Глава четвертая
Утро выдалось на удивление светлое. Небо очистилось от тяжелых осенних туч и украсилось мартовской голубизной. Раннее солнце светило радостно, и весело стучала с крыши капель.
После долгих дней тяжелой бессонницы Врангель проспал дольше обычного, почти до восьми часов. И никто не посмел его будить, что показалось ему хорошим знаком.
«Господи, может быть, наконец-то кончились все неприятности последнего времени, — подумал он. — Солнце, голубое небо, веселая капель — они несомненно предвещают удачу».
Но уже утренний доклад начальника штаба Шатилова поверг его в уныние.
— Доброе утро, ваше превосходительство! — поздоровался Шатилов, и уже в этом Врангель почувствовал недобрый знак: обычно он называл его наедине по имени-отчеству.
— А оно действительно доброе? — спросил Врангель.
— Сожалею, но я бы этого не сказал, — совсем не бодрым голосом ответил начальник штаба.
— Докладывайте, Павел Николаевич, — попросил Врангель, предупреждающе добавил: — И, пожалуйста, ничего не лакируйте. Излагайте все, как есть.
— Да-да, постараюсь… — как-то торопливо и уныло согласился начштаба и, собираясь с мыслями, замолчал.
— Что на Перекопе? — прервал молчание Шатилова Врангель. Он оттуда ждал хороших вестей и уже заранее понял, какой будет ответ.
— Кутепов сообщил, на рассвете мы вынуждены были сдать Перекоп. Четырежды ночью Блюхер атаковал Перекопские укрепления.
— Конкретнее! — попросил Врангель.
— Ещё днем Пятьдесят первая дивизия красных безуспешно штурмовала Перекоп. Ночью трижды повторили штурм. Корниловцы и дроздовцы оказались в окружении. Чтобы вырваться, они были вынуждены штыками прокладывать себе путь. В четыре часа утра они вырвались из окружения, оставив Перекоп. Кутепов все силы перенаправил на защиту Литовского полуострова. Идут непрерывные бои в районе Юшуни.
— Что ещё? — довольно спокойно спросил Врангель, ибо морально был готов к подобному исходу событий — что случилось, то случилось.
— На Чонгаре идут бои с переменным успехом.
— Опять общие слова, — укорил Врангель Шатилова. — Нельзя ли конкретнее?
— Красные закрепились на отдельных участках и пытаются овладеть Таганашем. Кроме того… — Шатилов, колеблясь, смолк.
— Говорите! — приказал Врангель. — Неужели в вашем запасе есть новости ещё хуже.
— Нет. Так, мелочь. В районе Судака высадились крымские партизаны. Надеюсь, их ещё сегодня сбросят в море.
— Это вы так думаете. А они думают иначе, — сказал Врангель и неожиданно мрачно пошутил: — Помните песенку госпожи Плевицкой: «Всё хорошо, прекрасная маркиза»?
— Ну, всё не так печально, — попытался подбодрить главнокомандующего Шатилов.
— Дорогой Павел Николаевич! — со вздохом сказал Врангель. — Ты — мой друг, но истина дороже! К сожалению, всё намного хуже, чем можно было ожидать.
Шатилов, стоя перед главнокомандующим, молча переминался с ноги на ногу. Он чувствовал себя гимназистом, не выучившим задание.
Врангель подошел к висевшей на стене оперативной карте Крымского перешейка, стал внимательно вглядываться в причудливые изгибы Гнилого моря, кем-то давно названного Сивашом. Почти весь северный берег Крыма был занят войсками большевиков. Неприступная стена, как оценивал он Крымский перешеек, рухнула буквально в считанные дни. Отдельные крохотные участки ещё удерживали его войска, но и их падение исчислялось уже даже не днями.
Врангель по привычке хотел сделать на карте отметки изменившейся линии фронта, но не стал.
«Пустое! — подумал он. — Какой теперь в этом смысл?»
— Ваше превосходительство, — напомнил о себе Шатилов. — Просит принять Слащев.
— Что ему нужно?
— Не сказал. Говорит, по крайне важному делу.
— Просите, — велел Врангель.
Слащев словно услышал слова главнокомандующего. Возможно, он даже стоял возле двери в ожидании и вошел сразу же, едва Врангель велел его принять.
— Ваше превосходительство, я не отниму много времени. — Торопливо сказал он и, бросив короткий взгляд на Шатилова, попросил: — Если можно, тет-а-тет…
— У меня нет секретов от Павла Николаевича, но если вам так удобнее — пожалуйста.
Шатилов вышел.
Слащев в этот раз был одет в свой обычный генеральский костюм, выглядел опрятно, без обычной для него экзотики. Чувствовалось, что он готовился к этой встрече и, вероятно, хотел сказать что-то очень важное.
— Я коротко, Петр Николаевич. Я всё знаю. Я только что вернулся из-под Таганаша, с самой гущи боев, — взволнованно сказал он. — Большевистские войска обескровлены. Бои за Крымский перешеек дались им нелегко. Сейчас самое время предложить им перемирие при условии, что Крым останется в наших руках. Я убежден, они пойдут на это. Россия огромна. Что им этот крохотный кусок земли? Так, игрушка в детских руках. Петр Николаевич! Ваше превосходительство, сделайте этот шаг! Я готов лично участвовать в переговорах!
На протяжении всей этой взволнованной речи Слащева Врангель продолжал рассматривать карту. Когда Слащев смолк, он, не оборачиваясь, глухо сказал:
— Поздно!
Он неторопливо прошел к столу, переложил с места на место какие-то бумаги и, подняв голову, глядя Слащеву в лицо, повторил:
— Поздно, Яков Александрович!
— Но, ваше превосходительство, нельзя упускать…
Какие ещё доводы намерен был высказать Слащев в пользу заключения мира с большевиками, Врангель слушать не стал. Он оборвал его на полуслове:
— Я вас более не задерживаю.
Слащев гневно взглянул на главнокомандующего:
— Даже в карточной игре, Петр Николаевич, не имея козырей, всё же играют до последнего.
— Извините, в карты я не играл даже в молодости. Некогда было. Воевал. Но до последнего солдата воевать не имею морального права.
Слащев понял: Врангель уже принял решение, и изменить его никто не в силах. И он вышел.
Оставшись один, Врангель долго ходил по кабинету. На карту он больше не взглянул. Потом присел к столу, стал что-то торопливо писать.
Через какое-то время он вызвал адъютанта и попросил пригласить к нему Шатилова. Ожидая дальнейших указаний, Шатилов не покидал свой кабинет и явился сразу. Уваров хотел оставить их наедине, но Врангель жестом остановил его.
— Садитесь, Павел Николаевич. Я не буду предварять только что мною написанное. В этом нет необходимости. Сегодня же этот документ должен быть размножен и распространен.
Врангель ещё раз бегло просмотрел написанное, что-то на ходу поправил и стал читать:
— Русские люди! Оставшаяся одна в борьбе с насильниками, Русская армия ведет неравный бой, защищая последний клочок русской земли, где ещё существует право и правда.
Голос Врангеля звучал устало и грустно. Уваров, который давно и хорошо знал командующего, никогда, ни разу не видел его в таком удрученном состоянии. Решение, которое он сейчас зачитывал, видимо, далось ему нелегко.
Слушая, Шатилов уже догадывался о решении Врангеля. И сейчас он подумал о том, какая же тяжкая ноша ложится на его плечи: до конца сохранить порядок в войсках, не превратить уход армии из Крыма в беспорядочное и унизительное бегство.
Врангель снова что-то вычеркнул в тексте и торопливо вписал новое. После этого продолжил читать:
— В осознании лежащей на мне ответственности, я обязан заблаговременно предвидеть все случайности. По моему указанию приступаем к эвакуации и посадке на суда в портах Крыма всех, кто разделяет с армией её крестный путь: семей военнослужащих, чинов гражданского ведомства с их семьями и остальных лиц, которым могла бы грозить опасность в случае прихода врага.
Армия прикроет посадку, памятуя, что необходимые для её эвакуации суда уже стоят в полной готовности в портах, согласно установленному расписанию. Для выполнения долга перед армией и населением сделаю всё, что в пределах сил человеческих.
Дальнейшие наши пути полны неизвестности. Другой земли, кроме Крыма, у нас нет. Нет и государственной казны. Откровенно, как и всегда, предупреждаю всех о том, что их ожидает.
Он поднял глаза на своих слушателей и последние строки не прочитал, а произнес вслух по памяти:
— Да ниспошлет Господь всем силы и разума одолеть и пережить русское лихолетье. Генерал Врангель…
Врангель встал из-за стола.
— Вот и всё! — устало сказал он. — Осталось самое тяжелое: эвакуация.
— Неужели не осталось ничего иного? — спросил Шатилов.
— Этот вопрос задаете мне вы — начальник штаба? — укоризненно сказал Врангель. — Всяческие фантазии пусть остаются влюбленным. И Слащеву. Нам же с вами надлежит исходить из суровых реалий.
— Да, конечно. Я понимаю, — торопливо согласился Шатилов. — Я и сам кое-что набрасывал, для памяти. Но не думал, что когда-нибудь пригодится. Сейчас принесу.
— Не торопитесь!
Врангель передал прочитанное Уварову:
— Пожалуйста, Михаил Андреевич, найдите в городе типографию, пусть напечатают хотя бы двести экземпляров. И пусть позаботятся, чтобы шрифт был крупный и текст хорошо читаем.
— Я понял, ваше превосходительство, — и Микки пошел по кабинету к выходу.
Врангель остановил его уже у двери:
— К завтрашнему утру это письмо должно быть распространено по Крыму.
— Будет исполнено, ваше превосходительство! — и адъютант вышел.
Оставшись наедине с Шатиловым, Врангель вернулся к прежнему разговору:
— Правильно ли вы поняли смысл моего письма, Павел Николаевич? Это ещё не конец борьбы. Мы продолжим её. Но солдаты и офицеры, уверенные в безопасности своих семей, станут действовать более самоотверженно. Даже если мы не выиграем это сражение, у нас все же появится время для спокойной, без паники, эвакуации лиц означенных мной категорий.
— Я рад услышать эти слова, ваше превосходительство, — тихо, но с некоторой экзальтацией, прошептал Шатилов. — Безусловно силы у армии утроятся. И, быть может, нам всё же удастся отстоять Крым.
— На всё воля Божья… — как-то неопределенно сказал Врангель и после небольшой паузы вдруг заговорил иным, уверенным и решительным, голосом: — Думаю, следует перебросить в район Юшуни Третий Донской корпус и конный корпус Барбовича. Причем корпус Барбовича разумнее всего направить в стык между Пятьдесят первой и Пятнадцатой большевистскими дивизиями. — Врангель подошел к карте, взмахнул над нею карандашом. — Здесь против нас стоят махновцы. Надеюсь, Барбович легко смахнет их в Сиваш. А донцы и дроздовцы зайдут большевикам с флангов.
— Отличная мысль, — согласился Шатилов.
— На светлое будущее слишком уж рассчитывать не следует, — сказал Врангель. — Но это может дать несколько так нужных нам дней, чтобы достойно и без спешки провести эвакуацию.
— Вот только… Я вам докладывал. Мы с адмиралом Дюменилем как-то прикидывали. Чисто теоретически… — Шатилов колебался. Ему не хотелось разрушать так хорошо выстроенный план главнокомандующего, но и утаивать от него он ничего не имел права.
— Ну и к чему вы пришли?
— Боюсь, у нас может не хватить плавсредств, чтобы вывезти всех желающих. Я полагаю, надо к тому же ещё иметь и резерв. На самый черный случай, если придется эвакуировать армию.
Врангель ничего не ответил. Он вернулся к столу, сел и долго молчаливо перебирал на столе бумаги. Затем спросил:
— Адмирал Дюмениль уже в Севастополе?
— Да. Прибыл сегодня ночью из Константинополя на эсминце «Алжирец».
— Пожалуйста, велите разыскать его. Я хотел бы безотлагательно с ним встретиться.
Шатилов согласно кивнул головой и вышел.
* * *
Врангель ждал командующего средиземноморской эскадрой адмирала Дюмениля, время от времени нетерпеливо поглядывая на часы. Шатилов доложил Врангелю, что Дюмениль уже извещен о желании главнокомандующего срочно с ним встретиться.
Но шло время, а адмирала всё не было.
Врангель чувствовал себя униженным, в нем закипала злость. Такого за время их сотрудничества ещё никогда не было. Дюмениль всегда был пунктуален, а тут вдруг… Что это? Плевок в лицо? Похоже, адмирал показывает ему, что ни он сам, Врангель, ни его доживающая последние дни на крымской земле армия больше не представляют для Франции никакого интереса. Иначе, как ещё можно понимать это оскорбительное ожидание?
Но положение у Врангеля было безвыходное, и поэтому приходилось терпеть и ждать. Весь исход его армии из Крыма был сейчас во власти адмирала.
Адмирал Дюмениль, бодрый, громогласный появился в кабинете ожидавшего его адмирала далеко за полдень. Его сопровождал сутулый хилый очкарик в штатском.
— Извините за некоторое опоздание, — на плохом русском произнес Дюмениль, и представил своего спутника. — Мой… как это…перевозчик.
— Переводчик, — поправил адмирала очкарик. — Одновременно, если угодно, являюсь адвокатом. Сергей Дмитриевич Клевцов. Можете называть меня просто Серж. У нас во Франции не приняты отчества. Кстати, я французский подданный, хотя родился в России, в Орехово-Борисове. Вы, генерал, вероятно, знаете Орехово-Борисово, это совсем под Москвой. Ах, какие замечательные там церкви! Говорят, большевики не щадят…
— Извините, как-нибудь потом мы с вами поговорим об Орехово-Борисове! — остановил разговорчивого переводчика и адвоката Врангель. — А сейчас бы о деле!
— Да, конечно! Я вас понимаю. У меня у самого здесь гора всяких дел, — поддержал Врангеля Дюмениль.
— Надеюсь, это наши общие дела? — спросил Врангель.
— В том числе. Я только что прочитал ваше… как это… воззвание к народу.
— Письмо.
— У меня перехватило горло от печали. Но, как говорят у нас во Франции: сэ ля ви — такова жизнь. Но, поверьте, всё проходит, и на смену печалям приходят радости. Так бывает всегда.
— Благодарю за утешение. Но самым лучшим утешением была бы деловая помощь.
— Что вы имеете в виду? На открытое военное вмешательство в дела Советской России, с недавних пор признанной Францией де-факто, мое правительство пойти не может. Прямая вооруженная борьба против Советов находится за рамками помощи, которую ещё совсем недавно мы вам оказывали.
— Тогда скажите конкретно, какую помощь вы ещё можете нам оказать? — спросил Врангель.
— О, это уже конкретный разговор. Давайте вернемся к нашей недавней беседе о русском флоте, тогда она у нас была чисто теоретической.
— Нам никто не мешает перевести её в практическую плоскость, — сказал Врангель.
— Именно это мы и хотели бы вам предложить, — обрадовался Дюмениль. — Я уже даже кое-что предпринял. Мы с генералом Шатиловым обсудили некоторые детали, и капитаны моих судов ждут приказа, чтобы войти в порты и принять на борт всех гражданских лиц, желающих покинуть Россию.
— И армию тоже, в случае возникнет такая необходимость, — сказал Врангель.
— Надеюсь, такая необходимость не возникнет, — поспешил ободрить Врангеля Дюмениль. — Но будем держать в голове и это.
— Ну что ж. Кажется, все точки мы расставили. Будем считать наш разговор, к обоюдному удовольствию, успешно завершенным, — посветлел лицом Врангель.
— Н-не совсем. Мы расставили лишь запятые. Где расставить точки нам ещё следует обсудить.
— Ну, какие-то детали вы могли бы обговорить с генералом Шатиловым.
— Есть детали, которые, как я понимаю, он не уполномочен решать.
— Разве? — удивился Врангель. — Какие же?
— Вы просите у Франции также и продовольственной помощи. Всего продовольствия, только чтобы прокормить армию, в Крыму хватит ненадолго, от силы на две-три недели.
— Да, это так, — согласился Врангель.
— Генерал Шатилов исходил, примерно, из ста пятидесяти тысяч человек. Это лишь только армия. Приплюсуйте сюда беженцев. Их вдвое больше.
— Всё верно. И что же?
— Но это же огромные затраты.
Врангель побагровел, однако сдержал себя. «Ах, вы, проходимцы-коммерсанты! Зарабатывали на русской крови, показалось мало. Решили добрать железом», — с гневом подумал он.
— Разве весь российский флот, который, как вы помните, я пообещал отдать вам за эту помощь, не стоит того? — раздраженно спросил Врангель.
— Я этого не сказал. Нет-нет, мы не собираемся мелочиться. Но наш прежний уговор — это всего лишь слова, — ласково, как малому ребенку, сказал Врангелю Дюмениль.
— Что вам нужно ещё? — Врангель не совсем понимал, к чему ведет адмирал. — Разве слово главнокомандующего Русской армии барона Врангеля уже ничего не стоит?
— Есть небольшая деликатная тонкость. Вы знаете, что по настоянию союзников Франция тоже де-факто заключила с Советской Россией договор о перемирии. Пройдет немного времени, и Советы могут предъявить нам иск на весь российский флот.
— Не могут! — не согласился Врангель.
— Почему вы так думаете?
— Потому, что флот принадлежит России! Не Советской России, а той, которую пока представляю я, главнокомандующий Российской армией.
— Вот! Золотые слова! — сказал Серж Клевцов. До сих пор он только добросовестно переводил беседу Врангеля с Дюменилем, теперь же вступил в разговор как адвокат. — Только эти слова надо запечатлеть на бумаге. Это будет договор между Францией и Россией, точнее, между главнокомандующим Русской армией генералом Врангелем и командующим средиземноморской французской эскадрой адмиралом Дюменилем. Оба имеют полномочия от своих правительств. За ваше правительство договор подпишет кроме вас ещё и полномочный посол России во Франции господин Маклаков. С ним это оговорено. И поверьте мне, старому опытному адвокату, этот договор никакому суду не удастся признать ничтожным.
— И это всё, что вас так волновало? — спросил Врангель.
— Сделка должна быть законной, — ответил Дюмениль.
— Что ж, составляйте договор. Если его пишут не на чистом золоте, я его подпишу. Сожалею, Россия дочиста ограблена, и золота у меня нет.
Часа через полтора обе стороны подписали договор, по которому Советская Россия лишалась Черноморского и Азовского флотов.
* * *
Расклеенное повсюду в Крыму письмо Врангеля о готовящейся эвакуации никого всерьез не взволновало. Собирались группками, читали, обсуждали, как правило, приходили к успокоительному выводу, что написано оно Врангелем в минуты отчаяния и неудач. Но сейчас уже всё налаживалось. Назначенный Врангелем руководить обороной Крыма генерал Кутепов не позволит сдать большевикам Крым. Все знали, что Кутепов — боевой генерал, много месяцев не выходивший из боев, и ему доверяли даже больше, чем Врангелю.
Кутепов тоже считал письмо Врангеля несвоевременным и даже вредным, так как подрывало боевой дух армии.
Появившийся на улицах Севастополя генерал Слащев в своем фантастическом белом ментике, переходя от одной группки людей к другой, нелестно отзывался о главнокомандующем. Он считал его трусом и паникёром и вступал в спор с теми, кто ему возражал. Обступающим его обывателям он доказывал, что большевики уже настолько выдохлись за время боев в Таврии, что овладеть Крымом просто не в силах. Была бы воля командующего и приказ, и армия просто-напросто сбросила бы большевиков в Сиваш, и они с радостью согласились бы на перемирие, оставив Русской армии Крым.
Об этом вскоре стало известно Врангелю, и он тут же отправил Слащева на передовые позиции под присмотр генерала Кутепова. Выехать поближе к фронту, в Джанкой, в своем салон-вагоне ему было запрещено. Принимать участие в боевых действиях тоже.
Салон-вагон Слащева остался стоять в тупике неподалеку от севастопольского вокзала. За проживающей в нем живностью: хромым вороном, котом Бароном и сварливым скворцом остались присматривать его старый денщик Пантелей и полевая жена Слащева, юнкер Нина Нечволодова.
* * *
Севастополь жил своей размеренной жизнью. Продолжали круглосуточно работать рестораны, синематограф возобновил показ старой патриотической ленты Василия Гончарова «Оборона Севастополя», бойко торговали турецкими товарами магазины, нарасхват сбывалась валюта и со страхом наблюдали обыватели за катастрофическим падением курса бумажного рубля.
Врангеля тоже устраивало это затишье. Даже зная тяжелое положение на передовых позициях, не высказывая это нигде вслух, он тоже втайне надеялся на чудо, и делал всё, что ещё было в его силах, чтобы это чудо свершилось. Все застрявшие в тылу войска он отправлял в распоряжение Кутепова. Отказался от своего конвоя и направил его в район Ялты для ликвидации высадившегося там десанта крымских партизан.
Письмо Врангеля, расклеенное повсюду, под ветрами и дождями пожухло, а в иных местах его и вовсе сорвали и, за дефицитом бумаги, пустили на самокрутки.
И всё же мысль, печатно высказанная об оставлении Крыма и существовавшая до недавнего времени лишь как слухи и предположения, начинала обретать плоть.
На Крымском перешейке продолжались тяжелые бои, но начальник штаба Шатилов, по настоянию Врангеля, полностью переключился на организацию исхода Русской армии из Крыма. Ему были известны все подробности последних боев и поражений, и уже поэтому был вынужден быть реалистом. Он знал, что чудеса бывают только в сказках, и поэтому с самого начала отказался от раздельной эвакуации, сначала семей, а затем армии. Не хотел рисковать. Развивающиеся события свидетельствовали, что армия может покинуть Крым раньше, чем это можно предположить. И суда, на которых будут эвакуированы беженцы, к этому времени не успеют вернуться за армией.
Впрочем, и Врангель тоже, надеясь на чудо, всё же продолжал заниматься массой дел, связанных с эвакуацией войск.
Врангель провёл короткое совещание, пригласив энергичного вице-адмирала Кедрова, главу правительства юга России при главнокомандующем Кривошеина и командующего армейским тыловым резервом генерала Скалона. Он распорядился заблаговременно организовать охрану таких важных учреждений, как почтамт, телеграф, а также направить дополнительные караулы на железнодорожные станции, вокзалы и морские порты.
Обратившись к Шатилову, Врангель сказал:
— Подготовьте, Павел Николаевич, приказ о том, чтобы в случае оставления нашими войсками Крыма, никто бы не смел портить и уничтожать казенное имущество, так как таковое принадлежит русскому народу. Что-нибудь в этом роде…
Шатилов сделал пометку у себя в тетради, с которой он в последние дни никогда не расставался. После чего доложил о распределении тоннажа но портам.
Генерал Скалон выразил сомнение о правильности расчетов:
— У меня в штабе ведется запись желающих покинуть Россию. Их количество столь велико, что рассчитанного тоннажа явно не хватит.
Воцарилось длительное молчание.
— Какие предложения? — обвел всех присутствующих вопросительным взглядом Врангель.
Поднялся вице-адмирал Кедров:
— Предлагаю обратить внимание на всё, что может держаться на воде. На маломерные суда и даже баржи. В конце концов возьмем их на буксир.
Была ещё одна проблема, решить которую Врангель пока никак не мог. И это приводило его в отчаяние. Уже третьи сутки, как он обратился к правительствам дружественных стран с просьбой принять беженцев из России в количестве двести-триста тысяч человек, разместить их на своей территории и, по возможности, позаботиться об их дальнейшей судьбе.
Но пока ни одна страна ничего не ответила. И когда придет тот печальный день и Русская армия будет вынуждена покинуть Крым, люди окажутся в отчаянном положении. Они не смогут высадиться ни в одном порту и вынуждены будут неизвестно сколько времени болтаться в открытом море.
А продуктов и воды Врангель распорядился загрузить совсем немного, всего суток на трое. И дело даже не в том, что в Крыму добывать продукты становилось всё труднее.
Продукты, вода — это дополнительный вес, причем немалый. Стремясь как можно больше загрузить суда людьми, приходилось экономить на продуктах. Тришкин кафтан!
