Книга: Разные оттенки смерти
Назад: Глава четырнадцатая
Дальше: Глава шестнадцатая

Глава пятнадцатая

Клара спустилась к завтраку. Пахло кофе и поджаренными английскими булочками.
Клара проснулась, удивленная, что ей вообще удалось уснуть. Питера не было. Ей потребовалось какое-то время, чтобы вспомнить, что случилось ночью.
Их ссору.
Как близка она была к тому, чтобы одеться и уйти от него. Взять машину и уехать в Монреаль. Снять номер в дешевом отеле.
А потом?
А потом – что-нибудь. Остальная жизнь. Ей было все равно.
Но тут Питер наконец сказал ей правду.
Они проговорили далеко за полночь, а после уснули. Не соприкасаясь. Пока. Они были слишком изранены для этого. Словно их лишили кожи и расчленили. Вытащили из них кости. Внутренности. Обследовали. Обнаружили одну гниль.
У них был не брак, а какая-то пародия на партнерство.
Но еще они обнаружили, что, возможно – возможно, – они снова смогут сойтись.
И тогда все будет иначе. Лучше?
Клара не знала.
– Доброе утро, – сказал Питер, когда она появилась, с волосами, торчащими в одну сторону, и помятым со сна лицом.
– Доброе утро, – ответила она.
Он налил ей кружку кофе.
Ночью, когда Клара заснула и раздалось ее тяжелое дыхание и посапывание, он спустился в гостиную. Нашел там газеты. Нашел глянцевый каталог ее выставки.
И просидел там всю ночь. Заучивал рецензию в «Нью-Йорк таймс». Заучивал рецензию лондонской «Таймс». Чтобы знать их наизусть.
Чтобы он тоже мог выбирать, во что ему верить.
Потом он начал разглядывать репродукции ее картин в каталоге.
Они были великолепны. Он и без того это знал. Но в прошлом он смотрел на ее портреты и видел недостатки. Настоящие или вымышленные. Чуть кривой мазок кисти. Руки, которые можно было прописать лучше. Он намеренно сосредоточивался на мелочах и не хотел видеть целого.
Теперь он смотрел на целое.
Сказать, что при этом он чувствовал себя счастливым, было бы ложью. А Питер Морроу был полон решимости больше не лгать. Ни себе, ни Кларе.
Истина состояла в том, что ему все еще больно было видеть такой талант. Но впервые со времени его знакомства с Кларой он не искал недостатков.
И еще кое с чем он боролся всю ночь. Он рассказал ей все. Обо всех гадостях, которые делал и думал. Чтобы она знала все. Чтобы не осталось ничего тайного, что могло бы стать сюрпризом для них обоих.
Кроме одного.
Кроме Лилиан и того, что он сказал ей на студенческой выставке много лет назад. Число тех слов можно было пересчитать по пальцам. Но каждое было как пуля. И у каждого была своя цель. Клара.
– Спасибо, – сказала Клара, взяв кружку густого, крепкого кофе. – Пахнет хорошо.
Она тоже приняла решение не лгать, не притворяться, что все хорошо, в надежде, что фантазия может превратиться в реальность. Кофе и в самом деле пах хорошо. Эти слова, по крайней мере, были безопасны.
Питер сел, пытаясь заставить себя сказать Кларе, что он сделал. Он набрал в грудь побольше воздуха, на миг закрыл глаза, открыл рот, собираясь заговорить.
– Рано они вернулись, – кивнула Клара на окно.
Питер увидел, как подъехал и остановился «вольво». Из машины вышли старший инспектор Гамаш и Жан Ги Бовуар и направились в бистро.
Питер закрыл рот, решив, что время сейчас неподходящее.
Глядя на двух мужчин за окном, Клара улыбалась. Ей казалось забавным, что инспектор Бовуар перестал запирать машину. Когда они впервые появились в Трех Соснах, чтобы расследовать убийство Джейн, полицейские непременно запирали машины. Но вот прошло несколько лет, и они стали считать это лишним.
Наверное, им было известно: жители Трех Сосен могут время от времени забирать чужую жизнь, но машину – никогда.
Клара посмотрела на кухонные часы. Почти восемь.
– Они, верно, выехали из Монреаля в начале седьмого.
– Угу, – сказал Питер, глядя на Гамаша и Бовуара, которые исчезли в бистро.
Потом он перевел взгляд на руки Клары. В одной она держала кружку, а другая, не сжатая в кулак, лежала на старой сосновой столешнице.
Осмелится ли он?
Он потянулся к ней очень медленно, чтобы это не стало неожиданностью, чтобы она не испугалась, и накрыл ее руку своей большой. Сжал ее в ладони – здесь, в маленьком домике, созданном его рукой, она могла чувствовать себя в безопасности.
И она позволила ему.
«Ну и хватит», – сказал он себе.
Нет нужды говорить ей остальное. Расстраивать ее.

 

– Я буду… – неторопливо произнес Бовуар, просматривая меню.
Аппетит у него отсутствовал, но он знал, что должен заказать что-нибудь. Тут были оладьи с голубикой, блины, яйца «Бенедикт», бекон, сосиски и свежие, теплые круассаны.
Он встал в пять часов. Подобрал шефа без четверти шесть. А сейчас была почти половина восьмого. Он ждал, когда у него проснется голод.
Старший инспектор Гамаш опустил меню и посмотрел на официанта:
– Пока он решает, принесите мне кофе с молоком, немного оладий с голубикой и сосиски.
– Merci. – Официант забрал меню у Гамаша и перевел взгляд на Бовуара. – Вам, месье?
– Все кажется таким вкусным, – сказал Бовуар. – Принесите мне то же, что и старшему инспектору. Спасибо.
– Я думал, ты возьмешь яйца «Бенедикт», – улыбнулся Гамаш, когда ушел официант. – Ведь это твоя любимая еда.
– Я их только вчера сам готовил, – сказал Бовуар, и Гамаш рассмеялся.
Они оба знали, что на завтрак Бовуар предпочел бы «суперломтик». На самом деле в последнее время Бовуар пил по утрам кофе с рогаликом.
За окном лежали Три Сосны в свете раннего утреннего солнца. Кто-то уже сидел на крылечке, попивая кофе и читая утреннюю газету. Но большинство людей еще спало.
– Как идут дела у агента Лакост? – спросил старший инспектор, когда принесли заказанный кофе.
– Неплохо. Вы говорили с ней вчера вечером? Я просил ее сообщить вам кое о каких вещах.
Они пили кофе и сравнивали свои заметки.
Принесли завтрак, и Бовуар посмотрел на часы:
– Я просил ее прийти сюда в восемь.
Часы показывали без десяти восемь, он выглянул в окно и увидел Лакост – с папкой в руке она шла по деревенскому лугу.
– Мне нравится быть наставником, – сказал Бовуар.
– У тебя это хорошо получается, – заметил Гамаш. – Конечно, у тебя был хороший учитель. Благожелательный, справедливый. Но и твердый.
Бовуар посмотрел на старшего инспектора с притворным недоумением:
– Вы? Хотите сказать, что все эти годы вы были моим наставником? Тогда понятно, почему мне нужен курс психотерапии.
Гамаш посмотрел в свою тарелку и улыбнулся.
Агент Лакост присоединилась к ним и заказала капучино.
– И круассан, s’il vous plaît, – сказала она вслед официанту и положила папку на стол. – Я прочитала ваш отчет о вчерашней встрече, шеф, и произвела кое-какие раскопки.
– Уже? – спросил Бовуар.
– Встала я рано, и, откровенно говоря, мне не хотелось ошиваться в гостинице с этими художниками.
– Почему? – спросил Гамаш.
– Боюсь, они нагоняют на меня скуку. Вчера я обедала с Норманом и Полетт, думала, может, удастся выудить из них еще что-нибудь про Лилиан Дайсон, но они потеряли к ней всякий интерес.
– О чем вы говорили? – спросил Бовуар.
– Бóльшую часть обеда они обсасывали рецензию на выставку Клары в «Оттава стар». Сказали, что это ставит точку в ее карьере.
– Да кого волнует, что там пишет «Оттава стар»! – проворчал Бовуар.
– Десять лет назад – никого. Но теперь благодаря Интернету ее могут читать по всему миру. Незначительные мнения становятся значительными. Как сказал Норман, люди помнят только плохие новости.
– Так ли оно на самом деле, вот что интересно, – сказал Гамаш.
– А про ту рецензию Лилиан Дайсон удалось что-нибудь узнать? – спросил Бовуар.
– «Он естествен во всех своих проявлениях – творит произведения искусства так же легко, как отправляет физиологические потребности»? – процитировала Лакост и пожалела, что это было написано не про Нормана и Полетт.
Хотя почему не о них? Может быть, «он» в рецензии стояло вместо Нормана. И это объясняло его неистовство и радость, когда кто-то еще удостаивался плохой рецензии.
Изабель Лакост покачала головой:
– Нет, найти ту рецензию не удалось. Это было так давно – больше двадцати лет назад. Я отправила агента в архив «Пресс». Придется по одной просматривать микрофиши.
– Bon, – одобрительно кивнул инспектор Бовуар.
Лакост разломила теплый рассыпчатый круассан пополам.
– По вашей просьбе, шеф, я проверила опекуна Лилиан Дайсон, – сказала она, откусила кусочек круассана, положила его и взяла папку. – Сюзанна Коутс, шестьдесят два года. Работает официанткой у «Никса» на Грин-авеню. Знаете такое заведение?
Бовуар отрицательно покачал головой, а Гамаш кивнул:
– Это уэстмаунтское заведение.
– Как, судя по всему, и сама Сюзанна. Я только что позвонила туда. Говорила с одной из старших официанток. Некая Лорен. Она подтвердила, что Сюзанна проработала там двадцать лет. Но когда я спросила, в какие часы работает Сюзанна, Лорен стала отвечать уклончиво. И в конце концов признала, что они все прикрывают друг друга, когда удается получить заказ на обслуживание частной вечеринки. Сюзанна должна была работать в дневную смену, но в субботу ее не было. А вчера она работала как обычно. Ее смена начинается в одиннадцать.
– «Обслуживание частных вечеринок» – это не означает?.. – начал было Бовуар.
– Проституции? – спросила Лакост. – Женщине шестьдесят два. Хотя она занималась этим много лет назад. Два ареста за проституцию и один за кражу со взломом. Это было в начале восьмидесятых. Еще ей предъявлялось обвинение в воровстве.
Гамаш и Бовуар удивленно подняли брови. Впрочем, это было давно, к тому же от таких преступлений до убийства путь неблизкий.
– Еще я нашла ее налоговую декларацию. Задекларированный доход в прошлом году у нее был двадцать три тысячи долларов. Но она в долгах как в шелках. По кредитным картам. У нее их три, и по всем кредит исчерпан. Она, похоже, не думает о кредитном лимите, ее цель – потратить деньги. Как и большинство людей, запутавшихся в долгах, она обманывает кредиторов, но все скоро кончится крахом.
– Она это понимает? – спросил Гамаш.
– Это трудно не понимать, если только ты не пребываешь в иллюзиях с утра до ночи.
– Ты ее не видела, – сказал Бовуар. – Иллюзии – это лучшее, что у нее есть.

 

Андре Кастонге почуял запах кофе.
Он лежал в кровати на удобном матрасе, под простыней плотностью в 600 нитей и одеялом из гусиного пуха. Ему хотелось одного – умереть.
Ему казалось, что он упал с большой высоты. Но каким-то образом выжил. Правда, был весь в синяках и сплющен, как блин. Он протянул трясущуюся руку к стакану с водой и допил то, что там оставалось. Ему стало получше.
Он медленно сел, постепенно приспосабливаясь к каждому новому положению. Наконец он встал, натянул на дряблое тело халат. «Больше никогда, – сказал он себе, пришлепав в ванную и уставившись на свое отражение в зеркале. – Никогда».
Но то же самое он говорил и вчера. И днем раньше. И еще днем раньше.

 

Команда полицейских провела утро в оперативном штабе, оборудованном в старом здании вокзала – невысоком кирпичном доме, построенном сто лет назад на другом берегу речушки Белла-Белла. Здание было заброшенным, поезда просто перестали здесь останавливаться много десятилетий назад. Без всяких объяснений.
Еще некоторое время поезда проезжали мимо, петляли по долине между гор, исчезали за поворотом.
Но в один прекрасный день прекратилось и это. Двенадцатичасовой экспресс перестал ходить. Обычный трехчасовой в Вермонт тоже исчез.
Обитателям деревни не по чему стало сверять часы.
Так в Трех Соснах остановилось время.
Вокзал пустовал до того дня, когда Рут Зардо пришла в голову мысль, никак не связанная с оливками и кубиками льда. Добровольная пожарная команда Трех Сосен должна занять это помещение. И потому, возглавляемые Рут, они двинулись в старое кирпичное здание и обустроились там.
И так же это сделала теперь команда полицейских. В одной половине большого помещения размещалось пожарное оборудование, топоры, шланги, шлемы. Пожарная машина. В другой половине стояли письменные столы с компьютерами, принтерами, сканерами. На стенах висели постеры с инструкциями по противопожарной безопасности, детальная карта района, фотографии прежних лауреатов поэтической премии генерал-губернатора, включая Рут, и несколько больших досок с заголовками: «Подозреваемые», «Вещдоки», «Жертва» и «Вопросы».
Вопросов было много, и команда целое утро пыталась найти на них ответы. Поступил подробный отчет коронера, и инспектор Бовуар ознакомился с ним, как и с другими вещдоками. Он пытался выяснить, как умерла Лилиан, а агент Лакост пыталась понять, как она жила. Собирала информацию о том, как Лилиан проводила время в Нью-Йорке, узнавала о ее браке, о ее друзьях, коллегах. Чем она занималась, что думала. Что думали о ней другие.
А старший инспектор Гамаш сводил все это воедино.
Он начал со своего стола, прочел за чашкой кофе доклады предыдущего дня и вечера. Сегодняшнего утра.
Потом он взял со стола большую синюю книгу и отправился прогуляться. Он машинально направился в деревню, но остановился на каменном мосту, перекинутом через речушку.
На скамье на деревенском лугу сидела Рут. Она вроде бы ничем не была занята, хотя старший инспектор знал, что это не так. Она делала самое трудное, что может быть в мире.
Она ждала и надеялась.
На его глазах она подняла к небесам седую голову и прислушалась. К далекому звуку, похожему на звук поезда. Кто-то возвращался домой. Потом ее голова опустилась.
Сколько же она будет ждать? Уже июнь подходил к середине. Сколько других отцов и матерей сидели так же, как Рут, в ожидании, в надежде? Прислушиваясь к шуму поезда? Думая, что вот сейчас поезд остановится и из вагона выйдет такой знакомый им молодой человек, вернувшийся через Дьепп и Арнхем из мест с красивыми названиями Вими-Ридж, Фландрские поля, Пашендейль?
Сколько может жить надежда?
Рут снова подняла голову к небесам и прислушалась. Потом опять опустила.
Вечность, ответил сам себе Гамаш.
А если надежда длится вечность, то сколько длится ненависть?
Он отвернулся, не желая беспокоить Рут. Ему нужно было провести какое-то время в тишине – почитать, подумать. Поэтому он пошел назад мимо старого железнодорожного вокзала и по грунтовой дороге, одной из тех, что отходили по радиусу от деревенского луга. Он много гулял вокруг Трех Сосен, но по этой дороге шел впервые.
Вдоль дороги высились громадные клены, их ветви встречались над его головой, листья не пропускали солнечные лучи. Но не совсем. Часть из них проникала сквозь кроны и мягкими просветами пятнала грунтовую дорогу, пятнала Гамаша, пятнала книгу в его руке.
Гамаш нашел большой серый камень, обнажение горной породы у обочины дороги. Сел, надел очки, закинул ногу на ногу и открыл книгу.
Час спустя он закрыл ее и уставился перед собой. Потом поднялся, прошел еще некоторое расстояние по туннелю света и тени. В лесу он видел сухие листья и плотные заросли резных папоротников, слышал верещание бурундуков и щебет птиц. Он чувствовал все это, хотя его мысли были далеко.
Наконец он остановился, развернулся и пошел назад, шагая медленно и целеустремленно.
Назад: Глава четырнадцатая
Дальше: Глава шестнадцатая