Глава первая
Покидали они Париж без сожаления. Провожал их только Болотов. Перед самой посадкой в вагон он наклонился к Кольцову:
– Не возражаете, при оказии я сообщу Татьяне Николаевне, что вы уже в Москве? Может, хотите еще что-то ей передать?
– Когда я буду в Москве, неизвестно. Но если у вас появится такая возможность, сообщите. Скажите, что все мои слова остаются в силе. Очень надеюсь, что жизнь еще повернется к нам лицом и, возможно, даже улыбнется нам обоим.
– Красиво сказали, – одобрил Илья Кузьмич. – Я запомню.
– Скажите, что я убежден: мы встретимся. И, возможно, даже очень скоро, – и Павел растерянно пожал плечами. Он очень хотел, чтобы было именно так, но мало в это верил. Но что при таких обстоятельствах еще можно сказать?
– Не беспокойтесь, передам слово в слово. Память у меня хорошая, – снова повторил Болотов.
Миронов все это время ни на шаг не отходил от Кольцова. Его было не узнать.
После того как Кольцов и Болотов накануне отыскали его все там же, на кинофабрике, спящим в своей конуре, именуемой «декорацией капитанской рубки», и сообщили об отъезде в Россию, он весь как-то осветился изнутри.
Он, конечно, надеялся на то, что Кольцов сдержит свое слово, иначе не принял бы его, не сулящее успеха предложение, но и не слишком в это верил. Понимал, для Кольцова это не только хлопотно, но и накладно. Кто он для Кольцова? Что ценного из себя представляет? Что полезного сделал для России? Если вдуматься, то ровным счетом ничего. Едва не ввязался в сомнительные игры с белогвардейской контрразведкой. Но как-то все обошлось. Вовремя понял, что не стяжает на этом пути ни славы, ни богатства, но может легко потерять голову. Вся дальнейшая его жизнь – сплошное выживание. По мере сил и способностей. Способности большей частью были направлены на добывание хлеба насущного неправедным путем.
Он, конечно, радовался, что скоро окажется в России. Но и мучился вопросом: а приживется ли он в ней? Возврата к прежним занятиям путь заказан. А ничему другому он не обучен.
И уже в пути, пока поезд наматывал на свои колеса версты веселой благополучной Франции, а затем мрачной серой Германии, Миронов не однажды затевал с Кольцовым разговор о своем будущем в Советской России, пытался выяснить, как оно видится Кольцову. Но Кольцов либо отмалчивался, либо обнадеживающе отвечал:
– Вы не волнуйтесь, Юрий Александрович. Хуже, чем в Париже, вам не будет. Надеюсь, будет даже намного лучше.
Для себя же Кольцов решил, что в России он сразу же отправит Миронова под Харьков к своему другу Павлу Заболотному. Детишек у него там, небось, прибавилось. Забот – тоже. И он сможет приспособить Миронова в своем хлопотном разросшемся хозяйстве: завхозом ли, снабженцем или еще кем-то. У Заболотного Миронов не забалуется, не вернется к прежним занятиям. Судя по всему, он и сам уже устал от своей безрадостной бродячей жизни, да и годы все больше располагали его к уюту, теплу и заботе. Все это, надеялся Кольцов, Миронов найдет в хозяйстве у Павла Заболотного.
Первые сутки пути они отсыпались. На вторые – стояли в коридоре вагона, смотрели в окно и изучали своих попутчиков.
В соседнем с ними купе располагалась пара юных влюбленных. Они редко выходили из купе и ходили по коридору вагона, держась за руки.
Следующее купе занимал католический священник и низенький толстый господин с румяным детским личиком и в постоянно надетом на голову котелке. Надо думать, он не снимал его и во время сна.
Священник, едва поезд приостанавливал на какой-то станции или полустанке свой бег, словно кукушка из часов, на короткое время высовывался из купе и громко, нараспев, объявлял название станции или города. И снова скрывался в купе до следующей остановки. Проживавший с ним господин в котелке с утра и до вечера безостановочно ходил по узкому коридору вагона – туда и обратно – и напоминал запертую в клетке лису. В руках он постоянно держал похожий на коробку для обуви изящный коричневый чемоданчик.
В Берлине они пересели на местный поезд, идущий в Штральзунд. И вновь их попутчиком оказался румяный господин в котелке и с неизменным чемоданчиком в руке. Как и прежде, он и здесь продолжал свое однообразное хождение по вагону.
– Павел Андреевич, может, его выбросить из вагона? – спросил Миронов.
– Ну и шуточки у вас, Юрий Александрович! Фельдфебельские!
– Ходит и ходит. Это все равно, как часами смотреть на секундную стрелку. Раздражает.
– А вы просто не обращайте на него никакого внимания.
– Легко сказать, – не согласился Миронов и ушел в купе.
В порту Штральзунда они вновь увидели его. Он тоже покупал билет на пароход.
– Кажется, мы с ним никогда не расстанемся, – прошептал Миронов, наклоняясь к Кольцову.
– Не обязательно он – в Стокгольм. Может, в Мальме? Или в Копенгаген?
Но чуть позже господин в котелке едва ли не одним из первых поднялся на палубу небольшого пароходика, регулярно курсирующего между Штральзундом и Стокгольмом. И тут же быстрой походкой он начал осваивать палубу.
Балтийское море встретило их полным штилем, легким туманом и плохой видимостью. Пароходик во избежание неприятностей сбавил ход и, печально вздыхая, неторопливо поплелся вдоль острова Эланд. Время от времени слева по борту возникали его вылизанные ветрами пологие берега. Растушеванные туманной дымкой, они походили скорее на театральный задник, написанный художником, располагающим лишь одной серой краской.
Еще на вокзале Берлина в каком-то газетном киоске Кольцов нашел, среди бесчисленных газет и журналов, несколько скромных листков «Русских ведомостей», издающихся в Париже. Не успев появиться во Франции, изгнанные со своей родины русские богачи уже пытались громко заявить о себе и твердой ногой уверенно стать на чужой земле. В уменьшенном виде эта газетка напоминала почившее в Бозе «Новое время» с традиционными объявлениями о продажах и покупках, помолвках, свадьбах, тезоименитствах и похоронах, а также с оптимистическими рассказами очевидцев о боях в районе Каховки. Газетки были старые, и где сегодня велись бои, определить было невозможно.
Пока Кольцов в своей каюте просматривал газеты, Миронов изучал пароход. Моросил туман, и было прохладно, поэтому палуба была почти пуста. Пассажиры переместились в свои каюты, которых было мало. Большинство же скучились под просторным, защищенным от ветра и дождя, навесом, который располагался сзади капитанской рубки. Здесь царило оживление. Рассевшись вокруг стола, человек шесть шведов играли в карты. Их окружили болельщики, среди которых Миронов увидел и недавнего знакомого, румяного господина в котелке. Он пристально следил за игрой, но бурное проявление эмоций ему было явно чуждо. Судя по выкрикам, время от времени раздававшимся над столом, игра шла «на интерес», хотя ставки были копеечные.
Обследовав все закоулки пароходика, Миронов заглянул в свою каюту. Кольцов, склонившись над газетой, дремал. Чтобы не нарушать его сон, Миронов вновь, в который раз, отравился бродить по пароходику. Под навесом тем временем сменились участники карточной игры и теперь среди таких же вальяжных, в жилетках, с массивными цепочками на животах, шведов сидел и знакомый господин в котелке. Чемоданчик он пристроил себе на колени.
Ставки, на взгляд Миронова, теперь стали повыше: в центре стола, в «банке» лежала не денежная мелочь, а большие по размеру бумажные шведские кроны. И уже не висел под навесом смех, не было веселых подзуживаний партнеров по игре – стояла напряженная тишина. Слышен был лишь только плеск волн за бортом и короткое шведское «сдаю», «принял», «иду на все»…
Миронова заворожила игра, он уже был не в силах отсюда уйти. Стал внимательно наблюдать, как реагируют на различные повороты карточного боя игроки. Особый интерес у него вызывал господин в котелке. Одинаково бесстрастно при проигрыше он выкладывал на стол новую порцию ассигнаций, и точно так же, при выигрыше, небрежно смахивал их в предварительно приоткрытый чемоданчик. Играл широко, и при этом обладал поразительным хладнокровием.
Миронов понял: это был опытный и знавший себе цену игрок.
Дальше произошло то, что Миронов и сам от себя не ожидал. Он сунул руку в карман и нащупал там не потраченные в Париже франки. Их было немного, но на два-три раза, если играть экономно, ему поставить на кон хватит.
Дождавшись, когда круг завершился и господин в котелке смахнул в чемодан очередной выигрыш, Миронов пододвинулся к столу и спросил по-французски:
– Франки принимаете?
– У нас не банк. Принимаются любые.
– Я вообще-то не очень. Но, чтобы скоротать время… – прибегнув к своему излюбленному трюку, косноязычно сказал Миронов.
– Поляк, что ли? – спросил один из шведов.
– Ага. А как вы угадали? – продолжил играть простака Миронов.
– Они все как из-за угла мешком прибитые.
Все рассмеялись. Больше всех смеялся сам Миронов. Он сразу понравился шведским игрокам, они восприняли его как самоуверенного богатого придурка.
Потом раздали карты, и началась игра.
Миронов задал еще пару идиотских вопросов, вроде:
– А какой у нас козырь? Почему не бубна? У меня одни бубны.
Или:
– Почему черва бьет пику? У вас какие-то новые правила. У нас по-другому играют.
– Играй по нашим правилам. Если сел за стол. И – молча, – сказали ему сердито на шведском, но он понял.
Словно извиняясь за излишнюю болтливость, он с виноватой улыбкой оглядел своих партнеров. И уже по первому кругу приблизительно понял, у кого на руках какие карты, кто как играет.
Сориентировавшись, Миронов стал осторожно прощупывать соперников на сообразительность. Неторопливо выкладывая по одной карте, он украдкой следил за их лицами. Они не были профессиональными игроками, и Миронов стал их беспощадно обыгрывать. Лишь румяный господин в котелке на протяжении нескольких игровых кругов хранил каменное выражение лица.
Вскоре один за другим все они выбыли из игры. Новые игроки не подсаживались. Миронов остался один на один с господином в котелке. Благодаря выигрышу он мог безбоязненно ставить солидные ставки. Но господин в котелке не собирался сдаваться. Он уже понял, что попал в ловушку к хорошему картежнику, но самолюбие не позволяло ему отказаться от игры.
Миронов же тешил свое самолюбие. Он играл раскованно и безбоязненно. Он сел играть почти без денег, и также без денег собирался уходить.
На вопрос «котелка»:
– Продолжаем?
Миронов неизменно отвечал:
– Как скажете.
Наконец, нервы у «котелка» сдали. Он заглянул в свой чемоданчик и, решив проучить наглеца, предложил:
– А не изволите – на все?
– Как это? – наивно спросил Миронов.
– На все, какие у вас есть, – уточнил «котелок». – Я отвечаю своими. У меня примерно такая же сумма.
– Ну, что ж, – все глубже увлекая «котелка» в ловушку, нерешительно согласился Миронов. И попросил: – Оставлю себе сто франков. Чтоб хватило на обед и на ужин.
«Котелок» с легким презрением улыбнулся и вытряхнул из своего чемоданчика на кон остатки денег.
Миронов сдвинул в центр стола весь свой выигрыш и, для вида порывшись в карманах, извлек оттуда несколько смятых французских ассигнаций. Подержал их в руках и затем, с видимым сожалением, и их выложил на стол. Миронов был прирожденным талантливым актером. Этюд о трудном расставании с последними своими деньгами он сыграл блестяще…
К себе в каюту, которую Кольцов не покидал весь вечер, Миронов вернулся поздно. Приоткрыв дверь, он отметил, что его товарищ все еще не спит. Можно было снова уйти, но Кольцов уже заметил его.
– Входите, чего же вы!
Миронов вошел боком, стараясь, чтобы не был виден его второй, бугром вздувшийся, бок. Отворачиваясь, он извлек что-то из-под своего макинтоша и спрятал под одеялом. Но это не укрылось от взгляда Кольцова.
– Что у вас там?
– Ничего особенного, – уклонился от ответа Миронов.
Кольцов почувствовал что-то неладное в суетливости Миронова, в том, как он стал тут же раздеваться, стремясь поскорее нырнуть под одеяло.
– И все же? – настойчиво повторил вопрос Кольцов и жестко добавил: – Или у вас уже появились от меня секреты? Не рано ли?
Миронов понял: от ответа уйти не удастся. Он обиженно извлек из-под одеяла знакомый Павлу, принадлежавший «котелку» чемоданчик.
– Откуда он у вас? Украли?
– Я – выиграл! – обиженно сказал Миронов. – Я честно выиграл все деньги. Но они не влезали в карманы, и он отдал мне этот свой сейф. Или подарил, можно и так сказать. Ему в нем все равно уже нечего было хранить.
Павел какое-то время молча размышлял. В сущности, Миронов вновь вернулся к своему ремеслу. Надо было сразу, сейчас же что-то сделать, чтобы у него больше никогда не возникал соблазн вновь заниматься этим.
– Вот что! – строго сказал Кольцов. – Пойдете к этому, в котелке, и обратно подарите ему его сейф…
– Понял, – легко согласился Миронов.
– …вместе со всем его содержимым.
– Что? И деньги тоже? Но я их выиграл! – возмутился Миронов. – Я честно играл! И честно их выиграл! Если хотите, я просто преподал этим самоуверенным капиталистическим павлинам небольшой урок!
– Отныне и навсегда, во всяком случае, пока мы вместе… – не повышая голоса, ровным холодным тоном сказал Кольцов, – …и пока я несу за вас ответственность, будете спрашивать у меня разрешения на все свои действия, которые взбредут в вашу голову.
– Что? Рабство? Как это еще можно назвать! – зашелся в истерике Миронов. – Он проиграл. Понимаете? Проиграл! И по закону чести он не может принять обратно проигранные деньги!
– А вы попытайтесь. Придумайте что-нибудь. В конце концов, скажите, что вы пошутили.
– Он – богатый человек! Он легко с ними расстался! Может, он хотел их проиграть? – вскричал Миронов. – Я не понимаю, зачем это вам?
– Это нужно вам, – все так же, нисколько не повышая голос, продолжал увещевать Миронова Кольцов. – Потому, что вы возвращаетесь в новую Россию, где отныне честность так же высоко ценится, как и остальные общечеловеческие добродетели. Ваш дворянский закон чести, о котором вы упомянули, мы тоже возьмем себе на вооружение.
– Господи-и! Какие вы все наивные! Или сумасшедшие! – удивленно покачал головой Миронов. – Если у вас так рассуждают все, я не дам за вашу новую власть и одного франка… или какая там сейчас у вас валюта? С вашей честностью вы через несколько лет будете ходить в рваных портках.
– Доспорим потом. Дома. В России, – сказал Кольцов. – Чемодан же и деньги верните! Не хочу, чтобы вы думали, что в нынешней России сможете прожить с помощью наперстка. Другие времена. И вам к ним придется привыкать.
– Так, может, на этот раз мы как-то договоримся? А, Павел Андреевич? – жалостливым тоном спросил Миронов. – Клянусь, это больше не повторится. Никогда.
– Либо вы вернете человеку деньги, – вновь безжалостно повторил Кольцов, – либо…
– Что?
– Думаю… либо вы возвращаетесь в Париж. Я так понял, на билеты и на первое время жизни во Франции вам пока хватит.
– Павел Андреевич, а не отыщете ли вы в своем богатом арсенале более льготное наказание? – слегка прищурив один глаз, плутовато спросил Миронов.
– Мы не на Хитровом рынке, Миронов, – все таким же холодным тоном ответил Кольцов и, давая понять, что больше не намерен продолжать этот бессмысленный разговор, накрыл голову одеялом.
Проснувшись утром, Кольцов увидел сидящего подле себя Миронова. Судя по всему, он уже давно сидел так, ожидая его пробуждения.
– Доброе утро, Павел Андреевич! – поприветствовал его Миронов, едва тот открыл глаза.
– Я не уверен, что оно доброе, – нахмурился Кольцов.
– Это вы о вчерашнем? – спросил Миронов. По настроению Кольцова он понял, что за ночь Павел Андреевич ничего не забыл и не собирается менять свой взгляд на случившееся, поэтому торопливо, но легко и весело заговорил: – Я не спал всю ночь и все продумал. В самом деле, на кой черт нам нужны эти самые их капиталистические деньги. Тем более, как вы говорили, их в нашей России скоро и вовсе отменят.
– Короче, что вы решили?
– Решили вы. Я исполняю. И заметьте, без всякого сожаления. Знаете, я там, во Франции, набрался этого капиталистического духа, и он пока еще не до конца из меня выветрился. Смотрю, играют шесть придурковатых буржуев. Ну почему бы, подумал я, их слегка не наказать? Наказал. Это был, будем считать, первый акт. Второй последует сегодня. Мы, русские, бедные, но гордые. «Нам не нужны ваши капиталистические капиталы!» И я с презрением швырну их им в лицо. Как вы на это смотрите?
– Ну, зачем же столько пафоса? – улыбнулся Кольцов. – Если вам понадобятся слова, скажите, что мы добираемся в Советскую Россию, а там эти деньги уже не имеют хождения. И все.
– Да, это даже лучше. Красивее, – согласился Миронов.
Несколько позже они увидели знакомого господина в котелке. Он все так же торопливо, легкой трусцой, мерил палубу. Но теперь в его руках не было чемоданчика.
Зато этот злополучный чемоданчик с деньгами держал в руках Миронов. Под наблюдением Кольцова он готовился совершить для него самого непонятный и противный его естеству подвиг.
– Прошу прощения, господин… – на французском остановил «котелка» Миронов, когда тот поравнялся с ними. – Вчера из-за позднего времени мы так и не обменялись визитками. Граф Миронов! А это… – он указал на стоящего рядом Кольцова, – …мой спутник и компаньон, князь Кольцов.
Человек в котелке вопросительно смотрел на Миронова: что еще от него нужно этому человеку?
– Хочу извиниться за вчерашнее. Обыкновенное недоразумение. Длинная и скучная дорога. Мне захотелось всех вас немного развлечь. Но как я позже понял, шутка у меня не получилась, – Миронов протянул господину в котелке его чемоданчик, попытался объяснить: – Хочу вернуть.
«Котелок» отшатнулся от чемоданчика.
– Берите, ну! – улыбкой подбодрил Миронов «котелка».
– Ничего не понимаю, – впервые на постоянно бесстрастном лице «котелка» возникло нечто, похожее на неподдельное удивление, даже страх. – Что это значит? Зачем?
– Видите ли, там, куда мы едем, люди уже давно отказались от денег. Точнее, собрались от них отказаться. Мы давно там не были. Вероятно, это уже произошло. Я даже почти уверен.
– Что, разве на земле есть такие места? – все еще пытаясь что-то понять, спросил «котелок».
– Советская Россия.
Миронов снова, едва ли не силой, попытался вложить в руки господину в котелке его чемоданчик. «Котелок» неохотно сдался и, видимо, по давней своей привычке ничему и никому не доверять, осторожно приоткрыл его, и убедился, что никакого подвоха нет, что там действительно лежат деньги. Его деньги, вчера им проигранные. Но он по-прежнему ничего не понимал. Сейчас даже больше, чем тогда, когда эти двое подошли к нему. Какая-то мистика! Возвращенные деньги. Граф и князь, которые едут в Советскую Россию, где, как он твердо знал, графов и князей уже давно уничтожили. Всех. Под корень.
– Из какого цирка вас выпустили, господа? – спросил «котелок», решив, что перед ним стоят либо хитроумные мошенники, и от чемоданчика ему еще следует ждать каких-то неприятностей, либо это сбежавшие из лечебницы обыкновенные сумасшедшие. – В той России, о которой я кое-что знаю, уже который год идет война. Там нищета и голод. Князья и графы либо расстреляны, либо бежали. Они наводнили весь наш Стокгольм.
Разговор Миронова с «котелком» явно затягивался. Кольцов начал понимать: здесь что-то не так. Он решил вмешаться и спросил у Миронова:
– Что у вас тут за торг?
– Я же вам говорил: господин не хочет брать деньги. Говорит, это против правил. Говорит, есть кодекс чести, – с какой-то надеждой, что ситуацию еще удастся повернуть в свою пользу и выигранные деньги снова вернутся к нему, слегка соврал Миронов. Ему не хотелось расставаться со вчерашним выигрышем, равно как и не хотелось ссориться с Кольцовым.
– Не совсем так, – неожиданно, с акцентом, но довольно сносно сказал по-русски «котелок».
– Ну почему же не так? Почему не так? – суетливо возмутился Миронов. – Я вам чемодан, а вы – ни в какую.
– Не совсем так, – упрямо повторил «котелок». – Я хотел… как это… понимать, почему? Так не может быть.
– Так бывает, – философски ответил «котелку» Кольцов. – Все просто. Моему спутнику стало стыдно.
– Почему?
– Видите, упирается! Не хочет брать! – все еще на что-то надеясь, вставил довод в свою пользу Миронов.
Но Кольцов продолжил, словно не слышал его слов:
– Заговорила совесть. Как бы вам это попроще? Он ведь фактически вас ограбил.
– Не совсем так, – продолжал свое «котелок». – Я проиграй. Он – выиграй. Это нормално. Я не совсем… как это… обижай.
– Это ненормально. Но не будем спорить, – твердо сказал Кольцов.
– Спасибо, – наконец что-то понял «котелок». – Болшой спасибо. И позвольте, я немного представляюсь. Для знакомства. Я… как это? – он с трудом находил русские слова. – Мой работа… как это?..
– Вы говорили с ним по-французски, – сказал Миронову Кольцов. – Ну и продолжайте. Пусть человек не мучается.
– Уи, уи! – обрадовался предложению Кольцова «котелок» и торопливо, заглатывая слова, заговорил по-французски.
– Говорит, что он что-то вроде спекулянта, – бойко перевел Миронов.
– Нон! – отрицательно замотал головой «котелок». – Нет спекулан. Жесюи зомдафер… бизнес. Понимай?.. Же травай… покупай, продафай. Нон спекулан.
– Ну, понятно. Маклер, что ли? – помог разобраться Кольцов.
– Уи, уи! – согласился «котелок» и снова продолжил. Теперь он говорил медленно, иногда терпеливо, по нескольку раз произносил одно и то же слово, чтобы Миронов его правильно понял.
– Говорит, что его зовут Ленарт Ульсон и что его знают не только в Швеции. Он когда-то встречался с Воровским и даже имел с ним какие-то дела. Он в меру сил и возможностей помогал Советской России.
– Уи. Вац-лав Вац-ла-во-вич, – подтвердил Ульсон. – Учил меня русски.
– Узнай, а как он сейчас относится к Советской России? – спросил Кольцов.
– Говорит, он бы очень хотел торговать с Россией. Но, к сожалению, Балтика закрыта Антантой. Иногда туда пробиваются маленькие суда, но это очень опасно. Говорит, туда ходят только самые отчаянные. Нормальные люди не хотят рисковать.
Когда их пароходик уже двигался по шхерам и приближался к центру Стокгольма Стадену, Ленарт Ульсон подошел к ним, стал что-то энергично говорить Миронову.
– Господин Ульсон благодарит за приятное совместное путешествие.
– В большей степени, конечно, вас, – Кольцов не преминул напомнить Миронову о его карточном конфузе.
– Не будем об этом, – нахмурился Миронов. – Уже идет третий час, как я встал на путь исправления, – и продолжил переводить: – Господин Ульсон говорит, что он с сочувствием и надеждой смотрит на новую Россию, и верит, что скоро они снова смогут беспрепятственно торговать.
Затем Ульсон демонстративно повернулся к Кольцову. Вероятно, он наконец разобрался, кто из них двоих главный, и стал что-то излагать именно Кольцову. Миронову он отвел всего лишь роль переводчика.
– Господин Ульсон говорит, что насчет «князя» и «графа» он догадался. Это была шутка. Он иногда тоже любит шутить… Говорит, если у нас возникнут какие-нибудь затруднения, он будет рад нам помочь, – нисколько не обидевшись на Ульсона, продолжал переводить Миронов. – Просит запомнить, его контора находится на Тулегатан. Это в самом центре города.
И, уже сойдя на берег и прощаясь в порту, Ульсон еще раз напомнил:
– Тулегатан, семь. Не забудьте, – и затем спросил: – Вы надолго в Стокгольме?
– Если бы подвернулось подходящее корыто, мы бы уплыли в Россию уже сегодня, – сказал Кольцов.
– Не торопитесь. Когда вам еще доведется побывать здесь? На мой вкус, Стокгольм – один из красивейших городов Европы. Он тихий, спокойный, не раздражающий глаза и способствующий душевной гармонии, – перевел Миронов и затем восхищенно сказал: – Во загнул!
– Вы?
– Да нет, Ульсон. Прямо шпарит стихами. «Душевный покой»… Господин Ульсон советует нам погулять по Стокгольму. Осмотреться. Отдохнуть… Говорит, если мы еще не определились с отелем, рекомендует отель «Кальмар» на Сергельсгатан. Господин Ульсон имеет к нему отношение, говорит, чтобы мы всего лишь сказали управляющему, что – от него.
И, уже отойдя на некоторое расстояние, Ульсон вдруг замахал им руками и вновь вернулся. Стал снова что-то втолковывать Миронову.
– Говорит, что хотел бы в ближайшие дни с нами встретиться. У него возникли какие-то мысли, которые не могут нас не заинтересовать. Но пока он не до конца все продумал и поэтому воздерживается их излагать.
– Зафтра, зафтра! – по-русски сказал Ульсон, и, небрежно помахивая проигранным и вновь обретенным чемоданчиком, он смешался с толпой.
А они еще какое-то время молча стояли на припортовой площади, прислонившись к фигурному чугунному ограждению, разглядывая покидающих порт пассажиров. И когда площадь опустела, Кольцов посмотрел на Миронова и коротко спросил:
– «Кальмар»?
– Сергельсгатан, – как отзыв на пароль, ответил Миронов.
– Нет! Я передумал. Прежде всего – Аппелбергсгатан, семнадцать.
– Эспер Эгирют?
– Да.
Забросив за плечи свои маловесомые рюкзаки, они неторопливо, прогулочным шагом направились по Стокгольму, здраво рассудив, что отель «Кальмар» никуда от них не денется. Прежде всего, надо решить самый главный вопрос: встретиться с этим самым шведом, который, как они надеялись, переправит их в Петроград, и обговорить с ним все их дела.
