечно, они от него не избавились…

— Ну, знаете ли, если уж Глория, рискуя быть арестованной, все-таки решилась вырвать мальчика из рук моей жены, значит, она им дорожит!

— Думаете, это ее сын?

— Совершенно в этом уверен. Глубоко ошибаются те, кто думают, что преступники сделаны из другого теста, чем остальные люди, что они не могут иметь детей и этих детей любить.

— Так это сын Левена?

— Вполне возможно.

Досен поднялся из-за стола и грустно улыбнулся.

— Похоже, что мне придется вести допрос, беря то и дело подследственного «на пушку», а я в этом деле не большой мастак…

— Если позволите, господин следователь, — сказал Мегрэ, — я попробую побеседовать прежде с Лиотаром.

— Хотите, чтобы он порекомендовал своему клиенту признаться?

— Мне кажется, что в сложившейся ситуации они должны быть в этом заинтересованы оба.

— Так что — мне пока не приглашать их сюда? — спросил Досен.

— Пожалуй, стоит немного погодить.

Мегрэ вышел из кабинета следователя и приветливо поздоровался со Стевельсом, сидевшим у самой двери на старой скамье, отполированной до блеска штанами его предшественников.

В этот момент в конце коридора показалась взволнованная Фернанда в сопровождении Жанвье. Инспектор на секунду приостановился, не зная, может ли подпустить к переплетчику жену. Мегрэ, однако, ничего против этого не имел.

— Поболтайте пока вдвоем, — обратился он к супругам Стевельс. — Следователь еще не освободился.

После чего комиссар отозвал в сторону адвоката Лиотара, и, разговаривая вполголоса, они минут пять прогуливались по мрачному коридору, где почти перед каждой дверью дежурили жандармы.

— Когда будете готовы, постучите, — сказал Мегрэ и зашел в кабинет к Досену один, предоставив возможность Лиотару, Стевельсу и Фернанде поговорить втроем.

— Ну, что? — полюбопытствовал следователь.

— Скоро узнаем. Думаю, Лиотар поддался. Я вам состряпаю такой рапорт, господин следователь, в котором изложу все, что касается злополучного чемодана, но о причастности Лиотара к его исчезновению умолчу.

— Однако это не совсем законно, не правда ли?

— Вы ведь хотите поймать преступников, господин следователь?

— Я вас понимаю, господин Мегрэ, но мой отец и дед были судьями, да и я, наверное, когда-нибудь пойду по их стопам.

Досен, говоря это, покраснел и все еще с нетерпением, хотя и не без опаски, стал ждать стука в дверь.

Наконец в кабинет заглянул адвокат.

— Могу ли я попросить госпожу Стевельс зайти сюда вместе с мужем? — спросил он.

Глаза Фернанды были заплаканы, в руке она сжимала мокрый от слез носовой платочек. Войдя в комнату, она взглянула на Мегрэ с такой тоской, словно надеялась, что комиссар может еще что-то исправить.

Стевельс в свою очередь выглядел совершенно невозмутимым. Во взгляде его сквозила странная смесь кротости и упрямства. Он покорно сел на указанный ему стул.

Когда судебный секретарь вознамерился направиться на свое место, чтобы вести протокол, господин Досен мягко обратился к нему:

— Одну минуточку! Я позову вас, когда допрос примет официальный характер. Господин Лиотар, вы не возражаете?

— Нет, нет, полностью согласен. Благодарю вас.

Из всех присутствовавших в кабинете только Мегрэ не присел. Он остался стоять, обернувшись лицом к окну, по стеклам которого скатывались капли дождя. И небо над Парижем, и Сена были одинакового серого цвета. Баржи на реке, крыши домов и тротуары блестели под дождем.

Наконец следователь Досен, откашлявшись, неуверенным тоном произнес:

— Стевельс, господин комиссар хотел бы задать вам несколько вопросов!

Мегрэ, который только что раскурил трубку, оторвался от созерцания пейзажа за окном и, подавив желание улыбнуться, обратил свой взор к присутствующим.

— Полагаю, Стевельс, — начал он, все еще стоя и напоминая поэтому школьного учителя, вещающего перед классом, — что ваш защитник ввел вас в двух словах в курс дела. Мы осведомлены о вашей с братом преступной деятельности, но допускаем, что лично вы больше ни в чем не виноваты. Оказалось, что костюм со следами крови на нем действительно вам не принадлежит. Его оставил у вас брат, а сам ушел в вашем костюме.

— Мой брат тоже никого не убивал, — пробормотал Стевельс.

— Допускаю. Что вы предпочитаете, Стевельс: отвечать на мои вопросы или сразу рассказать все, что знаете?

Теперь у Мегрэ был уже не один союзник (в лице мэтра Лиотара), а два — Фернанда, ободряюще глядя на Стевельса, как бы просила его заговорить.

— Лучше спрашивайте меня вы, господин комиссар, — решил переплетчик. — Посмотрим, что я смогу вам ответить.

Стевельс протер толстые стекла очков и стал ждать вопросов Мегрэ, ссутулившись и уронив на грудь голову так, словно та была чересчур тяжелой.

— Когда вы узнали об убийстве графини Панетти?

— В ночь с субботы на воскресенье.

— То есть в ту ночь, Когда вас посетили Мосс, Левен и еще один человек, по моему предположению, Кринкер?

— Именно.

— Это вы придумали послать телеграмму своей супруге, чтобы удалить ее таким путем из дому?

— Я понятия не имел об этой телеграмме.

Это утверждение звучало правдоподобно, поскольку Альфред Мосс был достаточно хорошо знаком с бытом и привычками семьи Стевельсов.

— Значит, когда около девяти часов вечера вы услышали стук в дверь, то ни о чем еще не знали?

— Конечно, не знал. До их прихода я что-то читал, сидя в нашей комнатке в подвале, и, поверьте, не хотел даже впускать их в дом.

— И что же сказал вам брат?

— Он сказал, что одному из его компаньонов срочно нужен паспорт, что все необходимое для работы у него с собой и что я должен немедленно взяться за дело.

— До этого случая брат никогда не приводил к вам посторонних?

— Нет, господин комиссар. Он отлично знал, что я не люблю принимать гостей.

— Но ведь вам, наверное, было известно о существовании сообщников брата?

— Альфред говорил мне, что работает с неким Шварцем.

— Это, вероятно, тот человек, который в гостинице на улице Лепик назвался Левеном. Как он выглядел, Стевельс? Брюнет? Довольно упитанный?

— Да.

— Итак, вероятно, вы все вместе спустились в подвал…

— Конечно. Не мог же я в такой поздний час работать в мастерской! Представляю себе, как удивились бы соседи!

— Теперь расскажите о человеке, который сопровождал Шварца и Мосса.

— Прежде я с ним знаком не был.

— Этот человек говорил с иностранным акцентом?

— Да, это был венгр. Мне показалось, что ему не терпится покинуть Францию. По крайней мере, он нервничал и допытывался, не будет ли у него проблем с подложным паспортом.

— Для какой страны нужен был паспорт?

— Для США.

— Итак, вы сразу принялись за работу?

— Нет, не успел.

— Что же случилось? — спросил Мегрэ.

— Шварц стал осматривать помещение, якобы заботясь о том, чтобы нас не захватили врасплох. Я повернулся к ним спиной и наклонился над стоявшим на стуле чемоданом, как вдруг раздался выстрел. Я оглянулся и увидел, что венгр оседает на пол.

— Его убил Шварц?

— Да.

— Как вы думаете, было ли это убийство неожиданным для вашего брата? 134

После секундного замешательства послышался короткий ответ:

— Да.

— Что же произошло дальше?

— Шварц заявил, что это был единственный выход из создавшегося положения. Поступить иначе он просто не мог. По его словам, Кринкер потерял контроль над собой и непременно себя бы выдал. А, попав в руки полиции, на допросе наверняка бы раскололся. «Я-то считал, что он мужчина, но, к сожалению, ошибся», — добавил Шварц и тут же спросил у меня, где топка калорифера.

— Следовательно, он знал о существовании этой топки?

— Надо полагать, что знал.

От Мосса, конечно. Было ясно, что Франс не хочет отягощать вину брата.

— Шварц велел Альфреду развести огонь, а мне приказал принести режущие инструменты. «Мы все в одной замазке, дети мои, — сказал он. — Если бы я не прикончил этого дурака, не позже чем через неделю все мы оказались бы за решеткой. А так — никто его с нами не видел, никто не знает, что он здесь. Семьи у него нет, значит, и разыскивать его будет некому. Пусть он исчезнет, и мы сможем спать спокойно».

Мегрэ решил пока не спрашивать, все ли они участвовали в расчленении трупа.

— Рассказывал ли вам Шварц о смерти старой графини?

— Да.

— Вы услышали об этом впервые?

— С тех пор как Кринкер с графиней уехали из Парижа на машине, я ни брата, ни его сообщника не видел.

Стевельс говорил все более и более неуверенно. Фернанда с беспокойством смотрела то на мужа, то на Мегрэ. Наконец она решилась вмешаться:

— Говори, Франс, говори! Они ведь втянули тебя в это дело, а сами смылись. Какой тебе смысл молчать?

Мэтр Лиотар присоединился к увещеваниям госпожи Стевельс:

— Как ваш защитник, могу заверить вас, что вы не только обязаны рассказать всю правду, но и должны быть заинтересованы в этом, ибо суд скорее всего учтет ваше чистосердечное признание.

Франс посмотрел на него тусклым взглядом и слегка пожал плечами.

— Они провели у меня полночи, — произнес он наконец. — Это заняло много времени.

Фернанда поднесла платок ко рту, пытаясь, видимо, справиться с приступом тошноты.

— У Шварца или Левена, неважно, как его зовут, в кармане пальто была бутылка виски, и брат мой много выпил. В какой-то момент Шварц сказал ему с яростью в голосе: «Ты уже второй раз устраиваешь мне этот номер!» Тогда-то Альфред рассказал мне подробности убийства старой графини…

— Секундочку! — прервал его Мегрэ. — Что вы конкретно знаете о Шварце?

— Мне известно лишь, что это тот самый человек, на которого мой брат работал. Он упоминал о нем несколько раз. Альфред считал Шварца сильной личностью, но одновременно человеком очень опасным. У Шварца есть ребенок от одной молодой итальянки, с которой он большую часть времени живет вместе.

— Ее имя Глория?

— Да. Шварц работал в основном в шикарных отелях. В одном из них он познакомился с очень богатой эксцентричной женщиной, у которой рассчитывал вытянуть кучу денег. Шварцу удалось устроить Глорию к ней в услужение.

— А Кринкер?

— Я видел его, по существу, только мертвым, так как его застрелили буквально через несколько секунд после того, как вся троица появилась у меня в доме. Кое-что я понял, впрочем, позже, по зрелом размышлении.

— Что же, например?

— А то, что Шварц скрупулезно подготовил это убийство. Ему нужно было, чтобы Кринкер исчез бесследно, и он нашел такой способ отправки своего сообщника на тот свет, при котором практически ничем сам не рисковал. Направляясь ко мне, Шварц уже точно знал, что произойдет. Ведь это он послал Глорию в Конкарно дать телеграмму моей жене.

— А как была убита старая графиня?

— В этом убийстве я не участвовал. Знаю только, что Кринкер, который находился в затруднительном материальном положении, пытался сдружиться с графиней и в конечном счете в этом преуспел. Старуха стала время от времени подбрасывать ему небольшие суммы. Деньги эти, впрочем, немедленно таяли, поскольку Кринкер любил жить на широкую ногу. Главная же его цель заключалась в том, чтобы получить достаточно денег и уехать в Соединенные Штаты.

— Разве Кринкер все еще любил жену?

— Понятия не имею. Он познакомился со Шварцем… вернее, тот, будучи предупрежден Глорией, подстроил свою встречу с Кринкером в баре. После чего они в скором времени стали приятелями.

— Вас посвятили во все эти подробности в ту ночь, когда был убит Кринкер и вся ваша тройка «занималась калорифером»?

— Видите ли, нам пришлось не один час ждать, пока…

— Ясно, — сказал Мегрэ.

— Мне не объяснили, принадлежит ли замысел Крин-керу или его подсказал Шварц. Старая графиня, похоже, имела привычку переезжать с места на место, беря с собой маленький чемоданчик с драгоценностями стоимостью в целое состояние. К моменту знакомства Шварца с Кринкером приближался сезон, когда графиня обычно отправлялась на Лазурный берег. Задача состояла в том, чтобы убедить старуху поехать в машине зятя. Было решено, что по дороге будет разыграно нападение на автомобиль и чемоданчик с драгоценностями благополучно перекочует к Шварцу и компании. Кринкер представлял себе, что все это произойдет без пролития крови. И вообще ему втолковали, что он ничем не рискует, ибо будет находиться вместе с бывшей тещей в машине. Но по тем или иным соображениям Шварц выстрелил! Я лично уверен, впрочем, что сделал он это нарочно, чтобы сообщники оказались в его власти.

— Ваш брат в том числе, не правда ли?

— Разумеется! Нападение было совершено по дороге в Фонтенбло, после чего они отправились в Лани, чтобы избавиться от трупа и машины. Шварц когда-то жил там в загородном домике и хорошо знал окрестности. Требуются ли еще какие-либо подробности, господин комиссар?

— Где сейчас драгоценности?

— Чемоданчиком-то они завладели, но он оказался пуст. Графиня, видимо, зятю все же не доверяла, а Глория недоглядела, куда старуха спрятала драгоценности.

— Тогда-то Кринкер и потерял голову? — спросил Мегрэ.

— Он хотел тут же попытаться пересечь границу со своими подлинными документами, но Шварц заявил, что его непременно схватят. Бывший зять графини с тех пор ни разу не сомкнул глаз и все время пил. Видя, как он паникует, Шварц решил, что единственный путь обезопасить себя — убрать Кринкера. Тогда-то он и привез его ко мне якобы для того, чтобы выправить ему поддельный паспорт.

— Как случилось, что костюм вашего брата…

— Я понял вас, господин комиссар. В какой-то момент Альфред оступился как раз в том месте, где…

— И вы дали ему надеть свой костюм, а его костюм на следующий день вычистили. Так?

Перед мысленным взором Фернанды всплыли, должно быть, ужасные картины. Во всяком случае, она смотрела на мужа так, будто видела его впервые. По-видимому, она пыталась представить себе, что перечувствовал он в ночи и дни после всего этого кошмара.

Мегрэ увидел, что Фернанда вздрогнула, но уже через секунду она неуверенно подняла руку и положила ее на огромную лапу Стевельса.

— Может быть, в центральной тюрьме есть переплетная мастерская, — пробормотала она, силясь улыбнуться.

Левен, чье настоящее имя было не Шварц и не Левен, а Саркисян и за которым охотилась полиция трех стран, был арестован месяц спустя в маленькой деревушке неподалеку от Орлеана, где он коротал время за рыбной ловлей.

Через два дня в одном из орлеанских домов терпимости была обнаружена и Глория Лотти. Она отказалась назвать имена крестьян, которым доверила сына.

Что же касается Альфреда Мосса, то он фигурировал в полицейских розыскных бюллетенях еще четыре года.

Однажды ночью в шапито маленького цирка, который кочевал из деревни в деревню по дорогам северных департаментов Франции, повесился какой-то несчастный клоун. Документы, обнаруженные в его чемодане, позволили местной жандармерии выяснить личность покойного.

Драгоценности графини Панетти нашлись среди других вещей, оставленных ею в отеле «Кларидж».

А сапожник с улицы Тюренна, даже будучи в стельку пьян, так никогда и не признался, что анонимку в судебную полицию послал именно он.