«АСМО-пресс» С пожеланиями успеха в Вашем бизнесе!

Итак. Работаю под начальством этой красивой женщины Юлии, знакомой Германа, в каталоге «Золотая книга московского бизнеса».

– Димка, надо про «Связь-банк» придумать слоган. Я придумал: наша связь не ударит лицом в грязь!

– Анварка, лучше Гарнику позвони, вдвоем попробуйте. Димка посмеялся и ушел.

– Я придумал, – сказал он вечером.

– Что придумал?

– Слоган.

– Ну-ка.

– Мы существуем, чтоб не прервалась времен и судеб призрачная связь.

– Пиздец, Дима, сразу видно, что ты поэт!

– А в конце текста – Связь-Банк – ваша связь с будущим!

И мы начали работать вдвоем. Я бегал на интервью, заверял тексты и относил их Юлии Алексеевне, а он придумывал слоганы и писал тексты. Ей нравилось.

«Кам ту Марракеш… Кам ту Марракеш…» Влетела электричка, и я подумал, что вот в этом вагоне прямо сейчас встречу свою самую настоящую любовь, но нет, конечно. На «Менделеевской» ожидал удара лицом, уже почти чувствовал губами твердую боль и вдруг вспомнил, что Димка потерял свои ключи и, наверное, давно уже меня ждет. Очень хотел, чтобы он меня ждал. И я увидел его еще издалека, он пошел ко мне от подъезда.

– Манту марэ, Димка, убей меня! – радостно сказал я. – Катался на трамвае «Аннушка», слушал Вайю Кон Диос и забыл!

Димка не обиделся.

– Я думал, Анатоль будет дома, а он, оказывается, тоже уехал на дачу.

– У тебя на воротнике пятно красное, Дим, кровь что ли?!

И когда он наклонился, я легко сжал кончик его носа. Он засмеялся.

– Анварка, поехали арбуз купим? Тут, недалеко, на Коптевский рынок, на трамвайчике, а?

– Поехали, Дим, может, девчонок каких-нибудь зацепим?

Проехали в тряском трамвае по Михалковской улице, свернули. Ехать становилось все тяжелее. Выходили и заходили летние люди. Казалось, что должно что-то случиться, а арбуз это так, отговорка.

На рынке было пыльно и многолюдно. Ужасно танцевала в пыли старая, грязная бомжиха, возле нее стояла молодая, хихикала и морщилась, трогая рукой опухшую щеку.

Мы ходили по рядам. Как всегда трудно и лень было гадать, спелый арбуз или нет. Молодой, равнодушно привязчивый азербайджанец вырезал и вытянул из его бока красную длинную пирамидку. Купили. Слепило холодное, болезненное солнце. Было грустное, тупое и неизрасходованное чувство в душе, и накрученный и не лопнувший шарик в простате.

– Не выручите двадцаточкой? – пробубнила молодая бомжиха.

Я оглянулся, она смотрела на меня, и в душе появилось это.

– Двадцаточку просит, Дим, – сказал я и засмеялся.

– А что такое? – испугавшись чего-то, спросил Димка.

– Отморозок дал колечко продать, а мы его потеряли, он теперь кердык башка нам сделает.

И она как-то ответила на это мое чувство. Грязная, вонючая бомжиха с флюсом.

– Поедешь с нами, дадим, – сказал я.

И Димка странно обрадовался нашей игре.

– Поехали, – согласилась она и позвала старуху: – Поехали, мать, слышь, это наши пацаны.

Та пошла с неохотой и недоверием, вскарабкалась на ступени трамвая уже перед самым отправлением. Народ косился. Димка с арбузом встал в стороне. Холодное, пыльное солнце билось меж людских голов. Старуха что-то шептала ей на ухо и косилась на меня.

– Да не колотись ты, это наши пацаны, я их знаю, – усмехнулась мне.

– А что за колечко-то?

– Обалденное колечко, с брюликом!

– А что так дешево? – «Грудь бултыхается… грязная… пуговиц нет».

– Отморозок украл где-то, сам побоялся продавать.

– А-а.

– А мы потеряли с этой мандой.

– Водку будешь с нами пить?

– Буду. И еще двадцаточку дашь, как договаривались.

– Дам.

Возле «Байкала» купили водки.

Молодая пошла с нами, а старуха осталась внизу. Сидим на кухне. Димка режет арбуз. Понял все. Он хочет сказать что-то прикольное, чтобы поддержать нашу прикольную игру.

– Ты, я все …озку расскажу! – орала снизу старуха. – Блядь!

Молодая вышла на балкон.

– Дим, будешь ее трахать?

– Можно, – неуверенно сказал он, будто боясь меня обидеть отказом.

Выпили еще. Она полоскала водкой рот и глотала.

– А мы братья с ним, – сказал я.

– Да ну? Не-ет, – сказала она. – Вы не похожи.

– Ну вот, все так говорят, а мы братья, да, Дим? – «Какие ногти грязные».

– Точно, – он хотел еще сказать что-то прикольное.

– А ты говоришь – не братья.

– Ну, вы же не похожие, че ты мне втираешь!

– Да как не похожие, да ты посмотри на нас.

– Тем более не похожи.

– У нас просто отцы разные.

– А-а.

– А он даже в Чечне служил, – показал я на Димку.

– Он вряд ли, не верю.

– Точно.

– Он молодой.

– Ну и что?! Слушай, а что я тебе все доказываю, на хрен мне это нужно?!

Димка засмеялся. Выпили еще.

– А я ведь не дождалась своего парня из армии. Он мне письма писал про любовь. Я ему отвечала, фотку послала ему. А потом другого встретила, другого парня, который уже отслужил. У нас свадьба была. А тот пришел и смотрел на меня, а я в фате и уже чужая невеста. А он стоял у порога и так смотрел на меня.

«Пиздит, как и все они».

– А ты где живешь?

– Там, на Михалковской, в старой кочегарке у Отморозка. Димка ушел. Мы еще выпили с ней.

– Старая сказала, что не скажет Отморозку, если я ей денег дам.

– Я тебе сорок дам, понимаешь?

Испугались глаза. Даже в этих глазах просквозило что-то женское.

– А я что, не поняла что ли, зачем вы меня сюда позвали? И ощущение этой своей женской, короткой власти и некой ценности.

– Хорошо, что поняла.

– А я сразу поняла.

Мы допили с нею бутылку.

– Я буду только с одним, понял!

– Подожди ты, я узнаю.

Димка напряженно стоял посреди комнаты.

– Дим, ты будешь ее трахать?

– Нет, Анварка, я, наверное, не буду, я только посмотрю на вас.

– Хорошо, Дим. А презерватив у тебя есть?

Он дал. Я заметил, что ему даже презерватив давать мне было неприятно.

– Пошли, – сказал я ей.

– А этот не будет?

– Нет.

– Только деньги сразу.

– Само собой.

– А чё он, не хочет, что ли?

– Не хочет.

Дал ей сорок тысяч. Она спрятала их. Потом стряхивала легкие кожурки одежды и снова перекладывала деньги, прячась от меня. Легла на спину и с легкой готовностью, обыденно раскрыла колени.

«Какие женские и блядские глаза. И тело такое же дешевое, запущенное, как и ее жизнь».

Завис над нею на руках. Несколько раз ударился об твердую кость лобка.

– Ох, ты, блядь козел… ох, ты блядь козел… скорее, а то Отморозок…

Хотелось разозлиться на нее, но это было бы смешно. А потом обнял ее сухое, воробьиное тело, прижался к ее жидким, шершавым грудям, словно жижа в целлофановых пакетах. Она цыкала языком, проверяя дупло зуба. Он входил в нее как бы между двух смятых и старых газетных листов с помойки. Он хотел выйти из меня. Он ощерился в страшной улыбке и протопал по этому коридорчику в кишку презерватива.

– ………………………, – радостно говорила.

– Бери… одевайся… – мышцы живота передернуло волной.

– ………………………, – радовалась она.

– Уходи, уходи, я сказал! – тошнота наполнила рот, прыснула, я оглянулся, куда бы слить, и сглотнул ее назад.

– ………………, – говорила еще в коридоре.

– Иди ты, иди, – я был голый и не стеснялся Димки.

– Дай мне еще десятку на такси! – сказала в дверях.

Сильно оттолкнул ее пятерней в темноту площадки.

– Увидимся, – сказала она с этой женской простотой и уверенностью из темноты площадки.

Захлопнул дверь, ткнулся головой в унитаз и еще раз вытолкнул его из глотки вместе с желудком и трахеей. Как будто сделал выкидыш изо рта. Потом упал на пол. Увидимся, бля.

Ночью позвонили, я услышал в трубке далекий голос Суходолова, я трезво сказал, что звонил ему, но попадал на Морокова, и перевел дух, чтобы еще…

– …передавал, что ты звонил…………, – говорил он что-то о встрече.

– Да, да, конечно, хорошо, надо встретиться, – я хотел, чтобы он скорее уже заканчивал разговор, еще раз перевел дух.

– …деле………тра……ника….сево… – говорил он.

А меня уже тошнило прямо на пол.

Я отбросил трубку и изо рта ударил фонтан. Я поливал комнату.

Снилось, что кто-то пьет очень много воды и не может напиться. Опять вспоминал Асель или видел ее во сне.

Проснулся от громких коротких гудков в трубке возле моей головы. Думал о смысле жизни. Видел себя, худого, морщинистого с пустыми мутными глазами, алкоголически пляшущие ноги в белых тапочках. Задумался о смысле и понял, что нет его. Все, что есть – это смысл и отсутствие его, для кого как. Даже писать не знаю зачем, для чего и кого это надо. Показалось, что земная жизнь, все, что вокруг – это лишний этап в моем существовании. Все бессмысленно, все книги похожи друг на друга, все фильмы об одном и том же. Все. Дожил до потери смысла.

«Кам ту Марракеш… Кам ту Марракеш…»

Моча пахла этой бомжихой. Вода в ванной и зубная паста тоже пахли ею. Вспомнил, что звонил Серафимыч, и скривил лицо. Плакать слезами не могу после армии.

В автобусе так сильно пахло бомжихой, что я все оглядывался, искал, может быть, где-то рядом сидит бомж, а я не вижу.

За окном в черном салоне легковушки заразительно и неслышно для меня захохотал водитель.

Дождь. Сижу в ЗАО «Горнопроходческих работ I». Старое здание на Малой Дмитровке. Они роют тоннели. Димка придумал для них слоган: …И БУДЕТ СВЕТ В КОНЦЕ ТОННЕЛЯ.

Потом на запись в «КРАФТ ВЕЙ» недалеко от станции метро «Алексеевская». Устал уже от подобострастных, проплаченно-радостных отчетов про 850-летие Москвы.

Потом надо было ехать к Юлии Алексеевне.

На улице Чехова проезжающая мимо легковая машина с зеркальными стеклами резко схватила мое отражение и уволокла с собой. Я растерялся и замер перед дорогой, как перед пропастью.