Глава пятая
Утром Кольцов доложил Менжинскому о ночных событиях и сообщил все те сведения, которые добыл у подпоручика Алехина. Об инсценировке его освобождения рассказывать не стал. Гольдман пришел вместе с Кольцовым и тоже с интересом выслушал рассказ о добытых сведениях.
Менжинский попросил тут же связать его с Фрунзе. Дело было слишком серьезное и касалось оно уже не только Особого отдела.
Фрунзе сразу же нашел для них время.
Кольцов вновь коротко доложил самую суть ночного допроса.
Не задавая больше никаких вопросов, Фрунзе вызвал Сиротинского и попросил его сходить к связистам и подробно выяснить, где сейчас находится Первая конная армия, а также предупредить Буденного о белогвардейской засаде в Знаменских лесах. Его также интересовало, что из себя представляет Матронинский монастырь, его точное месторасположение и то, каким образом туда можно быстрее всего добраться.
Кольцова поразило, как мгновенно Фрунзе схватил самую суть проблемы и сразу же наметил пути ее разрешения.
Фрунзе знал о тех трудностях и лишениях, которые терпела Первая конная армия после того, как по решению Реввоенсовета Республики была снята с польского театра военных действий и своим ходом отправилась через часть Польши и Украину на укрепление войск, сражающихся с Врангелем на юге. Ее отход из-под Львова в сторону Замостья не заладился сразу же. Ослабленные уходом Первой конной, под натиском белополяков стали отступать и остальные войска Юго-Западного фронта. Оказавшись оторванной от основных войск, окруженная, без поддержки пехоты, конница Буденного вынуждена была пять суток в одиночку в районе Замостья вести бои с превосходящими силами противника. И все же вырвалась из окружения и вышла на территорию Украины. Но и здесь ее встретили различные мелкие банды, от которых приходилось едва ли не ежедневно отбиваться.
За дни отступления Буденный понял, что беззаветная смелость и храбрость, лобовые атаки, даже если они и завершаются победой, одновременно приносят армии ощутимые потери. И он стал хитрить. Обходил противника, направлял его по ложному следу, реже вступал в бой, и лишь тогда, когда был уверен, что не понесет потерь. Эта тактика несколько позже, в херсонских степях и на подступах к Крыму – в завершающих боях Гражданской войны – принесет ему немалые успехи.
Но сейчас он совершал трудный рейд по Украине, пробиваясь в сторону Южного фронта. Шли бесконечные холодные дожди. Уставшие бойцы и измотанные лошади не выдерживали длительных переходов. Иногда приходилось задерживаться в пути на двое-трое суток, чтобы ликвидировать особенно докучливую банду какого-нибудь повстанческого вождя или самозваного батьки. Продвигались очень медленно. А уже подступала зима. По утрам трава покрывалась морозной сединой.
Фрунзе помнил о своем обещании покончить с Врангелем до сильных холодов, до лютых декабрьских морозов. Но сил не хватало. Большие надежды он возлагал на Первую конную. Но она продвигалась излишне медленно.
В те дни Ленин, каждодневно следивший за продвижением Первой конной, направил Реввоенсовету Первой конной телеграмму: «Крайне важно изо всех сил ускорить продвижение вашей армии на Южный фронт. Прошу принять для этого все меры, не останавливаясь перед героическими. Телеграфируйте, что именно делаете».
Что мог ответить Буденный вождю более конкретно? И что означали эти его слова: «не останавливаясь перед героическими»? Тогда как еще можно назвать его рейд? Бойцы по много дней не раздевались и не мылись, на ходу, в седлах, спали, мерзли от холодных дождей, питались впроголодь, а то и голодали, и так же плохо, из-за отсутствия фуража, кормили своих измотанных безостановочным походом лошадей. И едва ли не каждый день вступали в схватки с различными бандами.
«Делаем все возможное», – ответил Буденный Ленину. И это была вся правда.
Вернулся от радистов Сиротинский.
– Вот уже два дня установить связь с Первой конной не удается. В последней сводке Буденный сообщил, что его армия миновала район Житомира и Бердичева и направляется к Белой Церкви. Из других источников известно, что петлюровцы наступают армии Буденного на пятки, они заняли Тетиев, Христиновку и Умань, – доложил он и сел.
Фрунзе сдвинул шторку с висящей на стене карты, стал молча ее изучать.
– И вот вопрос, – сказал он после длительного молчания. – Согласованы ли действия Петлюры с Врангелем?
– Вряд ли, – отозвался Менжинский. – Сведениями о их примирении мы не располагаем. Да и платформы для примирения у них нет. Петлюра – за самостийную Украину, Врангель – за единую и неделимую Россию.
– Их может временно примирить общая цель, – стал размышлять Фрунзе. – И те и другие заинтересованы в поражении Красной армии, а на данном этапе – в разгроме Первой конной. Им даже не обязательно вступать в переговоры. Допускаю, что Петлюра каким-то путем узнал о засаде и по своей инициативе помогает Врангелю. Это, конечно, только мое предположение. Но будь я на месте Петлюры, поступил бы именно так. Смотрите! – и Михаил Васильевич, подкрепляя свои слова движениями рук, стал объяснять. – Первая конная пока что где-то здесь. А территория от Тетиева до Умани занята Петлюрой. И у Первой конной практически нет другого пути, кроме этого: на Черкассы и дальше, к Знаменским лесам. Вполне возможно, что это случайность. Но если Буденный в эти дни не задержится в пути, не вступит в схватку с какой-нибудь самозваной бандой или петлюровским отрядом, то дня через два-три выйдет прямо на врангелевскую засаду.
– Вполне возможно, – согласился Менжинский.
– Сколько у них там людей? – спросил Фрунзе у Кольцова.
– Я так понял, что-то около тысячи. Много кадровых офицеров. Засада подготовлена серьезно.
– Ну вот! Тысяча вооруженных людей плюс внезапное нападение. Не хочу гадать о результатах.
Фрунзе несколько раз задумчиво прошелся по кабинету. Все понимали, что он продумывает ситуацию, и ждали, что он скажет.
– Я так понимаю, надо любыми способами известить Буденного о засаде и таким образом исключить внезапность нападения. Это, пожалуй, главное. Имея эту информацию, Буденный сможет обойти эти места или уж, во всяком случае, будет готов встретиться с этими врангелевскими молодцами. И второе. Уже сегодня надо выехать в район Чигирина и предпринять все, чтобы предупредить нападение на Первую конную.
– Какими силами? – спросил Кольцов.
– Я сейчас об этом и думаю, – Фрунзе поднял взгляд на Менжинского. – А вы, Вячеслав Рудольфович, не могли бы по своей линии связаться с местными чекистами Кременчуга, Чигирина, Черкасс? Может, помогут?
– В каждом из этих городов осталось по пять-шесть человек чекистов, – вздохнул Менжинский. – В основном это наши глаза и уши. Всего лишь. Остальные – у вас, на Южном фронте.
– А ЧОН? Части особого назначения? – подсказал Фрунзе. – Пусть встряхнутся. Поймите, я не могу сейчас лишиться на фронте даже одного полка. – И пояснил, – Пока пребываю в шатком равновесии. Надежда только на объявленную мобилизацию. Но это будет завтра. А ликвидировать вражескую засаду надо уже сегодня. Я фигурально.
– ЧОН не относится к ЧК. Это, по сути, отряды самообороны, – задумчиво ответил Менжинский. – Там меньше чем по сотне бойцов. Мы с ними, конечно, взаимодействуем. Но они нам не подчиняются. Придется просить.
Фрунзе не ответил. Продолжил молча изучать карту. Он знал то, что знал: с фронта он снимать бойцов не может и не будет. Не имеет морального права. Потому что в один день может рухнуть это сегодняшнее хлипкое равновесие, и тогда начнутся непредсказуемые события, которые уже не остановить малой кровью.
– Хорошо, я попрошу, – вздохнул Менжинский, приняв молчание Фрунзе за недовольство.
– Этого мало, – заметил Фрунзе. – Я должен быть уверен, что чоновцы примут участие в этой операции.
Они разговаривали на разных языках. Фрунзе на четком армейском. Любое сказанное им слово нельзя было трактовать по-иному. Менжинский же, юрист по образованию, с семнадцатого года побывавший на различных высоких государственных должностях, стал привыкать к неизбежным компромиссам, и поэтому и сейчас старался не быть резко категоричным. Как и Фрунзе, он был человеком слова, но положительных результатов добивался интеллигентной мягкостью и мелкими уступками.
– Я сказал: я попрошу! – снова, но уже более твердо, сказал Менжинский. – Разве этого мало? – и надолго замолчал.
Фрунзе понял, что от Менжинского клятвы он не услышит. Но поверил: он сделает все, что в его силах, и даже больше. И вернулся к карте:
– Я полагаю, за сутки до Матронинского монастыря вполне можно добраться. По железной дороге – до Кременчуга. Но высаживаться надо на правом берегу Днепра, лучше всего вот здесь, в Буртах, – он коротко взглянул на Менжинского. – Там же назначайте пункт сбора всех чоновских отрядов. До Чигирина оттуда верст тридцать, и там еще…
– Что-то около десяти верст, – подсказал сидящий в уголочке кабинета Сиротинский.
– Ну вот. Вполне возможно за сутки, – Фрунзе вернулся на свое место, спросил у Сиротинского: – Насчет Матронинского монастыря, Сережа, выяснил какие-либо подробности?
Сиротинский подошел к столу.
– Пока радисты пытались связаться с Буденным, я тут, в хозяйской библиотеке, книги историка Ключевского обнаружил. Вернее, я вспомнил, что-то в его сочинениях когда-то про монастыри читал.
– Ты нам, Сережа, не про свои изыскания рассказывай, – остановил Сиротинского Фрунзе. – Лучше про монастырь, если что-то выяснил. Нас сейчас это больше интересует.
– Понятно. Это очень древний монастырь, построен на территории еще скифского городища. Известен века с пятнадцатого, но построен, возможно, и раньше, веке в двенадцатом.
– Историю пока пропускай. Рассказывай по делу. – Фрунзе вновь напомнил Сиротинскому, что от него ждут не академический доклад о древнем Матронинском монастыре, а вещи сугубо практические.
– Территория монастыря довольно большая и огорожена высоким земляным валом. Природного происхождения вал или же искусственный, это историкам пока достоверно неизвестно. В середине этой как бы тарелки и находится само подворье монастыря. Когда-то оно было обнесено забором. Есть ли он сейчас, в книге не сказано. На территории – две церкви: каменная Троицкая и деревянная Иоанна Златоуста. Кельи деревянные.
– Много? – спросил Кольцов. – Келий, я спрашиваю, много?
– У Ключевского об этом ничего не говорится. Но я так думаю, что много. Монастырь большой и очень известный.
– Что еще? – это уже задал вопрос Фрунзе.
– Интересный факт. В середине восемнадцатого века здесь был послушником будущий гетман Украины Максим Зализняк. Отсюда началось такое кровавое движение, как Колиивщина. Запорожские казаки под предводительством Зализняка начали расправляться с польской шляхтой…
– И это пролистни, Сережа! – снова остановил Сергея Фрунзе. – Потом, после войны, соберемся где-нибудь на завалинке, ты нам все и доскажешь.
– Я только, чтобы закончить про Зализняка, – торопливо сказал Сиротинский.
Фрунзе любил своего адъютанта за эту его обстоятельность. Все доклады Сергея всегда были очень подробными, с цифрами, примерами. Вероятно, и на этот раз он хотел рассказать все о Матронинском монастыре, что успел прочесть, пока сидел у радистов. К сожалению, Ключевский излагал только историю монастыря, но это сейчас меньше всего интересовало Фрунзе и его товарищей.
– Не надо про Зализняка. Ты бы более подробно про монастырь, – попросил его Фрунзе.
– Да! Еще Ключевский пишет про пещеры на территории монастыря. Когда-то в них прятались гайдамаки. Но со временем они разрушились. Вот, пожалуй, и все, – сказал Сиротинский и затем тихо добавил: – Я понимаю, что нам именно сегодня надо. Но у Ключевского больше ничего такого, что бы нас интересовало, нет. У него все больше про историю, про людей.
– Почему же! – не согласился Фрунзе. – И того, что нам нужно, вполне достаточно. Понятно, где разместились солдаты. Монастырь большой, келий много. Где-то возле валов находится охрана, это тоже ясно. Ночью ее можно тихонько снять и подобраться к монастырю на ружейный выстрел. Ну а там уж…
– Там самое главное и начнется, – скупо усмехнулся Менжинский. Он все еще не принимал бодрый, и даже беспечный, тон Фрунзе, хотя и понимал, что командовать армией, фронтом не может человек, пребывающий в постоянных сомнениях. Менжинский поднял на Фрунзе глаза и твердо добавил: – Кто-то окажется под щитом. Иного варианта не существует.
– Эх, Вячеслав Рудольфович! Не был бы я сейчас командующим фронтом, сам бы возглавил этот отряд. Понимаю, задача не простая. Но скажите, много ли предлагала нам жизнь в последние годы простых задач?
Все смолкли. Совещание как бы подошло к своему окончанию. Правда, не совсем ясно было, что же за группа отправится на станцию Бурты, кто будет ею командовать. По всему было ясно, что Фрунзе выступает больше в роли советника, потому что всецело поглощен другим: тщательной подготовкой к ближайшему наступлению по всему фронту, с тем, чтобы наконец покончить с Гражданской войной здесь, на юге. Отдельные очаги в Сибири и на Дальнем Востоке в счет не шли. После разгрома Врангеля они либо самоликвидируются, разбредутся по различным уголкам и весям, либо сам Фрунзе с высвободившимися войсками быстренько их уничтожит.
– Я абсолютно убежден: это тот случай, когда к успеху может привести только неожиданность, – продолжил Фрунзе. – Неожиданность и умное руководство операцией.
Менжинский понял: Фрунзе подступает к ответу на ожидаемые вопросы.
– Я понимаю, насколько важна эта операция. Да, я жду Первую конную и возлагаю на нее определенные надежды. Но прошу меня понять: у меня нет сейчас ни времени, ни свободных людей, которых бы я мог отозвать с фронта и передать в ваше распоряжение. Нету! Поэтому прошу вас: снимите с меня эту тяжесть! – И уже, глядя Менжинскому в глаза, добавил: – Очень рассчитываю на вашу помощь!
– Предложение, прямо скажу, неожиданное, – ответил Менжинский. – В том смысле, что у Особого отдела фронта иные задачи. В соответствии с этими задачами подобран и кадровый состав.
Фрунзе решил, что Менжинский не хочет принимать на себя эту не простую операцию. Да, она рискованная, но риска все же больше у врангелевцев, которые оказались в глубоком советском тылу и отсиживаются в Матронинском монастыре, как мыши, не смея до поры до времени выбраться на белый свет. Посылая их, Врангель заранее знал, что у них никаких шансов вернуться живыми. Они – смертники. Бросая их в этот костер, Врангель рассчитывал только на то, что при удачном стечении обстоятельств они смогут хорошенько потрепать Первую конную армию, а, быть может, и уничтожить.
– Но я принимаю ваше предложение, – согласился Менжинский. – Человек десять опытных чекистов для руководства операцией я постараюсь найти. Не без ущерба для дела. Но – ладно. Это ведь ненадолго.
– Благодарю вас, Вячеслав Рудольфович. Иначе я и не мыслил. Осталось решить один небольшой вопрос.
На какое-то время Фрунзе вновь смолк. Менжинскому показалось, что он догадывается, в чем суть этого «небольшого вопроса». Не зря Фрунзе несколько раз очень пристально посматривал на Кольцова. Но на всякий случай Менжинский промолчал: вдруг Фрунзе имеет в виду что-то другое. А то так получится, что он подскажет мысль, которую так не хотел бы услышать сейчас из уст Фрунзе.
Но он услышал ее. И не из уст Фрунзе.
– Я совершенно убежден, что этой операцией, назовем ее «засада», должен командовать… – выдержав паузу, Фрунзе обвел непроницаемым взглядом всех здесь присутствующих.
– Да ясно же, кто, – торопливо сказал Гольдман. – Тут ни у кого никаких сомнений. Павел Андреевич Кольцов.
Фрунзе обратил взгляд на Менжинского:
– Обратите внимание, не я предложил, – сказал он.
– Ну и что я должен вам ответить, Михаил Васильевич? – ворчливо спросил Менжинский. Ему не хотелось расставаться с Кольцовым, у него уже возникли на него совсем другие виды. Но и идти против воли Фрунзе он не хотел. Больше того, он понимал, что Кольцов – самая что ни на есть подходящая для этого кандидатура. Уж чего-чего, а осторожности, предусмотрительности и хитрости, так необходимых при выполнении этой операции, ему не занимать.
Менжинский вздохнул и указал на Кольцова:
– Вот же он сам. У него и спросите.
– Спрошу. Но не смею нарушать субординацию. Вы – его прямой и непосредственный начальник.
– Я согласен, – Менжинский пожал плечами, давая понять, что иного решения и быть не могло.
Все обернулись к Кольцову. Он встал.
– А что тут размышлять! – сказал он. – Приказ получен. Приступаю к исполнению.