Глава 2
Как настоящий мужчина

Лапы подогнулись, и зог рухнул на бегу.

Уткнувшись клыкастой мордой в землю, ящер содрал пару мер дерна, не меньше. Вздыбившись и тут же опустившись на молодую траву, задрожал его хвост. Глаза закрылись, дыхание стало неровным, хриплым. Хорошо хоть не перевернулся, когда упал, а то уж точно задавил бы собой наездников.

– Да чтоб тебя! До Моса оставалось полдня пути! – кряхтя, альбинос Даль соскользнул со спины боевого ящера. Его обмороженные суставы распухли, так что двигался он неуклюже.

Ну да и леший нынче не намного ловчей.

Ничего, вот разведут костерок, заварят бодрящей травки… И зогу надо промыть рану да залепить целительным зельем, весна ведь уже, тепло, зелено вокруг. Но раскутаться Зил все еще не решался – не потому что боялся внезапного снегопада, а потому что с тех пор, как наступила весна, уж очень в воздухе было звонко от комаров и слепней. Правда, едва зог упал, они все куда-то пропали…

– Верно, хвостатый. Пора сделать привал – Леший провел ладонью по мелко-мелко дрожащему боку ящера и, велев Далю нарубить тесаком сухих веток кустарника, двинул на поиски нужных трав.

Далеко ходить не пришлось. Вскоре вернувшись с крупной сухой тыквой и зелеными, рассыпающимися в пыль пучками трав, он соединил два вида растений, никогда не произрастающих рядом, и хорошенечко растер их между ладонями. Эфирные масла, выделяемые этими травами, вступили в реакцию – и вспыхнул огонь, едва не опаливший Зилу пальцы.

У альбиноса аж челюсть отвалилась, когда он это увидел:

– Как ты это сделал?

– Я же леший, у меня дар, – почесав родимое пятно на руке, Зил подкинул в огонь нарубленных веток. – Я заговорил траву, вот она и загорелась.

Взяв у обалдевшего Даля тесак, он разрезал тыкву пополам и, выковыряв из нее семена, прогулялся с половинками к ближайшему ручью, где сначала их хорошенько обмазал глиной, а затем наполнил водой. Получившиеся горшки он поставил на огонь. В один бросил сбор трав для бодрящего отвара, а во второй – для лекарства зогу.

Когда бодрящий отвар вскипел и, снятый с огня, чуть остыл, Зил протянул глиняно-тыквенный горшок Далю:

– Пей, дружище. Полегчает, боль из суставов и костей уйдет. И зубы твои болеть перестанут…

На Поле Отцов ратники Мора не только хорошенько намяли бока мятежному рабу-альбиносу, но и надолго – если не навсегда – испортили ему обаятельную улыбку.

– Ты первый. – Даль скрестил руки на груди.

Вот тебе и союзник!.. Куснув губу – неужели альбинос всерьез думает, что Зил задумал его отравить? – леший хорошенько отхлебнул из горшка. И, чуть помедлив, еще отхлебнул. И облизнулся. Вкус у отвара был насыщенный, пахло от него душицей, чабрецом и мятой. Во рту стало свежо, от желудка к конечностям и голове заструилось приятное сонное тепло. Второй раз предлагать он не стал, поставил горшок на землю так, чтобы не перевернулся, а сам занялся снадобьем для зога. Травы, соцветья и корешки следовало хорошенько выварить, постоянно помешивая, пока вода полностью не испарится, а затем растереть их в вязкую однородную кашицу.

Когда он закончил, в горшочке с бодрящим отваром осталась лишь трава на дне, а чрезмерно бледное от природы лицо альбиноса раскраснелось.

Вывалив на ладонь горячую буро-зеленую кашицу, Зил подошел к хрипло дышащему зогу.

– Ну что, хвостатый, будем тебя лечить. Давай-ка ложись правильно.

В пути их связь окрепла. Чтобы заставить зога подчиняться, уже не требовалась «птица». Со стоном ящер перекатился на бок, чтобы леший без труда мог добраться до гнойной раны на груди. В разрыве плоти белела кость. Зил протянул руку, чтобы втереть туда кашицу – снадобье должно оттянуть гниль и восстановить пораженные ткани, – но, так и не коснувшись зога, замер.

У краев раны под воспаленной красно-белесой кожей что-то шевелилось. И не только у краев, но и везде под кожей тут и там вздувались волдыри, под которыми происходило какое-то движение, сопровождавшее странным звуком – то ли гулом, то ли жужжанием.

«Птица» зачесалась так, что захотелось оторвать себе руку.

– Беги! – рявкнул леший.

К счастью, на этот раз Даль не скрестил лапки на груди и не потребовал от него первым сделать шаг – Даль вскочил и понесся по равнине так, что ему позавидовал бы молодой зайчер, куда только подевалась неуклюжесть из-за распухших суставов. И выбрал он верное направление – к небольшой роще, зеленеющей иголками в сотне мер западнее.

Зог засучил лапами и захрипел.

В глазах его было столько боли, что Зил не смог его сразу оставить, и это едва не стоило ему жизни. В брюхе ящера забулькало, заурчало. Из раскрывшейся клыкастой пасти, пузырясь, хлынула кровь. Тушу подбросило и затрясло. Но главное – за считаные мгновения ее раздуло чуть ли не вдвое!..

И вот тогда Зил побежал так быстро, как мог. Даже еще быстрее.

Он почти догнал Даля, по красному лицу которого катились крупные капли пота, а бесцветные глаза стали круглыми, когда туша зога с громким хлопком взорвалась. То, что распирало ее изнутри, нашло выход, порвав плоть на тысячи кусков, разломав кости и разбросав кишки вокруг, едва не попав в лешего и говорца.

На бегу уворачиваясь от окровавленных кусков плоти, Зил обернулся. Над тем, что только что было зогом, поднялась постоянно меняющая свои очертания туча. Да уж, поздно леший решил заняться здоровьем ящера. Впрочем, он все равно не смог бы спасти зога, потому что в его рану отложила яйца самка васпа, оса длиной в полтора указательных пальца лешего. Из тех яиц вылупились личинки, которые с удовольствием принялись жрать боевого ящера изнутри, взамен наполняя выеденные в его теле полости исторгаемыми ими газами, а уж затем личинки превратились в молодых ос, которые пожелали выбраться наружу. А новый рой всегда очень голоден и готов сожрать все, что попадется на пути. Вот почему исчезли насекомые, вот почему замолчали птицы и в траве не видно ящериц и сусликов!..

Загудев вдвое громче, рой качнулся вслед за беглецами.

– Быстрее! Это васпы! – Зил и не знал, что умеет так быстро бегать.

Полосатые желто-черные васпы рождались роем и до конца жизни были роем. Цепляясь за лапы друг друга, они соединялись в многокиломерные цепочки, проносящиеся над пустошью в поисках самой легкой добычи – падали. Однако, проголодавшись, васпы нападали на все живое и в преследовании добычи проявляли поистине необъяснимую настойчивость. Батя Лих рассказал однажды Зилу историю о том, как васпы загнали зайчера в озерцо и кружили над ним, заставляя его то и дело нырять, целые сутки. За это время на водопой к озеру приходили десятки животных, которыми рой не заинтересовался. В итоге обессилевший и оголодавший рой погиб и осыпался в воду, так и не дождавшись давно утонувшего зайчера…

Даль чуть отстал. От рощи уже ощутимо пахло хвоей, на деревьях можно было рассмотреть каждую иголочку. Зила влекло к роще со страшной силой – невидимые для прочих нити, связывающие лешего с деревьями, натянулись. Так роща помогала ему быстрее переставлять ноги, ведь он был для нее своим.

Гул приблизился уже настолько, что казалось, васпы гудят в полумере за спиной Зила. Он почувствовал неприятное давление на правое предплечье, в нос шибануло запахом дыма. Это файер, посмертный подарок Сыча, дал о себе знать.

Точно! Файер!

Рискуя оступиться и подвернуть ногу, Зил обернулся и поднял руку, обвитую жгутами чужих мышц. Брюхо огнедышащего расперло, так что самое время ослабить давление на его кишечник. Пальцы сами сжались в кулак, ногти врезались в ладонь. Файер тут же сильнее сдавил предплечье и дополнительными жгутами мышц, до того втянутыми в тело, коснулся кончиков пальцев Зила, намекая, что пора бы пошевелить мизинцем, средним пальцем и сразу же, не медля, согнуть указательный. Зил так и сделал – и файер тотчас раскрыл пасть, предварительно клацнув передними резцами, из-за чего возникла искра, которая и подожгла все исторгнутое огнедышащим. С шипением из его глотки вырвалась струя огня и, едва не зацепив приотставшего Даля, источая при этом смрад, метнулась навстречу рою. И рой рассыпался, отдельные васпы метнулись в стороны. Какую-то часть их сожгло, но далеко не всех. Однако беспорядочное метание васпов чуть задержало их атаку, позволив Зилу и Далю добежать до рощи и скрыться под хвойной сенью, среди замшелых стволов, сочащихся душистой смолой. Петляя между деревьями, Зил лихорадочно пытался придумать, как им дальше быть, как избежать нападения роя, который наверняка уже вновь сформировался и продолжил преследование. Спрятаться? Но куда? Зарыться в толстый слой палой хвои под ногами?..

Даль перепрыгнул через сухой поваленный ствол – и едва не врезался в мальчишку, вдруг возникшего перед ним. Вот не было тут никого – и вот точно из-под земли выскочил наглый малец, который специально, что ли, под ноги бросился. Причем не ребенок же бессловесный, только-только агукать научившийся, а парень лет двенадцати, не меньше, уже соображать должен, что на пути у взрослого вставать себе дороже. Быть может, столь нагло и безрассудно он себя повел из-за того, что волосы и ногти его поросли мхом и вся кожа отдавала зеленцой?..

– Эй, ты откуда здесь?! – Даль схватил мальчишку за плечи. – Беги! Васпы! Рой!

Напрасно говорец с ним так. Ему самому следовало бежать от мальчишки, потому что тот был не совсем обычным ребенком. Совсем-совсем необычным. И этот необычный ребенок вырвался из объятий Даля и прямо в бесцветные глаза швырнул ему целую пригоршню зеленой пыльцы. Даль схватился за свое лицо, взвыл, закашлялся.

Гул васпов наполнил собой рощу. Бежать дальше было бессмысленно – если уж голодный рой ринулся за тобой, везде настигнет. Зил остановился, шумно вздохнул и, закрыв глаза, обернулся. От каждой веточки в роще, от каждой иголочки протянулись к Зилу, ко всем частям его тела бледно-зеленые нити, много-много нитей. Выбрать нужные проще простого для потомственного лешего, дар которого день ото дня становился сильнее. Без стеснения Зил попросил нужные деревья и ветви, как бы дернул за их нити. И заскрипели, наклоняясь, стволы. И ветви когтистыми лапами вцепились в рой, схватили его, сжали насекомых иглами. Еще немного и…

От удара сзади в поясницу леший упал на колени. Тело обожгло резкой болью. Откатившись, он увернулся от второго удара – и понял, что потерял связь с рощей. Ветви деревьев вот-вот отпустят рой, и уж тогда ему и Далю долго не прожить. А ведь это альбинос напал на него! Все лицо Даля было измазано зеленой пыльцой, он не владел собой, он подчинялся хозяину тонжерра, был послушной игрушкой. Даль навалился на Зила, ударил его лбом в нос. Хрустнуло, брызнуло. Но Зилу было не до того, он сумел выпростать из-под альбиноса руку с файером за миг до того, как роща отпустила бы рой. Зил пошевелил безымянным пальцем, и огнедышащий выплюнул из себя пузырь, который с грохотом – аж уши заложило – лопнул так, что поломало и смяло, охватило жарким пламенем половину рощи вместе с захваченным ею роем васпов. От роя, кстати, не осталось даже лохмотьев пепла!..

Взрыв оглушил зеленокожего мальчишку, ошеломил его – малец так и застыл на месте с широко открытыми глазами и ртом, – а заодно затих и Даль, подчиненный с помощью зеленой дряни.

Спасибо знаниям, благодаря «птице» полученным от Фелиса и от генерала Бареса, – хлестким выверенным ударом в висок, так чтобы не убить и не покалечить, Зил лишил альбиноса сознания. Аккуратно убрав его с себя, он тут же бросился к мальчишке, пока тот не пришел в себя и не предпринял еще чего нехорошего. Из-за того, что леший воспользовался даром, его слегка пошатывало, движения были неверными, все сильней подташнивало, и запахи – запах гари особенно! – казались слишком уж яркими.

Увидев спешащего к нему лешего, по затылок замотанного зелеными лентами, мальчишка очнулся, в глазах его появилось осмысленное выражением.

– А-а-а! – заорав от страха, будто обычный ребенок, он припустил прочь.

– Стой! – позади Зила все пылало, впереди плыло, подернувшись черно-багровой пеленой. Зацепившись за корень, торчащий из земли, он упал. Ах, чтоб тебя!.. Тут же встав на четвереньки, он сорвал с поясницы хвост ранжало и швырнул его вслед мальцу, не особо надеясь на успех. Однако напрасно он был столь низкого о себе мнения. Знания и навыки, приобретенные вместе с базовой активацией, оказались полезны – свистнув в воздухе, хвост хлестко ударил по лодыжкам юного беглеца и, обвившись вокруг них, повалил его. Добравшись до парня, тщетно пытавшегося снять с себя хвост, Зил не пожалел полосу плетенки, чтобы связать своему пленнику руки за спиной. При этом пленник грозил ему страшными муками и источал удушающий запах тонжерра – отвратительную смесь из ароматов тины и роз.

Умоляя простить его за пожар – огонь полыхал вовсю, грозя спалить дотла все до последней шишки, – леший оттащил на безопасное расстояние от рощи еще не пришедшего в себя Даля. Поклявшись отомстить за гибель растений, которых он чувствовал, с которыми был заодно, Зил положил говорца – вроде не толстяк, а тяжелый! – неподалеку от трупа крупного птера, явно рухнувшего из поднебесья на землю и изрядно вспахавшего дерн. Почему именно возле трупа? Чутье подсказывало Зилу, что так надо. Туда же он притащил и мальчишку, который поначалу отчаянно сопротивлялся и, шипя, норовил пнуть лешего в колено, а потом сменил тактику, стал покладистым и принялся упрашивать отпустить его, ведь он не просто какой-то там ребенок, а помощник великого Родда, нового повелителя Моса.

Зил вздрогнул, услышав имя колдуна, от встречи с которым у него остались не самые приятные впечатления.

– Великий Родд захватил не только столицу, но и значительную часть княжества. Уж я знаю, о чем говорю, я, как настоящий мужчина, помогал ему. Я и такие, как я. Мы называем себя детьми цветов. – У парня были большие оттопыренные уши. А еще он смешно надувал щеки и выпячивал худую грудь, поросшую желтыми и розовыми цветами. Корни растений брали жизненные соки у него прямо из-под кожи. Он хотел выглядеть взрослым и грозным, но у него не очень-то получалось. Однако Зила не обманула его хлипкая внешность и то, что мальчишка связан, ведь недавно леший уже встречался с подобными существами в логове колдуна Родда неподалеку от рыбацкого поселка Щукари. И этот малец был, похоже, из недавно обретенных адептов колдуна, раз он не узнал Зила. Да и насаждения на коже у него появились недавно и сильно чесались – вон как ногтями кожу расцарапал.

Пока мальчишка рассказывал о том, как это здорово – стать взрослым и присоединиться к замершей неподвижно толпе граждан, покрытых от головы до пят зеленой пыльцой тонжерра, толстым-толстым слоем пыльцы (при упоминании тонжерра глаза мальца мечтательно закатывались), Зил, не пожалев воды из фляги, пучком травы тщательно стер с лица Даля зеленый налет, промыл ему глаза и нос и заставил альбиноса выблевать все лишнее, что попало ему в рот.

Замершая толпа, тонжерр… Так вот в чем причина, вот кто виноват – колдун Родд! Перед глазами лешего отчетливо встала картинка, показанная ему говорцом: зеленые люди в центре столицы, и с ними Даринка.

Вновь обретя власть над собой, Даль с тесаком в руке убрался подальше от мальца – встал по другую сторону дохлого птера и уже оттуда с омерзением прислушивался к речам послушника Родда.

– Как настоящий мужчина, я добровольно примкнул к новому хозяину, когда узнал, что князь Мор убит. Так что и благодаря мне над огромными территориями скользит зеленый туман тонжерра! – Малец говорил с воодушевлением, искренне. – Наш хозяин Родд даст всем нам счастье, своей силой он подарит нам стабильность, он защитит нас от болезней – надо только подчиниться ему и всем сердцем возлюбить его, быть признательным ему за то, что он сделал.

Тонжерр почему-то не действовал на детей, Зил заметил это еще в Щукарях. Так что Родду пришлось приложить немало усилий, чтобы овладеть детскими умами не с помощью пыльцы, а личным убеждением. Впрочем, разве так сложно обмануть ребенка, родители которого бездумно маршируют по твоему приказу и полностью зависимы от тебя?..

– Как ты оказался в роще? Зачем ты здесь? Ты ведь из Моса, верно? – прервал Зил поток хвалебных речей во славу великого Родда.

Чуть помедлив, мальчишка, очевидно, решил, что не выдаст военную тайну, если немного пооткровенничает с теми, кто, конечно же, после его искренности радостно примет власть доброго и справедливого хозяина, спасшего обезглавленную столицу от разброда и беспорядков.

– В роще я отдохнуть решил. Жарко, в тенек захотелось. А тут вы. Вот я и, как настоящий…

– Как тебя зовут, дитя? – спросил вдруг Даль.

Малец с удивлением посмотрел на него.

– У нас нет имен. Мы – одно целое с хозяином нашим.

Даль покачал головой и зачем-то отрубил тесаком кусок прозрачного крыла птера.

– Великий Родд отправил нас в города и поселки своей страны, чтобы нести весть о нем и чтобы помогать еще не познавшим истины обрести его любовь и благосклонность. – Мальчишка выразительно посмотрел на мешочки из промасленной кожи, шнурами закрепленные у него на поясе, а затем на говорца, который, хекнув, отрубил еще один кус крыла. От пылающей рощи нестерпимо тянуло гарью. Зилу хотелось уйти отсюда, но сначала нужно было дослушать мальчишку. – Великий Родд поручил нам собрать сведения о том, что происходит в окрестных с Мосом селениях, и доложить ему.

– Разведка, значит, и вербовка. – Даль приложил кус крыла к своему лица. – В одной только столице новому тирану тесно. Ему все княжество подавай. А лучше – все Разведанные Территории.

Зилу было без разницы, кому достанется власть над княжеством и прочими землями. Не будучи убеленным сединами мудрецом, он все же прекрасно понимал, что ни одному управителю никогда не суждено стать хорошим и справедливым, такова уж природа любой власти. Но к Родду, захватившему Мос, у него был личный счет. Потому что напрасно колдун поработил сестренку лешего, ой напрасно. За свой проступок зеленобородому придется ответить по полной и с довеском.

Зил мотнул головой, прогоняя жуткое видение. Кулаки его сжались сами собой. Лучше бы пособнику Родда вести себя покладисто, а то леший не посмотрит на юный возраст.

– Так ты, дружище, возвращался в Мос? Собрал уже сведения, да? – Зил наклонился к парню, потрепал его за мочку уха, а затем снял у него с пояса кожаный мешочек.

Малец неуверенно – подбородок дрогнул – кивнул.

– Ну и отлично. Мы с тобой пойдем. Ты проведешь нас в город. Городские ворота ведь охраняются? – Даль правильно понял, к чему клонит леший. – А то мы дороги не знаем, паролей секретных тоже не знаем. А страсть как хочется посмотреть на благоденствие в столице. На ваше счастье, – говорец коснулся пальцем лезвия тесака – на пальце выступила кровь – и подмигнул мальцу.

Тот громко сглотнул, уши у него стали пунцовыми.

– Примите хозяина в себя, поклонитесь ему – и вас впустят в Мос.

Да, уши у мальца выдающиеся. Эдакие лопухи. Всю свою жизнь леший стеснялся своих ушей, чрезмерно больших и оттопыренных, привлекающих внимание взрослых и девчонок. И если первые беззлобно подшучивали над Зилом, то вторые хихикали и указывали на него пальцами. Но этот малец и его ушища!.. Задумай парнишка пробежаться по луговнику, насшибал бы своими ушами сотню-другую бабочек и травмировал бы столько же стрекоз и мелких жучар. А покрути он головой, поднимется ветер. Князь Мор, будь он жив, обязательно взял бы мальца в услужение, чтобы тот вместо рабов с опахалами создавал ток воздуха в его покоях… И не стыдно тебе, леший, такое думать о парне? Зил почувствовал, как кровь приливает к его лицу.

– Принять хозяина – это слишком просто для нас, дружище. – Чтобы скрыть смущение, леший заглянул в мешочек. Конечно же, там был тонжерр, под завязку зеленой пыльцы. – Да и не любим мы кланяться. Так что ты проведешь нас в город аккуратно, без шума, и мы тебя отпустим. Ладно?

Выпятив гордо грудь – качнулись соцветия – и надув щеки, мальчишка заявил:

– Как настоящий мужчина, я никогда не предам хозяина. Ни за что не проведу вас в город. Вы замыслили злое.

Какой же он еще ребенок. Зил куснул себя за губу. Глупый наивный ребенок. И реакция на окружающий мир и опасных двух дяденек у него детская. Щеки вон как надувает, выказывая храбрость… Ребенок, да?! Леший мотнул головой. Да этот ребенок запросто подчинил себе волю одного взрослого и натравил его на другого. И, между прочим, едва не покалечил этого другого, а то и вовсе едва не убил. Хорош ребенок, угу… Да, ребенок. И он не виноват. Его сделали таким. Впрочем, сейчас все равно не время и не место с ним сюсюкаться.

– Ни за что, говоришь? А и не надо. – Один за другим неспешно Зил снял с пояса мальца все мешочки с зеленой пыльцой. – Тебе это больше не пригодится.

Лицо парня враз посерело, губы мелко задрожали.

С мешочками в руках Зил – куда бы их деть? по карманам куртки рассовать? – подошел к Далю. Долго и обстоятельно они принялись обсуждать, как из кусков крыльев птера, правильно их обрезав, сделать маски – вставить их под полосы плетенки на лицо, чтобы защищали от внешнего воздействия глаза, чтобы никакая дрянь в них не попала. А на рот и нос побольше полос намотать и хорошенько их намочить, чтоб и дышать можно было, и тонжерр фильтровать.

…Солнце не успело перевалить за полдень, когда мальчишка расплакался.

Его всего трясло, и зуб на зуб не попадал. Зеленоватая кожа – уши тоже! – покрылась синими пятнами. Как настоящий мужчина, он, поклявшись здоровьем своей матери, своих братьев и сестер, пообещал сделать все-все-все, что от него потребуется, только пусть добрые дяденьки дадут ему тонжерра, хотя бы маленькую понюшечку, ну что им, жалко, что ли.

Звонко жужжа, на переносицу Зила сел комар.

Подмигнув напарнику, Даль подал ему аккуратно обрезанную, без острых заусенцев, маску.

Траст вырос на ферме, среди коров и свиней, коз и овец, без стеснения испражнявшихся в стойлах, и потому спокойно переносил самые неприятные запахи, однако даже его доконала вонь протухшей и гниющей рыбы напополам с дымом пожарища и горелым мясом. Пальцами, поросшими рыжими волосами, он зажал нос, когда Лариссу вывернуло в первый раз.

– Толстый, что это?! – Лицо блондинки давно уже перестало быть испуганным и растерянным, в глазах у нее блестели слезы, и Траст готов был отдать на отсечение свою рыжую голову, что она вот-вот расплачется-таки. – Чего ты молчишь, толстый?!

Она сама уже все поняла, просто отказывалась вслух признать страшное: рыбацкого поселка, расположенного на обоих берегах реки, известного всем на Разведанных Территориях, поселка, откуда она родом и куда она привела Траста, больше не существовало. Дома на сваях сожгли, а всё население – рыбаков, женщин, стариков и детей – безжалостно уничтожили.

– Там мост был. – Ларисса махнула рукой, указав на нечто обугленное, одним концом зацепленное корнями лианы за усыпанный рыбьей чешуей берег, а всей остальной массой прибившееся к мелководью, на котором умирали от жары лодки. Эти пожелтевшие уже листья гигантских кувшинок, склеенные густой смолой, запутались в живых сетях, сплетенных из хищных водорослей. В самих же сетях Траст насчитал десяток детских трупиков, обглоданных рыбами и креветками. – Толстый, что это?! Что?!

– Я так понимаю, Щукари, твой родной поселок, – буркнул он, окинув взглядом головешки, оставшиеся от домов. – Говоришь, карпов тут коптят так, что пальчики оближешь? И сомов жарят, а судаков с икрой запекают?

Солнце спешило к горизонту, чтобы не видеть больше того, что творилось на земле, и оставить смерть наедине с Трастом. Наедине – потому что Лариссу он ощущал как одно целое с ним.

Смерть окружала его со всех сторон. Она ласково шептала ему в ухо, и от этого в груди становилось приятно. Да только все это было нехорошо, все это только разозлило Траста. Везде, куда ни глянь, – а ему хотелось смотреть, как же ему хотелось! – лежали трупы мужчин в забрызганных кровью одеждах из рыбьей кожи. Кто-то сжимал в руке острогу, кто-то – большой разделочный нож. Некоторые перед смертью пытались прикрыть собой жен и детей. Женских трупов – с распоротыми животами и развратно раздвинутыми ляжками – тоже было немало. Не пожалели убийцы и стариков – седые головы валялись отдельно от костлявых дряхлых тел.

Во всем поселке пожар не тронул лишь один дом на сваях-столбах – в нем разве что расплавились от жара пленки рыбьих воздушных пузырей, которыми тут было принято затягивать оконные проемы. На утоптанной земле перед тем домом лежал мужчина. Издалека Траст принял его за раздувшийся на жаре труп, но только Ларисса подбежала к нему и хлопнулась перед ним на колени, труп ожил.

– Солить тебе жабры, доченька! – Далее труп разразился такой отборнейшей бранью, что даже Ларисса покраснела, а ведь она с детства привыкла к особой манере общения Майдаса, ее приемного отца, ведь это именно он, не удосужившись подстелить себе хотя бы тюфяк, валялся посреди Щукарей и вставать, похоже, не собирался. Он был такой же широкоплечий, как и раньше, и ноги его были толще бычьих окороков, но что-то изменилось в нем, куда-то ушла его грозная сила, так и прущая из него прежде. Майдас сильно сдал за то время, что Траст его не видел, и кадык на горле рыбака стал резче выделяться вместе с седой щетиной. – Доченька вернулась! Соскучилась по папке? Со всеми нашими уже поздоровалась? Все они тут, все-все. Вон мой племяш, твой братишка. – Майдас махнул толстой мускулистой рукой, указав на кучу тел, изрубленных алебардами. – Вон моя сестренка. Дура дурой была, и характер скверный, аж терпеть ее не мог, лет тридцать с ней не разговаривал, а все ж своя, кровинушка… Ну да хоть ты, доченька, жива.

Тут Траст едва не ляпнул насчет того, что доченька не совсем жива, точнее – совсем наоборот, но Ларисса, вмиг догадавшись, зачем он открыл рот, хорошенько ткнула ему локтем в ребра, так что он протяжно выдохнул вовсе не то, что собирался сказать:

– Здравствуйте. Рад вас видеть. Я хотел бы выразить вам свое почте…

– Заткнись, ур-род! – Кислая вонь от пропитанной потом одежды Майдаса перешибала даже смрад гари и лежалых на солнце трупов. – Не смей, ур-род, раскрывать свою пасть, пока я не разрешу! Доченька, что этот рыжий кусок сала делает рядом с тобой?

Ларисса поспешила сменить тему:

– Папочка, тебе нельзя нервничать. Ты настои пьешь, которые лекарь велел? Как ты себя…

– Крюк в хребет всем лекарям на свете! – раздраженно оборвал ее Майдас. – Скажи лучше, доченька, ты ведь вернулась к князю Мору? Ты же выполнила мой наказ?

Отстранившись от него, Ларисса беспомощно посмотрела на Траста.

Траст шагнул к Майдасу, как бы заслонив собой Лариссу.

– Князь Мор убит.

Майдас басовито-хрипло взревел:

– Помнишь, крюк тебе в хребет, я велел тебе и твоему дружку рыл своих поганых не совать в Щукари и даже не смотреть в сторону поселка?! – Лицо его, покрытое рытвинами оспин, вмиг стало недобрым и побагровело.

Траст попятился:

– Д-да, помню…

– Я пошутил. Добро пожаловать в Щукари. Чувствуй себя как дома, – приподнявшись на локтях, Майдас расхохотался. – А Мор… Мо-ор… Ну и… – Дальше он высказался так, что Ларисса закашлялась и подняла руки, чтобы заткнуть уши. Трасту же стало нехорошо, аж в глазах побелело. У Майдаса определенно был особый дар – выражаться крайне неприлично. Но несмотря на полуобморочное состояние, Траст все же понял из сказанного папочкой Лариссы, что поселок вместе с жителями уничтожили княжьи ратники.

– Уважаемый, заткни свой грязный рот, здесь дамы, – пробасили у Траста за спиной.

На лбу у него тотчас выступили капли холодного пота, челюсть отпала, глаза вытаращились на Лариссу. Он промычал ей нечто нечленораздельное с намеком, чтобы она обернулась и посмотрела, кто это там разговорился. Судя по тому, что Майдас до сих пор не разразился отборной братью в ответ на «просьбу», самые худшие опасения Траста должны были подтвердиться.

И они подтвердились.

– Две женщины, – скрестив руки на груди, сказала Ларисса. – Одна в возрасте и удивительно похожа на тебя. Вторая – немного моложе. Приехали на повозке, запряженной коровой. А что, удобно: и едешь, и молока подоить утром и вечером можно. Толстый, та, что на тебя похожа, это твоя мама? Храбрая она у тебя: не каждая женщина решится без мужчины раскатывать по Разведанным Территориям. Мало ли кто лихой обидеть может.

– Не завидую тому глупцу, который только недобро посмотрит на мою мамочку, не то что попробует ее обидеть. – Траст наконец обернулся.

Все было в точности, как описала Ларисса: в Щукари незаметно въехала одноосная крепко сбитая и хорошенько смазанная повозка, – не скрипнули дубовые колеса, не предупредили! – на которой Траст с раннего детства с мамочкой ездил на ярмарку. В рыбацкий поселок повозку притащила тягловая корова со специально заостренными рогами. Погоняла корову обожаемая мамочка Траста, а рядом с ней сидела его восхитительная невеста. Нащупать бы желудь с блохой на груди да показать бы невесте, что Траст хранит талисман, но… Не нащупал – и ладно.

Траст был рыжим, а у его невесты, повенчанной с ним сразу после первого глотка из материнской груди, были прямо-таки удивительно серые, редкие и засаленные волосы. Ларисса представила себе, сколько блох выкормит такая шевелюра. Да уж не одну сотню! Она отчеливо представила насекомых, кишащих в волосах невесты Траста, передав ему картинку. А лицо невесты – по мнению Лариссы – безнадежно утонуло в мелких красных прыщах, они же покрывали собой всю кожу на руках, щиколотках и плоской – плоской, Траст! – груди.

– Мамочка, что ты здесь?.. Как ты вообще здесь?.. – пролепетал Траст.

– Ну и смрад. – Его мать удивительно легко для ее комплекции спрыгнула с повозки и двинула к дому. На полторы головы она возвышалась над сыном, и руки-ноги у нее были не тоньше, чем у Майдаса, на которого она сразу положила глаз, иначе не стала бы разговаривать с ним так ласково, не назвала бы его уважаемым.

Увидев поблизости мужчину – любого мужчину! – она тут же становилась тихой, кроткой и как бы вдвое меньше. В ее глазах появлялся блеск, она то и дело облизывала свои полные ярко-красные губы и поправляла рыжие волосы, заплетенные в толстую косу. Живую одежду она не признавала и носила исключительно некрашеные кожаные рубахи и куртки с вышивкой и костяными вставками.

– Ну и вонища! Уважаемый, у вас тут всегда так смердит? – презрительно скривившись, она намеренно колыхнула грудью.

Майдас был просто обречен упереться взглядом в роскошные вздымающиеся холмы на груди хозяйки бескрайних угодий и неисчислимых стад, вечно испытывающей неистовый любовный аппетит. Ни один ее поклонник не продержался дольше года. Но Майдас об этом еще не знал, не подозревала и Ларисса, что у нее вот-вот появятся новая мачеха и сводный рыжий братишка.

Майдас дернулся было, чтобы подняться навстречу искусительнице, но Ларисса прильнула к нему и прощебетала, что его любимая доченька таки жива-здорова и вернулась к своему обожаемому папочке и будет рядом с ним, чтобы поставить его на ноги, а чего он вообще хочет, только пусть скажет, она все-все для него сделает.

– Доченька, да ты холодная совсем. Ледяная!

Ларисса тотчас, будто ее ошпарили кипятком, отстранилась от Майдаса.

– Перемерзла в пути? Какой мороз был, какая зима… Ты бы погрелась на пепелище бы, у угольков. – Услышав это, Траст хмыкнул, и блондинка наградила его леденящим взглядом. – Но чуть позже, доченька. Сначала метнись-ка в дом, принеси средство наше для дорогих гостей.

– Так оно ж для дорогих…

Оценив намек будущей падчерицы, мама Траста хохотнула. А когда она хохотала, ее сыну неизменно хотелось заткнуть уши, чтобы не оглохнуть. Этот раз не стал исключением.

Вновь побагровев, Майдас наградил дочь грозным взглядом:

– Крюк тебе в хребет, дрянь ты эдакая! Перечить мне вздумала?!

Фыркнув, Ларисса с места запрыгнула на порог дома на сваях, преодолев при этом с десяток мер.

– Ну, точно саранча. – Мамочка Траста покачала головой, когда девчонка скрылась в доме. – Са-ран-ча.

– Мама, ну что ты такое говоришь? – вступился за подругу Траст.

Звонко, едва не сломав челюсть, в щеку ему врезалась родительская ладонь, а последовавший подзатыльник едва не лишил сознания. Хорошо, Ларисса этого не видела. Да, она все-все чувствует, что и он, но…

– Что ты здесь делаешь, мама? – Он, великий могучий некромант, круче которого нет на всех Разведанных Территориях, а то и на всей планете, потер ладонью ушибленную щеку. – Как ты здесь очутилась?

Солнце почти зашло, лишь самый его краешек цеплялся из последних сил за горизонт, вдруг передумав переваливаться за край. Кое-где на пожарищах под толстым слоем пепла тлели стволы срубов, мерцая розовым, а когда ветер дул сильнее, то и раскаляясь до красного.

Оттолкнувшись от порога дома, Ларисса спрыгнула на землю и, избегая смотреть Трасту в глаза, протянула ему тыковку-кувшинчик.

– Давай, толстый, намажь себе под носом.

Кончиком пальца Траст аккуратно зачерпнул из кувшинчика прохладного и вязкого, как воск, вещества и провел пальцем у себя под носом, как велела Ларисса. В тот же миг улетучился смрад погибшего рыбацкого поселка. Теперь, куда бы Траст ни повернул голову, как бы ни поставил нос по ветру, все вокруг благоухало речной мятой, растущей только на берегу Кипяточки в паре сотен мер ниже по течению от Щукарей и больше нигде, о чем Траст, сам того не желая, узнал от Лариссы.

– Издревле рыбаки делают… делали эту мазь для гостей, которым непривычны ароматы нашего поселка. А еще этой мазью можно кое-кого прогнать подальше, чтоб и духу его тут не было… – Майдас жестом предложил матери Траста повторить то же, что сделал ее сын, то есть воспользоваться пахучим веществом из кувшинчика. – Красавица, позволь узнать твое имя?

– Меня зовут госпожа Миррайя. Но ты, уважаемый, можешь звать меня просто «моя госпожа». А это моя будущая невестка. Ее зовут… э-э… – госпожа Миррайя обернулась к своей спутнице, все еще не рискнувшей покинуть сиденье повозки. – Как тебя зовут?

– Меня зовут…

– Впрочем, не важно. Как мне звать тебя, уважаемый?

– Майдас. Просто Майдас, – чуть помолчав, отец Лариссы добавил: – Моя госпожа.

И улыбнулся, продемонстрировав крупные желтые зубы без единой дырки и даже без единого пятнышка. Похоже, игра в «мою госпожу» понравилась старому немощному рыбаку. Или не так уж он стар и болезнь его скоро отпустит? Что ж, в таком случае очередной бедолага попался в капкан мамочки. Траст крепко-крепко зажмурился и застонал. Он видел подобные брачные игрища не единожды. Протяжно вздохнув, он мысленно пожелал удачи Майдасу. Тому она о-о-очень понадобится.

Ужимки и стоны Траста не понравились его матери. Она нахмурилась, ее кожаная куртка заскрипела в плечах.

– Сын мой, долгие месяцы изнывавшая под твоим тяжким бременем и родившая тебя в муках, я тебе настолько безразлична, что тебе совсем неинтересно, какой тяжелый путь мне пришлось проделать и какие тяжкие испытания перенести?!

Траст постарался придать своему лицу выражение искренней заинтересованности. Получилось не очень убедительно, но на большее он был не способен.

– И какой же путь и какие испытания, мама?

– Ну, во-первых…

Траст вновь не смог сдержать протяжного вздоха – и на этот раз увернулся от пощечины, однако увесистый подзатыльник его все-таки настиг. В глазах вспыхнула россыпь мелких звездочек и совсем уж крупных созвездий.

Избавившись от повязок на глазах, от затычек в носу и ушах, строй замер, строй не шевелится. Ни вдоха, ни выдоха, ни удара сердца, ни одна мигательная перепонка не прикрывает зрачок. Пахнет жженым пластиком и старым машинным маслом. Строй состоит из подтянутых и мускулистых наследников, молодых еще, но уже опытных воинов, на счету у каждого десятки успешных боевых операций в землях чистяков. Тут и рептилусы, и пиросы, и тайгеры, и все они, несмотря на крылья, хвосты с шипами на концах и голубую кожу, похожи друг на друга как родные братья. И это родство вовсе не телесное, это родство мыслей и характеров, знаний и навыков, обретенных с помощью активаторов.

Один только выделяется в строю, лишь один не такой, как все.

Взгляд Саламана сразу упирается в этого отщепенца, хотя тот, подобно прочим, замер по стойке смирно, и ни один мускул не дрожит на его поросшей полосатым мехом роже. Но что-то неправильное все же есть во всей его фигуре, какая-то естественная для него – и немыслимая для остальных наследников – непокорность тому, кто выше по званию. И непокорность эту не вытравить ни разархивированными уставами, ни издевательской муштрой на плацу. Майор Мазарид – так зовут отщепенца. Именно ему поручено разыскать членов группы генерала Бареса и доставить их в Минаполис. Саламан смотрит в кошачьи глаза майора и чувствует, как на лысине выступают капли пота, как скользят они по вискам и лбу.

Вентиляция гудит уверенно протяжно, иногда все же захлебываясь и срываясь в старческий кашель с мелким дребезжанием оцинкованных труб-воздуховодов, прямоугольных в сечении и подвешенных на бетонных стенах хомутами на шпильках. Системе подачи и фильтрации воздуха перевалило за тысячу годков, но она все еще прилежно, без существенных сбоев служит наследникам, опустившимся в подземелье под Полусферой на десять уровней ниже Инкубатора. Нередко встречающиеся свищи в заклепках и сварочных швах, а также отрывы целых секторов из-за проржавевшего у основания крепежа не в счет, кто обращает внимание на такие мелочи?.. Пол под ногами Саламана излучает зеленоватый мягкий свет, каждый десятый уровень стеллажей тоже.

– Вольно! – резко отвернувшись, командует Саламан. С его голубой лысины веером срываются соленые капли.

Строй гудит. Ряды многоярусных стеллажей высотой в полсотни мер, уходящие вдаль и тонущие в темноте, впечатляют даже Саламана, который здесь не впервые, что уж говорить о мальчишках?.. Стеллажи сплошь заставлены ящиками и ящичками, на них что-то округлое, укрытое потрескавшимся от времени брезентом, и что-то ребристое с серебристым отблеском, а вот тут какая-то ужасающе привлекательная, до полной бесформенности облепленная многими слоями паутины штуковина – руки, лапы, когти так и тянутся к ней!.. Но главное – все-все-все бойцы, допущенные на секретный уровень, понимают, что на стеллажах не косилки какие, не точилки для ножей и не пробои для чистки канализации, а самое что ни на есть настоящее оружие. «Да это же легендарное оружие предков с небес!» – слышатся тихие пока что разговорчики в строю. Саламан улыбается. Все верно. Предки не позволили чистякам уничтожить себя благодаря этим штуковинам. И вот пришло время воспользоваться их наследством, потому что настал переломный момент в судьбе их тройственной расы.

– Отринь дитя укомплектатор! – едва слышится с левого фланга строя.

– Хвост мне полосатый и зачатки крыльев! – уже громче шипит с правого фланга рептилус.

– Да чтоб все ваши дни были хорошими по утрам и вечерам!.. – а это уже в полный голос по фронту, от майора Мазарида, не упустившего возможности пожелать всем долгой жизни.

– Разговорчики! – рявкает Саламан, и вновь становится тихо-тихо, только дребезжит воздуховод и тянет сверху прохладой, предвещающей особую встречу. – Надеюсь, все поняли, где оказались? Кто не понял, пусть вый-дет из строя, я лично проведу эвтаназию. Минаполису не нужны идиоты. Ну?!

Строй не шевелится. Саламан немного, для виду, ждет, после чего, проведя языком по зубам, продолжает:

– Как вы уже догадались, это секретный склад – тот самый склад, – на котором хранится особый арсенал, – он замолкает, слушая эхо выдоха трех десятков глоток, не сдержавшихся после откровения про «тот самый склад». – О существовании этого арсенала известно лишь десятку управителей. И лишь двое наследников знают, где он расположен. А уж остальным гражданам об этом арсенале знать и вовсе не надо, так что вам придется хранить эту тайну до хорошего дня или умереть прямо сейчас. Часть этого арсенала – оружие, оставленное нам нашими предками-спасителями. Другая часть – то, что обнаружили в подземных бункерах времен Третьей мировой наши лучшие мародеры. Любой здешний образец оружия куда мощнее тех, что используют наши регулярные войска для ведения боевых действий или для отражения иных биологических угроз. Повторяю – любой образец! И каждому из вас приказано выбрать что-то одно.

Саламан обводит взглядом строй. Ноздри у всех без исключения парней шумно раздуваются. У кого-то хвосты подрагивают да из шипов-кончиков сочится яд, а у других прозрачные крылья с шелестом вибрируют. У прочих же мигательные перепонки быстро, раз за разом накатывают на зрачки.

Напряжение нарастает.

Самое время передать управление сводным подразделением.

– Майор Мазарид, проследить за выполнением приказа, потом доложить, – командует Саламан. Пот течет по его лысине ручьями. Сверху, из темноты, ощутимо тянет сквозняком.

– Есть! – Мазарид щелкает клыками. – Разойтись вдоль стеллажей, выбрать образцы. Сбор здесь по моей команде. Выполнять! Вперед, парни, повеселитесь хорошенько!

И начинается. Глаза неистового блестят зеленью в подсветке пола. Когти пробуют на прочность, пальцы нежно касаются, а ладони скользят по матовым черным стволам, по компенсаторам и прицелам, по пламегасителям и боковым накладкам из неизвестного материала, вроде как мягкого, но упругого и чуть ли не живого на ощупь, и пальцы, перебирая, касаются ребер жесткости и непонятного назначения впадинок, заполненных бурым веществом, может, смазкой, а может, и нет. И вот уже скелетные приклады упираются в обросшие густым полосатым мехом плечи, ремни натягиваются, грозя вырвать антабки, щелкают предохранители, «зайчики» лазерных прицелов прыгают с лица на лицо. Звучит смех вперемешку с порыкиванием и радостно-восхищенной руганью.

Совсем юный рептилус – сломанная нижняя челюсть неправильно срослась – ухает из-за того, что невзрачная с виду штуковина, похожая на сушеную тыкву, стоило ее коснуться, превратилась в нечто грозное, обвившее руку от кончиков когтей до плеча и упершееся рычагом-отростком в подбородок. Из штуковины выпирают сотни полых трубок, не иначе как стволов, готовых выплюнуть во врага целое облако семян. Рептилус говорит невнятно, но Саламан все-таки разбирает смысл сказанного: мол, семена этого оружия, попав на тело, тут же в него врастают, мгновенно его обездвиживают и затем, питаясь его плотью, убивают медленно и мучительно. «Мое!» – радостно заявляет рептилус с перекошенной навсегда мордой.

Крохотный пирос, он по грудь Саламану, ловко забирается на третий ярус стеллажей и достает оттуда нечто подобное стволу дерева. Вместе с этим «стволом» пирос, растопырив крылья, спрыгивает на пол. «Что это?!» – верещит он, обращаясь к Саламану. От возбуждения он забывает о субординации, но Саламан не осаживает его. Полковник сам испытывает необычайный трепет, попадая в хранилище. Здесь не действуют законы, которым подчинена жизнь наследников наверху. «Что это?!» Саламан молчит. Здоровенная штуковина, столь возбудившая пироса, явно неземного происхождения. И в базе разархивированных знаний полковника нет о ней сведений, не тот у него уровень доступа. Но даже самые старые управители не могут помочь пиросу, без Главного Активатора все наследники многого лишены, неполноценны…

Где же Первенец, когда он нужен? Саламан задирает голову.

Очередной порыв холодного воздуха сверху сопровождается неприятным скрежетом – будто острой сталью царапают стекло. Воины дружно вскидывают оружие предков.

– Отставить! – Майор Мазарид опережает Саламана, открывшего рот, чтобы отдать такую же команду. Майор реагирует быстро и правильно – не зря Саламан, отринув личную неприязнь, именно его выбрал для столь ответственной миссии.

Оружие – автоматическое, огнеметное, выплевывающее гранаты и самостоятельно наводящее отравленные стрелы, разбрасывающее шипы и семена, плюющееся ядом, опутывающее липкими сетями и вообще неизвестно как убивающее неизвестно кого – опустилось стволами, раструбами, жалами и рылами в светящийся зеленым пол.

Сбрасывая вниз плети паутины и вековые скопления пыли, с верхних ярусов стеллажей, уже много-много лет скрытых во тьме, спустилось существо, вид которого, помнится, весьма смутил полковника при их первой встрече в хранилище.

Итак, представьте наследника размером с пироса и с крыльями пироса, только совсем нефункциональными, потому что той группы мышц, что отвечает за полет, у него попросту нет. Недокомплект. Добавьте этому наследнику длинный полосатый хвост и тут же лишите его ядовитого шипа – тоже недокомплект. Кожу на голове, ладонях и стопах сделайте голубой, а прочие части тела покройте мягким серым пушком, не способным остановить не то что лезвие секиры, но даже хоботок комара. Снабдите его вместо когтей присосками на пальцах. А конечностей, кстати, не жалейте, не надо – вот ему две дополнительные пары. Что в итоге? А в итоге вы получите перед собой нечто вроде здоровенного паука, который сожрал рептилуса, пироса и тайгера, и теперь части их тел торчат из него.

– Х-хорош-ший день, ш-штобы умереть, – стрекочет человекопаук, вобравший в себя признаки всех трех рас наследников, ни один из которых не стал для него доминантным.

– Пусть умрут наши враги, – привычно реагируют на приветствие воины, молчит только Мазарид, во взгляде которого, направленном на существо, столько откровенного самодовольства и осознания собственного превосходства, что полковнику Саламану хочется тут же выблевать все, чем он позавтракал.

Обращаясь к воинам, Саламан указывает на человекопаука:

– Представляю вам Первенца. Уже девятьсот лет он – неизменный хранитель арсенала. Все вопросы по какому угодно оружию, собранному здесь, задавайте ему, он ответит на любой.

Тишина. Что-то нет желающих обратиться за помощью к столь странному существу.

И потому Первенец, презрительно скривившись, сам берется за дело.

– Верни на месс-с-сто, – обращается он к пиросу с «древесным стволом». И пирос, конечно, сразу же наводит на него это громоздкое оружие спасителей, посчитав внимание к себе угрозой для жизни. – Воин, тыы с-спраш-шивал, ш-што это? Отвеч-чаю. Это отлич-чно убивает кремниевых с-собак на мини-планетах в с-соз-звездии Больш-шого Пс-са. Но на З-земле такое оруж-жие годитс-ся только в кач-чес-стве тяж-желой и неудобной дубины. Выбери с-себе ч-что-нибудь другое. Не такое крупное.

– Ястребок, чего встал? Выполнять! – командует пиросу Мазарид. – Подбери другое оружие, чтоб врагу мало не показалось.

Сам-то майор уже определился с выбором, который трудно оспорить, признав несостоятельным для войны на третьей от Солнца планете. Карманы его разгрузки забиты магазинами с патронами. На плече у него весит древний автомат чистяков с чернеющей на ствольной коробке пятиконечной звездой в красной окантовке, при виде которой Саламан тотчас отводит глаза, дыхание его становится тяжелым и частым, а пот по его голубому черепу уже льется ручьями. Да уж, майор будет единственный в сводном взводе, кто будет охотиться за беглецами с древним оружием чистяков, а не спасителей. Даже в этом он не такой, как все.

Отвернувшись, полковник теряет из виду майора всего на миг, но этого с лихвой хватает Первенцу, чтобы оказаться рядом с Мазаридом и, вцепившись в него двумя парами рук, заглянуть ему в глаза, а затем отпустить его и вернуться на исходную позицию, будто ничего и не было.

Один за другим воины подходят к Первенцу, чтобы узнать его мнение о выбранном ими оружии. Во взгляде майора Мазарида, наблюдающего за хранителем арсенала, больше нет самодовольства и презрения.