Двойственность Иисуса, совместившего в своей личности несовместимое (небесное и земное), который противоречит себе в каждой следующей фразе, вызывает ощущение алогичности евангелических событий и деклараций. Отсюда неизбежность выбора: слепая вера или зрячее безверие. Впрочем, противоположные состояния достаточно условны: «Своими глазами смотрят, и не видят, своими ушами слышат, и не разумеют», — что актуально и в наши дни. Но не оставит нас надежда, ибо «нет ничего тайного, что не сделалось бы явным».

Бесплодно сопоставлять евангелические события с «известной» историей, ибо нет уверенности, что Галилейский проповедник странствовал в нашем времени и пространстве. Если Иисус мессия, то время его деятельности переходное, означающее гибель старого мира и зарождение нового.

Иоанн и Иисус начинают свое служение с возглашения эсхатологического времени: «Обратитесь, ибо приблизилось царство небесное!».

Царство небесное противостоит всему земному, как духовное — материальному, будущее — прошлому, невидимое — видимому. Иисус учит, что оно похоже на закваску, которую женщина положила в муку, пока не вскисло все. Мука — это земля, обращенная в свою противоположность — небо, которое подобно «зерну горчичному, которое, хотя меньше всех семян, но, когда вырастает, бывает больше всех злаков и становится деревом, так что прилетают птицы небесные и укрываются в ветвях его» (Мат. 13:31).

Претерпев смерть и воскрешение, маленькое зерно становится большим деревом, а небеса, которые до поры не ощущаемые и как бы не существующие, превращаются в видимый и обитаемый мир. Знание о существовании иной незримой реальности названо верой: «Вера же есть осуществление ожидаемого и уверенность в невидимом» (Евр. 11:1).

Перед лицом грядущего необходимо обратиться, стать малым и ничтожным, чтобы в ином мире обрести величие и силу. В потусторонней жизни нищие обретают благодать, а богатые — наказание, как в притче о нищем Лазаре, ибо подобно царство небесное скрытому сокровищу, которое «человек утаил, и от радости о нем идет и продает все, что имеет» (Мат. 13:44).

Благочестивый юноша не смог даже ради вечной жизни отречься от самого большого имения — веры отцов. Тогда, посмотрев вокруг, вероятно на весь народ, Иисус сказал: «Как трудно надеющимся на богатство войти в царство божие! Удобнее верблюду пройти сквозь игольные уши, нежели богатому войти в царство божие. Они же чрезвычайно изумлялись и говорили между собою: кто же может спастись?» (Мар. 10:24).

Ученики ужаснулись, что в канун катастрофы напрасны вера и упование. Они думают о тщетности своих жертв, но учитель указывает верный путь: «Многие же будут первые — последними, и последние — первыми».

В притче о плевелах дан принцип изменения космоса. В начале творения существуют две противоположности: сын человеческий сеет доброе семя, а его враг — плевелы. В процессе развития мира они смешаны и неразрывны. И только в момент жатвы происходит новое разделение: пшеница закрывается в житницу, а плевелы сжигаются. Но ведь погубить — означает посеять: «Если пшеничное зерно, падши в землю, не умрет, то останется одно; а если умрет, то принесет много плода» (Ио. 12:24). Следовательно, для нового творения плевелы — доброе семя, а пшеница — плевелы.

Все кажущиеся противоречия Нового Завета устраняются, если помнить, что речь идет о двух противостоящих мирах, породивших новую реальность, где «нет ни эллина, ни иудея, ни обрезания, ни необрезания, варвара, скифа, раба, свободного, но все и во всем Христос» (Кол.3:11).

Иисус во всем противопоставлен земной реальности: «Вы от нижних, я от вышних; вы от мира сего, я не от сего мира» (Ио.8:23). Пришелец не только проповедует грядущее, но и активно способствует его приходу, создавая плацдарм будущего в настоящем. В результате глобального переворота зло старого мира превратится в добро, а добро обернется злом; праведники станут грешниками, а грешники праведниками.

Небожитель заботится только о будущем, отсюда исключительный интерес ко всему греховному и увечному: «Не здоровые имеют нужду во враче, но больные; я пришел призвать не праведников, а грешников к покаянию» (Лук.5:31).

Рождение Иисуса и его манифестация в мир связаны со смешением противоположных начал. Креститель открывает свое предназначение: «Для того пришел крестить в воде, чтобы он явлен был Израилю» (Ио.1:31). Таинство крещения состоит в смерти для жизни плотской и воскрешении в жизнь духовную. Появление искупителя вызвано не только рождеством, но и крещением.

Мы имеем дело с плотским рождением — в духовном мире, и с духовным — в материальном космосе. В первом случае, дух сходит на Марию, во втором — непосредственно на Иисуса: «Дух святой нисшел на него в телесном виде, как голубь» (Лук.3:22). Заметим, что в духовное после крещения тело входит телесный дух.

Евангелисты определяют Иоанна с редким единодушием: «Приготовьте путь Господу, прямыми сделайте стези Ему; всякий дол да наполнится, и всякая гора и холм да понизятся, кривизны выпрямятся и неровные пути сделаются гладкими» (Лук.3:4). Обратить явления в противоположность под силу лишь ангелу: «Я посылаю ангела Моего пред лицом твоим, который приготовит путь твой пред тобою» (Мат. 11:10).

Остается непонятным, как Ирод умудрился отрубить голову бесплотному существу? Вероятно, предтеча также существовал в двух состояниях: в плотском, как сын Захарии и Елисаветы, чья голова послужила утешительным призом для Саломеи; и в ангельском — во исполнение древних пророчеств.

Чудесные рождения двух младенцев обозначены как единый процесс, развернутый в двух мирах. Елисавета стара и неплодная, Мария — дева, не знавшая мужа. Ангел является отцу Иоанна, он же приходит к матери Иисуса. Захария наказан за неверие молчанием, а у Марии открываются уста. Рождение Иоанна в доме своего отца отмечено всеобщей радостью, Иисус же появляется на свет в чужом городе — на скотном дворе. Понадобилось вмешательство ангелов, чтобы привлечь внимание пастухов к рождению спасителя.

Предтеча исполнился святого духа от чрева своей матери, а его антагонист удостоился благодати лишь при крещении. Если креститель рожден на великую радость людям: «И будет тебе радость и веселие, и многие о рождении его возрадуются», то Симеон грозно предостерегает Марию: «Лежит сей на падение и на восстание многих в Израиле и в предмет пререканий, — и тебе самой оружие пройдет душу» (Лук.2:33).

Их ученики противопоставлены: одни постоянно нарушают иудейские обычаи, другие — во всем верные закону Моисея. Но придут дни, когда ученики Иисуса будут поститься, став учениками Иоанна, как его ученики — Андрей и Симеон перешли к Иисусу. Апокрифическая традиция указывает, что оба начали служение в 30 лет. Евангелисты предельно скупо описывают жизнедеятельность предтечи. Возможно, в подробностях нет нужды, ибо он — искупитель противоположного мира.

Иоанн явно говорит о своей взаимозаменяемости с Христом: «За мною идет муж, который стал впереди меня, потому что он был прежде меня» (Ио.1:30). Он понимает, что уменьшаться в одной системе, означает расти в другой: «Ему должно расти, а мне умаляться», ибо если самый меньший в невидимом мире больше его, то равноправен и обратный вариант. Когда один крестит материальной водой, другой совершает аналогичный обряд огнем и духом. Ирод, услышав о новоявленном чудотворце, не отличает одного крестителя от другого: «Это Иоанн креститель воскрес из мертвых, и потому чудеса делаются им» (Мар.6:14).

Грядущий спаситель уничтожит старый мир и разделит человечество на две неравные части: меньшую, которая станет большей, введет во тьму, закроет под новой твердью; и большую, которая станет меньшей, сожжет в огне — выведет на свет.

Впрочем, свет может быть тьмой, а тьма — светом. Иисус настоятельно говорит о неком таинственном спасителе, который идет за ним. Вероятно, он крестит тех, кому отказал в прощении Иоанн: «Слепые прозревают, хромые ходят, прокаженные очищаются, глухие слышат, мертвые воскресают, и нищие благовествуют; и блажен, кто не соблазнится о мне» (Лук.7:23).

Чудотворец активно готовит грядущее, обращая явления в свою противоположность, исполняя функции ангела, мостящего путь Господу. Небожитель совершает многочисленные чудеса, и исцелениями он превращает «неровные пути в гладкие», его проповедь — «глас вопиющего в пустыне», поэтому абсолютно подходит на роль предтечи.

После сакральной встречи на Иордане — совместного пребывания в одном пространстве, антагонисты расходятся, меняются местами, взаимно порождая друг друга. Иоанн, как крестный отец Иисуса, относительно иного мира становится его сыном, поэтому говорит: «Мне надобно креститься от тебя, и ты ли приходишь ко мне?» (Мат.3:14). Иисус выходит из пустыни, узнав, что предтеча отдан, его манифестация непосредственно связана с уходом крестителя.

Проповедник постоянно внушает идею двойственности мира: «Я ничего не могу творить сам от себя, как слышу так и сужу» (Ио.5:30). Его деятельность амбивалентна, поскольку он одновременно спасает и губит, оправдывает и осуждает: «На суд пришел я в мир сей, чтобы невидящие видели, а видящие стали слепы» (Ио.9:39).

Суд состоит в отношении к свету, который реально является тьмой. Уверовавшие спасены для будущего, совершив метаморфозу в настоящем, они не подлежат суду, ибо были осуждены в прошлом. Иисус соединяет противоположности для создания нового, но одновременно разделяет некогда единый народ, чтобы наградить и спасти погибшее, и погубить спасенное от начала мира.

В другой системе Иоанн также делит людей избирательным крещением, потому что не каждого можно спасти, но всем уготовлена своя участь в грядущем перевороте космоса. Суд состоит не в свободном выборе отношения к Богу, а в предопределенном избрании человека. Ради грядущего небожитель обращает слепых в зрячих, а зрячих в слепых, из грешников делает праведников, а из праведников грешников, ибо для обретения благодати нужно страдать, а чтобы воскреснуть необходимо умереть.

Иисус губит старый мир, чтобы создать оплот будущего. Но и небеса прекратят существование в прежнем виде, поскольку его двойник исполняет аналогичную роль в противоположном мире: «От дней же Иоанна и доныне царство небесное силою берется, и употребляющие усилие восхищают его» (Мат. 11:12). Если земле суждено стать царством небесным, то небеса превратятся в царство земное.

Сущность христианской морали сконцентрирована в Нагорной проповеди, которая обращена исключительно к ученикам: «Увидев народ, он взошел на гору: и когда сел, приступили к нему ученики его. И он, отверзши уста свои, учил их, говоря: блаженны нищие духом, ибо их есть царство небесное» (Мат.5:1).

Для грядущего благоприятны люди, не привязанные к ценностям сущего мира, которые вскоре будут упразднены: «Блаженны алчущие ныне, ибо насытитесь. Блаженны плачущие ныне, ибо воссмеетесь» (Лук.6:21). Вселенский переворот не только вознесет униженных, но и унизит вознесенных прежде: «Напротив горе вам, богатые! ибо вы уже получили свое утешение. Горе вам, пресыщенные ныне! ибо взалчете» (Лук.6:24).

Для обретения грядущего необходимо отказаться от всех мирских привязанностей, чтобы погубить душу ради спасения: «Кто потеряет душу свою ради меня, тот сбережет ее; ибо что пользы человеку приобрести весь мир, а себя самого погубить» (Лук.9:23). Если ради будущей жизни необходимо погубить душу, то тем более не следует щадить тело.

Проповедник учит посвятить себя зарождающемуся миру, относительно которого мысль о действии гораздо важнее самого действия. Призыв к членовредительству отнюдь не метафора: «Если же правый глаз твой соблазняет тебя, вырви его и брось от себя; ибо лучше для тебя, чтобы погиб один из членов твоих, а не все тело твое было ввержено в геенну» (Мат.5:29).

Принцип спасения: чем хуже — тем лучше! Нельзя противиться злу, дабы не препятствовать его распространению, ибо в будущем зло обернется добром. По той же причине нужно возлюбить врагов своих, поскольку, делая зло, они творят благо, приготавливая к спасению. А враги человека — домашние его, которые делают благо, ведущее к злу в грядущем: «Не противься злому. Но кто ударит тебя в правую щеку твою, обрати к нему и другую».

Закон Моисея предполагает разделение мира, а Иисус возвещает о соединении противоположностей, которые отличаются только относительно друг друга, а перед лицом высшей реальности едины: «Будете сынами Отца вашего небесного; ибо Он повелевает солнцу восходить над злыми и добрыми и посылает дождь на праведных и неправедных» (Мат.5:43).

Необходимо молиться о распространении небесных прерогатив на землю: «Да будет воля Твоя и на земле, как на небе» (Мат.6:9). Космический переворот неизбежен, поэтому нужно заботиться только о будущей жизни: собирать сокровища на небе, а не на земле. Необходимо отказаться от всех потребностей, даже самых существенных: «Не заботьтесь для души вашей, что вам есть и что пить, ни для тела вашего, во что одеться» (Мат.6:25).

Требования учителя чрезмерны: чтобы войти в царство небесное, нужно не только умереть, но еще при жизни перестать быть людьми. Однако иного пути нет, ибо если ученики ужаснутся, узрев посеянный в их душах свет, то как они смогут существовать в грядущем? Трансформация адепта должна быть столь глубокой, чтобы изменить восприятие органов чувств, ибо уверовавший человек находится как бы в будущем.

В сущем мире переход от духовного ощущения к действию происходит в линейном течении времени. В системе восприятия Иисуса действие предшествует ощущению — сначала прелюбодействовал, а потом посмотрел: «А я говорю вам, что всякий, кто смотрит на женщину с вожделением, уже прелюбодействовал с нею в сердце своем» (Мат.5:28).

Пришелец воспринимает свет мира как тьму, добро как зло, а живых как мертвых, поэтому предлагает пренебречь самыми необходимыми обязанностями по отношению к родным, запрещая тратить время на похороны. Тотальный отказ от сущих ценностей неминуемо ведет к антагонизму со священными заповедями. Проповедник настаивает на более широком понимании закона, содержащего свое отрицание: «Должно ли в субботу добро делать, или зло делать? душу спасти или погубить?» (Мар.3:4).

Иисус говорит о духовном качестве, но исцеляет материальную руку. Вероятно, спасение тела сопровождается гибелью души. Уверовавший человек спасается, ибо после воскрешения его душа станет телом, которое сможет существовать в условиях изменившегося мира. Если для благоприятной материализации в будущей жизни необходимо погубить душу, то для спасения души следует погубить тело.

Души людей, сожженных неугасимым огнем, преображенные огненным крещением, будут воплощены в новые тела. Поэтому Иисус крестит огнем, который сводит на землю в лице царства небесного: «Огонь пришел я низвесть на землю, и как желал бы, чтобы он уже возгорелся! Крещением должен я креститься; и как я томлюсь, пока сие совершится! Думаете ли вы, что я пришел дать мир земле? нет, говорю вам, но разделение» (Лук. 12:49).

Небожитель обладал способностью переводить явления в противоположное состояние, ибо его тело духовно относительно земного мира, а душа материальна. Вероятно эффект чудесных исцелений состоял в том, что недужное тело оказывалось как бы между двух душ.

Целительная сила Иисуса универсальна, для него не существовало неизлечимых болезней. Наверное, через тело больного человека, вступившего в контакт с целителем, происходил трансферт его души и астрального тела чудотворца. В результате болезнь переходила в свою противоположность: слепые прозревали, немые говорили, прокаженные очищались, расслабленные вставали.

Все акты исцеления сопровождались требованиями веры — особого состояния, при котором возможен обмен духовностью. Это необходимое условие для деятельности Иисуса, у себя на родине он лишен чудотворной силы, более того — выглядит в глазах близких «вышедшим из себя». Каждое исцеление завершается прощением грехов, поскольку является крещением духом, о котором возвестил Иоанн. Далеко не все подлежат крещению: «Не здоровые имеют нужду во враче, но больные». Спаситель послан только к погибшим овцам дома Израиля.

На землю вступил искупитель из иного пространства и времени, существо из грядущего — во всем противоположное настоящему. Его крещение только начинается на Иордане, а заканчивается на Голгофе, где было распято приобретенное в мире тело, а истинное было отдано людям в виде учения, ибо взаимоотношения небожителя и земной реальности таковы, что его плоть воспринимается как духовность, а духовность как плоть.

Исцеления совершаются не только по воле спасителя, но и по вере человека. Это взаимный процесс, в котором изменяются обе стороны. В момент контакта недужное тело находится между двумя духовными объектами, но и астральное тело чудотворца оказывается между двумя материальными объектами: его душой и телом больного. В результате взаимодействия Иисус отдает людям наряду с духовным телом и материальную душу, получая взамен грехи и болезни, все больше и больше становясь человеком, превращаясь из сына божьего в сына человеческого.

Обладая астральным телом, небожитель мог свободно идти по воде, оставаться незамеченным, проходить сквозь плотные толпы людей. Отсюда способность творить чудеса, превращая воду в вино, мизерное количество хлеба в огромное. Принцип чудесного превращения изложен ученикам, которые не могут понять, что меньшее число хлебов для большего количества людей дает больший остаток, чем большее число хлебов для меньшего количества людей.

Люди не знают о небесном происхождении Иисуса, зато об этом прекрасно осведомлены бесы, которые беспрекословно повинуются небесному экзорцисту. В послании Иакова сказано: «И бесы веруют, и трепещут». Следовательно, находятся в оппозиции не с Богом, а с людьми, ибо существуют в противостоящем космосе.

В результате смешения миров неизбежно появление значительного числа одержимых, которых можно было считать представителями новой реальности, если бы не преждевременность их появления. Соединение антагонистичных начал одинаково неблагоприятно и для бесноватого, и для нечистого духа: «В новолуние беснуется и тяжко страдает, ибо часто бросается в огонь и часто в воду» (Мат.17:15).

Стремление уберечь плоть от опасности заставляет бросать тело в огонь и воду. Бесы, в великом множестве завладевшие несчастным человеком, просят не изгонять их из страны, а послать в стадо свиней, которые совершили коллективное самоубийство. Они хотели получить отдельную плоть, чья смерть давала возможность воплотиться в ином мире в чистые тела.

Если Иисус противостоит земле во всей полноте своей индивидуальности, то бесы, а вернее пришедшие из иной реальности люди, оказываются ущербными, присутствуя в видимом мире только одной частью ранее единой сущности. Если искупитель во исполнение древних пророчеств берет на себя грехи мира, то бесов он прогоняет, ибо разнородное притягивается, а однородное отталкивается.

Конфликт с книжниками неизбежен, поскольку для небожителя князь мира сего — дьявол и отец лжи. Фарисеи же в свою очередь полагают противостоящий мир — сатанинским, его посланца — исчадием ада, а чудесные исцеления — проявлением силы Вельзевула.

Иисус прямо не опровергает обвинения в сатанизме, полагая, что постановка такого вопроса зависит от точки зрения: «Если я силою веельзевула изгоняю бесов, то сыновья ваши чьею силою изгоняют? Посему они будут вам судьями. Если я духом божиим изгоняю бесов, то конечно достигло до вас царствие божие» (Мат. 12:25).

Иисус предлагает определиться, дабы не служить одновременно настоящему и будущему, ибо они во всем противоположны друг другу. С позиций иного мира люди выглядят такой же нелюдью, как нелюдь с точки зрения людей. Во вселенной, которая едина перед лицом Бога, все относительно. Представления о сатане — это следствие бессознательного желания персонифицировать противодействующий мир. Иисус не может сказать какой властью он творит чудеса, пока не определятся спрашивающие его, ибо верхние и нижние миры сугубо относительны в момент взаимного перехода.

Спасение состоит в предпочтении грядущего, но для радикального обращения мало всей мощи благовещения, необходимо внутреннее согласие человека. Выбор только формально свободен, ибо лишь избранные от века могут иметь особые глаза, способные видеть невидимое, и особые уши, чтобы слышать невозможное.

От этого зависит положение человека и состояние мира в будущем, поскольку только при условии веры Иоанн становится Илией, а Иисус Христом. Ориентируясь на традиционные установки, можно определить смертоносное грядущее сатанинским. Но уверовавшие вольны полагать тьму светом, зло добром, грех праведностью, связывая конец существующей реальности с наступлением царства небесного.

Апостол Павел говорил о людях, ставших грешными, ибо им явлено невидимое, известно сокровенное, открыта великая тайна — знание Бога. После космической метаморфозы, наряду с обещанной благодатью воскрешения, верующие в Христа откроют потаенное, узнают Господа и станут неверующими, обреченными на смерть в будущем.

Если до начала сущего мира христианская доктрина, противоречащая всей проходящей человеческой мудрости, была тайной, доступной лишь избранным, то после вселенского переворота — невидимое стало видимым, новое учение мудростью книжников, а христиане — фарисеями нашего времени. Поэтому Павел, как апостол язычников, учил паству не возноситься над иудеями: «Если отвержение их примирение мира, то что будет принятие, как не жизнь из мертвых?» (Рим. 11:15).

Послания апостолов учат, что язычники спаслись из-за непослушания Израиля, но в конце мира уже они будут непослушны, а потому отвергнуты. Грядущий мессия восстановит бывший порядок и призовет народ свой, чтобы вести его в новую землю по пустыне космоса.

А грехи будут возложены на тех, кто был избран прежде, ибо теперь они не смогут покориться воле Всевышнего о грядущей метаморфозе: «Как и вы некогда были непослушны Богу, а ныне помилованы, по непослушанию их, так они теперь непослушны для помилования вас, чтобы и сами они были помилованы. Ибо всех заключил Бог в непослушание, чтобы всех помиловать» (Рим. 11:28). В конце сущей реальности христиане уподобятся фарисеям и книжникам и отдадут на смерть Христа, приняв его за антихриста: «Пришел к своим, и свои его не приняли» (Ио.1:11).

 

Телега резко остановилась, издав короткий пронзительный звук. Я неохотно поднял голову и увидел приземистое здание, на котором было написано «ПРАВЛЕНИЕ КОЛХОЗА «ПУТЬ К СВЕТУ».

— Приехали, — сказал карлик, почмокивая тонкими бескровными губами. — Здесь ответят на все ваши вопросы.

— Ты в этом уверен? — иронично произнес я, спрыгивая на землю.

— Не сомневайтесь, — твердо ответил он и, стегнув лошадь, исчез в тумане.

Во внутренней пустоте здания сильно пахло казенным духом, который неистребимо впитался не только в атомы инвентарных предметов, но и в поры служивых людей. На стене, словно в логове анархистов, висел поясной портрет Че Гевары. Впрочем, в другой комнате возвышалась большая картина, изображавшая пожилого интеллигентного мужчину в больших темных очках, который напряженно всматривался в бесконечную даль моря.

«Борхес, что ли?» — подумал я, открывая дверь в следующую комнату, где за столом, покрытым красным сукном, заседали три человека. Один из них, центровой, наверняка председатель, был огромен, тучен и зловеще равнодушен к окружающим. Он наклонил голову к лежащим на столе бумагам, обнажив большую продолговатую плешь. Слева сидел страшный, как смертный грех, очень длинный и очень худой туберкулезник. Его сосредоточенное лошадиное лицо с выступающими костистыми скулами было покрыто пятнами пылающей лихорадки неудовлетворенного желания. Справа сидела женщина в строгом сером костюме, над которым маячила голова с высокой, устремленной в небеса прической, украшенной завитыми химическими кудряшками. Надменное выражение красивого лица выдавало принадлежность к парламентскому сословью.

«Депутатская блядь», — подумал я.

— А не он ли отрезал голову нашему полковнику? — неожиданно спросила она и посмотрела на меня с такой ненавистью, что я сразу понял, что она поняла, что я понял, что она блядь.

— Руки у него коротки, чтобы дотянуться до нашего полковника, — сказал председатель после короткого, но угрожающего молчания.

— А может, он американский шпион? — высказала предположение женщина.

— Сейчас, накануне торжеств, можно ожидать любой провокации, — мрачно сказал центровой, глядя мне в глаза, чтобы отыскать испуг.

— Можно позвонить? — робко спросил я, но мой вопрос игнорировали все, кроме туберкулезника, который тайком делал успокаивающие жесты.

— Что ты можешь сказать в свое оправдание? — спросил председатель с таким явным интересом, что я сразу догадался о невозможности оправдания.

«Убью сволочей, — тяжело шевельнулось в моей голове, — перестреляю как собак».

Восприятие мира сузилось до величины стола, покрытого красной материей. В таких условиях невозможно промахнуться, моя рука медленно потянулось за пистолетом. Однако прежде чем я успел сжать рукоятку оружия, дверь отворилась со страшным грохотом, и в комнате возник Тимур.

— Все время нужно тебя искать, — брезгливо произнес он, не обращая внимания на заседавших колхозников. — Мало того, что ты на похоронах полковника не был, так ты еще и на поминки опоздать хочешь.