Глава седьмая
И дом, и двор, где разместилось беспокойное хозяйство Павла Заболотного, искать не пришлось. Вокруг в поселке стояла зимняя тишина, а с этого двора разносился вокруг шумный детский грай.
Автомобиль оставили за углом, к воротам подошли бесшумно. Павел обратил внимание, что ворота уже отремонтированы и что над ними висит не прежде коряво написанное от руки химическим карандашом предостережение «Дом охраняется Укр. ЧК». Теперь вместо него красовалась вывеска в добротной багетной раме «Коммуна № 1».
Во дворе суетилась ребятня. Те, что постарше, пилили и кололи дрова, рубили хворост, а малыши охапками носили все это под навес. Все были так увлечены работой, что долго не замечали наблюдающих за ними мужчин.
Потом кто-то из детей все же заметил их и сказал складывающему под навесом дрова и хворост Павлу Заболотному. Тот торопливо направился к воротам.
– Ну и чего глазеете? На замки не запираемся, никого не боимся. Входите! – ворчливо пригласил Павло, приближаясь к воротам и еще издалека узнавая Кольцова.
Шум во дворе стих, ребята прекратили работу и с настороженным любопытством издалека наблюдали за встречей их воспитателя с незнакомцами. Лишь когда Заболотный и Кольцов обнялись, двор вновь облегченно зашумел.
По тому, как Заболотный буднично поздоровался с Гольдманом, Кольцов понял, что они часто встречаются. А это могло означать только одно: Гольдман по поручению руководства ВЧК принял над «коммуной» шефство и всячески ей помогает.
Миронова Кольцов представил Заболотному коротко:
– Мой знакомый.
– Миронов, – назвал себя Юрий Александрович.
Широко распахнув калитку, Павло снова грубовато пригласил гостей:
– Ну что вы жметесь у ворот! Не видите, народ сгорает от любопытства на вас поглядеть.
Ребята, и верно, стояли на своих позициях, однако работу прекратили, ждали, когда гости войдут во двор.
Пропустив Гольдмана и Миронова впереди себя, еще раз скользнув взглядом по вывеске над воротами, Кольцов пошел по двору рядом с Заболотным.
– Ну и как вы тут?
– Живем потихоньку. Главное, что в тепле и не голодаем.
Увидев приближающихся незнакомцев, которых вел воспитатель, старшие принялись за дело и усердно застучали топорами. Малыши тоже торопливо задвигались по двору с охапками хвороста и дров. Они уже знали слово «комиссия», а также то, что этой самой «комиссии» надо показывать трудовое рвение. И они старались, зная, что позже Заболотный их похвалит.
А Павел присматривался к детям, пытаясь узнать среди них своих «крестников» Катю и Николая. И никак не мог выделить их среди снующих мимо малышей.
– Смотрю, прибавилось народу. Сколько их у вас сейчас? – спросил Кольцов.
– Семнадцать. Пять девочек и двенадцать пацанов. И заметь, все местные, из Основы. А если харьковских начнем подбирать, целая дивизия образуется.
– Так подбирайте.
– Легко сказать, – вздохнул Павло и печально пояснил: – Крышей над головой, простынями, одеялами, да и одежонкой – этим мы еще как-нибудь обеспечим. Все дело упирается в кормежку. Лютый голод подступает. Умные люди говорят: к весне проявится. Да и с обслугой не все так просто. Мы с жинкой уже не справляемся. А кого попало сюда не возьмешь. Дети – дело сурьезное.
Неподалеку от них остановилась девчушка с охапкой хвороста в руках, уставилась на Кольцова.
– Что, Катюха, неужели не признаешь? – прервав свой рассказ, обратился к девочке Павло.
Теперь и Кольцов увидел в лице девочки что-то знакомое. Нет, он сам вряд ли смог бы узнать Катю. Тогда, теплой осенью, она была тощенькая, воздушная. Сейчас же перед ним стоял, закутанный в ватные одежды и повязанный толстым шерстяным платком, эдакий большеглазый колобок и настойчиво его рассматривал. Лицо девочки постепенно озарялось робкой улыбкой.
– Папка? – несмело спросила девочка, все еще сомневаясь, не ошибается ли. И, бросив на снег хворост, она совсем близко подошла к Кольцову и вновь, теперь уже настойчиво, спросила: – Вы правда папка?
Поначалу растерявшийся Кольцов подхватил девочку на руки, стал ее целовать и, сглаживая первоначальную неловкость, сквозь сдавивший горло спазм, приговаривал:
– А я, понимаешь, не сразу узнал… Все ищу, ищу глазами, а ты… ты, понимаешь, такая закутанная… Ах ты, мой воробышек!
Катя тоже прижималась к нему, все пыталась обнять его за шею, но толстые одежки мешали ей.
Павло Заболотный, поняв, что он сейчас здесь лишний, незаметно отошел в сторону.
Потом Павел почувствовал, как кто-то обхватил его за талию, и увидел подле себя Колю.
– А мы вас ждали, – торопливо заговорил он. – Мы каждый день вас ждали. А вы все не приходили.
– Я пока ненадолго, – почему-то стал растерянно оправдываться Павел. – Но я скоро вернусь. Мне только надо… надо поскорее закончить войну. И я тут же. Я вас не забываю. Никогда. Ни на день.
Затем Павел опустил Катю на снег, взял их обоих за руки и сказал:
– Ну, ведите!.. Показывайте, что у вас тут?
Они повели его по протоптанной в первом робком снегу дорожке, свернули к сараю.
– Это – коровкин домик, – пояснила Катя. – Здесь «Маркиза» живет. А еще у нее есть дочка, «Маруся».
– Ну как же! Я же их помню. Я их тогда, давно, уже видел, – напомнил Кольцов.
– А «Алмаза» вы не видели, – сказал Коля.
– «Алмаз» – это собачка? – спросил Кольцов.
Катя переглянулась с Колей, и они одновременно расхохотались. Катя даже приседала от смеха, Коля же, как и подобает мужчине, смеялся сдержанно.
– Соба-ачка, ха-ха! – заливалась Катя.
– «Алмаз»! Ну, может, козел? – попытался угадать Кольцов, чем вызвал еще большее веселье.
– Да нет же! Нет! – пришел Кольцову на выручку Коля. – «Алмаз» – конь! Настоящий конь. Мы на нем уже два раза катались. Он у нас совсем недавно. Только его, наверно, отдадут. У нас нет сена. А кони любят сено.
– И еще сахар. Только сахара у нас тоже нет, – добавила Катя.
– Откуда же у вас взялся конь? – спросил Кольцов.
– Его Ромка привел, – ответил Коля.
– Нет, Ромка с Данилкой, – поправила брата Катя.
– Ну да! – согласился Коля. – Они – цыгане. Цыгане любят коней.
Вернулся отвлекшийся по своим делам Заболотный.
– Исаака Абрамыча и того, твоего гостя, я до начхоза приставил. Пускай хозяйственные дела порешают, – доложил он.
– Кто же у тебя начхоз? – поинтересовался Кольцов.
– Та – жинка. Она лечшее меня разбирается, что в хозяйстве надо. Ну там, где что купить, что смолоть, на чем сварить? Я в этой бабской машинерии слабо разбираюсь, – и, широко улыбнувшись, Заболотный добавил: – У меня забота, как у комдива: общее руководство. Чтоб во всех подразделениях военный порядок был.
– В принципе правильно, – согласился Кольцов и затем попросил: – Ну покажи-ка коня!
Заболотный открыл дверь сарая, и в скупом зимнем освещении Кольцов увидел глядящего на них стройного чубарого красавца коня. Не очень в лошадях разбирающийся Кольцов все же понял, что это породистый и очень дорогой конь. Он мог бы быть украшением самой богатой конюшни.
– Откуда у тебя такое сокровище? – удивленно спросил Кольцов.
– Потом, – сказал Заболотный, выразительно взглянув на Кольцова. И затем спросил, вероятно, чтобы сменить тему: – Ну и как ты находишь своих крестников?
– Веселые. Молодцы!
– Только скучают очень, – сказал Заболотный. – Вон Катерина часто по ночам плачет.
– Что ж ты, Катя? – обратился Кольцов к девчушке. – Ты же уже большая. А большим не положено плакать. Вон Коля же не плачет.
– Коля – мужчина, – рассудительно ответила Катя. – Я тоже уже редко плачу. Только когда маму вспомню. И еще когда плакать хочется.
– Она и когда тебя вспомнит, тоже плачет.
– Не нужно, – обратился Кольцов к своим крестникам. – Я скоро уже навсегда к вам вернусь. И будем вместе жить.
– А у вас есть дом? – спросил хозяйственный Коля.
– Пока нет. Но будет. Обязательно будет, – пообещал Кольцов и добавил: – Как же нам вместе жить, и без дома?
– И котенка заведем, – мечтательно вздохнула Катя и, посерьезнев, спросила: – Вы сегодня уедете?
– Надо бы сегодня. Дел, понимаете, много, – совсем как взрослым, пояснил им Кольцов.
Заболотный понял, что детишки до самого отъезда не отойдут от Кольцова, а ему и самому хотелось о многом с ним поговорить, поэтому он строго посмотрел на Катю и Колю и ворчливо сказал:
– У вас, братцы, тоже дел много. Или вы ждете, пока другие все ваши дела переделают?
Катя с Колей переглянулись и медленно, неохотно отправились туда, где суетилась ребятня. Коля вновь принялся рубить хворост, а Катя задумчиво набирала в охапку уже нарубленный.
– Насчет коня! – вспомнил Заболотный, когда детишки отошли. – У нас еще тогда, в самом начале, если помнишь, один цыганенок завелся? Ромка. Потом он исчез. Думали, надоела дисциплина, сбежал. Ан нет, вскоре вернулся! И не один, а со своим братом Данилой. Этот – чуток постарше Ромки. А пляшет! Такие уморительные коленца выкидывает, живот надорвешь. Они-то и привели с собой этого коня. Я как первый раз на него поглядел, тоже понял: редкостной красоты конь. Они его «Алмазом» прозвали. Или с табора увели, или где-то по дороге украли. Вот я и думаю, как поступить? Если решу оставить, надо сено закупать, упряжь хорошую, телегу, сани. Чтоб все честь по чести. Сурьезные расходы.
– В упряжке-то ходит? – спросил Кольцов.
– И в упряжке, и под седлом, и детишков катает. А теперь представь! Только это я потрачусь, а к нам цыганский табор припожалует: отдайте коня. Известно: ворованное надо вернуть. Даже в воспитательных целях надо. От детей ничего не утаишь. И что получится? Что окажусь я со всеми своими затратами в форменных дураках.
– Ну, ты хоть спрашивал у цыганчат, откуда у них этот конь?
– А то! Путано как-то объясняют. В степи, говорят, нашли. Я зайца в степи не найду, а они, видишь ли, такого коня! Очень похоже на брехню.
– А может, и правда. Если нужен тебе в хозяйстве конь – проверь, – посоветовал Кольцов. – Еще раз с ними поговори. Предупреди: если, мол, конь окажется ворованным, вернешь его хозяевам, а их – в шею. Без амнистии.
– Думаешь, не говорил?! Стоят, байстрюки, на своем.
– Ну и поверь! Чего сомневаешься!
– Знать бы, что не ворованный, я б нашел, как с ним поступить, – и, пристально поглядев на Кольцова, сказал: – В мою голову, знаешь, такая подленькая мыслишка закрадывается: пока коня хозяин не нашел, сменять его. Я бы за него пару коней-работяг выменял, и телегу, и сани, и мильйон в придачу. За такого коня хороший лошадник душу продаст.
– Так и меняй.
– Тебе легко сказать «меняй». А если вдуматься? Знаешь, что из этой мены может получиться? Вселенский скандал! – И Заболотный высказал свои сомнения. – Новый хозяин его взаперти держать не будет. Даже из желания похвастаться его будут повсюду показывать. И рано или поздно про коня узнает настоящий хозяин. Так?
– Ну, допустим.
– И выйдет на меня. Что получается? Я – конокрад! И покатилась с высокой горы моя репутация честного человека. Погонят меня со всех должностей. И что мне опосля этого останется? Только пулю в лоб. А у меня детишки. Своих трое, да этих семнадцать. Что с ними со всеми будет?
Так, разговаривая, они подошли к крыльцу дома. Вокруг было убрано, снег отброшен с дорожек, на ступеньках лежали тряпичные половички. По всему было видно, что здесь живут аккуратные, домовитые хозяева.
– Хочешь, дам тебе хороший совет? – спросил Кольцов.
Заболотный поднял на Кольцова глаза.
– Говори, Павел Андреевич. Я всегда уважал твою разумную голову. Знаю, плохого ты не присоветуешь, – горячо сказал он и, с надеждой глядя на Кольцова, стал ждать совета.
– Ты правильно решил, Павло, – проникновенно сказал Кольцов. – Не мучайся! Застрелись!
– Да ты что? Сдурел? – задохнулся от негодования Заболотный.
– Это ты сдурел! Нафантазируешь черт знает чего, а потом сам же себя этими фантазиями с ума сводишь.
– Какие фантазии? Конь-то – вон он, в сараюшке. Наглядное, как говорится, пособие.
– Я когда под Каховкой с полком стоял, мои хлопцы в степи знаешь кого поймали?
– Ну и кого?
– Страуса.
– Горазд брехать, – заулыбался Заболотный. – Откуда в наших степях возьмется такое чудо? У нас же тут, слава богу, не Африка какая.
– Никаких чудес, – спокойно объяснил Кольцов. – Это когда Врангель из-под Мелитополя решил рвануть на Правобережье Днепра, в надежде соединиться с войском Пилсудского, конница белого генерала Бабиева захватила имение барона Фальц-Фейна.
– Асканию-Нову, что ли?
– А в этой самой Аскании барон устроил что-то вроде зверинца. Для своей потехи. Бабиевские казаки тоже там малость потешились: открыли клетки, вольеры, разогнали птиц и зверей. Тогда хлопцы и поймали страуса. Заметь: в степи.
– Ну и что вы с ним сделали? Со страусом? – поинтересовался Заболотный. – Съели, небось?
– Ничего подобного. Обменяли на десяток курей. Курей, конечно, съели.
– До чего ж ты мудрый мужик, Павел Андреевич! – восторженно сказал Заболотный. – Вроде ничего и не присоветовал. Думаю, куда он поворачивает?
– Никуда, – хитровато улыбнулся Кольцов. – Вспомнилось про страуса, я и рассказал. Чтоб тебя немного развеселить.
– Не хитруй! – не согласился Заболотный. – Если в наших степях можно африканского страуса поймать, то про коня – и сомневаться не надо. Время теперь такое. Я правильно тебя понял?
– Каждый понимает, как он хочет, – уклонился от прямого ответа Кольцов.
– И знаешь, что я теперь решил? Сменяю коня. Кому-то он пригодится на парадах красоваться. А мы на выменянных лошадках будем молоко детишкам возить.
