Книга: Начала политической экономии и налогового обложения
Назад: ВЫСОКАЯ ЦЕНА СЛИТКОВ ЕСТЬ ДОКАЗАТЕЛЬСТВО ОБЕСЦЕНЕНИЯ БАНКОВЫХ БИЛЕТОВ
Дальше: Примечания
ПРИЛОЖЕНИЕ
Замечания по поводу некоторых мест статьи «Эдинбургского обозрения» об обесценении бумажного обращения, а также предложение насчет обеспечения государству орудия обращения столь же неизменного, как и золото, при весьма умеренном количестве этого металла.
Призывая внимание публики к новому изданию этого памфлета, я пользуюсь случаем рассмотреть те возражения, которые сделало мне честь высказать «Эдинбургское обозрение» в последнем номере своего издания относительно некоторых мест упомянутого моего труда. Сделать это меня влечет убеждение, что обсуждение каждого частного пункта, находящегося в связи с этим важным предметом, будет способствовать более скорому принятию мер против существующих злоупотреблений, и будет иметь стремлением обеспечить нас от опасности повторения их в будущем.
В статье об обесценении денег, «обозреватели» замечают, что
«крупную ошибку труда г. Рикардо представляет его односторонний взгляд на те причины, которые действуют на вексельные курсы. Он приписывает,
– говорят они, —
благоприятный или неблагоприятный вексельный курс исключительно изобилию или недостаточности обращения и оставляет без внимания колеблющиеся потребности и желания различных народов, в качестве основной причины временного преобладания ввоза над вывозом или вывоза над ввозом».
Затем они комментируют то место моей статьи, в котором я утверждаю, что дурной урожай не причинил бы вывоза денег, если бы деньги не были относительно дешевы в вывозящей стране, и заключают свои наблюдения, высказывая как решительное свое мнение, что в предполагаемом случае дурного урожая вывоз денег
«порождается не дешевизною их. Вывоз этот не причина неблагоприятного баланса, вместо следствия, как старается убедить нас г. Рикардо. Он не одно только спасительное средство против чрезмерного обращения, но он порождается именно тою причиною, о которой упоминает Торнтон – нежеланием кредитора страны получить значительное прибавочное количество товаров, на которые не заявляется спроса для непосредственного потребления, хотя бы к тому соблазняла необыкновенная их дешевизна; и желанием его получить слитки – орудие обращения коммерческого мира, не поддаваясь подобному соблазну. Не подлежит ни малейшему сомнению, что никакой народ не станет платить долги драгоценными металлами, если он может расквитаться с ними дешевле при помощи товаров, как и доказывает Рикардо; но цены товаров наклонны к великому упадку в зависимости от переполнения рынка, между тем как драгоценные металлы, в виду того, что, по всеобщему соглашению общества, они составляют общий посредник мены и орудие торговли, уплачивают долги на чрезвычайно значительные суммы по их номинальной оценке, соответственно относительному количеству слитков, содержащихся в обращении рассматриваемых стран, и как бы ни были велики колебания между размерами обращения и товаров, происходящие по наступлению этих операций, но не возможно ни на минуту усомниться, что причины их следует искать в желаниях и в потребностях одной из обеих стран, а не в каком-нибудь первоначальном излишестве или недостаточности обращения в каждой из них».
Они соглашаются со мною,
«что никакой народ не станет платить долга драгоценными металлами, если он может расквитаться с ним дешевле при содействии товаров; но цены товаров,
– говорят они, —
наклонны к великому упадку от переполнения рынка».
Естественно, что под рынком они в данном случае разумеют иностранный рынок, и тогда слова эти выражают то самое мнение, которое они стараются опровергнуть, т. е., что если товары не могут вывозиться с такою же выгодою как деньги, то станут вывозиться деньги, что составляет только перифраз той мысли, что деньги не станут вывозиться ни в каком ином случае, кроме того, когда количество их относительно товаров излишне в сравнении с другою страною. Но непосредственно вслед за этим, они настаивают на том, что вывоз
«драгоценных металлов есть следствие торгового баланса и порождается причинами, которые могут существовать помимо всякого отношения к излишеству или к недостаточности обращения».
Эти два мнения кажутся мне прямо противоположными одно другому. Если, однако же, драгоценные металлы могут вывозиться из страны в обмен за товары, хотя бы они были так же дороги в вывозящей их, как и в ввозящей стране, то какие последствия сопровождают подобный непредусмотрительный вывоз?
«Сравнительная недостачность в одной стране и излишество в другой,
– говорят «обозреватели», стр. 348, —
и это состояние вещей не преминет оказать быстрое влияние на перемену в направлении баланса платежей и на восстановление того равновесия драгоценных металлов, которое было временно нарушено естественным неравенством желаний и потребностей тех стран, которые ведут между собою торговлю».
Было бы очень хорошо, если бы «обозреватели» сказали нам, на каком пункте начнется эта реакция, так как с первого взгляда кажется, что тот же самый закон, который допускает вывоз монеты из страны, где она не дешевле, чем в стране, куда она вывозится, может также дать ей возможность вывозиться в страну, где она действительно дороже, Все торговые спекуляции регулируются личным интересом, и в тех случаях, когда это может быть удостоверено ясно и удовлетворительно, мы не знали бы, где нам остановиться, если бы допустили другое правило действия. Поэтому «обозреватели» должны были бы объяснить нам, почему, в том случае, когда спрос на ввозный товар продолжает заявляться, ввозящая страна не может быть окончательно лишена своей монеты и своих слитков? Что может при таких обстоятельствах помешать вывозу орудия обращения? «Обозреватели» говорят, что это на том основании, что
«возможность для страны расплачиваться драгоценными металлами была бы очевидно скоро ограничена при уменьшении в ней количества металла».
Почему же скоро? Разве не было допущено, что
«излишество и недостаточность обращения суть только относительные выражения; что обращение никогда не может быть чрезмерным (а, след., не может быть и недостаточным), иначе как по отношению к другим странам».
Разве не следует из этих положений, что если торговый баланс может сделаться неблагоприятным для страны, хотя бы обращение ее и не было относительно излишним, то не существует никаких препятствий для вывоза ее монеты, пока в обращении остается хотя какое-нибудь количество денег; так как уменьшенное, вследствие возвышения их ценности, количество денег будет служить с такою же готовностью и столь же действительно для совершения требуемых платежей, как предварительно служила более значительная их сумма? Согласно этому началу ряд дурных урожаев может лишить страну ее денег, каково бы ни было количество последних, хотя бы оно состояло исключительно из благородных металлов. То соображение, что уменьшение ценности денег в стране ввозящей и увеличение их ценности в стране вывозящей, снова возвратит деньги в их старый канал обращения, не отвечает на возражение. Когда именно это произойдет? И в обмен за что именно будут возвращены деньги? Ответ очевиден – за товары. Итак, окончательный результат всего этого ввоза и вывоза денег был бы тот, что страна ввезла бы один товар в обмен за другой, и что монета и слитки в обеих странах возвратились бы к своему естественному уровню. Можно ли сомневаться, что в стране, которой капитал существует в изобилии, в которой применяется всевозможная экономия в торговле и в которой соперничество доведено до крайних пределов, подобные результаты могут быть предусмотрены, и расходы и смятение, сопровождающие эти бесполезные операции, могут быть предупреждены? Можно ли допустить, что деньги высылаются за границу единственно с тою целью, что бы сделать их дорогими в одной стране и дешевыми в другой и такими средствами заставить их возвратиться к нам?
Достойно особенного внимания, что предрассудок, по которому монета и слитки рассматриваются в качестве вещей, существенно отличных во всех совершаемых при их помощи операциях от других товаров, вкоренился настолько глубоко, что писатели, прекрасно знакомые с общею истиною политической экономии, порекомендовав своим читателям рассматривать деньги и слитки просто как товары, подчиненные
«тому же самому общему началу спроса и предложения, которое бесспорно является фундаментом для всего здания политической экономии»,
сами потом нередко забывают свой совет и рассуждают о деньгах и о законах, регулирующих их вывоз и ввоз, как о совершенно отличных от тех, которыми регулируются ввоз и вывоз других товаров. Так, если бы наши «обозреватели» говорили о кофе или о сахаре, то они отрицали бы возможность вывоза этих товаров из Англии на континент, за исключением того случая, когда последние там дороже, чем у нас. Было бы напрасно уверять их, что вследствие дурного урожая мы нуждаемся в хлебе; они продолжали бы настойчиво и искренно доказывать, что, каких бы размеров ни достигал у нас недостаток в хлебе, Англии было бы невозможно согласиться вывозить, а, напр., Франции ввозить кофе или сахар в обмен за хлеб, пока кофе или сахар стоит дороже в Англии, нежели во Франции. Как сказали бы они, разве вы думаете, что нам возможно вывезти во Францию хотя бы малейшую часть кофе для продажи там за 100 ф., когда у нас самих кофе стоит 105 ф., и когда, посылая 100 ф. из этих 105, мы могли бы одинаково уплатить долг за ввозимую к нам пшеницу? А я спрошу, находите ли возможным, чтобы мы согласились вывозить, а Франция ввозить (если сделка ведется за ее счет) 100 ф. деньгами, когда 95 ф., заключающиеся в кофе и вывозимые нами, будут по прибытии во Францию иметь ту же ценность, как и 100 ф.? Но кофе не нужен во Франции, он находится там в излишестве; прекрасно, – но деньги нужны ей еще меньше, как это доказывается тем, что ценность кофе во 100 ф. продается в ней дороже, чем ценность денег во 100 ф. Единственный критерий, которым мы можем обладать для определения относительной дешевизны денег в двух местностях, – это сравнение их с товарами. Товары измеряют ценность денег таким же образом, как деньги измеряют ценность товаров. Если, след., за товары можно приобрести больше денег в Англии, нежели во Франции, то мы имеем основание сказать, что деньги дешевле в Англии, и что они вывозятся, чтобы найти свой уровень, а не потерять его.
Если, сравнив относительную ценность кофе, сахара, слоновой кости, индиго и всех других вывозных товаров на обоих рынках, я настаиваю на том, чтобы вывезти деньги, то какое еще нужно дальнейшее доказательство, что деньги действительно самый дешевый из всех этих товаров на английском рынке в сравнении с иностранными рынками, и что, след., вывоз их наиболее выгоден? Какое нужно дальнейшее доказательство относительного изобилия или дешевизны денег между Францией и Англией, кроме того, что во Франции за них можно купить больше хлеба, больше индиго, больше кофе, больше сахара, больше всякого вывозного товара, нежели в Англии?
Мне могут, правда, возразить, что предположение «обозревателей» состоит не в том, что кофе, сахар, индиго, слоновая кость и пр. и пр. дешевле денег, но что эти товары и деньги одинаково дешевы в обеих странах, т. е. что 100 ф., посланные под видом денег, или под видом кофе, сахара, индиго, слоновой кости и пр., и пр. будут иметь одинаковую ценность во Франции. Если ценность всех этих товаров определена с такою точностью, то что побудило бы экспортера вывозить один из этих товаров преимущественно перед другим в обмен за хлеб, по отношению к которому все они дешевле в Англии? Если он посылает монету и тем нарушает естественный уровень, то «обозреватели» говорят нам, что монета, вследствие увеличения ее количества во Франции и уменьшения в Англии, делается дешевле во Франции, чем в Англии, и начинает ввозиться обратно за товары, пока уровень не восстановится. Но разве не последовало бы того же результата, если бы был ввезен кофе или какой-либо другой товар в то время, когда их ценность по отношению к деньгам была одинакова в обеих странах? Разве не было бы нарушено равновесие между спросом и предложением, и разве уменьшение ценности кофе и пр., вследствие увеличения их количества во Франции, и увеличение их ценности в Англии от уменьшения здесь их количества не повлекли бы за собою обратного ввоза их в Англию? Некоторые из этих товаров могли бы быть вывезены без значительного неудобства от повышения их цены, между тем как деньги, обращающие все прочие товары, и увеличение или уменьшение количества которых даже в умеренной пропорции повышает или понижает цены в чрезвычайно большой степени, не могли бы вывозиться без весьма серьезных последствий. Итак, тут мы видим недостаточность начал «обозревателей». Напротив того, по моей системе не представлялось бы ни малейших затруднений определить тот способ, по которому должны составляться отчеты для сохранения относительного количества и относительной ценности обращения двух стран, в том крайне невероятном случае, когда ценность всех товаров, со включением денег и за исключением одного только хлеба, одинакова в той и в другой.
Если бы орудие обращения Англии состояло исключительно из драгоценных металлов и простиралось на часть ценности товаров, которые обращаются при его помощи, то все количество монеты, которое, при предполагаемых обстоятельствах, вывозилось бы в обмен за пшеницу, равнялось бы части ценности этой пшеницы: на остальную сумму мы вывезли бы товары, и таким образом сохранилась бы пропорция между деньгами и товарами в обеих странах одинаково. Вследствие дурного урожая Англия подходила бы под случай, упомянутый на стр. 275, а именно под случай страны, лишенной части своих товаров и вследствие того нуждающейся в меньшем количестве орудия обращения. Обращение, которое прежде соответствовало ее платежам, сделалось бы теперь излишним и относительно дешевым в пропорции части к уменьшению производства страны; вывоз этой суммы восстановил бы, след., ценность ее обращения по отношению к обращению других стран. Итак, по-видимому, доказано удовлетворительно, что дурной урожай действует на вексельный курс не каким-либо иным путем, как делая чрезмерным обращение, находившееся до этого на естественном уровне, и таким образом доставляет наиболее полный пример для подтверждения того начала, что неблагоприятный торговый баланс можно всегда проследить до относительного излишества обращения.
Если бы мы могли предположить, что после дурного урожая, когда Англия нуждается в экстраординарном ввозе хлеба, другой народ обладает этим предметом в излишестве, «но не имеет никакой потребности в каком-бы то ни было товаре», то отсюда бесспорно будет следовать, что подобный народ не стал бы вывозить своего хлеба в обмен на товары; но он не стал бы вывозить хлеба и за деньги, так как деньги суть такой товар, в котором ни один народ не нуждается абсолютно, а только относительно, как это выразительно признают «обозреватели». Но подобный случай невозможен, потому что страна, обладающая всяким товаром, необходимым для потребления и для удовольствия всех ей жителей, у которых есть на что купить его, не станет оставлять хлеба, которого у нее имеется излишнее количество сравнительно с тем, какое она может потребить, – спокойно гнить в своих житницах. Пока стремление к накоплению не уничтожено в сердце человека, он будет иметь желание реализовать под видом капитала излишек своего производства сравнительно со своим потреблением. Он может делать это, только употребляя рабочих лично, или посредством займов, давая возможность другим употреблять добавочное число рабочих, так как доход реализуется в капитал только посредством труда. Если доход его состоит в хлебе, то он будет расположен обменять его на топливо, мясо, хлеб, сыр и другие товары, на которые обыкновенно расходуется задельная плата рабочего, или, что то же самое, он продаст свой хлеб за деньги, заплатит своим рабочим деньгами и создаст этим спрос на те товары, которые могут быть получены из других стран в обмен за излишнее количество хлеба. Это воспроизведет ему товар большей ценности, который может быть снова употреблен таким же образом, увеличивая его частное богатство, а также возвышая богатство и ресурсы его страны.
Не может быть большего заблуждения, как полагать, что может существовать такой народ, который бы не нуждался в каком-нибудь товаре… Народ может обладать одним или несколькими товарами в излишнем количестве и не находить для них сбыта внутри страны. У него может быть больше сахара, кофе, сала, чем сколько ему нужно, или сколько он может потребить, но никогда еще ни в одной стране не было излишества во всех товарах. Оно очевидно невозможно. Если страна обладает всеми вещами, необходимыми для поддержания существования или для доставления комфорта людям, и эти вещи подразделены в таких пропорциях, в каких они обыкновенно потребляются, то хотя количество их и чрезмерно, но она непременно найдет им рынок и покупателей. Итак, отсюда следует, что если страна обладает товаром, на который не существует внутреннего спроса, то она может желать обменять его на другие товары в той пропорции, в какой они потребляются.
Никакой народ не производит хлеба или каких-нибудь других товаров в тех видах, чтобы реализовать их ценность в виде денег (случай, предполагаемый «обозревателями» или содержащийся в предполагаемом ими примере), так как это было бы наиболее невыгодным предметом, на который посвящается труд человека. Деньги суть именно такой товар, который, пока он не обменен на что-либо вновь, никогда не присоединяет ничего к богатству страны. Соответственно этому мы находим, что увеличивать их количество никогда не может быть свободным актом со стороны целого народа, более чем со стороны отдельного лица. Деньги навязываются ему только вследствие того, что ценность их менее значительна в тех странах, с которыми он входит в сношения.
Пока страна употребляет под видом монеты драгоценные металлы, не имея собственных рудников, то совершенно понятен случай, когда она может значительно увеличить производство своей земли и труда, не увеличивая своего богатства, потому что в то же самое время те страны, которые располагают рудниками, легко могут получить такое громадное снабжение драгоценных металлов, что произведут насильственное увеличие в обращении промышленной страны, равное по ценности всему увеличению ее производства. Но, вследствие этого, увеличение обращения, присоединенное к тому, которое употреблялось прежде, не будет иметь большей ценности, чем первоначальное количество обращения. Итак, в подобном случае промышленная страна сделается данницей тех стран, которая обладают рудниками, и будет вести торговлю, в которой она ничего не выигрывает, а все теряет.
Я не стану отрицать, что вексельные курсы на все страны находятся в состоянии непрестанных колебаний, но вообще колебания эти не превосходят таких пределов, когда становится выгоднее делать переводы посредством слитков, нежели посредством покупки векселей. Пока это так, невозможно спорить, что ввоз находится в равновесии с вывозом. Переменный спрос всей совокупности стран может быть удовлетворяем, а вексельные курсы каждой из них могут до известной степени отклоняться от al pari, если обращение какой либо одной из них в сравнении с остальными или чрезмерно или недостаточно. Предположим, что Англия шлет товары в Голландию и не находит там ни одного товара, который был бы пригоден для английского рынка, или, что то же самое, предположим, что мы можем купить подобные товары дешевле во Франции. В подобном случае мы ограничиваем свою операцию продажею товаров в Голландию и покупкой других товаров во Франции. Ни одна из этих сделок не нарушает уровня обращения в Англии, так как мы станем платить Франции векселями на Голландию, и таким образом не произойдет излишества ни в вывозе, ни во ввозе. Однако вексельный курс на Голландию может быть для нас благоприятен, а на Францию напротив, и даже будет таков, если счеты не будут уравновешены ввозом во Францию товаров из Голландии, или из какой либо другой страны, которая должна Голландии. Если такого ввоза не произойдет, то он может последовать только от сравнительного излишества обращения Голландии по отношению к Франции, и пересылка слитков в уплату по векселям станет соответствовать выгодам обеих упомянутых стран. Если баланс установится посредством пересылки товаров, то вексельный курс между всеми тремя странами останется al pari. Если же это будет достигнуто посредством пересылки слитков, то курс между Голландией и Англией сделается настолько же выше al pari, насколько курс между Францией и Англией будет ниже al pari, и разность между ними будет равняться расходам, сопровождающим пересылку слитков из Голландии во Францию. Если бы все народы земли имели участие в этой сделке, то в результате не произошло бы никакого изменения. Англия купила бы товары у Франции и продала бы товары Голландии, Франция могла бы взять на ту же сумму товаров у Италии, Италия у России, Россия у Германии, а Германия на ту же сумму, напр. на 100.000 ф., слитков у Голландии. Германии эта сумма слитков могла бы понадобиться или для пополнения недостаточного обращения, или для производства металлической посуды. Все эти разнообразные сделки могли бы быть выполнены посредством векселей, за исключением только 100.000 ф., которые были бы позаимствованы из чрезмерного обращения Голландии, или были бы извлечены ею из обращения различных стран Европы. Что
«худой урожай или необходимость уплаты субсидии в какой либо стране непосредственно и неизменно сопровождались бы необычайным спросом на мусселины, мелкие товары и колониальные произведения»,
– это не опровергнуто, как полагают «обозреватели», так как подобные же последствия произошли бы и тогда, если бы страна, платящая субсидию или терпящая от худого урожая, ввозила менее чужих товаров, чем привыкла делать это прежде.
«Обозреватели» делают замечание, стр. 345, что
«заблуждение того же рода, на которое мы здесь указали, проникло и в прочие части памфлета г. Рикардо и особенно преобладает в начале обсуждения этого предмета. Он, по-видимому, полагает, что если драгоценные металлы распределились однажды между различными странами земного шара соответственно их относительному богатству и торговле, то так как каждая из них имеет одинаковую потребность в количестве металлов, находящихся в данное время в обращении, то не будет являться никакого искушения для их ввоза или вывоза, кроме тех случаев, когда открывается новый рудник или новый банк, или когда наступает какая-нибудь заметная перемена в их относительном благосостоянии».
И несколько ниже, стр. 361,
«мы уже обращали внимание на заблуждение (составляющее, однако, главным образом достояние г. Рикардо, и от которого отчет комитета о слитках совершенно свободен), на основании которого отрицается существование торгового баланса или баланса платежей, за исключением того случая, когда он находится в связи с некоторым первоначальным изобилием или недостаточностью обращения».
«Но существует еще один пункт, на котором сходятся все исследователи этой стороны вопроса, и относительно которого мы, тем не менее, не можем согласиться с ними и ощущаем некоторую склонность к точке зрения меркантилистов. Хотя они и признают, что случайным образом слитки могут перемещаться из одной страны в другую под влиянием причин, находящихся в связи с вексельным курсом, но они находят, что сделки этой категории имеют весьма ограниченные размеры. Г. Гускиссон замечает, что операции торговли слитками имеют почти единственным источником непосредственное снабжение, ежегодно вытекающее из рудников Нового Света, и ограничиваются главным образом распределением этого снабжения между различными странами Европы. Если бы доставка этого рода прекратилась совершенно, то распределение золота и серебра, как предметов иноземной торговли, было бы очень незначительно и продолжалось бы лишь весьма короткое время».
«Г. Рикардо в своем ответе г. Бозанкету относится к этому мнению с особенным одобрением».
Действительно, мне весьма затруднительно было бы открыть, чем это мнение г. Гускиссона отличается от того, которое приводится мною выше и которое комментируется «Обозрением»?
Цитаты эти, в сущности, совершенно одинаковы, и они должны или пасть вместе или вместе устоять. Если
«мы признаем, что слитки случайным образом перемещаются из одной страны в другую под влиянием причин, связанных с вексельным курсом»,
то мы не допускаем, что это происходило бы до тех пор, пока вексельный курс не упадет до такой степени, чтобы вывоз слитков сделался выгодным; и я держусь мнения, что если бы он упал так низко, то это произошло бы вследствие дешевизны или излишества в обращении, которое имеет своим источником почти одно только снабжение, ежегодно «вытекающее из рудников Нового Света». Таким образом, это совсем не другой пункт, относительно которого автор статьи «Обозрения» расходится со мною, а совершенно тот же самый.
Если
«хорошо известно, что большая часть государств в своих обычных торговых сношениях имеет почти постоянно благоприятный курс относительно одних стран и почти постоянно неблагоприятный относительно других»,
то какой иной причине можно это приписать, кроме упомянутой г. Гускиссоном, т. е. кроме
«непосредственного снабжения слитков, ежегодно вытекающего (и почти в одном и том же направлении) из рудников Нового Света»?
Д-р Смит, по-видимому, обратил недостаточное внимание на могущественные и однообразные последствия, которыми сопровождается это течение слитков по отношению к вексельным курсам, и он имел стремление слишком преувеличивать употребление слитков в различных видах окрестной иноземной торговли, в которых известная страна находит необходимым давать им помещение. В первоначальных и грубых торговых сношениях между странами, точно также, как и в первобытных и грубых сделках между отдельными лицами существует лишь ничтожная экономия в употреблении денег и слитков: только под влиянием утонченной цивилизации бумага начинает выполнять ту же самую службу в имущественных сношениях целых стран, какую она совершает с выгодою в отношениях между отдельными личностями одной страны. Автор статьи «Обозрения», по-видимому, обратил недостаточное внимание на те размеры, в которых начало экономии в употреблении драгоценных металлов распространено между народами; он, кажется, даже не признает всей ее силы и по отношению к одной стране, так как из того, что говорится на стр. 346, читатели его могут сделать заключение, что, по его мнению, между отдаленными провинциями одной и той же страны имеет место частое перемещение орудия обращения; действительно, он говорит нам,
«что всегда существует и будет существовать известное количество драгоценных металлов, предназначенное для такого же употребления в торговых сношениях различных народов, какое выполняется обращением отдельной страны по отношению к отдаленным ее провинциям».
Но какое же назначение выполняется обращением страны по отношению к отдаленным провинциям?
Я совершенно убежден, что во всем разнообразии коммерческих сношений, происходящих между отдаленными провинциями нашего королевства, обращение принимает почти незначительное участие, так как ввоз почти всегда покрывается вывозом, а это служит доказательством, что местное обращение провинций (а другого у них не имеется) очень редко циркулирует на сколько-нибудь значительном расстоянии от того места, в котором оно выпущено.
Мне кажется, что автор статьи «Обозрения» был потому вынужден согласиться с ошибочным учением купцов, что деньги могут быть вывозимы в обмен за товары, хотя бы они и не были дешевле в вывозящей их стране, что он не мог никаким другим способом объяснить возвышение вексельного курса, сопровождающее иногда увеличение количества банковых билетов, как это утверждается Пирсом, прежде директором-депутатом, а ныне директором банка, в бумаге, представленной им в комитет о слитках. Автор статьи говорит:
«с этой точки зрения на предмет, разумеется, не легко объяснить улучшение вексельного курса при очевидном возрастании выпусков банковых билетов, – случай, происходящий довольно нередко, и на котором сильно настаивал депутат-директор банка, как на доказательстве, что наш иностранный курс не находится в связи с состоянием нашего обращения».
Однако обстоятельства эти отнюдь не абсолютно непримиримы между собою. Пирс, точно так же, как и автор статьи «Обозрения», по-видимому, совершенно не поняли начала, на которое опирались те, кто стремился к отмене акта о прекращении банковых платежей. Эти последние не стали бы доказывать, как это об них предполагается, что увеличение количества банковых билетов постоянно будет понижать вексельный курс, а только утверждали бы, что подобное последствие будет производимо чрезмерным обращением. Остается, след., рассмотреть, всегда ли и необходимо ли увеличение банковых билетов сопровождается постоянным увеличением обращения, ибо, если я покажу с очевидностью, что это не так, то не будет никакой трудности объяснить возвышение вексельного курса в связи с увеличением количества банковых билетов.
Охотно согласятся с тем, что пока в обращении находится сколько-нибудь значительное количество слитков, то хотя всякое увеличение числа банковых билетов понизит на короткое время ценность всего обращения, как бумажного, так и золотого, но такое понижение не будет постоянным, ибо изобильное и дешевое обращение понизит вексельный курс и послужит причиною для вывоз части монеты, который прекратится тотчас же, как только восстановится снова ценность остатка обращения, а также и al pari вексельного курса. Увеличение количества мелких билетов послужит, таким образом, в конце концов, заменою одного обращения другим, металлического бумажным, и не станет действовать на подобие того, как действительное и постоянное увеличение обращения. Но мы однако не лишены критерия, при помощи которого мы имели бы возможность определить относительное количество обращения в различные периоды, независимо от банковых билетов, и на который мы хотя и не можем положиться безапелляционно, но все же можем полагать, что он послужит нам достаточно точным признаком для решения обсуждаемого нами вопроса. Этот критерий – количество билетов в 5 ф. и выше в обращении, которые, как мы имеем основание рассчитывать, всегда сохраняют некоторую довольно правильную пропорцию ко всему обращению. Так, если в 1797 году количество банковых билетов этой категории возросло от 12 до 16 миллионов, то мы можем заключить, что все обращение увеличилось на одну треть, если только размеры округов, в которых обращаются банковые билеты, не сделались обширнее или меньше. Билеты ниже 5 ф. выпускаются в той пропорции, в какой металлическое орудие изымается из обращения, и количество их еще увеличивается, когда наступает увеличение числа билетов высшего наименования.
Если я смотрю правильно на этот вопрос, допуская, что относительно увеличения количества нашего обращения можно сделать заключение из увеличения количества банковых билетов в 5 ф. и выше, и нельзя никаким образом составить себе понятия по увеличению числа билетов в 1 и в 2 ф., которые становятся на место вывезенных или спрятанных гиней, то я должен вполне отвергнуть расчеты Пирса, потому что они основаны на предположении, что всякое увеличение билетов этой категории представляет и увеличение всего обращения на ту же сумму. Если мы обратим внимание на то, что в 1797 году в обращении вовсе не было билетов в 1 и в 2 ф., но что их место было всецело занято гинеями, и что, начиная с этого периода, их было выпущено не менее 7 миллионов, частью для замещения вывезенных и спрятанных гиней, частью же для сохранения пропорции между обращением для более и для менее значительных платежей, то мы увидим, к каким заблуждениям может приводить подобная аргументация. Я не могу приписывать записке Пирса, о которой идет речь, никакого значения в противоположность тому мнению, которое я сам решился высказать, а именно, что неблагоприятный торговый баланс и последующий низкий курс всегда могут быть прослежены до относительно чрезмерного и дешевого обращения. Но если бы умозаключения Пирса и не были столь же неправильны, как были неправильны его факты, то извлеченные им из последних выводы не гарантированы ни в каком случае.
Пирс утверждает, что возрастание количества банковых билетов с января 1808 года до Рождества 1809 года было от 17 до 18 миллионов, или простиралось на 500,000 ф. ст., что курс на Гамбург в течение того же периода упал от 34 ш. 9 гр. до 28 ш. 6 гр., след., увеличение количества билетов простиралось менее чем на 3 %, а упадок курса более чем на 18 %.
Но откуда почерпнул Пирс то сведение, что на Рождество 1809 года в обращении находилось только 18 миллионов банковых билетов? Просмотрев все отчеты, которые мне удалось найти относительно количества банковых билетов, находившихся в обращении в конце 1809 г., я могу прийти лишь к тому заключению, что утверждение Пирса неверно. Мушет дает в своих таблицах по четыре банковых отчета в год. В последнем отчете за 1809 год он определяет количество банковых билетов в обращении в 19.742,998 ф.
В приложении к отчету «Комитета о Слитках» и в отчетах, недавно составленных для палаты общин, количество банковых билетов в обращении
12 декабря 1809 года оказывается равным 19.727,520 ф.
1 января 1810…………. 20.669,320 ф.
7 января 1810…………. 19.528,030 ф.
В течение нескольких месяцев до декабря оно не было ниже. Когда я в первый раз обратил внимание на эту неточность, то я полагал, что Пирс опустил в своих обеих оценках почтовые билеты банка, хотя в декабре 1809 года сумма их не превосходила 880,880 ф.; но, заглянув в отчет о количестве банковых билетов, находившихся в обращении с включением почтовых билетов в январе 1808 года, я увидел, что Пирс показал их в большей сумме, чем я мог где бы то ни было найти: в самом деле оценка его превосходит отчет банка от 1 января 1808 г. на сумму около 900,000 ф., так что с 1 января 1808 г. по 12 декабря 1809 г. количество их увеличилось от 16.619,240 до 19.727,520, что составляет разность, превышающую 3 миллиона, а не 500,000, как определяет ее Пирс, и разность в 2 милл., если верна цифра Пирса относительно января 1808 года.
Сверх того, в утверждении Пирса, что с 1 января 1803 г. до конца 1807 г. количество банковых билетов возросло от 16 до 18 милл., прирост в 1 милл., мне кажется, на миллиона превосходит действительность. Увеличение количества билетов в 5 ф. и выше, с включением почтовых билетов, не превзошло в течение этого времени 150,000 ф. Указать на эти ошибки важно в тех видах, чтобы, те, которые, вопреки моей аргументации, стали бы соглашаться в принципе с Пирсом, могли видеть, что факты в данном случае не гарантируют выведенных из них последним заключений, и что, вообще, все расчеты, основанные на случайной сумме билетов в течение дня, недели, когда среднее число за несколько времени до того или после того оказывается больше или меньше, не принесут большой пользы при опровержении теории, которая для подтверждения своей истины располагает всякими другими доказательствами. Такой теорией я признаю ту, которая утверждает, что неограниченное увеличение обращения, которое не может быть приведено ни к какой постоянной единице, должно и может порождать собою постоянное понижение вексельного курса сравнительно с другой страной, обращение которой имеет в своем основании подобную единицу.
Определивши то значение, какое можно придавать записке Пирса, я призову теперь внимание читателя к таблице, извлеченной мною из положений «Комитета о Слитках» и из бумаг, которые с тех пор были представлены в палату общин. Я попрошу его сравнить количество обращения крупных билетов с колебаниями вексельного курса, и убежден, что он не найдет никакого затруднения в примирении высказанного мною начала с действительными фактами данного случая, особенно, если он обратит внимание на то, что действие увеличения количества обращения обнаруживается не вдруг в полном объеме, а требует, известного промежутка времени; – что возвышение или понижение ценности серебра сравнительно с золотом изменяет относительную ценность обращения Англии и Гамбурга, и таким образом делает обращение той или другой из этих местностей относительно чрезмерным и дешевым; – что, как я уже заметил, тот же самый результат наступает в нашей ли стране или в тех странах, с которыми мы ведем торговлю вследствие изобильного или недостаточного урожая, или благодаря какому-либо иному увеличению или уменьшению действительного богатства этих стран, которое, изменяя относительную пропорцию между товарами и деньгами, изменяет и ценность орудия обращения. С этими поправками я опасаюсь лишь того, чтобы не нашли, что возражения Пирса могут быть отвергнуты, не прибегая к признанию несостоятельным самого начала, которое, если бы получило применение, установило бы меркантильную теорию вексельного курса и могло бы быть сделано ответственных за столь значительный отлив орудия обращения, что противовес последнему может быть найден единственно в сокрытии нашей монеты в банке и в освобождении директоров от обязательства уплачивать металлом по билетам.
Данные, представленные Пирсом Комитету о Слитках.
После этого периода, под влиянием значительного торгового расстройства, громадного ввоза хлеба, тяжких субсидий, курс на Гамбург продолжал падать и 2 января 1801 г. равнялся —
Увеличение выпусков билетов в 1 и в 2 ф. в промежуток времени с конца 1799 года до конца 1802 года поднимает общую сумму билетов
Уровень гамбургского курса взят из списков Ллойда.
Среднее количество банковых билетов с 1797 по 1809 год включительно заимствовано для последующей таблицы из Отчета Комитета о Слитках. Вексельные курсы извлечены из списка, представленного парламенту монетным двором. Относительно количества своих билетов, находившихся в обращении в 1810 году, банк представил парламенту три отчета, – первый от 7 и 12 чисел каждого месяца, второй еженедельный отчет с 19 янв. по 28 дек. 1810 г. и третий также еженедельный с 8 марта по 29 декабря 1810 г. Среднее количество билетов свыше 5 ф., с включением почтовых билетов, согласно первому отчету представляет —
15.706,226 ф., а билетов ниже 5 ф. – 6.560,674 ф.
В годы, обозначенные ниже знаком *, ценность серебра сравнительно с золотом превосходила монетную оценку; это в особенности имело место в 1801 году, когда за количество серебра, меньшее 14 унций, можно было купить унцию золота; монетная оценка равняется 1:15,07, нынешняя же рыночная цена – около 1:16.
Среднее количество билетов банка Англии, находившихся в обращении в течение каждого из последующих годов:
В настоящем 1811 году банк представил отчет о количестве своих билетов за 18 дней этого года. Среднее количество билетов в обращении в 5 ф. и выше за эти 18 дней, со включением почтовых билетов, было 16.286,950 ф.
А билетов ниже 5 ф. – 7.260,575 ф.
Всего – 23.547,525 ф.
«Если бы,
– говорят «обозреватели», —
у людей праздных и у тех, которые живут постоянными доходами, было взято значительное количество орудия обращения и перенесено в руки фермеров, мануфактуристов и купцов, то пропорция между капиталом и доходом значительно изменилась бы в пользу капитала, и в течение короткого времени продукт страны возрос бы весьма сильно».
Не подлежит сомнению, что «не количество орудия обращения, а иное распределение его» способствует увеличению народного богатства. Если бы, поэтому, мы могли иметь полную уверенность, что действием излишества и последующего обесценения обращения сила потребления у непроизводительных и праздных классов была бы уменьшена, а число производительных и промышленных классов увеличено, то последствием этого, несомненно, явилось бы увеличение народного богатства, так как под видом капитала реализовалось бы в подобном случае все то, что прежде расходовалось под видом дохода. Но вопрос состоит в том, произвело ли бы такое действие излишество обращения? Не будет ли тысяча франков, сбереженная ростовщиком из его дохода и отданная в ссуду фермеру, столько же производительна, как если бы она была сбережена самим фермером? «Обозреватели» замечают, что
«всякий новый выпуск билетов не только увеличивает количество орудия обращения, но также и изменяет распределение общей массы их. Более значительное количество их попадает в руки тех, которые потребляют и производят, и меньше прежнего в руки тех, кто только потребляет».
Но необходимо ли это происходит так? По-видимому, автор считает за доказанное, что те, которые живут постоянными доходами, должны потреблять всю совокупность своего дохода, и что никакая часть его не может быть сберегаема и ежегодно присоединяема к капиталу. Но это очень далеко от истинного положения вещей, и я спросил бы, не дадут ли ростовщики-капиталисты точно такого же стимула возрастанию народного богатства, сберегая половину своих доходов и помещая их в капитал, благодаря чему освобождается капитал, который, в конце концов, будет употреблен теми, которые потребляют и производят, – как и в том случае, когда обесценение их дохода, благодаря выпускам банковых билетов, простиралось бы до 50 %, и, вследствие этого, их способность делать сбережения была бы совершенно отнята у них, хотя бы банк и выдавал под видом займа предприимчивому человеку сумму банковых билетов, равную по ценности той, до которой уменьшился бы доход капиталиста? Разница и единственная разница состоит, по моему мнению, в том, что в одном случае процент по денежному займу уплачивался бы действительному владельцу собственности, а в другом он был бы, в конце концов, уплачен под видом возрастания дивидендов или барышей собственникам банка, которые получили бы возможность воспользоваться им несправедливо. Если бы кредитор банка употребил свой заем на менее производительное предприятие, чем поступил бы распорядитель сбережениями капиталиста, то для страны последовала бы от этого чистая потеря, так что обесценение орудия обращения, в качестве стимула к увеличению производства, может быть и благодетельно, и вредно.
Я не вижу никакой причины, почему бы оно должно было уменьшить численность праздного и увеличить численность производительного класса общества. Зло, во всяком случае, достоверно. Оно должно сопровождаться такой значительной несправедливостью по отношению к отдельным лицам, которую стоит только понять, чтобы она возбудила осуждение и негодование во всех тех, кто не вполне нечувствителен ко всякому благородному ощущению.
С мыслями, содержащимися в остальной части статьи «Обозрения», я совершенно согласен и надеюсь, что усилия автора ее будут могущественно способствовать опровержению целой массы заблуждений и предрассудков, которые проникли в умы публики относительно этого в высшей степени важного предмета.
На рекомендованную Комитетом о Слитках меру, именно, чтобы банк был обязан уплатить монетою по своим билетам в течение двух лет, часто возражали, что если бы она была принята, то банку пришлось бы испытывать значительные затруднения при доставлении себе потребного для этого назначения количества слитков; и невозможно отрицать, что перед тем, как закон, освобождающий банк от платежей, будет отменен, для банка будет обязанностью благоразумия доставить себе обильный запас металла, которого оказалось бы до и статочно для удовлетворения всякого возможного спроса. Комитет о Слитках сделал наблюдение, что среднее количество банковых билетов, находившихся в обращении, со включением почтовых билетов, простиралось в 1809 году до 19 миллионов. В течение того же периода средняя цена золота была 4 ф. 10 шилл., т. е. превосходила монетную его цену около 17 %, доказывая тем обесценение обращения на около 15 %. Таким образом уменьшение банкового обращения в 1809 году на 15 % должно было бы, сообразно началам Комитета, возвысить обращение до al pari и уменьшить рыночную цену золота до З ф. 17 ш. 10 п., а пока наступило бы такое уменьшение, явилась бы настоятельная опасность для банка и для публики, если бы закон, прекративший платежи, перестал действовать. Но, соглашаясь с истиною ваших принципов (от чего мы очень далеки), скажут защитники банка; допуская, что после подобного уменьшения количества банковых билетов ценность остатка возрастет до такой степени, что обращаться в банк за золотом в обмен за билеты никто не сочтет выгодным, так как вывоз слитков не мог бы доставить никакого барыша; какое обеспечение имел бы банк против того, что каприз или зложелательность не сделали бы общею практикою полный отказ от употребления мелких билетов и требование у банка гиней в обмен за них? Таким образом, банк не только уменьшил бы обращение их на 15 % в общей сумме своих выпусков в 19 миллионов, не только должен был бы снабдить себя золотом на 4 миллиона билетов 1-го и 2-х-фунтового достоинства, которые оставались бы в обращении, но также должен бы доставить себе средства для удовлетворения возможного спроса на уплату по всем мелким билетам всех провинциальных банков королевства, и все это в короткий двухлетний промежуток времени. Следует сознаться, что могут или не могут осуществиться подобные опасения, а банку не оставалось бы ничего иного, как сделать некоторый запас металла на самый худший случай; и хотя это такое положение, в которое он был бы вовлечен собственной нескромностью, но было бы желательно, если возможно, охранить его от последствий такового.
Если те же благодетельные последствия для публики, то же обеспечение против обесценения обращения могут быть достигнуты более мягкими средствами, то можно надеяться, что все партии, согласные в принципе, будут содействовать одна другой в изыскании их. Пусть парламент предпишет банку уплачивать, в случае предъявления спроса, по всем билетам выше 20 ф., и только по ним, по собственному выбору или золотыми слитками узаконенного сплава, или иностранною монетою (принимая в расчет различие в доброкачественности ее), по английской монетной ценности золотых слитков, т. е. по 3 ф. 17 ш. 10 п. за унцию, с тем, чтобы к этим платежам было приступлено в тот срок, который указан Комитетом.
Срок этой привилегии уплаты по билетам вышеозначенного достоинства может быть продолжен на три или на четыре года по приступлении к платежу, и, если это будет найдено удобным, то меру эту можно объявить постоянною. При такой системе ценность обращения никогда не падала бы ниже установленной его цены, так как унция золота и 3 ф. 17 ш. 10 п. постоянно сохраняли бы одну и ту же ценность. При помощи этого средства мы действительно могли бы предупредить извлечение из обращения того количества мелких билетов, которое необходимо для мелких платежей, так как никто, не обладающий последними менее чем на 20 ф., не мог бы обменять их в банке, и даже в последнем случае получал бы за них не монету, а слитки. Правда, за подобные слитки можно было бы получить гинеи на монетном дворе, но не раньше, как по истечение нескольких недель или месяцев, причем потеря процентов за это время стала бы рассматриваться, как действительный расход, – расход, которого никто не стал бы нести, пока за мелкие билеты можно купить столько же всяких товаров, сколько и за гинеи, представляемые ими. Другая выгода, которая сопровождала бы осуществление этого плана, состояла бы в предупреждении бесплодного труда, который при нашей системе, предшествовавшей 1797 году, расходовался так невыгодно на чеканку гиней, осуждаемых при каждом случае неблагоприятного вексельного курса (все равно, от каких бы причин он ни происходил) на переплавку и, вопреки всевозможным запрещениям, – на вывоз за границу в виде слитков. Все партии согласны в том, что подобные запрещения не достигают своей цели, и что какие бы препятствия ни были противопоставлены вывозу монеты, они обходятся с большою легкостью.
Неблагоприятный вексельный курс может быть, в конце концов, исправлен единственно посредством вывоза товаров, – пересылкой слитков, – или уменьшения количества бумажного обращения. Поэтому та легкость, с которою можно было бы получать в банке слитки, не может служить возражением против этого плана, так как подобная же легкость существовала и до 1797 г. и должна существовать при всевозможных системах банковых платежей. Она даже не должна служить подобным возражением, потому что в настоящее время для всех, кто посвятил поболее внимания вопросу обращения, не составляет уже вопроса, что закон, направленный против вывоза слитков, все равно, под видом ли монеты или в другой какой-либо форме, оказывается не только не действительным, но даже неразумным и несправедливым: он несправедлив только по отношению к нам и выгоден для всего остального мира.
Мне кажется, что предлагаемый здесь план соединяет всю совокупность выгод каждой банковой системы, которая только бывала применяема в Европе. В некоторых его чертах есть нечто сходное с депозитными банками Амстердама и Гамбурга. В этих учреждениях слитки всегда покупаются у банка по установленной, неизменной цене. То же самое предлагается для банка Англии; но в иностранных депозитных банках в сундуках банка имеется столько же слитков, сколько записано кредитов на банковые деньги в его книгах; вследствие этого у них оказывается на лицо бездействующий капитал, равняющийся всему количеству коммерческого обращения. В нашем же банке находилось бы налицо известное количество банковых денег под видом банковых билетов, равняющееся возможному торговому запросу, и в то же время в сундуках банка было бы не больше бездействующего капитала, чем насколько простирался тот фонд, который банк находит нужным держать под видом слитков для удовлетворения случайного запроса. Следует также всегда помнить, что банк имел бы возможность по произволу уменьшать такой запрос посредством совращения своих выпусков бумаги. В подражание гамбургскому банку, который покупает серебро по установленной цене, банку Англии было бы необходимо установить цену на него несколько ниже монетной, по которой он покупал бы во всякое время за свои билеты всякое количество слитков, какое могло бы быть ему представлено.
Усовершенствование банкового дела состоит в том, чтобы дать стране возможность при помощи бумажных денег (сохраняющих постоянно свою установленную ценность) совершать свое обращение при посредстве возможно меньшого количества монеты или слитков. Именно эту цель и осуществил бы указанный план. Колебания цены слитков, какой бы спрос на них ни заявлялся на континенте, или какое бы их количество ни притекало из рудников Америки, ограничивались бы пределами цены, по которой банк покупает слитки, и монетной цены, по которой он их продает. Количество обращения было бы приспособлено к потребностям торговли с наибольшею точностью, и если бы банк оказался на время столь нескромным, что переполнил бы билетами обращение, то препятствие к этому, находящееся в руках публики, быстро показало бы ему его ошибку. Что касается до провинциальных банков, то они, по-прежнему, должны платить по своим билетам в случае спроса билетами банка Англии. Это было бы достаточной гарантией против возможности с их стороны излишне увеличивать обращение бумаги. Переплавка монеты не представляла бы никакого искушения, и таким образом сберегался бы бесплодный труд, который расходовался одною стороною на чекан того, что другая сторона считала для себя выгодным переплавлять в слитки. Орудие обращения никогда не подвергалось бы скоблению или порче и обладало бы столь же неизменною ценностью, как и самое золото, – великая цель, которую имели в виду голландцы и которую они осуществили с громадным успехом при помощи системы весьма подобной той, какую мы здесь рекомендуем.
notes
