Глава 11

Хранитель врат

Так как Стив и я не cмогли по-настоящему сойтись, мы пошли своими дорогами. Стив не покладая рук трудился с Кобуном, Возом и остальными. Я отправилась в колледж с двухгодичным курсом обучения, чтобы иметь возможность учиться у лучших преподавателей живописи, которых я когда-либо видела.

Гордон Халлер был феноменом. Он читал потрясающие лекции об эволюции искусства, а сам проявлял настолько язвительную честность и бдительность, что фактически наводил ужас. Я помню одну из лекций в середине семестра, когда погас свет и один из моих одногруппников наклонился и прошептал: «Пристегни ремень безопасности». Это был отличный совет. И я им воспользовалась. Гордон Халлер служил примером для подражания для молодых художников не только потому, что его работы покупались и вывешивались в крупных художественных музеях Нью-Йорка, но и потому, что он и его творения были так прекрасны, умны и пугающи. Он объяснил нам, что абстрактно-экспрессионистские картины Джексона Поллока были посвящены эпохе ядерного противостояния и что они содержали в себе энергию бомбы. Он призвал нас признать тот факт, что в большинстве случаев брызги краски на полу – как следы от шин на дороге – обладают большей энергией, чем наши картины. Он побуждал людей создавать произведения, основываясь не на том, что мы знаем, а исходя из непосредственного прямого восприятия. Хорошо это или плохо, он убедил меня оставаться верной себе как художнику. И я никогда не прекращала творить и создавать по большей части из-за его влияния.

В художественных классах, где большинство преподавателей живописи просто пытаются заставить своих учеников научиться хорошо рисовать, Халлер говорил об энергетической силе, которая содержится в визуальной информации как таковой. Он крутился как черт в табакерке, чтобы научить нас создавать изображения, взятые из невербального уровня осознания. Мы использовали угольные карандаши всех размеров и весов, наряду с грязными обрезками ткани, губками, щетками и палками, которые находили на земле и макали в различные чернильные растворы, чья палитра очень разнилась – от совершенно черного до мягкого изысканно-серого цвета. По его словам, идея заключалась в том, чтобы использовать материал, который помешает ученикам быть слишком педантичными. Халлер обожал энергию, особенно исходящую из ошибок. «Если ты собираешься сделать ошибку, – говорил он, – то пусть это будет наигрубейшая ошибка в твоей жизни, какая возможна, поскольку по крайней мере ты чему-то из нее научишься». Тем не менее все эти его реплики не отменяли того, что мы должны были создавать изысканные образы. Потому что, хотя он и засыпал нас абсолютно новыми указаниями, задача всегда состояла в создании хорошего изображения.

Помимо занятий в творческих мастерских иногда по выходным устраивались круглосуточные художественные мероприятия концептуального характера. Специально для них люди подготавливали проекты по различным тематикам. Я особенно запомнила парня, позволившего незнакомцу сделать ему на сцене стрижку, во время которой он непрерывно делился своими впечатлениями о том, каково это – добровольно доверить кому-то создание своего образа в мире и почему это важно лично для него. Мы, может, и учились в маленьком колледже с двухгодичным курсом в Лос-Альтос Хилс, однако были связаны с важным направлением в искусстве и с учителем – настоящим мастером своего дела.

Гордон Халлер также устраивал на выходных концептуальные выставки собственных работ. Он подготавливал помещения, где обнаженные молодые люди плавали в светящихся баках для воды или были полностью обернуты полиэтиленовой пленкой, как мумии. К бьющимся сердцам мужчин привязывались стетоскопы, и их ритмичное, тяжелое дыхание слышалось повсюду. Люди бесцельно бродили вокруг, глазея на все, пока Халлер фотографировал моделей: позднее он выпустил снимки в формате трафаретной печати. Его гомоэротические изображения были брутальными и крайне возмутительными, однако при этом совершенно великолепными. Хотелось одновременно смотреть на них и отвести взгляд. В этом заключался особый смысл, поскольку он постоянно говорил об одновременности испытываемых ощущений.

Гордон Халлер был звездным огоньком, освещающим всех своей энергией. Собиравшихся вокруг него студентов переполняла та неведомая энергия, обычно свойственная выдающимся людям. Я получала у него отличные оценки, которые он очень редко ставил. Однажды он сказал классу не беспокоиться об оценках, поскольку он ставит лишь около пяти пятерок в год и людям, их получающим, нет до них особого дела. Это оказалось правдой. Мне не было никакого дела до этого.

* * *

В череде всех этих событий произошло одно достаточно примечательное – Грег Калхоун вернулся с единой фермы, и я позволила себе влюбиться в него. Он был сексуален, умен и мил. Мы вместе весело проводили время, и по мере того, как наши чувства становились сильнее, мы решили жить вместе. Я переехала в его отремонтированный курятник и стала частью жизни на единой ферме на протяжении примерно полугода.

Грег рисовал небольшие, похожие на символы картины, первые виденные мной образцы сокращенной передачи формы, света и звука. Они обладали блеском, который я могла чувствовать, и звуками, которые я могла слышать. Вдоволь насытившись необходимостью создавать на занятиях по живописи произведения сложной формы, я была восхищена силой его небольших линейных рисунков. Я все еще их храню. Много лет спустя, все еще вдохновляясь ими, я разработала своего рода алфавит для визуализации информации, полученной в ходе деловых встреч. Я даже организовала бизнес, основываясь на этой идее. Как и многие другие вещи с единой фермы, рисунки Грега опережали свое время, поскольку данный тип графической фасилитации начал широко использоваться лишь в середине девяностых годов.

Неизбежно (или по крайней мере именно так это выглядело в то время) мы с Грегом решили отправиться в Индию. Практически все, кого мы знали, либо находились в Индии, либо испытывали сильное желание отправиться в Индию, либо зарабатывали деньги на поездку в Индию, либо уже вернулись и приходили в себя после Индии. Поездка на субконтинент представляла собой самую захватывающую возможность, о которой можно было только мечтать. Мы с Грегом были следующими в списке намеревающихся отправиться в Индию. Мы вернулись в область залива Сан-Франциско, поскольку там заработать на поездку было проще всего. Мы уже практически заключили соглашение об аренде жилья, где планировали остановиться, когда вмешался Стив и сказал, что у него плохое предчувствие относительно этого места или людей, которым мы собирались довериться. Более того, он нашел для нас место получше с более приятными людьми. Я представила Стива в его хиппи-фургоне, как он разъезжает по местам аренды помещений, проверяя их для нас. Это было в стиле Стива – проявить бдительность и великодушие таким образом. Стив оказался прав. Когда мы переехали, нам действительно очень понравился наш дом, так же как и наши соседи. Когда мы устраивали вечеринки, Стив всегда был в списке приглашенных.

Пока мы работали и откладывали деньги на поездку, Стив предупредил Грега, что меня не стоит брать с собой в Индию, поскольку, как он сказал, я буду препятствовать духовному развитию Грега и получению им опыта. Я предполагаю, что он абсолютно не придавал никакого значения моему собственному духовному развитию. Стив говорил: «Все женщины, которые едут в Индию, лишь толстеют!» Стив не лез за словом в карман. Хотя в его мыслях обычно имелась некая толика правды, он очень редко был абсолютно прав. Когда он высказал нам этот совет, которого никто не просил, мы с Грегом просто посмотрели друг на друга и развели руками.

Нам понадобилось шесть месяцев, однако мы заработали достаточное количество денег и отправились в Индию. Стив подвез нас до аэропорта и дал нам по пути последний совет: «Как только прибудете, выпейте воды – вы сразу заболеете, но через это нужно пройти, и как можно быстрее. Потом вы сможете пить воду везде, и вам не придется опасаться, что вы снова заболеете». Мы не задавали очевидных вопросов о паразитах. Мы просто подумали, что это отличный совет, и поблагодарили его.

Грег и я приземлились в Гонконге после изматывающего 24-часового перелета, который включал в себя два часа, проведенные в ангаре, из-за проблем с двигателем. В Гонконге у нас была одна свободная ночь, чтобы немного поспать, размять ноги и погулять в морском порту, прежде чем сесть на следующий самолет. Для чтения в полете я выбрала книгу Франка Герберта «Дюна» и продолжила читать ее в лайнере до Нью-Дели. Пролетать над иссохшими пустынями Индии, при этом читая о мальчике, который узнает, что он – аватар на покрытой песком планете, было весьма сюрреалистично (к слову об имагинальных дисках). Я закончила читать книгу как раз к моменту нашего приземления в Нью-Дели – нашем доме на ближайший год.

Нас предупредили, что мы встретим в аэропорту попрошаек, мужчин и женщин, держащих крошечных, накачанных наркотиками младенцев без рук и ног, чтобы вызвать ужас и заполучить деньги у впервые туда прибывших туристов. Нас также предупредили, что таксисты и рикши возят новичков по всему городу, чтобы накрутить счетчик, прежде чем добраться до нужного отеля, на что иногда уходит много часов. К счастью, друзья сказали нам, какую примерно сумму мы должны будем заплатить, поэтому Грег взялся за дело и договорился о таксе, прежде чем сесть в машину. Он хотел быть абсолютно уверен, что с нас не сдерут лишнего, и я была этому рада.

Мы ехали по дорожным ямам в похожем на консервную банку автомобиле, который маневрировал по стоящим в пробках улицам. Ослепленная солнцем, жарой и шумом, я была рада, когда мы добрались до того обшарпанного небольшого отеля, который нам посоветовал Стив. Пока Грег зарегистрировал нас, носильщик взял наш багаж и отвел меня наверх, в нашу темную и убогую комнату. Когда я положила свои вещи, чтобы достать кошелек и дать ему чаевые, молодой индус захлопнул дверь и схватил меня, воскликнув c типичным драматическим жестом в стиле фильмов Болливуда: «Твои глаза пленили мое сердце!»

Книга Элвина Тоффлера «Шок будущего» предостерегла меня, что подобное развитие событий возможно, однако ничто не могло подготовить меня ни к этому, ни к острой пище, ни к круглосуточному, непрекращающемуся шуму, ни к беспощадной жаре. В те первые дни нам с трудом удавалось что-либо съесть или поспать. Тем не менее мы находились друг с другом и радовались тому, что у нас есть комната. И мы были в порядке.

Через два дня после нашего приезда Сита Рам – он же Роберт Фридланд – доставил нас во Вриндаван. К счастью, его пребывание в Индии совпало с нашим. Роберт вел себя удивительно компанейски во время двухчасовой поездки на автобусе, рассказывая истории и отвечая на вопросы, прежде чем нам хотя бы приходило в голову задать их. Роберт сказал: «Люди с Запада путешествуют в Индию огромными массами уже на протяжении десятков лет. Индусы повидали все, поэтому не бойтесь делать ошибки».

Ярко окрашенный автобус во Вриндаван издавал много шума и двигался по большой, но неровной магистрали для автобусов. На приборной панели был установлен алтарь с зажженными благовониями. Черт, да весь автобус со своими блестящими лентами и расположенными в передней части изображениями божеств в рамке, например Ганеши (в основном выбирают именно Ганешу, поскольку он помогает преодолеть препятствия, одновременно духовные и материальные), был похож на передвижной алтарь. В некоторых автобусах даже играют священные песни, которые транслируются через громкие, небрежно настроенные динамики – независимо от того, нравится тебе это или нет. Слава богу, на том, где мы ехали, этого не было. По крайней мере, мы могли слышать друг друга.

Роберт сел на место позади нас и наклонился вперед. «Дело в том, – сказал он, – что тебе необходимо знать лишь двести пятьдесят слов, чтобы владеть хинди». И чтобы доказать это, он перевел болтовню наших соседей по автобусу. Однако он прекратил переводить, когда индусы заговорили обо мне, женщине, путешествующей в компании двух мужчин. «Это омерзительно и не стоит повторения», – заметил он. Я хотела, чтобы он сказал мне, что они говорили, однако он тактично сменил тему и поведал о его знакомой молодой женщине, американке, которой было примерно столько же лет, сколько и мне, и которая изучала индийское пение со своим гуру. «Она изучала одну ноту в течение целого года, – заявил он. – После того как она ее освоила, гуру разрешил ей изучить еще три ноты, – продолжил он. – Она настолько красива, что могла бы быть моделью в США, однако она отказалась от этого всего, всех мужчин и всего гламура, чтобы изучать музыку с этим гуру». Он также рассказал о ее саттвической диете – она питалась продуктами, которые, по мнению последователей индуизма, очищали тело и успокаивали ум, и сказал, что если она будет путешествовать и есть лук, ей понадобятся две недели, чтобы восстановить свое владение нотами. Я была поражена тем, что женщине-американке дали доступ к этому уровню священного музыкального руководства на хинди. Мне также было интересно, как она пришла к такому решению и не привирал ли слегка Роберт. В основном я чувствовала, что он говорит это, чтобы привлечь и заставить работать мое духовное воображение.

Он продолжал делиться своими наблюдениями. «Индусы едят слишком много сладкого, – сказал он нам. – Это происходит потому, что им скучно. Посмотрите, через каждые три дома располагается новый магазин со сладостями». Он был по-своему прав. Каждый город, что мы проезжали, кишел маленькими, захудалыми магазинами со сладостями. Комментарии Роберта и его оценки содержали в себе неприкрытый реализм, который заставлял меня сильнее прислушиваться к его мнению. Часто я понимала, что задаю сама себе вопрос: «Что я только что услышала?» В этот день он говорил не только с нами, но и с самим собой, и от активных размышлений его глаза приобрели темно-серый оттенок, как будто он был чьим-то дядей, рассуждающим о недостатке характера члена семьи. Словно он носил большие ботинки, как у Поля Баньяна, пока бродил по территории всей Индии, собирая информацию о потрясающих деталях.

Прибыв во Вриндаван, мы зарегистрировались в отеле. Вскоре после этого Роберт повел нас к реке для священного омовения. Ямуна является одной из наиболее почитаемых рек в Индии, и пока мы к ней шли, Роберт делился с нами историями о детстве Кришны. Считается, что именно во Вриндаване четыре тысячи лет назад вырос Кришна. По святыням, располагающимся в деревне – их так же много, как и банкоматов в любом американском городе, – можно было сказать, что согласно поверью Кришна является богом в человеческом обличье. У набожных индусов существуют две различные точки зрения о божественном воплощении Кришну. Некоторые считают, что Кришна представал совершенным собой в облике ребенка, со всей подразумеваемой невинностью и чистой любовью. Другие верят, что он был молодым человеком, который влюбился в свою божественную женскую ипостась, Радху. Вопрос о том, следует ли искать олицетворение совершенства бога в образе ребенка или молодого любовника, выступает частью культурного диалога в Индии, и это просто поражает меня.

Мы пошли к реке кружным путем, прокладывая себе дорогу через песчаные белые подворотни, больше похожие на крошечные аллеи. Индусы шагали очень медленно, что было логично, учитывая жару. Но Роберт, обладавший чертами характера Безумного Шляпника, шел быстро, не желая терять времени, а его одежда цвета слоновой кости развевалась на ветру. Он обнимал Грега, который был меньше его ростом, и сопровождал нас, давая советы: чего избегать, где можно найти приличную одежду и лучшие сладости. Я слушала все это вполуха, поскольку не обращаю особенного внимания на такие детали, а также из-за огромного культурного шока. Большую часть времени эти двое шли впереди, оставляя меня любоваться окрестностями, пока я плелась следом. Я была поражена огромным количеством свободно разгуливающих по всему городу павлинов, которые были на земле под нашими ногами, сидели на деревьях и убегали с пути рикш, а также грациозностью красочных, развевающихся на ветру сари, которые носили женщины. Казалось, что даже для выполнения самых простых, повседневных дел индийские женщины надевали элегантные одеяния. Я была слишком уставшей, чтобы разговаривать, однако Грег и Роберт всю дорогу болтали и не прекращали смеяться. Во мне боролись два противоположных желания: вернуться обратно в номер отеля и спрятаться или же не отставать от них, поскольку я не хотела пропустить ни малейшей детали.

Когда мы приблизились к реке, Роберт сказал, что мне придется искупаться одной, поскольку ни в коем случае нельзя, чтобы женщину и двух мужчин увидели купающимися вместе в реке, «особенно представителей Запада». Я чувствовала, что меня «кинули», и боялась остаться одна, однако он объяснил, как купаться в священной реке, и они отправились дальше. Мужчины пошли вокруг дюны, их голоса все удалялись, пока в один прекрасный момент единственным звуком, который я слышала, не стал оглушительный рев реки. Оставшись в одиночестве и испытывая дискомфорт, я огляделась вокруг и посмотрела наверх, на огромное синее небо над головой. Я сняла слишком много элементов одежды – позже я осознала это с большой тревогой – и вошла в реку.

Следование инструкциям никогда не было моей сильной стороной, и я не смогла вспомнить, что Роберт сказал мне делать, поэтому я изобрела собственный ритуал и затем окунулась в воду в акте самокрещения, чувствуя себя слишком стесненно, чтобы полностью отдаться новому опыту. Когда я встала, вода доходила мне до ребер. Я заглянула внутрь себя, пытаясь обнаружить какие-либо перемены, а затем посмотрела по сторонам. Антураж был настолько мрачный, будто бы я находилась на Луне.

Ямуна – широкая река, может, сто футов в ширину, с песчаным берегом светло-сероватого цвета. Я чувствовала притяжение, исходившее со дна, и силу воды, мчащейся мимо моего тела. Вокруг были лишь песок, небо и эта широкая, мутная вода. Никакого гула голосов. Я сделала глубокий вдох, все мое тело наконец-то снизило темп до своего естественного ритма после длительных переездов, жары и кошмарного недосыпа. В конце концов я ощутила, что мое тело стало единым целым с тем, что меня окружало.

Находясь в таком умиротворенном состоянии некоторое время, я заметила, как что-то проплывает примерно в десяти футах от меня, в быстро движущемся водовороте реки. Я попыталась разобрать, что это такое, и резко подпрыгнула, поняв, что вижу часть человеческого плеча, прикрепленную к кусочку туловища. За ним следовала отделенная рука. Неимоверно испугавшись, я вдруг в ужасе поняла, что не вижу собственных ног в мутной воде. Приложив все усилия, чтобы вылезти из реки, я добралась до берега, нагая, паникующая и крошечная, как Ева, которую изгнали из райского сада.

Я оделась так быстро, как только смогла. Процесс замедлялся из-за того, что я все еще не обсохла. Священный и физический аспекты странным образом наложились друг на друга в тот причудливый момент. Ничего не оставалось делать, кроме как сидеть и ждать, когда вернутся Грег и Роберт. Кожей я испытывала ощущение той обновленной свежести, которая наступает от холодной воды, сухой одежды и прекрасного теплого солнца. Приходя в себя, я увидела, что река была спокойной и нескончаемой, и вспомнила не только слова Роберта, что «индусы уже все повидали», но и других, кто говорил мне, что «Индия-мать разрешает все». В тот день я очень сильно надеялась, что этот тезис действует и в отношении меня.

Позже я узнала, что в тот день вверху по течению реки проходили похороны, во время которых родственники выбросили тело усопшего в воду, прежде чем оно успело полностью сгореть, поскольку у них не хватило денег, чтобы купить достаточное количество дров и полностью кремировать члена своей семьи. Но в тот момент, всего лишь на третий день в стране, все, что я понимала, – это что около меня проплывают части тела. Быстро вылезай! – единственное, что могло прийти мне в голову.

После купания в реке Роберт показал нам, как курить бонг – индийскую марихуану, измельченную до густой массы. Конопля растет во многих районах Индии: я была поражена, увидев склоны холмов, покрытые остроконечными растениями, засыхающими от недостатка влаги. Индийская марихуана – продукт не слишком высокого качества, и мне было интересно, способствует ли каким-нибудь образом измельчение соцветий конопли до пастообразной массы с помощью двух камней тому, что из нее выделяются наркотические элементы, которые улучшают эффект при ее курении. Она была липкой и мокрой, удивительно, что она вообще зажглась. Когда мы достигли состояния наркотического опьянения, у меня появились проблемы: марихуана делает меня уязвимой перед страхами, а им конца не было видно на мой третий день пребывания в Индии. Я притихла и свалилась в ту ночь с температурой сорок градусов, которая продержалась неделю. Как только я поправилась, Грега подкосила такая же болезнь. После этого мы приобрели своего рода «серебряный иммунитет», пока путешествовали по Индии. Стив был прав. Мы никогда больше не болели.

* * *

Когда Стив вернулся из Индии, он рассказал мне, что ходил на ретрит с учителем, который каждое утро пел своим студентам. Он описал этот процесс в таких красивых подробностях, что у меня возникло огромное желание увидеть его своими глазами. Абсолютно случайно мы с Грегом оказались на одном из ретритов у этого учителя, затем еще на пяти или даже больше. Однако в то утро я впервые услышала пение C.Н. Гоенки и сразу вспомнила о рассказе Стива. Глубокий резонанс его голоса звучал сквозь весь холл для медитаций, и я знала, что это, должно быть, тот самый человек. Именно его песни проносились сквозь нас каждое утро, очищали нас и укрепляли нашу решимость в течение десяти дней глубокой медитации випассана.

Много позже, после моего возвращения из Индии, Дэниэл Коттке, который путешествовал вместе со Стивом, сказал мне, что лишь он, Дэниэл, ходил медитировать с учителем. Стив же лишь слышал об этом от Дэниэла. Я была шокирована. Зачем Стив врал?

Заимствование чужой истории и использование ее в качестве своей относится к такому типу воровства, очаровательному или же наоборот, который требует к себе внимания, маскируясь вуалью поверхностных знаний. Будучи взрослой, я научилась давать молодым людям достаточное количество свободы, чтобы экспериментировать с ложью, поскольку воображение и то, что мы называем реальностью, являются всего лишь совокупностью тесно связанных между собой явлений. И поскольку шестое чувство наиболее развито и включает в себя все остальные, иногда то, что мы называем ложью, на самом деле лишь шестое чувство, которое нельзя увидеть или доказать – на нынешнем этапе.

Вполне возможно, что для Стива обман являлся радикальной формой созидания. Однажды он сказал Говарду, нашему общему другу из старшей школы, что Боб Дилан послал за ним свой самолет Learjet, чтобы отвезти его на концерт. Стив придумал эту небылицу в семнадцать лет, значит, он был достаточно молодым, чтобы ему подобное сходило с рук – пусть и едва-едва, но, безусловно, достаточно взрослым, чтобы выходить за рамки приемлемого поведения. «Какой лжец!» – сказала я Гоуи. В двадцать один год я была недоверчива. В те времена я не могла представить, что Стив может опуститься до такого. Однако спустя много лет я уже думала об этом скорее так: «Какая это была необычная ложь!» По крайней мере, Стиву хватило смелости рассказать такую невероятную небылицу. И позднее, когда он обзавелся собственным самолетом Learjet, я не могла не оценить способность этого фокусника оперировать вне локальных рамок пространства и времени. Ложь и созидание слились воедино.

Я считаю, что Стив преследовал несколько целей, говоря неправду. Как я уже сказала, одной из них было созидание. Еще мне кажется, что он также врал в целях сбора информации, чтобы изучить реакцию людей. Иногда, я думаю, он лгал просто для того, чтобы выглядеть интереснее в глазах других, поскольку был уверен, что слишком глуп и ничем не примечателен, и верил, что ему недостаточно оставаться таким, какой он есть. И я думаю, что он врал, чтобы подшутить над неуверенностью людей в себе и за счет этого взять контроль над ситуацией в свои руки. Обретя славу, Стив сумел сохранить способность разбираться в людях и уходить от дискуссий о том, что он предпочел бы не предавать огласке. Все это, конечно же, крайне очаровательно, поскольку человек, сыгравший важную роль в создании технологий, объединяющих людей по всему миру, сам был крайне эффективен в том, чтобы держать приближенных к нему людей поодаль друг от друга. Это ему удавалось одновременно на деловом и личном уровнях. Я абсолютно уверена, что Стив преднамеренно использовал этот парадокс в своих стратегических интересах. Он был искусным обманщиком, действующим вне пределов понимания других людей. В конечном итоге это вызывало у меня беспокойство не потому, что он врал, а потому, что он использовал мастерское понимание слепых мест других людей, чтобы формировать восприятие и управлять им в собственных целях и интересах.

* * *

В мае или в июне мы с Грегом переехали в город Далхаузи в штате Уттар-Прадеш, Индия, чтобы спрятаться от жары. Во время европейской оккупации Далхаузи был английским поселением, который использовался британцами, чтобы избежать воздействия палящего летнего солнца. С нашего переднего двора открывался вид на утес высотой семь тысяч футов, переходящий в равнины, где нечеткая дуга горизонта пересекалась с небом, которому, казалось, не было конца и края. Великий индийский поэт Рабиндранат Тагор жил на самой вершине горы, на которой мы обосновались и откуда открывался самый необычный вид на пики Гималаев. Ничто из того, что я когда-либо видела, не могло сравниться с великолепием этого зрелища.

Грег помог мне обосноваться в Далхаузи, а потом отправился на автобусе в Тегеран через Пакистан и Афганистан, чтобы преподавать английский язык и заработать денег, благодаря чему мы могли остаться в Индии более длительное время. У меня была слишком сильная дислексия, чтобы учить английскому языку: любой иранец или иранка, скорее всего, понимали английскую грамматику лучше меня, поэтому Грег поехал один.

Около двадцати уроженцев Запада, попавших в Индию со всех уголков США и Европы, переехали в район горы, чтобы спрятаться от жары в тот сезон. Месяц спустя после прибытия большинства из нас в Далхаузи вместе со своей женой Джириджей появился Лари Бриллиант. В период с 1973 по 1976 год он работал вместе со Всемирной организацией здравоохранения (ВОЗ) и помогал искоренить оспу в Индии. Пока он этим занимался, Джириджа писала свою кандидатскую диссертацию по изучению проблем, с которыми женщины сталкиваются в обществе. Мы все были очень рады познакомиться с ними. Однажды они пригласили всех к себе на обед.

Единственное, что я запомнила из празднеств того вечера, – это рассказ Джириджи о ее исследовании. Она сказала, что наиболее высокие показатели самоубийств наблюдаются среди молодых индусок, которые недавно вышли замуж. Серьезные вещи откладываются в памяти, как ничто иное, и я помню, что захотела узнать ее поближе, поскольку сообщенный ею факт был просто ужасным. Джириджа, яркий представитель своего времени, обладала производящей сильное впечатление грациозностью. Цвета одежды, которую она носила, были приятными и легкими: шелковая блузка и юбка широкого фасона, волочившаяся по полу, когда Джириджа стояла, ходила и готовила. Своей юбкой она рассекала воздух таким образом, который вызвал у меня ассоциации с вальсом из диснеевского мультфильма. Это была счастливая женщина, и я удивлялась ее браку – он производил впечатление счастливого союза.

Когда Джириджа говорила, было видно, что перед нами осторожный докладчик, со стороны обозревавший и понимавший суть процессов, которые я в настоящий момент назвала бы преступлениями против человечности. Она была осмотрительна и ясно излагала свои мысли: ее глаза расширялись, чтобы продемонстрировать нам весь масштаб тех ужасов, которые она не могла передать словами. Она поделилась этой информацией с нами, когда мы стояли группой, однако я хотела поговорить с ней один на один и узнать больше. Она сказала мне, что молодые женщины, выходя замуж в Индии, переезжают в огромные семьи своих супругов. У молодой индусской жены нет никакого статуса и никакой власти. Ее ценят меньше всех, меньше всего о ней заботятся и понимают менее всех остальных в новой семье. Если семья жестока, как чаще всего и бывает, то девушка попадает в беду: свекровь может взять на себя воспитание ее детей, а золовки могут подкладывать ей в еду камни, чтобы она сломала себе зубы, или делать другие гадости, похуже. Если эмоциональное окружение становится невыносимым, молодые жены чаще всего видят единственно возможный выход из ситуации в самоубийстве. На этой информации Джириджа не остановилась: «Если она выдерживает эти суровые испытания, то может в будущем сама взять под контроль воспитание детей своей снохи». Я помню, как я подумала: какой ужасный замкнутый круг. Возможно, что богини и находятся на равных условиях с богами в Индии и индуизме, однако реальные обычные женщины ужасно страдают. Можно многое сказать о ценностях культуры по тому, как в ней относятся к отдельному сегменту населения. В данном случае показателем выступало отношение к молодым женщинам, которые рожали детей и от которых зависело будущее всей нации.

Однажды, после того как Грег вернулся из Ирана, два наших друга, которых мы встретили в Нью-Дели, неожиданно сказали нам, что в городе, в модном отеле «Ashoka», остановился 16-й Кармапа и что мы можем получить у него персональный даршан. По происхождению Кармапа тибетец, и его линия перевоплощения начала прослеживаться в тибетском буддизме на двести лет раньше, чем линия далай-ламы. Неимоверно обрадовавшись, Грег и я взбодрились духом и поймали рикшу, чтобы добраться до отеля, в лобби которого мы встретили наших друзей. Нас приняли немедленно. Мы прошли настолько легко, что это было подобно ощущению свободного падения.

Прежде чем пропустить нас во внутреннее святилище, где сидел Кармапа, монахи разъяснили нам четверым, как следует вести себя в присутствии его святейшества. Нам было велено стоять прямо и при этом сложить руки в молитвенном жесте над головами. Затем нам следовало опустить руки на уровень нашего третьего глаза, а позже поднести их к сердцу. После этого мы должны были высунуть языки и опустить их по направлению к подбородку, а также закатить глаза вверх и поклониться. Три поклона предполагали, что мы должны распростереться на полу перед тем местом, где сидел Кармапа. Я была смущена, однако готова сделать все, что понадобится, чтобы удостоиться чести находиться в его присутствии.

Нас ввели в комнату, его святейшество сидел и наблюдал за тем, как мы выполняли вызывающую головокружение рутину до тех пор, пока мы наконец не встали в одну линию, как четыре мушкетера, затаив дыхание и думая о том, что будет дальше. С точки зрения представителя западной цивилизации, то, что я скажу дальше, покажется полной бессмыслицей, однако это правда – что мы все вчетвером стояли вместе, но каждый из нас получил персональную аудиенцию у его святейшества. Сверкающий свет появился в его взгляде, когда он посмотрел нам в глаза, каждому по отдельности и всем нам одновременно. С этого момента я знала, что нахожусь в присутствии совершенно просветленного, многомерного человеческого существа. Он пристально на меня смотрел, и я чувствовала, как расширяется мое сознание и как внутри меня разгорается огонь. Позже я глядела на его изображение, висящее в магазине книг по духовной тематике в Пало-Альто, и испытывала те же самые ощущения.

Кармапа через переводчика задавал вопросы и, казалось, самым чудесным образом смеялся над нами все это время. Часть соглашения по получению от него благословения заключалась в том, что он даст каждому из нас тибетское имя. На Востоке учителя и гуру часто дают своим подопечным имя бога. Двумя разными учителями мне были даны другие имена, Паравати и Шарда, и теперь я должна была получить третье. Я не преследовала цели коллекционировать священные имена, так получалось. Кармапа собирался на ланч, поэтому нам сказали прийти за своими именами на следующий день. Вернувшись в назначенный час, мы прошли через еще один раунд поклонов и в очередной раз почувствовали возбуждение из-за того, что каждого из нас принимают индивидуально, словно у его святейшества четыре головы и восемь глаз. Он заставил монахов достать шляпу и вытащить из нее одну за другой бумажки с именами. Каждое имя было написано тибетской системой письма и оглашено вслух, после чего бумажку передавали переводчику, который объяснял его значение на английском и передавал ее каждому из нас. Я не помню своего тибетского имени, однако я хорошо запомнила его перевод: «Хранитель врат». Кармапа побуждал нас задавать вопросы, и после небольшой сессии вопросов и ответов мы были отправлены на чересчур людные, озаренные солнцем, шумные улицы центра Нью-Дели.

Я отправилась в Индию потому, что хотела, чтобы нечто такое же огромное, как сила, оказавшая воздействие на Стива и изменившая его, тронуло глубины моей души и изменило меня. После встречи с Кармапой во мне словно зажегся огонь, значение которого трудно переоценить. Имя, что он мне дал, было слишком могущественной загадкой, на понимание ее у меня ушло более тридцати лет.

Позднее Стив критиковал меня, говоря, что моя поездка в Индию была скорее отпуском, а не паломничеством. Однако он абсолютно ничего не понял. И только сейчас, когда прошло так много времени и я обзавелась глубинной проницательностью, которой одарили меня опыт работы и долгая жизнь, я абсолютно уверена, что Индия не может быть отпуском для любого, кто провел там более трех недель, – это слишком священное место. Мне понадобилось чересчур много времени, чтобы понять, что Стив не мог или не хотел видеть этого, что он не мог позволить мне иметь собственный священный опыт, не сопровождаемый его извращенными толкованиями.

Прежде чем я отправилась в путешествие в Индию, учитель дзен-буддизма, Кобун, сказал мне: «Если ты захочешь вернуться, сначала подожди две недели, а затем, если это желание все еще не покинет тебя, возвращайся домой». Я провела в Индии год, прежде чем поняла, в конце концов, что с меня хватит. Мои отношения с Грегом также исчерпали себя. Наши подходы к жизни настолько сильно различались, что мы постоянно раздражали друг друга. Ощущения, что наш союз – на всю оставшуюся жизнь, не было, поэтому я вернулась в Соединенные Штаты отдельно от него.