Глава пятьдесят восьмая

Эхо пошевелилась и почувствовала, что лежит на шершавом ковре. Звонили колокола. Никогда еще она так не радовалась колокольному звону. Значит, она выжила, хотя и с величайшим трудом, и сейчас кто-то бинтует ее обожженные руки. Из мрака выплыл голос Айви, потом Птеры. Значит, они тоже живы. Эхо лежала с закрытыми глазами, наслаждаясь такими знакомыми звуками.

Выбравшись из Шварцвальда, Эхо снова почувствовала себя в своей тарелке. Она освободилась от чар и опять стала собой. Раны ее почти затянулись, остались лишь ожоги на руках. Вызванное ею пламя опалило и ее саму. Похоже, новые способности вышли ей боком, и в этом было мало приятного, но куда больше Эхо тревожило ощущение того, что в ее сознании поселился кто-то чужой, точно актер, притаившийся за кулисами в ожидании своего выхода.

Роза.

Когда Эхо, образно выражаясь, открыла внутри себя дверцу и выпустила жар-птицу из клетки, Роза была тут как тут, привлеченная энергией, которая могла бы быть и у нее, если бы она отважилась пожертвовать своей жизнью. Она, как и Эхо, была сосудом. Теперь же поселилась в дальнем уголке сознания Эхо, причем не одна, а со всеми своими тайнами. Эхо узнала все, что знала Роза, даже секреты, которые та хранила до самой смерти. Эхо чувствовала все, что чувствовала Роза. Девушка вспоминала, как счастлива была когда-то. Как Гай в первый раз поцеловал ее у домика на берегу океана, и волны плескались у их ног. Как они лежали у камина и ночи напролет разговаривали о своих надеждах и мечтах. Все это казалось Эхо таким же реальным, как ее собственные воспоминания и чувства. И это ужасно! Эхо поднесла было ладони к вискам, но, почувствовав, что руки забинтованы, опустила их.

С трудом разлепив глаза, она увидела, что над ней склонились трое, три самых главных существа в ее жизни: Птера, Айви, а теперь, как ни странно, и Гай. Они пожирали ее глазами. Наверное, так себя чувствуют звери в зоопарке. Эти трое взирали на Эхо с такой тревогой и любопытством, что ей показалось, будто она задыхается. Девушка попыталась сесть, но три пары рук – черные, белые и загорелые, без перьев, – заставили ее снова лечь. Ну все, с нее довольно.

– Хватит! – сердито проговорила Эхо. – Перестаньте на меня глазеть, трогать меня, дышать моим воздухом!

Айви задержала дыхание: она поняла Эхо буквально. Благослови Господь ее добрую душу.

Птера с деланым безразличием посмотрела на Эхо, но та заметила в ее глазах любопытство.

– Она всегда была в тебе, – сказала Птера. – Как же я раньше не догадалась?

Эхо с трудом села, привалившись спиной к замшевому дивану Джаспера. Гай придержал ее, чтобы она не упала, и Эхо не стала ему мешать. Его рука лежала у нее на талии, чуть повыше пояса джинсов, и Эхо чувствовала ее тепло. Айви покосилась на руку Гая, но ничего не сказала.

– Да откуда же ты могла знать? – удивилась Эхо. – Я и сама до сих пор не понимаю, как вообще такое возможно и почему именно я. Я помню все о Розе, последнем сосуде, и вижу еще какие-то образы, которых не понимаю. Откуда у меня эти воспоминания?

Птера запустила руку в перья и вздохнула. Эхо никогда не видела ее такой уставшей.

– Пока ты лежала без сознания, я размышляла обо всем, стараясь разобраться, и вот до чего додумалась. Жар-птица, видимо, может переходить от одного к другому, – проговорила Птера. – Каждый, кто с ней соприкасается, оставляет свой отпечаток. А поскольку Роза была сосудом для жар-птицы до тебя, ее голос оказался громче всех. Да и ты сама дала ей повод кричать. – Птера выразительно посмотрела на руку Гая на талии Эхо. – В общем, жар-птица была в вас обеих. А освободила ее ты, пожертвовав собой. Роза по какой-то причине не захотела этого сделать. Ты же выпустила жар-птицу из клетки. Если я все правильно поняла и жар-птица – сгусток чистой энергии, настоящего волшебства, ей необходим сосуд, чтобы существовать в нашем мире.

От разговоров о сосудах голова у Эхо разболелась еще сильнее.

– Но почему я? Я же самая обычная девушка. Во мне нет ничего особенного.

Птера нежно потрепала Эхо по щеке.

– Ошибаешься, моя маленькая сорока, ты всегда была особенной. И то, что я встретила тебя тогда в библиотеке, едва ли совпадение. Нам с тобой суждено было найти друг друга.

Эхо приподняла бровь.

– Так это судьба?

Птера покачала головой, взъерошив черные перья.

– Твоя судьба – в твоих руках, Эхо, но я думаю, у каждого из нас своя роль в этом мире. – Она так многозначительно посмотрела на Эхо, что девушка внутренне сжалась под тяжестью ее взгляда. – Твоя роль – быть жар-птицей. А уж как ты ее сыграешь, дело твое. И то, что тебе удалось вызвать огонь, лишнее тому доказательство.

Огонь. Черт, черт, черт, черт. Она вовсе не хотела сжечь всех без разбору, она лишь пыталась остановить сражение.

– Роуан, – прошептала Эхо. – И остальные… они живы? – Ей лишь хотелось остановить Танит и Альтаира, прекратить эту кровавую бойню.

Птера кивнула.

– Огонь их обошел стороной, не обжег. Наверное, ты не хотела причинить им вред.

– Да, – ответила Эхо. Но на самом деле она это сделала неосознанно. Не раздумывая. По ее жилам текла энергия, а она и сейчас толком не понимала, что с ней делать. Эхо зажмурилась. Ей стало больно при мысли о том, что она едва не убила тех, кого любила. Гай сжал ее руку, и Эхо удалось отогнать дурные мысли.

Она покачала головой, словно это могло помочь ей избавиться от страха. Не помогло. Но в ее силах было не обращать на него внимания, переключиться на что-то другое.

– Как ты узнала, где нас искать?

Птера улыбнулась такой очаровательной, такой знакомой улыбкой, что Эхо едва не разревелась.

– Танит с драконами следили за тобой. А мы за ними.

Гай провел рукой по волосам и вздохнул.

– А нам-то казалось, что мы искусно заметаем следы.

В его словах сквозило смущение. Эхо похлопала Гая по руке. Он улыбнулся, и ей захотелось улыбнуться в ответ, но следующий вопрос, который она собиралась задать, был слишком труден – тут уж не до улыбок.

– Ну хорошо, я жар-птица. Значит, я должна положить конец войне. Но как, черт возьми, мне это сделать? – спросила Эхо. – Я же обычный человек.

– Чтобы разжечь огонь, достаточно одной спички, – ответила Птера. – Тебе суждено нести тяжелую ношу, но помни, что ты не одна.

Птера взяла Айви за руку и встала. Айви, казалось, хотела что-то возразить, но лишь молча моргнула. Птера кивнула Гаю и добавила:

– Оставлю вас наедине. Наверняка вам нужно многое обсудить.

Эхо проводила их взглядом. Гай убрал руку с ее талии, но придвинулся чуть ближе. Так странно было замечать у него обычные человеческие порывы.

– Как ты себя чувствуешь? – спросил Гай.

Смеяться Эхо было больно, но она все равно рассмеялась.

– Как будто умерла и воскресла. В общем, не так уж и плохо.

Губы Гая дрогнули. Сочувствие было ему к лицу. Эхо отвернулась. Гай тоже.

– Я так и не понял, что там произошло, – признался он.

Эхо посмотрела на свои руки. Из этих ладоней извергалось пламя.

– Да я и сама не понимаю.

Гай повернулся к ней. Открыл рот. Закрыл. Наверное, не мог решить, что сказать. Пождал губы, покачал головой. Похоже, он никак не мог подобрать нужных слов. Так ничего и не сказав, Гай протянул руку к рубашке Эхо. Кто-то – видимо, Айви – разорвал ее, так что был виден шрам на груди. Гай сжал кулаки, словно боялся, что не удержится и коснется его.

– Твои раны затянулись. – Он покачал головой и с изумлением уставился на Эхо. – Ты жар-птица. Ты восстала из крови и пепла, точь-в-точь как в пророчестве.

– Угу, – ответила Эхо и, помедлив, добавила: – А ты Повелитель драконов.

– Бывший Повелитель драконов, – поправил ее Гай, и в его голосе Эхо послышалось смущение. – Танит меня свергла, так что формально я сказал тебе правду.

Эхо уперла в него самый подозрительный взгляд, на который только была способна.

Гай поморщился.

– Прости. Я понимаю, что виноват, но не знаю, что еще…

Эхо подняла забинтованную руку, и Гай замолчал.

– Слишком много откровений для меня одной, да и история с жар-птицей на голову опережает историю с твоим инкогнито. Так что считай, что я тебя простила, хотя никогда не забуду, что ты меня обманывал, даже не надейся.

– Ты слишком добра ко мне, – тихо ответил Гай.

– Ну, не знаю. Пожалуй, хватит с тебя на сегодня страданий. В конце концов, тебя пыталась убить родная сестра.

– Она хотела меня остановить. Поверь, если бы Танит действительно пыталась меня убить, я был бы уже мертв. Ну, или по меньшей мере сильно ранен. Она – мой близнец, а я ее брат. Для нее это важно.

– А для тебя? – спросила Эхо.

Гай испустил долгий усталый вздох.

– Не знаю.

Эхо хотела было обхватить себя руками, но этот жест выдал бы ее страх. А чего Эхо боялась, она и сама не знала. Наверное, ей инстинктивно хотелось спрятаться от тех, кто теперь, после того как выяснилось, что она – жар-птица, будет за ней охотиться. И от Гая. От собственного воскрешения из мертвых. От себя самой. От своей судьбы. «Выбери дверь, – подумала Эхо, – любую дверь».

– А что случилось в той комнате? – еле слышно прошептал Гай, но Эхо показалось, будто его голос обвился вокруг нее, точно змея, и давит на ребра. – До того, как пришла Танит? Что ты увидела?

– Зеркало, – ответила Эхо. – Обычное зеркало.

Гай понурил голову. Волосы упали ему на глаза, коснулись чешуек на скулах. Эхо хотелось убрать его челку со лба, погладить шелк его волос. Пришел ее черед сжимать кулаки, чтобы удержаться.

– А потом что было? – спросил Гай, не поднимая глаз, затем вскинул голову и посмотрел на Эхо. Девушка не отвела взгляд.

– Я начала вспоминать, – ответила она. – Вспомнила то, чего не должна была помнить, потому что это не мои воспоминания. Все было так странно. Словно я сама была там, в домике у моря, словно я Роза. Вспомнила, как любила тебя, потому что это она тебя любила.

Во взгляде Гая сквозили печаль и надежда, Эхо почувствовала, как больно сжалось сердце. Словно чьи-то невидимые руки с силой стиснули его, пытаясь отжать досуха, не оставить ни единой капли крови.

Эхо не поняла, кто к кому потянулся первым. Она вдруг осознала, что целует Гая, а он целует ее. В ее душе медленно воцарялся покой, которого, казалось, она больше уже никогда не будет испытывать. Ощущение приятное и пугающее одновременно.

Schwellenangst, подумала Эхо. Боязнь начать что-то новое.

Гай целовал ее так, словно знал всю жизнь, словно для него не было ничего привычнее и проще, чем касаться губами ее губ. Он целовал ее так, будто помнил ее. И какая-то часть Эхо, которая, как девушка догадывалась, вовсе не была ею, тоже помнила его. Гай запустил пальцы ей в волосы, и Эхо могла поклясться, что слышит вздох Розы.

Не очень-то приятно чувствовать, что в твоей голове поселился кто-то другой. Эхо отстранилась от Гая. Он с неохотой оторвался от ее губ и провел пальцем по ее щеке. Эхо было приятно, но едва она это осознала, как тут же усомнилась в том, что именно она испытывает это чувство. Эхо покачала головой, и Гай убрал руку.

– Прости, – сказала она. – Я… не понимаю, где кончаюсь я и начинается Роза. Откуда мне знать, где я, где она?

Краешки губ Гая чуть приподнялись в улыбке.

– Ты – это ты. Так всегда было и будет. И ничто этого не изменит.

Он и не догадывался, как отчаянно Эхо хотелось в это верить. Гай говорил так убежденно, так верил в нее, что у девушки не хватило духу его огорчить. Но за последнее время в жизни Эхо случилось много такого, что перевернуло привычный порядок вещей, и присутствие мертвой возлюбленной Гая в ее голове было еще не самым странным.

– И что мы теперь будем делать? – спросила Эхо.

Гай потянулся к ладони Эхо – медленно, словно хотел дать ей время убрать руку. Но Эхо не стала этого делать. Гай взял Эхо за руку, перевернул ладонью вверх и сказал:

– Если б я знал.

Эхо устало рассмеялась и огляделась. Ей нужно было собраться с мыслями. Айви с Птерой ушли на кухню – наверное, заваривали чай. Если Айви что и переняла у Птеры, так это умение в трудную минуту делать чай или кофе. Джаспер по-прежнему лежал на полу, а Дориан прижимал к его животу повязку.

Эхо крепче сжала руку Гая и оглянулась на Дориана, склонившегося над Джаспером. Они были такие разные. Светлокожий Дориан с серебристо-седыми волосами и смуглый Джаспер в ярком оперении – павлин павлином. Но вот Джаспер поднес руку Дориана к губам и нежно поцеловал его пальцы, и Эхо показалось, что эти двое созданы друг для друга.

Тут Эхо пришла мысль.

– Может, вот так я это и сделаю, – поделилась она с Гаем, указав на Дориана и Джаспера.

– Что именно? – уточнил тот.

– Положу конец войне. Всех примирю.

Сомнение сменилось на лице Гая крайним удивлением.

– Птератусы и дракхары никогда не будут заодно.

– Почему это? – спросила Эхо и обвела рукой гнездо Джаспера. – Ты посмотри на нас. Айви вылечила Дориана после того, как эта маньячка гналась за нами аж от самой Крепости виверны. Дориан лечит Джаспера. – Эхо покачала головой и вздохнула. – Ты же видел руки прорицательницы. У нее и перья, и чешуя. Что, если у дракхаров и птератусов общие предки? Ведь мифы о жар-птице у них одни и те же! Может, раньше все так и было? Может, когда-то дракхары и птератусы были одним народом? И, кто знает, вдруг у них получится объединиться снова.

Улыбка Гая была грустной, но очаровательной. Как и он сам. Эхо точно знала, что это подумала не она.

– Это прекрасная мечта, не более. Такому не бывать. Я слишком стар, чтобы надеяться на что-то иное.

И снова невидимые руки стиснули сердце Эхо.

– Значит, настал черед мечтателей взяться за дело, – заявила она.

Гай поднес их сплетенные руки к губам, поцеловал пальцы Эхо, и девушка заметила, как в его глазах блеснули слезы.

– Едва ли им это понравится, – произнес Гай, касаясь губами кожи Эхо. – Альтаиру. Танит. И им подобным. Они будут сражаться до последнего.

– По-твоему, и пробовать не стоит?

– Ты говоришь совсем как она, – с нежностью ответил Гай.

Как Роза. Эхо не знала, нравится ей это или нет. В эту минуту Гай вовсе не был похож на почти бессмертное существо двухсот пятидесяти лет от роду. И на Повелителя драконов, призванного нести груз надежд и ошибок своего народа. Он был просто Гаем. Серьезные зеленые глаза, темно-каштановые, почти черные, волосы, легкая улыбка на губах, когда он не хмурится. Интересно, подумала Эхо, таким ли увидела его Роза? Из-за этих ли черт влюбилась в Гая сотню лет назад?

– Итак, что мы имеем, – произнес Гай. – Воришка, которая умеет вызывать пламя, свергнутый правитель, ученица лекаря, бывший начальник королевской стражи и мошенник, который служит и нашим и вашим. – Печаль его испарилась, точно лужа под лучами солнца. Гай рассмеялся, и Эхо захотелось набрать этот звук в бутыль и сохранить навечно. – Что у них может пойти не так?

– Честно? – откликнулась Эхо. – Все что угодно.