– Госпожа… – Голос Элиры эхом разнесся по спальне.

Аврелия едва услышала его. Все ее внимание было сосредоточено на свернувшемся комочке на ложе перед нею, – на Публии. Она склонилась над ним и погладила волосики у ребенка на лбу, говоря себе, что краснота его кожи вызвана чрезмерной жарой. Прохладный ветерок, обычно продувавший дворец по вечерам, сегодня еще не пришел. Если б они остались в Риме, если б она не решила ехать на юг!.. Хватит. Нужно оставаться сильной ради Публия.

– Потерпи, мой дорогой. Скоро станет легче.

– Госпожа. – На этот раз Элира потрясла ее за плечо.

Аврелия оторвала глаза от сына.

– Пришел врач?

– Нет, госпожа. Он же сказал, что до завтра больше не придет, помнишь?

– Но лекарство, которое он дал, не действует.

– Это лучшее, что у него было. Малярию очень трудно вылечить, госпожа, особенно у детей, – как можно нежнее проговорила Элира.

В тысячный раз глаза Аврелии обежали хорошо обставленную комнату в поисках выхода. Не считая прилегающего помещения и нужника, ею ограничивался мир наложницы. Ее тюрьма. Кроме случаев, когда женщину вызывал к себе Гиппократ. К счастью, в настоящее время его похоть сосредоточилась на Элире, тупо подумала пленница. С заболевшим Публием она не могла так развлекать хозяина, как раньше…

Малыш закашлялся – и вернул маму к реальности.

– Принеси мне мокрую тряпку.

– Конечно, госпожа.

Элира поспешила прочь. Когда она вернулась, Публий описался. Большое пятно расплылось по простыне вокруг нижней части его тела. Не говоря ни слова, они сменили простыни и вытерли ребенка. Было невозможно не заметить, как малярия измучила его. Остались лишь кожа да кости, а желтизна его кожи уступала по оттенку желтушным белкам глаз. Каким-то образом Аврелия смогла не думать об этом, не обращать внимания на встревоженные взгляды Элиры. Отказываясь признавать, как тяжело болен Публий, было легче представлять его выздоровление.

– Я понимаю, как тебе тяжело, госпожа, но мне нужно поговорить с тобою.

Необычная резкость ее тона пронзила туман в сознании Аврелии.

– О чем?

– Когда я выходила сегодня утром, то получила новую весточку.

Ганнон.

– В пекарне?

– Да, как и раньше, от солдата. Я передала ему ваш ответ на первое письмо.

Дрожащими руками Аврелия взяла крошечный свиток пергамента. Казалось, прошла вечность после ее случайной встречи с Ганноном до получения первой записки. Хотя в ней и не предлагалось способа, как выбраться из дворца – карфагенянин сообщал, что замышляет это со своим другом, – эта весточка помогла ей держаться дальше. А теперь, через две недели после первого письма, пришло второе. «Может быть, Ганнон сможет найти другого врача для Публия?» – подумала Аврелия, но сразу отогнала такую мысль. Поддерживать дух троих человек за стенами дворца – вот единственная ее задача сейчас. И перед пленницей вновь открылась зияющая пропасть отчаяния. Не теряй надежды, сказала она себе. Письмо доказывает, что боги не совсем покинули тебя. Мы как-нибудь выберемся отсюда. Сломав каплю застывшего воска, она стала читать.

Аврелии: приветствие

Приношу извинения за задержку второго послания тебе, но у моего друга мало солдат, которым можно доверить поручение передать это Элире. Я молюсь, чтобы ты держалась изо всех сил.

Аврелия посмотрела на фигурку Публия. Ей пришлось переключить внимание на его дыхание, и боль пронзила ей сердце.

С сожалением сообщаю, что мы все еще ищем лучший способ, как спасти тебя, твоего сына и рабыню. Ясно, что силу применять нельзя, а множество стражи во дворце означает, что хитрость тоже не поможет. Нужно найти способ вам всем оказаться в городе. Мой друг говорит, что если такое станет возможным, ваш побег обеспечен.

Ее взгляд пробежал по оставшимся строчкам до подписи Ганнона. Все фразы вроде «оставайся сильной», «боги защитят тебя» и «скоро мы встретимся снова» ощущались, как последние удары по ее надежде. Публий тяжело болен, и они никогда не выберутся отсюда. Она останется в милости у Гиппократа, пока не надоест ему. А потом Агафокл – с ним ей уже пришлось наспех переспать – захочет свою долю ее тела. В отчаянии она позволила слезам покатиться из глаз.

– Что там говорится, госпожа? Плохие известия?

Аврелия вытерла глаза.

– Все по-прежнему. Но нет ничего страшнее. Ганнон не может найти способ вырвать нас отсюда. Пока. Однако нам не следует терять надежды.

– Легко ему говорить! – выплюнула Элира. – Твоему другу не приходится ложиться под Гиппократа каждую ночь!

– Он делает, что может.

Элирино раздражение улеглось, сменившись печалью.

– Я знаю, госпожа. Но так тяжело – просто ждать и ждать все время…

Вместо выздоровления, на которое надеялась Аврелия, состояние Публия резко ухудшилось. В последующие часы лихорадка все усиливалась, пока тело ребенка не стало обжигающе горячим. Последовали приступы – ребенок корчился в ужасающих судорогах, до смерти напугав обеих женщин. Еще хорошо, что врач предупредил их о возможности такого развития болезни, иначе мать решила бы, что в сына вселился демон. А так она попыталась снизить ему температуру. У нее не было льда, поэтому им приходилось снова и снова окунать Публия в прохладную воду. Когда приступы прекратились, Аврелия надеялась, что теперь станет лучше. Но вместо этого мальчик впал в полное забытье. Потом на коленке, которой он ударился о пол во время приступа, стал проступать синяк. Вскоре стало очевидно, что это подкожное кровоизлияние. Тут женщина отбросила всякую осторожность и обратилась к стражнику, стоявшему за дверью. Она была готова к тому, что ничего сделать нельзя, и ей принесло облегчение, что стражник согласился послать за врачом, узнав, что ребенок серьезно заболел. Аврелия не сомневалась, что причиной такой благосклонности послужила веселая натура Публия и его восхищение перед стражниками. Он очаровал многих из них. Не раз они тайком приносили ему что-нибудь поесть, а иногда передавали деревянные игрушки.

Хорошее настроение врача мгновенно улетучилось, как только он увидел Публия.

– Почему вы не позвали меня раньше? – спросил он и вздохнул. – Можете не отвечать. Расскажите, что он делал.

Попросив больше света, эскулап опустился на колени у постели и выслушал объяснения Аврелии. Он тщательно осмотрел мальчика, приложил ухо к его груди, прислушиваясь к дыханию, проверил пульс и цвет десен, потом приподнял ему веки, чтобы осмотреть слизистую оболочку. Этот процесс так разволновал Аврелию, что ей пришлось схватить Элиру за руку.

Наконец, осмотр закончился.

– Когда ребенок последний раз мочился?

Женщина, не понимая, уставилась на врача.

– Мочился? Не знаю… Давно. Часов шесть?.. Восемь?..

Снова вздохнув, врач еще раз пощупал малышу пульс. Когда он взглянул на Аврелию, его взгляд был печален.

– Извините. Больше я ничего сделать не могу.

У Аврелии было чувство, будто ее ударили в солнечное сплетение. У женщины захватило дыхание, и она упала на колени.

– Что вы хотите сказать? – услышала Аврелия слова Элиры.

– У мальчика классическая тяжелая малярия. Сильная лихорадка с последующими судорогами и нервными признаками. Подозреваю, что он впал в кому. Это пятно на коленке говорит, что его кровь не сворачивается. Из того, что вы сказали, я подозреваю, что его почки тоже не работают.

Аврелия лишилась речи. Она смотрела на Публия, на врача, снова на сына. Когда же опять взглянула на врача, его лицо совсем упало.

– Боюсь, он умирает. Сделать ничего нельзя.

– Умирает? – повторила Аврелия.

– Да. Я никогда не видел, чтобы после тяжелой стадии выздоравливал даже взрослый, не говоря о ребенке. Мне очень жаль.

– Как скоро?

Врач покачал головой.

Аврелия была ошеломлена горем. Она едва заметила его легкое прикосновение к плечу, когда он выходил.

Осев на постель, женщина обняла Публия. На память пришла непрошеная колыбельная, какую она напевала ему в младенчестве. И Аврелия стала тихо ее напевать. Снова и снова она повторяла ее, пока голос ее не замолк. Горе оглушило ее, и вскоре простыни пропитались слезами. Если не считать случайных глубоких вздохов, Публий не двигался. Аврелия была благодарна, что он больше не выглядит страдающим. Ей было легко обмануть себя фантазией, что он просто заснул после расстройства желудка и она утешает его. Женщина все еще была погружена в свою приятную сказку, когда ее одолел сон.

Как только мать проснулась, интуиция мгновенно подсказала ей, что Публий умер. С бесконечной нежностью она положила его головку на подушку. Глазки сына были полуоткрыты, но цвет изменился с прежнего зловеще-красного на серый, как у недавно умерших. Аврелия коснулась пальцем жилки на шее малыша. Досчитав до двадцати, она так и не ощутила пульса. Было уже поздно, но Аврелия приложила свой рот к его ротику, чтобы позволить душе сына перейти в нее.

– Прости меня, мой маленький, – прошептала она. – Боги спокойно пропустят тебя на другую сторону. Пусть они оставят свои наказания для меня.

– Он умер?

Аврелия взглянула на Элиру, по щекам которой текли слезы, и глухо подтвердила:

– Да.

– Пусть благословят его боги и позаботятся о нем… Он был чудесный малыш, – прошептала Элира, и ее голос сорвался.

– Нужно подготовить похороны. Они ведь не откажут? – Аврелия почувствовала, что вот-вот зальется слезами.

– Не знаю, госпожа. Если позволят, появится шанс сбежать.

Пленница не сразу осознала, о чем говорит Элира.

– Ты хочешь сказать, если позволят выйти из дворца?

– Да, госпожа. – У рабыни заблестели глаза. – Ты можешь написать ответ Ганнону? Солдат сказал, что сегодня снова будет в пекарне. Я могу уговорить стражника выпустить меня утром. Если Ганнон узнает о похоронах, он сможет что-нибудь предпринять.

– Но неизвестно, когда нам разрешат их устроить…

– Это понятно, госпожа, но хоть какие-то сведения будут полезнее твоему другу, чем отсутствие таковых, верно?

В тот момент женщине было не до побега и не до Ганнона. Ее мысли занимал Публий и то, как отчаянно ей будет его не хватать. Но пленница понимала, что это может оказаться их первой и последней возможностью выбраться отсюда. Что бы она ни чувствовала, несправедливо обрекать Элиру на пожизненную вынужденную проституцию. Аврелия глубоко вздохнула и заставила себя подумать о будущем.

– Ладно. Я напишу.