Глава 23

На следующее утро в манере миссис Моррис сквозило едва подавляемое возбуждение, и она уборкой занималась, улыбаясь и почти кивая собственным мыслям, а еще временами поглядывала то на меня, то на Уинифред с выражением полнейшего триумфа. Я понимала, что она ждет не дождется ухода Уинифред, и когда после полуденной чашки чая Уинифред спросила, не обижусь ли я, если она сходит в пасторат проверить, как там Джулиан, мне не меньше миссис Моррис хотелось, чтобы она ушла.

– Ну, мисс Лэтбери, теперь-то вы что скажете?

Она стояла спиной к раковине, уперев руки в бока. Я испытала своего рода страх сцены, точно мне предстояло выступать перед критично настроенной аудиторией и я была уверена, что не оправдаю ожиданий.

– Все произошло так внезапно, – слабым голосом произнесла я. – Даже не знаю, что сказать.

– Ага, только так все и случается. То помолвка, то разрыв. То готовится свадьба, а уже через минуту ничего и в помине нет.

Мне пришлось согласиться: мол, несомненно, так.

– Я и не знаю, что на самом деле произошло.

– Ну, если в этом дело, – с предвкушением сказала она, – то мне все от миссис Джабб доподлинно известно. Она слышала каждое слово.

– Боже мой, надеюсь, она не подслушивала под дверью?

– Подслушивала под дверью? Да на весь дом было слышно! Я имею в виду голос миссис Грей. От священника-то ни словечка. Только какое-то бормотание. Это было ужасно!

Я порадовалось, что Джулиан, как я, в общем, и не сомневалась, сохранил достоинство, даже держа в руках ракетки для пинг-понга.

– Так вот, эта миссис Грей сказала: дескать, с нее довольно и брака с одним духовным лицом, дескать, священники не умеют ценить женщин, да и чего удивляться. – Миссис Моррис помешкала, несколько озадаченная. – Уж и не знаю, чему тут удивляться или не удивляться, а миссис Джабб не сказала. А после вдовица про мисс Уинифред завела, таких страшных вещей наговорила.

– Каких вещей? – невольно вырвалось у меня.

– Ну, миссис Джабб не сказала, каких именно, или, может, не слышала, но, по ее словам, это было что-то ужасное. Нет, не бранные слова, – продолжала миссис Моррис, понижая голос и глядя на меня чуть испуганно, – если понимаете, о чем я. То есть не то что ругательные слова, но совершенно ужасные. А потом миссис Грей с криком убежала наверх в свою квартиру, а он очень быстро ушел из дому. А потом она снова прибежала вниз, но уже с чемоданом и куда-то ушла, и миссис Джабб как будто не знает куда. – Миссис Моррис посмотрела на меня с надеждой: вдруг я предоставлю недостающую информацию.

– Полагаю, к подруге в Кенсингтон, – сказала я, решив, что, хотя не стоит сплетничать с миссис Моррис, пусть уж лучше она узнает часть правды.

– Ах, в Кенсингтон! – От возбуждения валлийская картавость миссис Моррис проступила еще явственней. – А когда мистер Мэлори, то есть отец Мэлори вернулся, на нем лица не было, просто страшно было смотреть, так мисс Джабб говорит. Можно подумать, он по улицам бродил в отчаянии, – сказала миссис Моррис, добавляя кое-что от себя. – Я бы не удивилась, если бы он на реку ходил.

Мне с трудом верилось, что из-за десяти минут мирного сиденья у моего калорифера у Джулиана сделалось такое страшное лицо, разве только он не пошел от меня прямо домой.

– Он был тут, со мной и мисс Мэлори.

Миссис Моррис просияла.

– Он знал, к кому обратиться. Я же вам говорила, мисс Лэтбери, так? Он, бедняга, знает, кто его истинный друг. Жаль, он не понял этого раньше. Но часто так случается: ужасающее бедствие, а за ним озарение. Как со святым Павлом, да?

– Ну, может, не совсем… – начала было я, но не смогла остановить поток валлийского красноречия.

– Шоры упали с его глаз, и он увидел ее такой, какая она есть на самом деле, и вас – такой, какая вы на самом деле, и какая вышла разница? Только подумать, что все это время он был слеп, шарил в темноте…

– Не думаю…

– Не отличал черного от белого, но ведь многие мужчины таковы. И духовные лица ничем от них не отличаются, только задом наперед воротнички носят, вот и вся разница, правда?

Я решила, что нет смысла указывать, что помимо ношения воротничков между духовными и светскими лицами есть и другие отличия.

– Но только посмотрите, дела сами не делаются, верно, мисс Лэтбери? – сказала она, хватая вдруг швабру и яростно возя ею в ведре. – Но я нисколечко не удивлена. Всегда знала, что так выйдет.

Мне было не вполне ясно, что именно предвидела миссис Моррис, но я решила, что на сегодня с меня хватит. Так мне надо выйти замуж за Джулиана? Это она предвидела? Он предложит мне руку и сердце – спустя уместный промежуток времени, разумеется, – и мы поженимся на радость приходу? Звучало идеально, но почему-то утро принесло энтузиазма не больше, чем вчерашний вечер. Я все еще думала о себе, как об отвергнутой, и не могла поверить, что он любит меня больше, чем я его. Разумеется, мне он нравился, я им восхищалась, возможно, я даже уважала и высоко ценила его, как Иврард Боун – Эстер Кловис. Но достаточно ли этого? Так или иначе, не подобает, даже греховно думать сейчас о таких вещах. Несомненно, есть какая-то практическая помощь, какую я могу оказать. Как поступить с мебелью и имуществом миссис Грей? Не нужна ли посредница или кто-то для написания писем? Последнее напомнило мне о незаконченном письме Роки Нейпиру, которое все еще лежало у меня на столе. Стиснув зубы, я твердо решила с ним покончить и тут же дописала. Я едва отдавала себе отчет в том, что пишу, и не тратила сил на деликатность и тонкость стиля. Я сообщила новости о Джулиане и миссис Грей и это представила в оправдание своей легкомысленности.

Отправив письмо, я пошла за продуктами и уже возвращалась с холщовой сумкой, полной неинтересных покупок, когда увидела, как на своем велосипеде на меня надвигается сестра Блэтт. Осторожно спешившись, она перегородила тротуар, не оставляя мне возможности улизнуть, – пришлось остановиться и поговорить с ней.

– Так-так, – произнесла она, ожидая, что я начну.

– Так-так, – повторила я, – что тут скажешь. Все это очень печально, правда?

– Мне, конечно, жалко отца Мэлори, но та женщина мне никогда не нравилась, так что нет худа без добра.

– Да, пожалуй, – неуверенно отозвалась я, поскольку, даже соглашаясь с ее утверждением, считала, что искать это добро еще слишком рано.

– А квартира миссис Грей мне достанется, – с триумфом заявила сестра Блэтт. – Одна моя подруга из Сток-он-Трент нашла себе работу в Пимлико, – то есть совсем близко, понимаете? Нам так хотелось жить вместе, а теперь получится.

– По сути, овен в чаще, – сказала я, напомнив себе миссис Моррис с ее святым Павлом.

– Вот именно, – решительно кивнула сестра Блэтт. – Это самое я и сказала отцу Мэлори сегодня утром. Поехала в дом священника, как только услышала новости. Я ведь поняла, что им, возможно, неловко под одной крышей, а потому предложила свою идею. А оказалось, она уже уехала.

– К подруге в Кенсингтон, – пробормотала я.

– Вот как? Ну, так для всех заинтересованных сторон лучше. А у вас усталый вид, – сказала она вдруг. – Лицо совершенно серое. Вы должны себя поберечь. – С этим напутствием она взгромоздилась в седло и величественно укатила прочь.

Просто усталость, повторяла я мысленно, поднимаясь наверх, и лицо у меня совершенно серое. Никто больше ко мне не нагрянет. Сегодня после полудня я смогу отдохнуть, потому что Уинифред вернулась в пасторат и утешает Джулиана. Мне было немного его жаль – окруженного, как, несомненно, это случится, замечательными женщинами. Но по крайней мере он будет огражден от всевозможных миссис Грей: я точно знала, что сестра Блэтт станет яростно защищать его от подобных напастей. В конце концов, возможно, моим долгом станет выйти за него, хотя бы для того, чтобы спасти от чрезмерной защиты.

Я приготовила себе ленч, который мог бы показаться экстравагантным: болтунья из двух яиц, которой предшествовали остатки супа и за которой последовали сыр, печенья и яблоко. Я порадовалась, что я не мужчина или не такой мужчина, который в одиноком ленче увидит удачную возможность зажарить себе дичь. Правда, я была бы очень не прочь, если бы кто-то зажарил ее для меня.

Помыв посуду, я с радостью отправилась в постель и устроилась под стеганым покрывалом с бутылкой горячей воды в ногах. Библиотечную книгу я уже дочитала и теперь думала, как странно, что, хотя на полке у меня уйма серьезных книг великих поэтов или романистов, ни одно из их творений меня не привлекает. Сегодня лучше всего было бы взяться за те, что я давно собиралась прочесть, – например, за «In Memoriam» Тенниссона или «Братьев Карамазовых», – но в конечном итоге я открыла сериальный роман в приходском журнале и стала рассматривать иллюстрации, на одной из которых был изображен молодой священник с квадратным подбородком, занятый разговором с хорошенькой молодой женщиной, – они вполне подходили на роль Джулиана и миссис Грей, вот только у Джулиана не было квадратного подбородка. Подпись под картинкой гласила: «Уверена, миссис Гудрич не собиралась вас обижать на благотворительном базаре». Выпуск я дочитала с некоторой неудовлетворенностью. Имелось какое-то объяснение или препятствие, почему священник не может жениться на девушке, а еще загадочная причина, почему миссис Гудрич задрала нос во время базара, но, чтобы узнать больше, читателям придется ждать до следующего месяца.

Я перелистнула на страницу приходских новостей. Предостережение нашего казначея о состоянии приходских финансов. Обращение Джулиана к пастве – краткое и неинтересное: алтарники отлично провели день на экскурсии в Саутэнд; благодарность всем, кто принес подарки и помогал украшать церковь к Празднику урожая; «швейное чаепитие» по починке риз намечено на первый вторник октября… Я расстроилась, что Джулиан употребил выражение «швейное чаепитие», но на нем я, вероятно, заснула, потому что последовал длительный провал между объявлением о починке риз и следующей моей сознательной мыслью, а именно, что мне хочется пить и что, наверное, время заваривать чай.

Я как раз допивала вторую чашку, когда зазвонил телефон. Он звонил довольно долго, прежде чем я опасливо поднесла к уху трубку, недоумевая, чей из нее раздастся голос и чего он от меня потребует.

– Алло, здравствуйте, Милдред. – Голос был мужской, приятный, но я не смогла определить чей. – Это Иврард.

У меня тут же возникли подозрения. Надо же, я и не знала, что мы теперь называем друг друга по имени, хотя, пожалуй, уже достаточно долго знакомы, – но я не помнила, чтобы сама называла его Иврардом.

После обычного обмена любезностями, вопросами и ответами о самочувствии повисла пауза. Что ему нужно? Я молчала, пусть он сам скажет.

– Я звоню, чтобы спросить, не пообедаете ли вы со мной сегодня вечером. У меня есть отличный кусок мяса.

Я представила, как ставлю в духовку «отличный кусок мяса» и готовлю гарнир. Я уже чувствовала, как у меня ноет спина от того, что стою, наклонившись над раковиной, и ответила напрямик:

– Боюсь, я сегодня не могу.

– Какая жалость. – Ответ прозвучал так ровно и неопределенно, что непонятно было, действительно ему жаль или нет. – Может, как-нибудь в другой раз? – вежливо добавил он.

– Спасибо, было бы неплохо.

Но, возможно, тогда у него не будет мяса. Хотя нас разделяла телефонная линия, я чувствовала себя неловко и пристыженно из-за лжи: мне казалось, он по моему голосу понял, что я говорю неправду.

Опять повисла пауза. Он не предложил другую дату и сказал, что позвонит как-нибудь еще.

– Спасибо за открытку, – добавил он.

– А, пустяки, – легкомысленно откликнулась я, поскольку это действительно был пустяк, и пояснила: – Никаких новостей нет.

– Новостей? – Его вопрос прозвучал озадаченно. – Каких новостей?

– О Нейпирах.

– А должны быть?

– Ну, могли бы…

Казалось, наш разговор самым жалким образом иссяк, как вдруг я выпалила:

– Наш священник разорвал помолвку.

– Так это ведь хорошо, да?

– Ну, наверное…

– Надо полагать, для вас. – Его голос звучал так сухо и официально, как в те дни, когда мы только познакомились.

– Извините, что с мясом так выходит. – Я постаралась вдохнуть жизнь в теперь уже окончательно не задавшийся разговор.

– С чего бы вам извиняться?

– Вы знаете, как его приготовить?

– У меня есть поваренная книга.

По телефону нельзя обменяться взглядами или одновременно рассмеяться. После еще нескольких неискренних сожалений и извинений мы попрощались, и я повесила трубку, думая, что телефоном вообще никогда не следует пользоваться, разве только чтобы о чем-то условиться.

Вскочив, я начала мерять шагами гостиную с безотчетным беспокойством, не понимая, откуда оно взялось. Мне не хотелось встречаться с Иврардом Боуном, и мысль о том, чтобы готовить ему ужин, в данный момент казалась просто невыносимой. Но и мысль о том, что он там один со своим мясом и поваренной книгой, была тоже невыносима. Он перелистает ее до раздела «Мясо», прочтет, что говядину или баранину следует готовить столько-то минут на фунт и столько-то сверху, взвесит свой небольшой кусок, если у него есть весы. Потом выяснит, до какой температуры надо нагреть духовку, включит ее и будет стоять, глядя на термометр. Тут я едва не расплакалась, но удержалась и взяла себя в руки, напомнив себе, что Иврард не никчемный человек, а напротив, педантичный и любящий порядок. Ему вполне по силам справиться с запеканием мяса. Мужчины далеко не так беспомощны, как нам иногда хочется думать, и в целом управляются со своей жизнью много лучше нас. В конце концов, у Иврарда множество знакомых, кого можно пригласить на обед, и скорее всего он прямо сейчас их обзванивает. Если не смогла я, то, без сомнения, кто-то еще будет только рада прийти. Но тут мне в голову пришла другая мысль. С чего я решила, что я первая, кому он позвонил? Вполне возможно, что я последняя. Есть множество людей, кого он знает лучше меня и с которыми предпочел бы провести вечер. По какой-то непонятной причине (ведь я всегда была невысокого мнения о своей персоне) эта мысль меня расстроила. Мне как будто очень важно было знать, что я первая в его списке, но выяснить это не представлялось возможным. Вечер в одиночестве большой радости не сулил, а все полезные и сколько-нибудь приятные дела, которые я планировала – гладить, шить и слушать радио, – теперь показались неинтересными и ненужными. Под конец я решила сходить в пасторат и узнать, не могу ли быть полезна там.