Глава 22

Неделю спустя я сидела за своим письменным столом, сочиняя очередное письмо Роки. Был один из тех печальных вечеров конца сентября, когда, включая электрообогреватель, понимаешь, что лето безвозвратно прошло. Я уже полчаса пыталась начать писать, но вместо этого слушала, как за окном тяжело стучит проливной дождь. Я не писала, поскольку не знала что сказать. О мебели писать было уже трудно, но бесконечно сложнее было сказать Роки, что Елена жалеет об их ссоре и что они должны помириться, что он должен принять ее назад. Но, с другой стороны, кто кого должен принять назад? В этом была вся суть, ведь я забыла, если вообще когда-нибудь доподлинно знала, кто из них виноват. Неспособность как следует помыть салат, горячая кастрюлька, небрежно поставленная на ореховый стол… сейчас мне казалось, что все сводилось к этому. Но оставался еще Иврард Боун… Какую роль он тут сыграл? Казалось бы, она свелась к роли встревоженного наблюдателя, которому не хочется никаких «неприятностей». Я улыбнулась про себя, вспомнив тщательно составленные фразы на открытке, которую я ему послала. «Дольмен в Дартмуре» – хотя бы название звучало приятно для слуха. «Мы сегодня туда ходили… Вы там бывали? Красивейшее место. По счастью, погода стоит ясная, и вид открывается замечательный. С добрыми пожеланиями – м. Лэтбери». С такой двусмысленной подписью, которой я обычно не пользуюсь, я могла бы быть и мужчиной, и женщиной, впрочем, фразы слишком уж мужскими не назовешь. Уильяму Колдикоту повезло больше: он получит отличную картинку с оркестровым помостом к Брильянтовому юбилею королевы Виктории и с несколькими шутками, слишком банальными, чтобы их тут повторять. Подходящей открытки для Роки я не нашла.

«Дорогой Роки… – Взяв чистый лист бумаги, я вернулась к письму. – Я только что возвратилась с отдыха в Девоншире, где случайно встретила Елену». Хорошее, четкое начало. Я напишу, что она выглядела скучающей и несчастной, а потом, возможно, спрошу, как у него дела. Затем надо будет ввести более личную ноту… «Не сочтите за назойливость, но мне кажется…» Что мне кажется? Я задумалась, слушая, как дождь застучал сильнее… И почему, собственно, он должен обращать внимание на мои слова?

Пронзительная трель дверного звонка заставила меня вздрогнуть, точно у меня за спиной выстрелили из пистолета. Это еще кто? Час, конечно, не слишком поздний, чуть больше половины десятого, но я понятия не имела, кто бы мог заглянуть ко мне без предупреждения, да еще в такую дождливую ночь. Я довольно неохотно спустилась на один пролет, но, услышав, как дождь барабанит по крыше, поспешила, сообразив, что стоящий у двери, наверное, промок до нитки.

Только я начала поворачивать ручку, как услышала, что меня окликают по имени. Голос принадлежал Уинифред Мэлори. Ее я никак не ожидала, поскольку считала, что она уютно устроилась у камина с Джулианом и Аллегрой в доме священника, где мне в последнее время как будто не были рады.

– Ах, Милдред, слава богу, что вы дома!

Втянув ее внутрь, я поняла, что на ней сухого места нет. Потом заметила, что она без пальто и шляпы, что на ней лишь тонкое платьишко, а на ногах что-то вроде тапочек, раскисших от воды.

– Уинифред? Что вы делаете в таком виде? Вы, должно быть, с ума сошли, раз вышли даже без зонтика.

Наверное, говорила я резко, поскольку она отшатнулась, словно собиралась снова уйти, и я увидела, что она плачет. Поэтому я повела ее к себе в гостиную и, усадив в кресло перед калорифером, поймала себя на том, что включаю вторую батарею и втыкаю в розетку электрический чайник еще прежде, чем подумала, что это надо сделать.

– Ни минуты дольше не могла остаться в одном доме с этой женщиной! – вырвалось у Уинифред.

– С какой женщиной? – глупо переспросила я, думая, как же мелодраматична Уинифред со своим «эта женщина»: ведет себя словно персонаж пьесы или романа.

– С Аллегрой Грей, – запинаясь, выдавила та, заливаясь слезами.

Я была так поражена, что не нашлась что ответить, а только не к месту подумала: ну почему любая проблема обязательно застает меня с чайником в руках?

– Но я считала, что вы такие хорошие подруги, – только и сказала я, когда слова все-таки нашлись.

– Ну, поначалу, наверное, но откуда мне было знать, какая она на самом деле. Так ужасно, когда тебя обманывают, так ужасно думать о человеке, что он такой, а потом узнать, что он совсем другой.

Разумеется, тут вышло наружу все, что я сама думала об Аллегре Грей, но тогда – еще без видимой причины. Получалось, что трения между ней и Уинифред начались задолго до того, как они поехали вместе отдыхать.

– Помните цветы, которые леди Фармер прислала в церковь на Троицу?

– Да. Лилии, кажется.

– Да-да. Мы с Аллегрой тогда украшали алтарь, и, естественно, я сочла, что туда надо поставить лилии, но она забрала себе в голову, что их надо поставить на пол сбоку, а на алтарь – пионы и дельфиниумы. Я ей объяснила, что мы никогда не ставим пионы на алтарь, и леди Фармер, разумеется, ожидает, чтобы цветы, которые она прислала, были на алтаре…

Внезапно на меня навалилась огромная усталость, и я подумала, что подобные мелкие свары возникают по всей Англии и, возможно, даже по всему свету, где есть церковь и группка женщин при ней. Кафедру отдали украшать не той, кто всегда делал это раньше; чьи-то цветы спровадили на дальнее окно; едкие замечания, дескать, ручки не так начищены, а ведь такая-то вот уже тридцать лет так их чистит… А теперь еще и лилии леди Фармер на полу, а на алтаре – пионы… Неслыханно! Но, разумеется, это было еще не все. Мелкая дружеская критика, подтрунивание, которое становится все менее добродушным… «Нам обязательно надо что-то сделать с вашей манерой одеваться, Уинифред… Уинифред, вы уже строите планы, что будете делать, когда мы с Джулианом поженимся?.. Где вы собираетесь жить?» А потом брошенные мельком хлесткие предложения: меблированные комнаты в Ист-Энде, религиозная община… «Дорогая Уинифред, мне кажется, вы как раз тот человек, кто принес бы обеты…» или «недорогой и удобный пансион в Борнемуте, полный престарелых…».

– Но, Милдред, я же не престарелая! Я всего на год или два ее старше! – ворвался в мои мысли жалобный голос Уинифред, и я поспешила заверить ее, что нет, конечно, она не престарелая.

– Я всегда думала, что мы так счастливо будем жить втроем. Ничего другого я и представить себе не могла. Джулиан ни разу даже ни на что такое не намекнул.

– Конечно, он ничего бы такого не сделал, – сказала я. – Возможно, это прозвучит цинично, но разве вам не кажется, что мы иногда оставляем разрешать наши затруднения другим или ждем, что затруднения разрешатся сами собой? В конце концов, молодоженам действительно может хотеться остаться одним, – продолжала я как можно мягче. – Вы не задумывались, что, когда они поженятся, вам надо будет подыскать себе жилье?

– Боюсь, что нет, но я не так много знаю замужних или женатых. И мне никогда не приходило в голову, что Джулиан может жениться. Мужчины такие странные, – сказала она растерянно, словно впервые с этим столкнулась. – Он всегда говорил, что никогда не женится. Понимаете, Милдред, я всегда думала, как мило было бы, если бы вы с ним…

– Об этом и речи не заходило, – быстро прервала ее я. – А где, собственно, был Джулиан сегодня вечером, когда все это случилось? Не позволил же он выбежать вам из дома под дождь?

– Нет-нет, у него сегодня собрание молодежного клуба, и он ушел сразу после ужина, иначе Аллегра ни за что бы так себя не повела. При нем она всегда со мной очень мила. Он считает, что у нее такая тонкая и нежная натура.

– Да, мужчины иногда дают водить себя за нос, никогда не видят ужасных глубин, как мы. – «Пес под кожей», подумала я, а потом вспомнила, что это название остроумной пьесы, на которую как-то водил меня Уильям Колдикот, и это выражение тут не вполне применимо.

Некоторое время мы сидели молча, и я думала о неоконченном письме Роки, лежавшем у меня на столе.

– Когда вернется Джулиан? – спросила я. – Мне, вероятно, стоит пойти с вами в пасторат, когда вы будете уверены, что он уже дома.

– Но, Милдред, я так надеялась, что смогу переехать к вам, – с ужасающей простотой ответила Уинифред.

На мгновение я потеряла дар речи, но поняла, что должна хорошенько подумать, прежде чем ответить. Легкие отговорки, вроде сложностей с поисками пары чистых простыней, не нуждающихся в починке, тут не помогут. Мне надо спросить себя, почему мысль о том, чтобы разделить свой кров с Уинифред, к которой я действительно очень хорошо относилась, наполняет меня дурными предчувствиями. Возможно потому, осознала я, что, едва я ее впущу, это будет уже навсегда. Ее потом никуда не денешь, даже если мои собственные обстоятельства изменятся, например, если я задумаюсь о том, чтобы самой выйти замуж. А от мысли, что выйду замуж, я вдруг рассмеялась – слишком уж фантастичным это казалось.

В ответ на мой смех Уинифред неуверенно улыбнулась.

– Конечно, я, возможно, слишком о многом прошу. – Она запнулась. – Но вы всегда были ко мне так добры. Разумеется, я буду платить, – быстро добавила она.

«Правда в том, – подумала я, снова взглянув на письмо на столе, которое сегодня уже никак не закончить, – что я сама измучила себя тем, что взваливаю себе на плечи чужие проблемы. И к тому же я стала эгоистичной и прикипела к своим привычкам, и жить со мной будет довольно несладко». Не могла же я добавить, что кровать в свободной комнате жесткая и что Доре, возможно, захочется приехать ко мне погостить. Но, очевидно, какой-то жест в помощь Уинифред сделать было необходимо.

– Ну конечно, на день-другой вы можете остаться, во всяком случае, пока мы не поймем, как все обернется.

Она поблагодарила меня, и мы еще помолчали, точно обдумывая, что подразумевает вторая часть моей фразы. После своего «жеста» я почувствовала себя лучше, и мы вместе занялись поисками простыней и каких-нибудь одеял. Мы как раз закончили застилать кровать в свободной комнате, когда снова раздался звонок во входную дверь – настоятельный и нетерпеливый.

Спустившись, я застала на пороге Джулиана Мэлори. Он был без шляпы и в накинутом на плечи черном крапчатом макинтоше, какие носят только духовные лица. Вид у него был взволнованный и расстроенный. Я не могла взять в толк, почему он держит в руке ракетки для пинг-понга, но потом вспомнила, что сегодня вечер его молодежного клуба.

– Где Уинифред? – резко спросил он. – Вы сегодня вечером ее видели?

– Да, она у меня. Она поживет у меня день-другой. После того, что случилось, – добавила я с некоторой неловкостью.

– Это совершенно невозможно, – отрезал Джулиан. – Вы сами должны это понимать.

Мы поднимались по лестнице, и, включая и выключая свет на площадках, я ломала голову, почему для Уинифред невозможно пожить у меня день или два.

– Разве вы не понимаете, – продолжал он, – мы с миссис Грей не можем оставаться в пасторате одни. Это было бы крайне неловко.

– Но она могла бы жить в своей квартире, не правда ли? – спросила я, недоумевая, почему он назвал ее не «Аллегра», а «миссис Грей».

– И тем не менее мы с ней находимся под одной крышей.

– Да не придирайтесь вы к пустякам! – бросила я, раздраженная его разговорами про крышу. – Никто ничего дурного не подумает. Вы оба респектабельные люди, и, в конце концов, вы помолвлены и собираетесь пожениться.

– Помолвка разорвана, – решительно сказал Джулиан, со всей осторожностью кладя ракетки для пинг-понга на кухонный стол.

Я едва помню, что случилось потом, но в конце концов мы все сели, и я пыталась утешить и Джулиана, и Уинифред, которая снова расплакалась. Тут до меня дошло, что, возможно, придется оставить на ночь их обоих, и я задумалась, как бы это осуществить. Мне достанется узкая кушетка в гостиной, если, конечно, не спуститься спать к Нейпирам.

Джулиан мало что рассказал нам о случившемся. По всей очевидности, он вернулся домой и спросил, где Уинифред, и тут все вышло наружу. Наверное, я так никогда и не узнаю, какими словами обменялись они с Аллегрой. Есть вещи слишком неприятные, чтобы о них распространяться, а еще неприятнее то, что наперекор здравому смыслу нам хочется о них узнать. Я поймала себя на том, что беспокоюсь из-за пустячных деталей: кто, собственно, разорвал помолвку, вернула ли она кольцо и почему вышло так, что он пришел ко мне с ракетками, которые, предположительно, принес в пасторат из молодежного клуба? Может, он не выпускал их из рук все то время, пока разыгрывалась та ужасная сцена? Я знала, что такое иногда в самом деле случается…

В этот момент зазвонил телефон. Звонила миссис Джабб, работавшая в доме священника у Мэлори. Передав трубку Джулиану, я услышала, как он повторяет односложные «да» и «нет» в ответ на неостановимый поток фраз на другом конце.

– Она уехала, – объяснил он, поворачиваясь к нам. – Она ушла из дома десять минут назад с маленьким чемоданом. Миссис Джабб сочла, что мне следует знать.

Издав слабый стон, Уинифред снова расплакалась.

Я вопросительно посмотрела на Джулиана, и он кивнул.

– Пойдемте, Уинифред, – сказала я. – На сегодня с вас достаточно. Вам нужно лечь, а я принесу вам горячее питье и что-нибудь, что поможет вам заснуть.

Она пошла со мной довольно охотно, и, устроив ее как можно удобнее, я вернулась к Джулиану, который с подавленным видом сидел у калорифера.

– Куда она могла пойти в это время суток? – спросила я, почти опасаясь, что сейчас раздастся звонок во входную дверь и я обнаружу ее у себя на пороге.

– У нее есть подруга в Кенсингтоне, она ее приютит. Полагаю, она поехала туда.

– Что за подруга?

– Незамужняя женщина, у которой собственная квартира. Думаю, весьма благоразумная особа.

Откинувшись на спинку кресла, я закрыла глаза, чувствуя, что смертельно устала. И подумала: а вдруг подруга миссис Грей тоже устала? Я представила, как, стоя в халате посреди опрятной кухоньки, эта благоразумная особа достает молоко для какао на ночь, и как вздрагивает от звонка во входную дверь и спрашивает себя: кто, скажите на милость, может прийти так поздно? И теперь ей придется сидеть полночи, слушая и утешая.

– Чем она занимается?

– Чем кто занимается? – довольно раздраженно переспросил Джулиан.

– Подруга с квартирой в Кенсингтоне.

– Не знаю. Кажется, она на государственной службе. Думаю, у нее очень и очень хорошая работа.

– Полагаю, миссис Джабб известно, что произошло.

– Ну, наверное, она догадалась, что что-то не так. Полагаю, завтра все узнают, такое не скроешь.

– Вы собираетесь поместить объявление в «Таймс»?

– А разве так делают? – неуверенно спросил Джулиан. – Я и не думал, что это необходимо.

– Это помогло бы избежать неловкости, и тут нет ничего недостойного, то есть тут нечего стыдиться. Гораздо лучше выяснить все сейчас, чем позднее.

– Да, именно так всегда и говорят, правда? Полагаю, придется снести унижение, признав, что совершил ошибку. По всей очевидности, я понятия не имел об истинной ее натуре. Понимаете, я считал ее таким прекрасным человеком.

Ну, лицо у нее несомненно было красивое, подумала я, но промолчала. Я не могла заставить себя усугубить его унижение, указав, что его, как и многих до него, ввело в заблуждение смазливое личико.

– Разумеется, по большей части это моя вина, – продолжал Джулиан. – Теперь мне понятно.

– Надо полагать, винить можно обе стороны, хотя, вероятно, одну больше, чем другую. Но, уверена, вам не в чем себя упрекнуть.

– Спасибо вам, Милдред, – сказал он со слабой улыбкой. – Вы очень добры. Не знаю, что бы мы без вас делали.

– Возможно, лицам, принявшим сан, не стоит жениться, – сказала я, сознавая, что Джулиан снова свободен и что нам, приходским дамам, больше незачем считать себя отвергнутыми. Но в данный момент эта мысль не вызвала у меня особого энтузиазма. Возможно, завтра утром, когда спадет усталость, мое настроение переменится.

– Кое-кому это удается, и даже очень хорошо, – печально откликнулся Джулиан.

Мне не пришло на ум ничего помимо предположения, что он всегда может попытаться еще раз, но я решила, что сейчас не самое подходящее время об этом говорить.

– Я знаю, на какого типа женщине мне бы хотелось жениться, – продолжал он, – и я думал, что нашел ее. Но, возможно, я искал слишком далеко, и, возможно, есть кто-то гораздо ближе.

Я смотрела в калорифер и жалела, что это не настоящий камин и что он не угольный, хотя функциональная светящаяся спираль для данного случая подошла бы гораздо лучше.

– Не узнаю у ног своих соцветий, – негромко сказал Джулиан.

«И в вышине тончайший фимиам», – подхватила я мысленно, чувствуя, что цитата уводит нас куда-то не туда и что это не вполне то, что имел в виду Джулиан.

– Это ведь из Джона Китса, верно? – довольно прямолинейно спросила я. – Я всегда считала, что «В вышине тончайший фимиам» отличное название для романа. Возможно, о деревне с двумя соперничающими церквями, из которых одна – «высокая», а другая – англиканская. Интересно, его уже кто-нибудь использовал?

Джулиан рассмеялся, и легкая неловкость, какую я было уловила между нами, развеялась. Встав, он засобирался уходить и надел свой крапчатый макинтош, но как будто забыл про ракетки для пинг-понга на кухонном столе, а мне не хотелось напоминать.

В кровать я легла сразу после его ухода, но спала не слишком хорошо. В моих снах ко мне с горой чемоданов являлась Аллегра Грей, у калорифера стоял Роки и просил выйти за него замуж, но, подняв глаза, я увидела, что это Джулиан в своем крапчатом макинтоше. Проснулась я пристыженная и разочарованная и решила отнести Уинифред завтрак в постель.