Глава седьмая
Поезд бежал в безупречной черноте, словно сквозь бесконечно длинный туннель: ни огонька вокруг, ни звука. Земля будто вымерла или затаилась в каком-то тягостном ожидании.
Кольцов присматривался к своим новым подчиненным. Но особенно его удивил своей деловитой основательностью его парижский знакомый Бушкин. Он сразу же, едва поезд тронулся, по-хозяйски расположился в вагоне. Среди нарубленных полешков понавыбирал щепы и запалил «буржуйку». Дождавшись, когда загудело пламя и по вагону стало растекаться тепло, поставил на огонь чайник и весело сказал:
– Чай в дороге – первейшее дело. Чай попьешь – уже не голодный. И настроение в хорошем градусе. Мы в бронепоезде без чая не жили.
– Небось, буржуйский пили? Чи, может, кофей?
– Товарищ Троцкий, он конечно. А мы, по большести, морковный. А то соскочишь с броневагона, когда он на горушку тянется, цветков разных насобираешь. Из цветка очень духовитый чай получается. И для организма полезный. Случалось, и просто кипятику попьешь, чтоб желудок обмануть. Кипяток – тоже чай.
– А счас чем запаришь?
Бушкин огляделся по сторонам, заметил выстланный сеном угол. Сено было свежее, не истоптанное и сухое. Видимо, осталось в теплушке от недавно перевозимых лошадей. Он прошел туда, стал ворошить сено, выбирая стебельки и листочки каких-то ему ведомых трав. Набрав горсть, вернулся к буржуйке.
– Хорошее сено, луговое, – сказал он. – Я у одного ученого читал: человек нигде не должен пропасть. Ни в пустыне, ни в море, ни в лесу. Земля так сотворена, что для человека везде что-то про запас оставлено. Вот, гляди, сено. А сколько в нем разных травок. И мята, и ромашка, и зверобой. И у каждой свой запах, свой вкус. – Он сунул выбранные из сена стебельки в закипающий чайник и бодро сказал: – Не пропадем!
Обжигая губы об алюминиевые кружки, попили сотворенный Бушкиным чай. Сидора пока развязывать не стали, сообща решив, что за трапезу приниматься рано. Неизвестно еще, сколько времени придется провести в пути.
После чая улеглись на сене.
Сухопутному морячку Матросову не спалось. Он поставил один на другой несколько ящиков и, приоткрыв задернутое куском брезента узкое окошко, удобно возле него устроился.
– Что там видно? – поинтересовался у него Бобров-младший, Сергей.
– А ничего. Чернота. Не, звезды вижу. Видать, хляби кончаются, снова морозец придавит. – И, снова поглядев вверх, на небо, сказал: – А звезды у вас тут совсем манипусенькие, ровно блохи. У нас в Голой Пристани, веришь-нет, они как кулак, ей-богу!
– А ты что, верующий? – спросил Велигура.
– Та не. Это вроде присказки.
– А где она, Голая Пристань?
– Вниз по Днепру. За порогами.
– На море, что ли?
– Почти что. Наши края Таврией зовутся. До моря рукой подать.
– А почему она Голая, эта ваша Пристань?
– Запорожские казаки так назвали. А почему? Кто теперь скажет? Даже старики точно не помнят. Места песчаные, может, не росло ничего.
Велигура прошелестел сеном и тоже пристроился рядом с Матросовым.
– Правда, звезды! Во чудеса! – удивленно сказал он. – Почти три года звезд не видел.
– Везло. Под крышей спал, – степенно отозвался Бобров-старший, Петро Евдокимович.
– Не. На небо не смотрел, – возразил Велигура. – Как отмахаешь за день верст тридцать, да при полной выкладке – не до звезд. Или когда из боя живой выйдешь, опять же – не до красот.
Поезд весело бежал по ночной степи. Колеса торопливо стучали: так-так-так. А то вдруг со скороговорки переходили на задумчивое: та-ак, та-ак. Или и вовсе с пронзительным скрипом останавливались.
Простояв немного, поезд снова трогался. Позже Кольцов выяснил, что остановки объяснялись очень даже просто: кочегар или машинист заходил в гости к родичу или знакомому путевому обходчику и за разговором не всегда замечал быстро убегающее время.
Иногда Кольцов спрыгивал на насыпь, пытался угадать, почему остановились. Но вокруг была все та же глубокая осенняя чернота. Лишь небо все больше прояснялось.
Порой на насыпь спускался поездной кондуктор и, освещая себе путь керосиновым фонарем, прогуливался вдоль «своих» вагонов. Теплушка не входила в сферу его ответственности, к ней он не подходил.
Перед рассветом, когда уже миновали Полтаву, поезд остановился основательно. Немного прождав, Кольцов и Кириллов спустились на насыпь, постояли, прислушиваясь. Впереди, там, где находилась голова поезда, увидели мерцающие огоньки, услышали далекий людской гомон. Пошли туда.
Перед паровозом собралась вся поездная бригада, лица у всех были озабоченные.
– Что-то случилось? – спросил Кольцов.
– На этом перегоне чуть ли не каждый раз что-то случается, – ответил машинист и посветил впереди себя. Там, впереди, метрах в десяти, рельс кончался, точнее, он был отвинчен и оттянут в сторону.
– Диверсия? – предположил Кириллов.
– Это как посмотреть. А по-моему, так обыкновенная бандитская дурь, – зло сказал машинист и объяснил: – Тут поблизости какой-то батька Кныш оъявился. Пассажирские поезда наладился грабить. Вчера «пассажира» в Кременчуг не отправили, нас по его расписанию пустили. А бандюки «пассажира» караулили. Вот и вся диверсия!
– Ну и что теперь? – спросил Кириллов.
– Что теперь! Кочегар пеши до Галещино пошел. Верст десять. Оттуда в Кременчуг позвонит. Те вышлют ремонтную бригаду, может, даже с охраной. А нет, так и до вечера прокукуем.
– Работы много? – спросил Кольцов.
– Как сказать. Ремонтникам минут на тридцать. А нам…
Они вместе с машинистом прошли чуть вперед и внимательно оглядели то место, где «потрудились» бандиты Кныша. Вся насыпь в этом месте была вытоптана лошадиными копытами и ногами людей. Судя по оставленным следам, бандитов было немного. Они отвернули крепежные болты, которыми привинчивался к шпалам рельс, и сдвинули его в сторону.
– Вишь, гайки поразбросали, – вздохнул машинист. – Где их тут, в этом месиве, отыщешь.
Поездная бригада не очень горевала по этому случаю. С бандитами встречаться ей доводилось не редко. Зная это, ничего ценного с собой в дорогу они не брали: отобрать у них было нечего. И они могли спокойно ждать помощи и час, и два, и целые сутки.
А у Кольцова и его людей времени не было.
– Что можно предпринять? – спросил он у машиниста.
Кириллов тоже ждал обнадеживающего ответа, нервно провел рукой по щетине щеки и подбородка.
– Рельс вернуть на место – не вопрос, – после длинной паузы ответил машинист. – Задача в другом: как его на шпалах закрепить? Гайки, вишь, пораскидали. А не закрепим, паровоз своей тяжестью его вывернет. И тогда нам уже никакая ремонтная бригада не поможет. И опять же, какой смысл стараться, если скоро Кныш припожалует.
– Почему вы так думаете? – спросил Кольцов.
– А он всегда утречком является. Ночью боится. Если они «пассажира» остановят, сам лично вагоны обойдет, вежливенько так дань соберет – и обратно в степь погарцует. И товарняками не брезгуют, дрова с тендера заберут, и другое что, которое в хозяйстве может сгодиться. Вашу теплушку тоже не минуют, – и, подняв на Кольцова глаза, машинист вежливо спросил: – А вы, товарищи, случаем, не при оружии будете?
– Есть оружие, – ответил за Кольцова Кириллов.
– На всякий случай приготовились бы. На «товарняки» они малой силой ходят, человек шесть-восемь.
– У Кныша большая банда? – спросил Кольцов.
– Всех своих бандюганов он редко берет на «железку». А по селам, рассказывают, их до сотни мотается.
Небо на востоке уже слегка подсветилось. Где-то в дальнем селе, предвещая рассвет, перекликаясь, завопили третьи петухи.
Кольцов и Кириллов пошли обратно к своей теплушке.
– Я так думаю, надо встретить Кныша как подобает, с оркестром, – сказал Кириллов.
– Лучше бы без боя обойтись, – засомневался Кольцов. – Можем и людей погубить, и операцию сорвать. Откуда мы знаем, что за сила у Кныша.
– Какая бы ни была, а боя нам не избежать. Мимо нашей теплушки они не пройдут. Лакомая.
Совещание в теплушке было коротким. Прежде всего, выяснилось, что в волшебном сундучке у Велигуры нашлась пара ключей под болты, которыми рельсы крепились к шпалам. Велигуру тут же отправили к поездной бригаде, чтобы он организовал ремонт пути. Надеялись, что смогут сделать это быстро и уехать отсюда прежде, чем сюда нагрянет Кныш.
Единодушным оказалось и мнение о том, что надо хорошенько подготовиться к встрече бандитов. Распределили роли.
Возле головы поезда, куда, как предполагали, бандиты нагрянут в первую очередь, с двух сторон на некотором расстоянии выкопали два неглубоких окопа. Поставили там по пулемету. И Петру Боброву и Матросову определили один и тот же сектор обстрела – голову поезда, разобранный путь. Только с противоположных сторон. Огневые точки хорошо замаскировали кураем. Третий пулемет установили неподалеку от теплушки, и своим стволом он смотрел прямо в ее дверь.
Петро Бобров прилег за пулеметом, поводил стволом. Остался чем-то недоволен, сходил к теплушке, принес охапку сена, вымостил себе гнездо.
– Ревматизм, – пожаловался он. От второго номера отказался.
Матросов тоже сбегал в теплушку, но принес оттуда не сено, а еще одну коробку с патронными лентами.
– Зачем столько? – недовольным голосом спросил Бушкин, помогающий Матросову обустроить пулеметное гнездо.
– Запас, – коротко сказал Матросов.
– На сутки боя, что ли, рассчитываешь? – продолжал ворчать Бушкин.
– Э, дядя! – улыбнулся Владимир. – Мой батя всегда говорил: «Запасливый – богаче богатого». У меня однажды всего одного патрона не хватило, и чуть-чуть на тот свет не угодил. С тех пор про запас не забываю.
– Ну-ну! Живи! – Бушкин одобрительно хлопнул пулеметчика по спине. – Сухопутный моряк!
– Еще не вечер. Даст бог, еще и в море поплаваю. Цыганка обещала, – и тут же поправился: – А насчет бога – это у меня такая присказка.
Утро расхаживалось. Легкий ветерок сдул с неба последние ночные облака, и показалось солнце, неприветливое, слегка подкрашенное багрянцем, обещающее заморозки.
Машинист как в воду глядел. Едва только рассвело, как из-за лесочка, что маячил вдали, на пригорке, появились несколько всадников. Даже издали можно было видеть – кони у них добрые, невыморенные. Видимо, Кныш квартировал где-то поблизости. Всадники мчались, играючи, весело, наперегонки обгоняя друг друга.
– Припожаловали! – указал вдаль машинист. – Три, пять… шестеро. Кто-то из подручных Кныша. Самого всегда сопровождает больший эскорт. Заметь, красиво идут. Безо всякого страха.
Всадники на какое-то время скрылись из глаз, словно утонули в низине, и вскоре выросли уже возле самого эшелона. Причем сначала из-за пригорка появились их добротные мохнатые бараньи шапки, потом – головы, и, наконец, они возникли во весь рост. Пятеро скакали широкой цепочкой, а шестой, тщедушный, на тощей лошадке тащился чуть сзади.
Уверенные в себе, не ожидающие никакого подвоха, они направились прямо к паровозу, впереди которого поездная бригада равняла перемешанный после ночного набега балласт и собирала до кучи разбросанные гайки. Ловко спешились, отдали поводья тщедушному бандиту, который, при ближайшем рассмотрении, оказался мальчишкой лет четырнадцати. Вероятно, он у этих пятерых был коноводом.
Рыжий крепкий парубок, пощелкивая о сапог плетью, уверенно прошел прямо к занятым работой Велигуре и двум его помощникам из поездной бригады.
– Кныш? – незаметно, почти не шевеля губами, сквозь зубы спросил у машиниста Кольцов. Винтовку он предварительно положил возле себя, среди сухих бурьянов, полегших после первых заморозков.
– Петухов. Правая рука, – так же тихо ответил машинист. – Кныш не приехал.
Тем временем Петухов, оглядев уже проделанную поездной бригадой работу, сердито ударил носком сапога по кучке собранных гаек так, что они вновь разлетелись в разные стороны. Сказал:
– Понятно! Решили смыться, не заплатив контрибуцию за проезд по нашей территории.
Велигура распрямился. В глупой беспечности бандиты ничего и никого не опасались. Ни товарный поезд, ни его бригада не внушали им опасений. Товарняки им иногда приходилось грабить, дело это было скучное, малоприбыльное и совсем не опасное. Они привыкли к этому и сейчас кучковались возле своего главаря, предвкушая глумливый спектакль, которые любил устраивать Петухов.
Велигура заметил то, чего не мог увидеть за своей спиной Петухов. Кольцов и Кириллов поднялись на ступени, ведущие в будку паровоза, и оттуда двумя винтовками держали на прицеле Петухова. Малейшее агрессивное движение, и две пули сразили бы главаря. С остальными можно было бы вступить в схватку. Помогли бы пулеметы. Бандиты вряд ли смогли бы уверенно сопротивляться. На это и был расчет.
– Наш батька не любит, когда его обижают. Очень гневается и сильно штрафует. А я у батьки вроде таможни. Так что не извольте гневаться, – И, огрев себя плетью по сапогу, Петухов приблизился к Велигуре: – Кто такие? Красные чи белые?
– Они енто… серо-буро-малиновые, – заливаясь смехом, подсказал своему главарю сморщенный бандит, вероятно, в недавнем прошлом сельский затейник и балагур.
– Проверим! – Петухов уставился на Велигуру. – Документы!
– Документы? – переспроси Велигура. – А они вон там, у моего напарника, – он показал куда-то в степь.
– Пускай несет! И свои заодно!
– Это он мигом! – Велигура прокричал в ту сторону, где сидел в своей засаде Бобров: – Слышишь, Петро! Тут нашими документами интересуются! Предъяви их вот гражданину!
– Можно! – издалека отозвался Петро Бобров и следом полоснул пулеметную очередь над их головами. Пули с угрожающим шелестом пролетели над ними.
– Володька! – крикнул Велигура в другую сторону. – Вот граждане просят показать наши документы! Предъяви!
– А что, на слово не верят? – так же издали, но с противоположной стороны, подал свой голос «сухопутный морячок» Матросов.
– Видать, не верят.
– Пожалуйста! – и Матросов тоже выпустил в воздух короткую экономную очередь. Она пролетела над их головами так низко, что, показалось, обдала их смертельным ветром.
Петухов лихорадочно оглядывался по сторонам, пытаясь найти выход. Подскочить к лошадям и умчаться в степь они не успеют. И даже если бы это удалось, их настигли бы пулеметные очереди. Что можно еще придумать? Как выскользнуть? Как спастись?
– Не крути головой, парень! А то прежде времени без головы останешься! – предупредил Петухова стоящий на подножке Кольцов, и его голос, отражаясь от металлических паровозных перегородок и механизмов, приобрел какой-то неестественный, не земной звук.
– Я тебе тоже советую: делай, что велят, – совсем по-свойски сказал Петухову Велигура. – Может, еще чуток и поживешь.
Вся петуховская свита как-то вдруг обмякла. Бандиты поняли, что на этот раз удача отвернулась от них.
– Хотите знать, что делать дальше? – снова услышали они этот несколько странный голос, который, казалось, опускается к ним откуда-то сверху, с небес. – Прежде всего, сложите оружие!
Но они не стронулись с места. Сколько раз легко, безнаказанно и глумливо они здесь же грабили проезжих, и вдруг в один момент все кончилось. Они все еще не верили в происходящее. Оно казалось им дурным сном.
– И побыстрее! – приказал голос. – Считаю до трех!.. Раз!..
Поначалу сдали нервы у весельчака и балагура. Он посмотрел по сторонам, словно подыскивая более чистое место, куда хотел положить свой короткий кавалерийский карабин.
– Не стесняйся! Клади сюда! – указал Велигура прямо на насыпь.
– Два!..
Зашевелились и все остальные. Последним отцепил свой «маузер» Петухов и бережно положил его сверху, на винтовки и револьверы.
– Я сказал: «все оружие»! – угрожающе предупредил Кольцов.
Испуганно дернулся балагур и весельчак, пошарил за пазухой и вытащил оттуда револьвер.
– Давай, давай! Не стесняйся! – подбодрил его Велигура и обернулся к остальным. – Сейчас произведем досмотр! Кто по забывчивости не сдал, уже на этом свете не успеет!
Петухов испуганно сунул обе руки в карманы и вынул оттуда револьвер и гранату. За ним последовали и остальные. Кучка оружия подросла.
Похожий на тощую цаплю Панченко и Кириллов собрали все оружие и снесли его в теплушку. Когда они вернулись, Кольцов спустился с паровоза на землю и вместе с ними подошел к бандитам.
– Теперь слушайте дальнейшее расписание. Сейчас – починка дороги. Потом короткое торжественное прощание, и мы вас покинем, а вы… – Кольцов выдержал приличную паузу: – Ваша судьба будет зависеть от качества вашей работы. Вам когда-то родители, наверно, говорили, что добросовестный труд приносит не только моральное удовлетворение. Поэтому, рога в землю, и пашите до седьмого пота! Даю вам час времени. Не справитесь – отстраним от работы! – и многозначительно добавил: – Навсегда!
Бандиты торопливо кинулись к членам поездной бригады, отобрали у них лопаты, продолжили равнять вытоптанную насыпь. Остальные бросились подбирать разбросанные сапогом Петухова гайки.
Петухов был рыхлый и, вероятно, ленивый увалень, лопаты ему не досталось. Он растерянно стоял среди этой рабочей кутерьмы.
– А ты что? – удивленно спросил Велигура.
– Дак это… струмента больше нету.
– Руками! Руками давай! Дармоедов не держим! – прикрикнул Велигура. Он понял, что бандиты повинуются до тех пор, пока ими владеет страх, и поддерживал его в них громкими злыми окриками. Петухов упал на колени и стал руками добросовестно грести и разравнивать ракушняк, сгребать его со шпал.
Изо всех сил старались и его напарники. Они упарились, поснимали свои кожухи и бараньи шапки и кучкой сложили их в сторонке, на откосе, на вымерзшей уже травке. И снова принялись за работу.
Со стороны поглядеть, не подневольный труд под страхом смерти, а дружная компания на сельской толоке. Ах, если бы кто увидел, как самозабвенно они трудились! Это сейчас была самая лучшая бригада на всей Украине.
– А мне что велите, дяденька? – подергал кто-то за рукав Кольцова. Он обернулся, увидел стоящего неподалеку мальчишку-коновода, о котором в сумятице все совершенно забыли. На нем тоже был хороший кожушок, такая же, как и у остальных бандитов, добротная мохнатая шапка, несколько ему великоватая, потому что то и дело сползала ему на глаза.
– Ты чей? – спросил Кольцов.
– Ничей. Сам по себе, – ответил мальчишка.
– Так не бывает, – не согласился Кольцов. – Ты вот с бандитами, и так получается, что и сам ты бандит. И родители твои, небось, в банде?
– Нету у меня родителей! – нахмурился парнишка.
– Как это – «нету»? Где же они?
– Мамка померла, а папка… папка в прошлом годе дома объявлялся, и все, и больше мы его не видели. А потом мамка померла.
– И как же ты в банду попал?
– Когда мамка померла, меня тетка Варвара до себя взяла. А у нее своих двое. Я и решил в Крым податься. Пацаны рассказывали, там круглый год лето. Хрухты разные прямо на улице растут. Свободно прохарчиться можно.
– В Крыму пока белые, – сказал Кольцов. – Может, и твой папка белый? Потому ты и в Крым пробираешься.
– Не! Папка вроде как за красных был. За бедных.
– Вот тебе и раз! – укоризненно покачал головой Кольцов. – Папка – за красных, а ты, получается, против красных.
– Не!
– Ну как же – «не», если ты у бандитов служишь. А они, всем известно, против красных.
– Никому я не служу. Я – сам по себе, – снова упрямо повторил мальчишка.
– Все же расскажи, как же ты в банде оказался?
– С поезда сняли. Сам дядка Кныш. Иди, говорит, до меня в сыны. Кожух вот выдали. И сапоги. И так не обижали. Кормили. Я и подумал, до лета у них перекантуюсь, а там в Крым подамся. Пацаны рассказывали, у них там – море. Очень мне на него поглядеть охота.
Заметив на железнодорожном полотне какой-то разброд, Кольцов прервал разговор с мальчишкой, бросился туда.
Бандиты пытались водворить на место рельс, налегали на него – но тщетно. Он не сдвигался с места.
Заметив подошедшего к ним Кольцова, уже воспрянувший духом Петухов, почувствовав к тому времени себя уже чуть ли не помощником красноармейского командира, деловито сказал:
– Тут, товарищ командир, так не получится. Вагу бы какую-нибудь! Зализячку или дрючок!
– Разобрать – хватило ума, – не удержался Кольцов.
– У нас тогда восемнадцать человек народу было, – пояснил Петухов.
– Это ты кого, бандитов народом считаешь? – сердито спросил Кольцов. – Не надо! Народ сам по себе. Вы к народу – никакого отношения. И, кстати, Петухов, я тебе не товарищ, запомни это! И никогда им не буду!
– Как скажете, – покорно согласился Петухов.
Машинист и члены поездной бригады принесли несколько прочных дубовых шестов, два лома и тоже стали помогать бандитам. Под ударное «Раз! Два! Взяли!» они по сантиметру отвоевывали пространство и вскоре установили рельс на прежнее место. Дальше за работу принялись Велигура и Панченко. Орудуя гаечными ключами, они принялись крепить рельс к шпалам.
Все повеселели: дело двигалось к концу.
Кто-то из поездной бригады согласился поработать за отсутствующего кочегара и начал разжигать паровозную топку.
Пятеро бандитов встали перед Кольцовым. Шестого не было видно.
– Тут пацаненок недавно вертелся. Не видели? – спросил Кольцов.
– Возле коней был какой-то.
– Куда делся?
– Да разве до него было? Тут вон с этих глаз не спускали, – Велигура указал глазами на угрюмых бандитов. Переминаясь с ноги на ногу, они безучастно ждали решения своей участи.
– Должно, сбег пацан. Степь вона какая! Поди, разыщи его теперь! – сказал кто-то из поездной бригады.
Кольцов медленно оглядел бандитов, и они слегка поеживались под его недобрым взглядом. И уже не ждали ничего для себя хорошего.
– Вот что, братва! – начал Кольцов свою короткую речь на доступном бандитам языке. Когда-то, теперь уже давно, вот так же, глядя в лицо смерти, Кольцов слушал речь батьки Ангела и запомнил ее чуть не слово в слово. – Хочу я вам малость мозги прочистить. Чтоб потом, когда еще раз где-нибудь встретимся, не сказали, что вас не предупредили. Хотел было вас расстрелять. Есть за что, и вы это знаете. Да патроны на вас, дурошлепов, тратить жалко. Они нам для Врангеля пригодятся. А вас потом, если не покаетесь и за ум не возьметесь, дустом выведем. Напрасно хихикаете, я не шучу. Идите до своего бандитского батьки и передайте ему, что конец его близок. Намного ближе, чем ему это кажется. Война кончается, кончается и ваша вольница. Что могу посоветовать? Идите в военкомат и покайтесь за все свои грехи, как пред попом. Проситесь на фронт. Может, еще и успеете своими боевыми делами смыть бандитское прошлое. Вот, пожалуй, и все, что хотел вам сказать на прощание.
Кольцов отвернулся. А бандиты продолжали стоять, глядя себе под ноги.
– Ну, чего стоите! – прикрикнул на них Велигура. – Ноги – в руки, и – врассыпную! Как куры!
– А нельзя нам… того… попросить… коней возвернуть? – осмелел Петухов, поняв, что смерть отступила. – Восемь верст! Далеко!
– Будете торговаться, полушубки и сапоги велю снять, – строго сказал Кольцов. – Легче будет бежать!
Бандиты поняли: красный командир не шутит. Переглянулись. И разом бросились в степь. Лишь Петухов чуть замешкался, с опаской спросил у Кольцова:
– А не стрельнете?
– Хорошее предложение, – согласился Кольцов. – Беги, а я подумаю.
Петухов изо всех сил бросился догонять своих товарищей. Едва не натолкнулся на пулеметное «гнездо», в котором все еще находился Бобров. Отскочил. Побежал дальше. Настиг своих.
Провожая бегущих по степи бандитов, Бобров медленно поворачивал за ними ствол пулемета и смотрел на них сквозь прорезь в щитке.
Когда бандиты оказались на вершине косогора и скученно побежали по нему ровной цепочкой, удобной для короткой пулеметной очереди, Бобров обернулся к Кольцову, крикнул:
– Павел Андреевич, а может, я их… того?
– Не смейте! – испуганно закричал Кольцов, боясь, что Бобров не утерпит и выдаст очередь, не дождавшись его ответа. – Не надо!
– Пожалели? – с осуждением спросил Бушкин.
– Пожалел, – откровенно сказал Кольцов и задумчиво добавил: – А кто потом, Тимофей, хлеб будет растить? После войны?
– Они – не сеятели. Бандиты.
– Может, одумаются?
– Не верится.
– А других все равно нету. Других бабы не скоро нарожают.
Поезд задержался здесь, в степи, больше чем на час. Но теперь уже не по вине бандитов.
Кольцов со своей командой решили забрать с собой отобранных у бандитов коней. Они были ухоженные, хорошо откормленные и приученные к верховой езде. Хотя брать их было некуда. Больше половины теплушки занимало вооружение и боеприпасы. Но они потеснились, торопливо переместили в теплушке все свои ящики и коробки, едва ли не один на один сложили пулеметы – и освободили для лошадей одну половину. Прикинули, что до Буртов уже не так и далеко, доедут и в тесноте.
Но кони никак не хотели заходить в теплушку. Широких сходней во всем поезде не оказалось, а по узкой кладке они идти отказывались, шарахались в стороны, испуганно ржали и вставали на дыбы.
Отчаявшись, понимая, что тратит драгоценное время, Кольцов хотел уже оставить их в степи. Но тут, на его счастье, из Кременчуга прибыл давно ожидаемый ими паровоз с ремонтниками. Вернулся с ними и кочегар, его прихватили по пути, из Галещино, и он сразу же сменил добровольца у паровозной топки.
Выяснив, что путь уже исправен, ремонтники помогли отряду Кольцова. Из своих материалов они наскоро сколотили прочные сходни. Лошади без страха поднялись в теплушку и тут же принялись хрустеть еще не до конца подсохшим сеном.
Вскоре поезд тронулся. В теплушке стало тепло и уютно. И даже весело.
