Глава 10

Практичное и поэтичное

У меня всегда был причудливый талант обнаруживать самые лучшие книги, фильмы и одежду, заходить в магазин и сразу же находить нужную вещь, без дополнительных изысканий и сравнений. Это идеальное чувство истинной находки. Именно его я испытала весной 1975 года, когда наткнулась на ресторан «Pan’s», расположенный в центре Лос-Альтоса. Я была очарована этим небольшим заведением, а особенно тем, как парадная дверь в форме маленького углубления отгораживалась от улицы. Поэтому я решила зайти внутрь.

Мужчина лет тридцати пяти с бритой головой стоял за прилавком и занимался приготовлением пищи. Он был сравнительно коренастого телосложения, обладал крупной грудной клеткой и почти не поднимал ног от земли, словно в его жилах текла кровь хоббита. В его глазах чувствовалась кристальная твердость, не жестокая, но хрустально прозрачная и настойчивая. Воздух вокруг него был настолько ощутимо приглушенным и сосредоточенным, что казалось, что я попала в другой мир. Кроме нас двоих в помещении никого больше не было, поэтому установившаяся поначалу в комнате напряженная тишина давила на нервы. Однако вскоре она переросла в нечто миролюбивое. В конечном итоге он спросил меня, что я желаю, затем повернулся, чтобы закончить ряд своих остальных дел, прежде чем приступить к приготовлению моего заказа.

Во время ожидания я не переставала ерзать. На прилавке рядом с книгой отзывов и предложений я заметила брошюру о дзен-буддизме, которая привлекла мое внимание. «Вам стоит ознакомиться с ее содержанием», – сказал мужчина. Затем он вновь ушел с головой в работу. Я взяла брошюру и начала ее читать, поглядывая на мужчину, пока тот готовил мой ланч. Он двигался очень размеренно, стряхивая крошечные капельки воды с одного листа салата за один подход, а затем возвращался на место, чтобы положить их на кусок хлеба, который только что отрезал. В итоге он принес мне сандвич и сделал это с такой заботой, что у меня появилось странное чувство, будто меня обслуживает кто-то с очень высоким уровнем духовного развития. Именно с помощью этого сандвича, наполненного брюссельской капустой, я впервые познакомилась с миром дзен-буддизма. Мужчину звали Стив Бодхиан, и он был рукоположенным монахом.

Я увидела Стива Бодхиана в его монашеском одеянии в следующую среду в хайку зендо Лос-Альтоса, месте, изображенном на брошюре. Зендо было расположено в двухместном гараже, переоборудованном в современный японский центр медитации. Впервые туда попав, я увидела великолепные, окрашенные в пшеничный цвет татами, которыми оказался застлан весь пол, и похожий на балкон ярус для сидения, тоже покрытый ими. Передняя стена была оборудована сценой в форме островка, построенной специально для учителя, с двумя выступающими платформами позади него, где сидели наиболее продвинутые ученики. Выглядящие по-королевски свитки с японской каллиграфией висели за сиденьем учителя, а перед ним были разложены церемониальные принадлежности: чаша в форме ладана, подушки, на которых были колокольчики двух размеров, похожие на кубки, колотушки и длинная палка. Помещение не было слишком просторным – в нем могли поместиться всего около 17 человек, – однако настолько хорошо организовано и так красиво, что пустота комнаты казалась всеобъемлющей.

Я звонила в течение недели, и мне было сказано приходить в среду в 17.30, на час раньше группы, чтобы я могла научиться, как «сидеть» и вести себя, когда придут остальные. Худощавый мужчина лет тридцати уже ждал меня снаружи, когда я добралась до нужного места. Мы сняли обувь, затем он достал из стоящего снаружи деревянного ящика две овальные подушки для медитации, называемые дзафу, и два мягких мата – дзабутоны. Он передал мне подушку и мат, затем взял свои под мышку. Я последовала его примеру, после чего мы приступили.

Меня предупредили, что я должна поклониться, прежде чем войду в зал. Затем мы бесшумно передвинулись к деревянной платформе, где он продемонстрировал три различных способа сидения. Первый состоял в том, чтобы подогнуть ноги под себя с каждой стороны подушки. Он сказал, что именно таким образом сидят японские женщины, одетые в кимоно. Следующими позами были полулотос и полный лотос, сразу после чего мой проводник отметил важность поддержания тела в стабильном положении, которое я могу обрести путем триангуляции моей нижней части тела на подушке и коленей на мате. Он сказал мне: «Делай так, как у тебя будет со временем получаться». Меня забавляли его инструкции, я пыталась всячески шутить, чтобы установить с ним личный контакт. «Равнозначно ли падение с подушки выпадению из вагона?» – спросила я. Однако он был полностью погружен в работу, так что я угомонилась и сконцентрировалась. Затем он показал мне, как сложить кисти рук в симметричную чашевидную форму, называемую мудра, и разместить их напротив нижней части живота, возле пупка. Когда пришло время, мне следовало повернуться лицом к стене и сохранять абсолютное молчание. При этом мой подбородок должен был быть слегка прижат, а верхняя часть головы наклонена вперед – так я сохраняла прямую осанку. Я также должна была держать веки частично открытыми и расслабленными. Медитация с открытыми глазами типична для дзен-буддизма. Более того, говорят, что точность формы, которую принимает тело, является сама по себе просветлением. В дзен-буддизме ты не пытаешься достичь просветления, по логике ты уже просветлен, поэтому здесь речь не идет о каком-либо путешествии и постижении чего-либо. Эта религия убедительна, элегантна и обманчиво проста.

Спустя некоторое время я обнаружила, что все люди в зендо были умными и немного экстравагантными, спокойными, заботливыми и по-доброму посмеивающимися над странными вещами. Казалось, что все они поэты, и/или ученые, или женаты на поэтах и/или ученых. Большинство из них были каким-либо образом связаны со Стэнфордским университетом. Позже я узнала, что японский буддизм частично был создан для японского интеллектуального класса как деятельность по освобождению сознания от интеллектуального шлака. В конечном итоге в моем понимании все элементы мозаики сложились воедино, однако в первый день я будто попала в центр девственного леса людей-деревьев.

В тот вечер я сидела в положении полулотоса на протяжении кажущихся практически невыносимыми сорока минут медитации, пока наконец изящно не прозвенел колокольчик. Когда это произошло, все поклонились. Все еще сохраняя тщательную внутреннюю концентрацию, люди быстро повернулись вокруг на своих пятых точках, продолжая смотреть вниз, но на сей раз лицом к группе и учителю. В этот момент в комнату вернулась тишина, и я чувствовала, как открылось глубокое резонирующее пространство и как каждый человек, присутствующий в комнате, становился цветущим источником тишины. Комната была наполнена проникновенным чувством одобрения. Тишина коллективной силы впечатляла, пока учитель тщательно думал над тем, что скажет. Он не торопился начинать говорить, а я была в такой агонии, что не удержалась и осмотрелась вокруг, чтобы убедиться, что все идет так, как должно. О мой бог! Неужели мы все действительно просто собираемся так и сидеть?

Наконец учитель заговорил, и это была изысканная, осторожная речь. Я никогда не слышала такой абсолютной и кроткой уверенности. Я помню, как он сказал: «Мы идем к правде ни с чем и вернемся ни с чем». Это была традиция дзен, и она проникла прямо в глубину моей души. Я не могла отвести взгляда от учителя, да и не хотела, хотя и подозревала, что это, возможно, невежливо. На нем была красивая мантия в оборку с длинными рукавами с петельками. Большую часть его тела покрывали великолепные складки черного материала с белыми и цвета слоновой кости воротничком и манжетами. Его фигура дышала безмятежностью. Ему трудно было скрывать свои эмоции, они все, от серьезности до веселья, отчетливо читались на его лице. Впервые в жизни я настолько вдумчиво слушала кого-то из Японии, и из-за правды на его добром лице и мягко произносимых слов голосом янтарного тембра я почувствовала исключительный прилив очищения.

В компании могучего учителя и взрослых студентов я успокоилась и осознала, что я в комнате сидящих Будд. На протяжении часа, пока говорил учитель, из палочек с благовониями струилась вверх волна голубого дыма, чтобы сначала заполнить все пространство вокруг, а затем осыпаться белым пеплом в чашу, откуда она исходила. Как только село солнце, небо окрасилось в темный цвет, а внутри помещения разлился тонкий свет от свечи. По мере того как учитель делился с нами своими размышлениями, я вдруг почувствовала единение со всеми немногими, присутствующими в комнате. И в то же время это чувство было близко к великодушию и, казалось, охватывало весь мир, как будто ты наткнулся на совершенную, красивую ракушку, сложную и невредимую, лежащую на берегу, – подарок от турмалинового моря. «Что я нашла?» – спрашивала я себя. На протяжении следующих трех лет я выслушала огромное количество лекций, похожих на эту первую.

Неожиданно учитель прекратил свою речь. На его глазах появилась легкая повязка, когда он оставил нас изучать глубины своей души. Звеня подносами, на которых располагались белые чашки, два чайника зеленого чая и небольшое печенье, в помещение вошли два человека. Один за другим были обслужены все присутствующие в комнате: кружка, чай, салфетка и печенье – оба официанта подходили к каждому, кланялись, опускались на колени и снова поднимались, чтобы перейти к следующему человеку.

После медитации, лекции, выпитого чая и возврата чашек прозвенел миниатюрный звонок, и все поклонились друг другу. Всё закончилось. Люди встали на колени, чтобы взбить свои подушки, а потом поднялись. Держа в одной руке дзафу и дзабутон, каждый по отдельности кланялся и дотрагивался другой рукой до того места, где только что сидел, отдавая дань уважения пространству, которое их приютило. Затем все бесшумно двинулись к выходу, сделав последний поклон перед дверью, прежде чем ступить на ночной свежий, прохладный воздух. На улице люди очень тихо говорили и смеялись, когда обувались, а их брюки трещали на коленях.

Я пыталась выяснить имя учителя у одного из мирских монахов, парня по имени Траут, который был так любезен и представился. Однако его поведение изменилось, когда я неверно назвала его учителя Чино. Имя учителя было Кобун, а Чино – фамилия. Кобун Чино Сэнсэй, то есть учитель Кобун Чино. Позже он стал Кобун Чино Роши, то есть мастер Кобун Чино. Все слоги из имени учителя были настолько мне незнакомы, что я не имела ни малейшего представления, где начинается или заканчивается тот или иной звук. Я старалась, как могла, однако без особого успеха. Очевидно, этим я обидела монаха, который, казалось, возмутился. «Тебе бы понравилось, если бы я звал тебя Бреннан?» – воскликнул монах. «О, парниша, как же тебя легко обидеть!» – подумала я. Позже я поняла, что требование Траута быть точной в своих высказываниях является ключом ко многим важным вещам.

Вскоре после этого я узнала, что Кобун, которому тогда шел пятый десяток лет, прибыл в США, чтобы стать настоятелем в калифорнийском буддийском монастыре Тассахара по просьбе Сузуки Роши, и покинул Японию, не получив благословения своего учителя. В культуре, в которой такое большое значение отводится церемониальному порядку, очищению и согласованности, Кобун отважился на большой риск, отправившись в Америку. Лишь позже – намного позже – его учитель воздал ему полностью по заслугам и сказал, что он поступил правильно.

Та ночь в зендо заставила мою голову кружиться. Пока я суммировала свои самые первые впечатления и собиралась уходить, я оглянулась по сторонам и, к своему большому удивлению, заметила Стива всего в восьми футах от меня. Я не видела его и не получала от него ни одной весточки со времен нашей встречи на ферме Роберта. Он стоял в стороне от группы, ожидая в полутьме. Учитель повернулся к нему спиной, заставляя Стива ждать, и приветствовал подходящих к нему людей, исполняя часть вечернего ритуала. Ученик, ожидающий учителя, – эта ситуация стара, как сам мир. Стив был максимально сконцентрирован, однако выглядел настолько худощавым и уязвимым – казалось, он едва держится на ногах. Мое сердце наполнилось жалостью, однако я также была просто очень рада видеть его, так что подошла, чтобы поздороваться. Тем не менее, когда он заметил меня, я увидела, как его лицо перекосилось от мысли: о нет, только не ты.

«Когда ты вернулся с фермы? – спросила я. – Ты живешь у родителей?» Стив давал расплывчатые и односложные ответы и смотрел на меня свысока, словно я была дном очень глубокого ущелья. Он превратился в чужака, и это потрясло меня до глубины души. Я попрощалась и ушла так быстро, как могла.

Во время следующего сеанса медитации в среду я избегала Стива, чтобы не заставлять никого из нас испытывать дискомфорт, однако в конце вечера он подошел ко мне и спросил, не хочу ли я зайти в гости к его родителям на ланч на следующей неделе. Я согласилась.

Я была рада снова увидеть Клару и за короткое время нашего общения почувствовала, что она стала великодушнее и веселее. Она отвела меня на задний двор, где на небольшом травянистом бугорке сидел Стив и смотрел на небо. У него было радостное, изумленное выражение лица, а вокруг него концентрировался такой гул энергии, словно кто-то только что совершил хлопок двумя огромными музыкальными тарелками над его головой.

Задние дворы в пригородах Калифорнии часто бывают огорожены шестифутовым забором из красного дерева по границам участка. Как правило, они состоят из небольших, имеющих форму боба лужаек с бобовидными террасами и бобовидными бассейнами. После огромных лесов Среднего Запада эти задние дворы всегда казались мне крошечными, но также и необычными, как зимний сад, украшенный экзотическими цветами и солнечным светом. И мне всегда нравилось то, как они, казалось, создают личный участок неба – одновременно особенно и отчасти скупо.

Все то время, что я знала Джобсов, их задний двор был бесплодной, выжженной землей. Далеко не личный райский уголок, их двор представлял собой пустую коробку с традиционной лужайкой с ползучими сорняками и пятнами от воды, которые покрывали темное ограждение, словно замысловатая армия тлей-древоточцев. Однако в тот день я лицезрела его превращение из Канзаса в Оз. Зеленый сад, около шестидесяти футов в ширину и тридцати футов в глубину, покрывал заднюю треть земельной собственности. Признаками бурной деятельности в саду стояли стойки, шпагаты и циркуляры металлической формы, удерживающие растения в какофоническом подобии порядка. Складывалось ощущение, словно территория заднего двора все минувшие годы ждала этого вопиющего правосудия.

В Индии говорят, что ребенок не в состоянии каким бы то ни было образом ответить родителям за жизнь и заботу, которые они ему подарили. Я прочитала это в книге Рама Дасса, данной мне Стивом, «Будь здесь и сейчас». В Америке в шестидесятых или семидесятых не было принято выражать благодарность родителям, однако Стив нарушил привычные нормы. Казалось, что после его возвращения из Индии для него стало самым важным отблагодарить родителей за все то, что они для него сделали. Красивый сад олицетворял собой проявление его благодарности. Это была одна из великих характерных черт Стива – объединять практичное и поэтичное. После того все время, что я знала Джобсов, они всегда весною засаживали сад, и казалось, что это обстоятельство делало их счастливее.

Стив посмотрел на меня с небольшого холма в правой части сада. С легким вздохом он поднялся и, пока я стояла в дверном проходе, придерживая своим телом дверцу с проволочной сеткой, неким образом ожидая приветствия или по крайней мере улыбки, проскочил мимо меня на кухню. Встреча была настолько небрежной – даже разочаровывающей, – что мне стало интересно: а не явилась ли я не в тот день? Почему такое безразличие? Он пошел к плите и начал жарить в масле коричневый рис. Абсолютно растерянная, я подошла посмотреть, что он делает. Я никогда не видела, чтобы рис готовили подобным образом – идеальные толстые зерна полупрозрачного маленького коричневого риса, поджаривающиеся в крошечных пузырях кунжутного масла. Я была поражена. Даже кастрюля с длинной ручкой, в которой происходило все действо, оказалась великолепной. Такой подход к приготовлению риса был настолько нов для меня, что он спровоцировал внутри меня небольшую революцию. И я не преувеличиваю тот эффект, который он произвел. Я стояла позади него, бормоча что-то в волнении, пытаясь передать увиденную мною красоту, потому что не могла остановиться. Он продолжал молчать. Его манера поведения отталкивала и производила впечатление настолько же суровой, насколько безразличной. Я боялась, что мое присутствие он, вероятно, переносил с трудом. Это все при том, что само приготовление пищи было настолько великолепным.

Я отошла в самый дальний угол маленькой кухни. Затем Стив залил кипящую массу водой и закрыл крышкой сковороду. Все происходящее выглядело странным. Он не только не говорил со мной, но и само его поведение и безразличная манера отбивали все мое желание с ним разговаривать. Затем, когда он бросил несколько зерен приготовленной на пару волокнистой фасоли из сада в чашку и добавил туда соль, я наконец-то с облегчением осознала, что он готовился к моему приходу. «Садись, – приказал он, после чего бросил через стол тарелку с фасолью в моем направлении и рявкнул: – Ешь!»

На Востоке существует традиция усмирения своего эго жесткими способами. Индусы, тибетские буддисты, даже суфийские мистики считают, что для спасения человека от его собственного невежественного эго любые средства хороши. Так, например, если гуру говорит тебе спрыгнуть с обрыва, то ты бежишь к ближайшему и бросаешься с него вниз головой, поскольку это значит, что в следующей жизни ты будешь более просветлен. В наше время знаменитый учитель йоги Айенгар мог в прямом смысле слова ударить ученика, если у него возникало ощущение, что тот пытается выделываться, исполняя различные элементы йоги. За подобное поведение в США могли бы и засудить, однако на Востоке ты бы посчитал себя счастливчиком, имея такого учителя.

По всей видимости, Стив пытался играть роль учителя, рассматривая меня в качестве своего ученика. Это оказалось слегка чересчур – практиковать на мне такие вещи, особенно учитывая, что я об этом не была осведомлена. Обычно для установления отношений в формате учитель/ученик требуется согласие обеих сторон – однако я никогда не давала ему согласия на подобные вещи. Казалось, что я должна была играть роль объекта его шарады на протяжении всего ланча, но я чувствовала себя мучительно обиженной, поскольку он не разговаривал со мной. Я хотела уйти, однако сжала зубы и осталась. Позже я узнала, что каждый, кто знакомится с восточными духовными традициями, пытается примерить на себя поведение своего духовного наставника. Это затруднительно, однако все проходят через это тем или иным образом, что зависит от учителя, поведение которого они имитируют. Судя по всему, Стив имитировал поведение шестидесятилетнего индийского гуру, Ним Кароли Бабы, потому что он строил гримасы, чтобы изобразить глубокие морщины и большой нос, как у старика. Как можно не захотеть сымитировать поведение своего учителя, когда тебе действительно удалось познать истину, которую он олицетворяет?

Сидя за столом, я подвинула к себе тарелку с фасолью. Я никогда не любила стручковую фасоль и ожидала огромного разочарования, пока выполняла свою роль гостьи. А затем я собиралась пойти домой и заплакать. Таков был мой план. Однако как только я попробовала первую ложку, пища неожиданно оказалась настолько восхитительной, что я снова начала что-то лепетать Стиву. За всю жизнь я никогда не ела столь идеально приготовленной стручковой фасоли; по правде говоря, я не ела ничего более вкусного, чем эта фасоль. И, как идеальное размещение драгоценного камня в благородном металле, все стало на свои места: в жизни Стива происходило что-то, заслуживающее внимания.

Суровое поведение Стива в сочетании с прекрасной готовкой, качеством и вкусом пищи и нашим совместным пребыванием в комнате представляло собой ударное смешивание особенной тьмы и света. Складывалось впечатление, что вся сцена была снята в замедленном темпе. Меня заботили лишь светлые моменты и поиск истины, а на остальное я не обращала внимания. Это плохая стратегия, однако именно ее я использовала, чтобы пережить совместное пребывание с матерью, и именно она наделила меня ярким взглядом на жизнь. После ланча, когда я уходила, Стив пригласил меня прийти снова в следующую субботу. Я согласилась и сказала себе: будь что будет. Я однозначно хотела заполучить новую порцию фасоли, однако он больше никогда ее не готовил. Это было так в стиле Стива!

Когда я снова пришла в субботу, от Пола исходил более яркий свет. Этот свет был ярче, чем во все остальные времена, когда я его видела, хотя в нем явно присутствовала частичка стремления отомстить. Зайдя на задний двор Джобсов поздним утром, я обнаружила все в суматошном движении – постановочном. Стив, как всезнающий режиссер, демонстрировал хорошую выдержку и несомненное чувство удовлетворения, когда показывал и говорил родителям, что они должны делать. Пол прошел мимо меня, управляя тачкой, на три четверти наполненной травой, наполовину усохшей под воздействием солнца. У него на лице сияла улыбка, и он на что-то походя мне пожаловался. Это был все еще тот же самый Пол Джобс, однако теперь он светился, как счастливый ребенок и его хрупкость искрилась отчаянной радостью. Работа в саду способна наделять людей высоким уровнем возбуждения и подпитывать их новой энергией. Счастье Пола служило для меня подтверждением правоты этого тезиса.

* * *

На протяжении следующей пары месяцев, пока мы со Стивом проводили вместе время, отношения между нами стали немного налаживаться. Хотя мы не особо задумывались о системе нашего общения, я с большим уважением относилась к переменам, через которые он проходил. Ему, должно быть, нравилось, что я находилась с ним рядом, поскольку он приглашал меня к себе домой… на полупостоянной основе. Стив превратил кладовую на заднем дворе дома в спальню. Это было небольшое шаткое строение, однако идеально подходившее для того, чтобы привыкнуть к США после Индии. Стив спал в своем спальном мешке на пенопластовом мате на голом деревянном полу. Помещение было чистым и опрятным, с минимумом вещей – несколько книг по духовной тематике, свечка и его подушка для медитации. Эта простота была настолько великолепной и искренней, что мое прежнее восхищение им вновь дало о себе знать.

Однажды Стив пригласил меня зайти к нему примерно в одиннадцать вечера, после того как я провела время с друзьями. Когда я появилась, он велел мне раздеваться. Держа в руках бутылку мыла Dr. Bronner с запахом мяты, он сказал что-то наподобие: «Мы должны тебя отмыть». Стиву очень нравилось мыло фирмы Dr. Bronner. Для него оно было прекрасным коммерческим достижением: его высокая полезность, экологическая основа, философски монистическая эстетика. Стив держал в руках садовый шланг, когда говорил мне, что делать.

«Я полью тебя водой. Затем помою всю тебя сверху донизу с помощью этого, – сказал он, показывая на мятное мыло. – Затем я снова тебя ополосну».

Не впервые один из нас считал, что другой полностью слетел с катушек. Стояла холодная ночь, вода в шланге была, скорее всего, ледяная, и я находилась во дворе дома его родителей, не более чем в пятнадцати футах от задней двери их дома. Этих трех причин было достаточно, чтобы его затея выглядела неосуществимой.

– Ни за что! – приглушенно провопила я. – Могут вернуться твои родители и обнаружить меня голой!

Однако он так настойчиво требовал, чтобы я выполнила его указания, что даже разозлился. Его слова превратились в быстрое, неясное бормотание – требовательное, но по-своему также и умоляющее.

– Просто сделай это, – сказал он, сердито посмотрев на меня. – Мои родители не собираются заходить на задний двор в это время! Давай, Крис!

– Я не стану этого делать, – прошипела я в ответ. – Ты, должно быть, шутишь, на улице холодно. И ты не можешь точно знать, что твои родители не возьмут и не заявятся!

Я была очень встревожена, жесткость его требования вызывала отвращение. Сейчас я могу представить, как он думал, что мне «необходимо проснуться», как отшельнику, признающему свою вину через отрицающее наличие телесной оболочки омовение. По всему выходило, что он что-то принял – то ли лекарство, то ли наркотик – перед моим приходом, однако в очередной раз он не раскрывал никаких подробностей, поэтому я настолько же не была склонна подчиняться приказам, насколько он не собирался вдаваться в объяснения.

В общем, я сопротивлялась многим пигмалионовским импульсам Стива по принципиальным мотивам. Когда я думаю об этом сегодня, мне кажется, что все те случаи, когда я должна была сказать Стиву «нет», объединились внутри меня и образовали своеобразную систему сообщающихся пещер. Он, вероятно, был абсолютно убежден, что он должен стать моим гуру, моим учителем, моим лидером – этот его порыв проявлялся еще долго и часто на протяжении дальнейших лет, – однако мне так никогда не казалось. Я думаю, что в ту ночь мне было жаль нас обоих.

И тем не менее как я могла не оказаться абсолютно очарованной им, когда он был настолько одержим целью? Стив, сбитый с толку безумный шаман, редкий баловень, вел себя тем летом более экстраординарно, чем когда-либо, и я, как всегда, обнаружила необходимость защищать его разбитую и надломленную красоту. В те дни наши отношения были исключительно плотскими. В Индии внутреннее сияние Стива обрело свободу, и я думаю, что он держался обособленно, чтобы увидеть, к чему это приведет. Я даже не уверена, что он знал, что с ним творится. Я понимала и уважала это, поскольку все происходящее было настоящим.

Я не знала, что он значит для меня. Он не знал, что я значу для него. Мы не знали, что мы значим друг для друга. Я всего лишь пыталась приспособиться к обстоятельствам, поскольку он оставался важен для меня. Словами это чувство не описать. По моим ощущениям, Стив находился в аморфном состоянии и никак не мог определиться со своими желаниями. То, что он доверял тому, что с ним происходит, когда он был в настолько нестабильном состоянии, кажется мне сегодня феноменальным. И хотя я уверена, что не знаю всей ситуации, возможно, будет справедливо сказать, что во время того периода Стив приходил в себя после потрясения, пережитого в Индии. Готовил себя к тому, чтобы стать тем, кем он стал.

* * *

В науке о метаморфозе насекомых существует термин имагинальные диски, который описывает группу клеток в организме насекомого, ответственную за трансформацию. Я думаю, что у людей тоже есть имагинальные диски. Не все осознают наличие такого огромного потенциала, однако Стиву это удалось. И именно тогда начался процесс его раскрытия, позволивший разработать новый тип кода для тех невероятных перемен, через которые он будет развиваться. Его разум выходил на новый уровень развития.

Это был сложный процесс, потому что, как мне кажется, Стив выходил за рамки разумного. В своих элегантных попытках достичь некоего более высокого, более совершенного состояния я ощущала и видела, что Стив также начал отвергать женский аспект и считать его второстепенным по отношению к блистательному мужскому. О да, это уходящий своими корнями в античные времена вопрос. Когда Стив вернулся, я испытывала крайнюю неловкость в связи с его мнением относительно меня и всех женщин в целом. Количество его аргументов по вопросу, связанному с женщинами, было значительным, и он не стеснялся их озвучивать. Он позволял себе острую критику, полную резких реплик, как, например, – «плохая женщина подобна змее в траве» (это высказывание взято из книги «Будь здесь и сейчас») и «если бы женщины были хорошими, они бы не испытывали боль при рождении ребенка». К сожалению, больше я ничего не могу вспомнить. Зато я отлично помню, что эти высказывания сопровождались смехом зазнайки или сдержанным молчанием такого же зазнайки. Когда дело касалось женщин, Стив не ставил под вопрос свое право критиковать или определять значимость. Если у Стива и имелся талант от Бога, то это был его не терпящий возражений голос. Однако его идеи по поводу женщин стали причудливо фундаменталистскими.

Стив находился в процессе своего рода духовной трансформации. Одновременно он достигал мужской зрелости и принимал на вооружение негативные мифы, которые мужчины придумывали по поводу женщин на протяжении всех времен. Одно было связано с другим. Я помню, в моем детстве люди жали на гудок автомобиля всякий раз, когда видели пару молодоженов. По всей свадебной машине было написано кремом для бритья или стирающейся краской «Молодожены», а к заднему бамперу привязаны консервные банки. Когда мой отец слышал эти гудки, он поднимал глаза и говорил: «Ах, еще один хороший мужчина потерян». В то время это высказывание казалось мне чрезвычайно забавным, и я смеялась над папиной шуткой, однако более глубокий смысл этой точки зрения означал, что для меня, как для женщины, не найдется своего места и будущего в отношениях с мужчиной, который не окажется проблематичным. Стив оставил меня с тем же самым чувством «отсутствия своего места».

Когда в мое девичье сознание проникла информация о программе по освоению космоса президента Кеннеди и феминистском движении, я решила, что хочу стать астронавтом. Меня никогда не посещало желание стать женой человека, ходящего по Луне, поскольку я не сомневалась, что хочу и способна на то, чтобы у меня были собственные приключения. Теперь я думаю, что без женского движения не появилась бы и космическая программа. Они возникли в одно и то же время, а это означает, что они являлись частью коллективного диалога между мужским и женским началами. Попытки разобраться в том, что значит быть мужчиной и женщиной, довольно часто вводили меня тогда в заблуждение. Однако, по крайней мере, мечты маленьких девочек стали больше и отважнее, и этот факт сподвиг нас создать будущее, в котором эти мечты могли бы быть реализованы.

* * *

Стив привез домой из Индии новые духовные идеи и стремился претворить их в жизнь. Возможно, именно по этой причине некоторое время спустя после случая с мылом Dr. Bronner между нами возник заметный разлад, когда он спросил, не хочу ли я заняться с ним тантрическим сексом в его сарае в саду. Его вопрос прозвучал словно мольба. В мгновение ока я потеряла контроль над собой. У меня пошла кругом голова. Насторожившись, но не потеряв способности быстро мыслить, я задалась вопросом: Стив хочет использовать тантру, поскольку она оправдывает секс, при том, что он так пытается стать кем-то вроде аскета? Знал ли он вообще, как заниматься тантрой?

Вообще я открыта риску (возможно, даже чересчур), однако моя реакция на эту его просьбу была продиктована глубоким чувством самосохранения – частично из-за той манеры, в какой Стив попросил меня, частично из-за того, как он ко мне относился. Единственное, что я знала о настоящей тантре, – это то, что лучше с ней не связываться, если ты не посвящен, не готовился к ней некоторое время, проходя обряды очищения, и если за тобой не надзирает учитель. Я не думаю, что Стив был готов. Я точно знала, что я не была готова. Думал ли Стив, что он достаточно умен, чтобы разобраться во всем этом за нас двоих? Думал ли он вообще?

Тантра – это профессиональное познание духа в человеческом теле. Необходимы практика и непорочность, чтобы справиться с энергией сосредоточенного в теле духовного движения, называемого кундалини. Я знала, что кундалини может быть высвобождена внутри одного человека или между двумя людьми в священном союзе. Тем не менее без правильного подхода огонь кундалили может промчаться через эфирное тело настолько быстро, что способен причинить вред на всю оставшуюся жизнь. Как мне было известно, вызов кундалини мог стать самой грубейшей ошибкой, какую человек способен допустить, если сделает это неверно, и наиболее важной вещью, если все сделать правильно. Не знаю происхождения таких глубоких познаний, однако они у меня были, поскольку это такая вещь, на которую я обращаю внимание. Я боялась тех сил, что могут быть выпущены через нас, или, еще хуже, что ничего не изменится и я буду просто участником самообмана Стива. Но я не сказала ему ничего этого. Я просто не знала как. Единственным, что я промолвила, было выразительное «Нет».

* * *

Я думаю, что многим людям стоит сначала заполнить духовную нишу внутри себя, прежде чем приступать к реализации своего истинного призвания. Бранч Рики, мой двоюродный дедушка, сначала проучился в семинарии и только потом ушел в бейсбол и содействовал решению расового вопроса в американском спорте. Стив отправился в Индию, потому что, при всем огромном уважении к Бобу Дилану, он нуждался в чем-то большем, чем мог дать ему певец – автор текстов популярных песен, что бы вдохновило его заниматься тем, чем он будет продолжать заниматься.

Говорят, что мы не выбираем богов, а они выбирают нас, когда мы к этому готовы, и я чувствовала, что что-то подобное произошло со Стивом в Индии. Некий большой исконный бог выбрал Стива. Он казался настолько другим после своего возвращения из Индии, что я ощущала, что он был причислен к числу «готовых». Он знал что-то глубоко внутри. Казалось, что теперь он чувствует себя комфортнее в своем теле. Несмотря на его чрезмерную уязвимость и неуравновешенность (или, возможно, из-за этого), я видела, что внутри Стива загорелся огонек и что-то внутри него нашло свое подтверждение. Прежде чем полностью завершить процесс преобразования, он прошел через странный промежуточный этап (живя в сарае на заднем дворе). Однако он не затянулся надолго.

В Индии священный мужской принцип представлен троицей богов. Это Брахма-создатель, Шива-разрушитель, Вишну-избавитель, каждый из которых по-своему является богом-создателем. Сейчас я думаю, что Стив был выбран Шивой, разрушителем, поскольку его следы наблюдались во всех действиях мальчика. Шива-обманщик. Шива-аскет. Шива – высокомерный создатель, который разрушает все, что было раньше, чтобы породить новое. Стив продолжал изменять все, к чему он когда-либо прикасался, и мир уже никогда не оставался прежним.