Глава 4. Встречи таежные
Геологи уже вернулись с базы на профиль. Кое-кто из них знал о приезде Ашота. Но, услышав, что его вездеход сломался, решили, что не сунется в тайгу главный геолог. Ведь времени у того всегда в обрез. А потому никто не ждал его у себя. Да и Терехин, не зная, куда направится Ашот, никого не предупредил.
А тайга уже гудела от взрывов. Где-то далеко от базы падали под топорами топографов не успевшие проснуться деревья. Голоса радистов, сейсмиков, короткие команды будоражили лес.
Вились дымки над будками: там повара взялись за дело. Каждый жил своими заботами.
Нина Терехина, потирая озябшие руки, готовила очередной взрыв. Рабочие отряда уже заложили в яму аммонит. Сейчас она подключит «косу». И… Снова взрыв. Женщина оглядела тайгу. Погода тихая, морозная. Каждое дыхание далеко слышно. Каждый шорох треском раздается. Надо поторопиться. Хороший денек подарил наступивший год. Но от чего на душе тяжело? Вероятно, насторожило настроение мужа. Ох и злой он был вчера. Ну да неприятностей всегда хватает. Было бы что серьезное — сказал.
Надо дать сигнальное предупреждение по «косе». Сейчас голос рожка будет далеко слышен.
Рабочие уже ушли подальше от шурфа. Спрятались. Повариха закрыла дверь будки. Нина дала сигнал. Тут же связалась по рации с начальником сейсмостанции.
— Готовы к приему взрыва?
— По «косе» помехи. Дай еще сигнал!
— Кого там черт носит? — злился взрывник. И снова взялся за рожок.
— Ну что? Принимай! — кричал сейсмикам.
— Не могу! Идут помехи! Проверьте «косу».
— Эй, Олег! Сбегай на «косу»! Глянь, кого черти носят! Ружье возьми! Вдруг опять зверье Акимычево объявилось! Стреляй без предупреждения, — просит Нина.
Помощник взрывника молча надел лыжи, закинул карабин за плечо. И, зло рванув с места, ушел по «косе».
…Ашот с дедом Василием слышали сигнал рожка. И первый, и второй. Но свернуть с «косы» было некуда. С одной стороны — обрыв в ущелье. С другой болото, которое и зимой не замерзало. Назад повернуть — обидно. Лечь и переждать? Но где эти шурфы? Откуда ждать взрывов?
— Попались, что кур во щи, — помрачнел дед.
— Давай поторопимся, сейсмики должны быть неподалеку, — сказал Ашот.
— В стороне они остались. Вон там. Мы к взрывникам идем. Видишь «косу?» Лечь надо. Здесь. Ожидать, — предложил старик.
— А если взрыв рядом? Пошли!
— Какого дьявола ходите тут?! Кто разрешил? Оглохли, что ль? А ну, марш с «косы»! — услышали они голос рядом. И Олег, выйдя навстречу, не видя лиц, кричал: — Носит тут всяких! Чего сюда явились? Иль жить надоело?
— Разуй глаза! Олух! На кого пасть открыл? Это ж главный геолог управления, — важно выпятил губу дед Василий, решивший хоть раз проучить геологов, забывших о старике. Ведь вот сам Ашот не побрезговал им, с собой взял.
Но Олег и глазом не моргнул:
— По мне — так хоть сам начальник! Тем хуже: главный геолог не знает, что по «косе» нельзя ходить после сигнала! Прется, как баран. И ты, старый хрен, не новичок. Понимать должен. Идите с «косы»!
— Что? — опешил Ашот.
— Валяйте, говорю, отсюда! Вон туда! — указал Олег в сторону.
— Уж пойти мы сами знаем куда. Живо показывай будку! Тоже мне! Я тебе покажу, с-сукин сын! А ну вперед! В будку! У Терехиной работаешь? Так вот смотри, чтоб завтра на базе не оказался! — подался вперед Ашот.
— Давай тише! Не больно командуй! Тут профиль! Сам, что ль, за меня в отряде останешься? Да я плевал! Шастают здесь всякие. А их спасай! Вместо благодарности еще и грозит, — ворчал Олег, направляясь к будке. И, оглянувшись, поторопил: — Живей! Ждать некогда!
Скоро вышли к будке.
— Давай! Теперь чисто! Эти два гуся по «косе» гуляли! — указал Олег на пришедших и взялся за рожок.
Нина, заметив Ашота, смутилась. Но, стараясь это скрыть, отвернулась, взялась за трубку рации. Теперь порядок. И, кивнув Ашоту и старику на будку, подождала, пока те войдут.
Взрыв, разорвав тишину, долго гулял по тайге. Нина ждала. Ей не хотелось входить в будку, видеть Ашота. И медлила. Уже сказали сейсмики, что взрыв сработал хорошо. Дал четкие показатели. Можно бы и отдохнуть. Но там он… И ноги, будто чужие, не слушаются. Но встречи не избежать. Да и нельзя. Ребята заметят. Что подумают? Надо идти. И женщина рывком открыла дверь в будку.
Ашот уже сидел у стола. Ее журнал проверял. Что ищет? Глаза злые. Нахмурился. А старик к печке прилип: чай пьет, греется. Завидев Нину, Ашот привстал:
— Помешали мы тебе? Верно, правду говорят: незваный гость, как внезапная болезнь.
— Не ждали, это верно. Ну, а насчет помехи зря, — смутилась Нина.
— Как же! Тут нас один из твоих знаешь как облаял. На «косе». Стыдно повторить, — рассмеялся старик.
— Олег?
— Не знаю, как его зовут. Но грубиян редкий, — подтвердил Ашот.
— Ничего не поделаешь, в тайге от хороших манер все отвыкаем. Не до них, — покраснела Нина.
— Не обращайте вы на него внимания, Олег не только с вами такой. Со всеми! Житья никому от него нет. Язва — не человек. Ни с кем ужиться не может, — пожаловалась повариха.
— Ладно. Какое нам дело до его характера? Дело свое он знает. Работает здорово. Да и неизвестно, кто кому из нас помеха. Мы ему или он нам. Не до выбора. Да и заменить некем, коль уйти захочет. Нечего хаять его, — оборвала повариху Нина.
Та замолчала. Губы подобрала в обидчивый комок.
— Как работается тебе? — глянул Ашот на Нину.
— Глянь, какой улов! — Распахнулась дверь в будку, весь в снегу и в хвое, ввалился Олег.
— Куда ты! Отряхнись. Не в берлогу прешься. Люди тут живут, ирод! — загородила ему дорогу повариха.
Олег снял шапку, сбил с нее снег. И, не обращая внимания на повариху, прошел к столу.
— Во! — показал он двух белок, енота и горностая, болтавшихся на ремне.
— Это как же ты их успел? — удивился Ашот.
— При чем здесь я? Взрывом их оглушило. Вот и вся охота! Подобрал около шурфа. Голыми руками, — хохотал парень.
— Да спрячь ты свои трофеи! Увидит Акимыч, беды не оберешься, — отмахнулась Нина.
— Бить вас некому, — нахмурился дед Василий. И, зло отодвинув стакан с чаем, закурил. Недовольно косился на Олега.
— А за что нас бить? Скажи спасибо, что сами целы. Подумаешь, зверюги пострадали! На то и плодит их тайга, чтоб хоть какую-то пользу человеку давали!
— Ну, нашел и радуйся — только молча! — оборвала его Нина.
— Сколько тебе сегодня еще взрывов нужно сделать? — нарушил наступившую паузу Ашот.
— Два. Одиночные.
— Где?
— Неподалеку. Вот здесь, — указала она на карту.
— Перед взрывом проверяешь места?
— А то как же? Аммонит не по воздуху в шурфы попадает. На наших плечах.
— Это мне известно. Да только жалобы на твой отряд есть.
— От Акимыча?
— Не только, — посуровел Ашот.
— Кто ж еще недоволен? — удивилась Нина.
— Свои ребята. И топографы, и сейсмики.
— Не верю!
— Почему? Вот топографы говорят, что взрывы вы у них чуть не на пятках проводите. Не даете будку перевезти. Торопитесь. А сейсмики — свое. «Косу» не проверяете! Это почему? Зачем такая спешка?
— А это потому, что мы на профиль не гулять — работать ездим. И время бережем. Каждый взрыв — деньги. Отдыхать некогда. За это не платят нам. И так погода не балует. Потому, как погожий день выдается, наверстываем. Пусть и другие не отстают. Топографы в любую погоду работать могут. А мы — в безветрие. Им ли обижаться? Пусть шевелятся побыстрее, — вмешался Олег.
Ашот слушал молча. Он знал, что в чем-то прав этот парень. Но в то же время его бесили тон, наглость, цинизм.
— Ладно. Пойдем проверим, как подготовились к взрыву, — глянул Ашот на Нину и вышел из будки. Женщина шла следом. Еле успевала.
— Чуть тише, — попросила она Ашота. Тот замедлил шаг и подождал. Они пошли рядом.
— Устала?
— Нет.
— Я вообще спрашиваю. Измоталась на профиле?
— Привыкла уже.
— Поругался я с твоим. На базе. Говорил?
— Нет. Сама поняла. Да только зря. Не за что его.
— Не за что? Вот и он так! Тоже — не за что!
— Не надо, Ашот! Все прошло. Забыть пора бы! Ведь я все понимаю…
— Не могу! Не могу забыть. И простить не могу! — повернулся он к ней.
— Он ни при чем!
— Я знаю, кто виноват! Знаю! — Ашот пошел быстрее.
— Погоди! Здесь взрывать буду! Вот!
Ашот, тяжело дыша, вернулся. Трудно в себя приходил. Внимательно оглядывал место вокруг. Осмотрел готовый шурф. Прикинул все. И расстояние от «косы» до будки, до сейсмостанции. Глянул на ровную линию профиля. Вроде все в порядке. Место взрыва уже обнесено флажками.
— Ну что ж, давай работай. Только без грязи, без жалоб. И еще. Прежде чем взрывать, пару выстрелов из карабина сделай. Это для лесника. Спугни его зверюг. Чтоб сбежать успели. Глядишь, меньше кляуз будет. Тебе же проще. Хоть и не предусмотрено, а надо. Не трудно же! Минут за двадцать до взрыва. И «косу» проверяй. Для верности. На сейсмиков не полагайся. Ты обязана тоже за этим следить. Да и спокойнее будет. Сама не успеваешь — пусть рабочие сходят. Поняла?
— Я-то поняла. Да не всегда на это время есть. Да и люди устают. Сам знаешь. Натаскаются за день ящиков с аммонитом, к вечеру не до проверок. Еле ноги до будки доносят.
— Ничего. Ты ведь не из жалостливых. Этим никогда не отличалась. И на своем настоять умела. Иль годы изменили?
— Ашот, я прошу тебя, давай забудем, какой я была…
— Пробовал. Ни черта не получается. Ну да что толку! Ладно. Пошли назад.
— Ну что, получила ценные указания? — ухмыльнулся Олег, завидев возвращавшихся Ашота и Нину.
— Давай аммонит к шурфу, — буркнула та и вошла в будку.
Ашот задержался. Подошел к Олегу.
— Пойдем-ка поговорим, — предложил неожиданно.
— Говорите.
— Давно в отряде работаешь?
— Это вам Терехина скажет.
— Я у тебя спрашиваю. Или только хамить умеешь?
— Год. Что еще интересует?
— Кто тебя направил?
— Сюда, что ли? После армии, как только курсы закончил. Как и все. Или не знаете?
— Отчего же? Знаю. А теперь послушай! Язык свой будешь распускать дома с друзьями! Если они у тебя имеются. Здесь же, на профиле, придержи его! Предел знай. Не один работаешь. Прежде чем сказать или спросить что-то, думай. Если сам не сможешь — заставлю.
— Как начальник?
— Как мужик мужика! Понял?
— Понял. Как не понять?
— Ну а коль понятливый такой, знай еще одно: если от тебя в присутствии женщин или старших непристойность услышу, пеняй на себя!
— А что сделаешь? — усмехнулся Олег.
— Язык в обратную сторону вставлю. А теперь живо иди работать, — прикрикнул Ашот, посуровев.
Олег, удивленный такой переменой тона, молча послушался.
Нина облегченно вздохнула, увидев, что Ашот и старик уходят. Можно будет все забыть и снова спокойно приняться за работу. Она хотела спросить, сколько дней они пробудут на профиле, но не успела. Главный геолог и проводник ушли, не попрощавшись.
В этот день Ашот побывал у топографов. В четырех отрядах. Говорил с каждым. Зашел и на сейсмостанцию. Там до вечера пробыл. Посмотрел на прокладку «косы». Проследил, как принимают взрывы от отрядов взрывников. Говорил с проявительницами, с начальниками и техниками сейсмостанции. Заходил в будки к рабочим. Все замечал. Запоминал. А когда стемнело, пришел к радисту на сейсмостанцию. Слушал.
Голос профиля… Сегодня был нелегкий день. У всех. Топографы просили у базы топоры. Про запас. О чем думали раньше! Почему сами не получили на складе? Теперь торопят. Требуют. А эти? Тоже топографы. Что у них? Три километра за день сделали! Очень неплохо. И ничего не просят. Молодцы. Хорошо собрались. Взрывники взволнованы. У них сегодня хороший день. Вон как сводку
чеканят! Скупо. Но какие данные! А это — Старовойтов. Трактор просит прислать. Уже отработал площадь. Пора менять место. Дальше продвигаться. Надо будку перевозить. Ценный мужик! Вот таких бы побольше. А это? Она… Кольнуло в груди. Ашот постарался не подать вида. И слушал молча. Тоже порядок. Еще на день работы. «Значит, переезжать будет сразу после Старовойтова. Хорошо управилась», — подумал Ашот.
Умолкли рации. Кончился день. Засыпала растревоженная тайга. Еще часа два — и заснут геологи. В будках и в палатках. В спальных мешках они забудут о прошедшем дне. Завтра все повторится снова.
— А где вы будете ночевать? — опросил радист Ашота.
— У нас, конечно. На станции. И тепло, и уютно, — ответил за Ашота начальник сейсмостанции.
— Я не один. Самому и в спальном мешке хорошо. Но старику тепло нужно. Найдете ему место?
— Да, трудный вопрос, — мялись сейсмики.
— Одному куда ни шло. Но второго… ума не приложу, куда девать.
— Ладно. Не надо. Пойдем к взрывникам. У них я видел пустую палатку. Там и заночуем.
— Так пусть дед туда идет. А вы с нами. Ведь он не заблудится, — предложил радист.
— Нет. У нас с ним все пополам. Давно. Да и опаздывать нельзя. Пока не заснули, надо успеть.
— Жаль. А то «пульку» расчертили бы! Вчетвером в преферанс — здорово! — не отступал радист.
— Потом когда-нибудь.
— А жаль, — вздохнул начальник сейсмостанции и, провожая Ашота, извинился: — Ты не обижайся. Мужики спят. Некого даже подвинуть. Но ты ж еще наведаешься к нам?
— Там видно будет.
Никто из отряда Терехиной, да и сама Нина, не ждали Ашота. Все были уверены, что больше он к ним не покажется.
— Ну, жизни не стало на профиле, — буркнул Олег и, бросив ложку, вышел из будки.
Нина от неожиданности поперхнулась. Рабочие отряда нахмурились:
— Пожрать спокойно не дадут.
— Какого черта по ночам людей тревожат?
И только повариха засияла обрадованно. Не придется остатки ужина выбрасывать.
— Проходите. Ближе к теплу. Раздевайтесь. Не к чужим пришли все ж, — пробасил с нар радист.
— Накорми. Да чаю покрепче дай, — сказала Терехина поварихе.
— И то верно, а то жрать охота так, что даже переночевать негде, — поддакнул дед Василий.
— Ох, ну так бы и говорили. А то я подумал, что на ночь глядя стружку с нас снимать решили, — повеселел рабочий и, высунув голову из будки, крикнул: — Олежка, начальство не тебя, а из тарелки клевать будет. С ночевкой пришли. Так что возвращайся, когда управишься.
И тут же в дверь Олег ввалился:
— В дурака срежемся?
— На что? На тебе сама тайга клеймо это поставила. Во весь лоб, — съязвил старик.
— Гляди-ко, дед наш при начальстве хвост распустил. А чем докажешь, что я дурней тебя или других? — вызверился Олег на деда.
— Языком ты своим доказал.
— Э-э, старик, так мой язык плохо говорит, когда голодный я бываю. А вот на сытую ты меня не слушал.
Ашот ел, оглядывая каждого. Дед Василий уже чаем грелся. Блаженствовал. Олег около печурки примостился — валенок подшивал. Нина журнал заполняла. Радист на верхней полке книгу читал. Двое рабочих говорили о чем-то своем вполголоса. Повариха к роднику по воду ушла.
— У кого сегодня побывали? — внезапно повернулась Нина к Ашоту.
— Этот профиль весь обошел.
— Ну и как?
— Что как? Посмотрел. Свое вспомнил.
— Ругать будешь всех потом? — усмехнулась Терехина.
— И этого не миновать. А ты как думаешь? Побывал я у топографов. Неплохо работают ребята. Чисто. Профиль проверил. Замечаний не было. А вот в будке! Ну куда же годится? Даже утеплить не смогли. Сухой штукатуркой не оббили. Ветер во все щели. Холод собачий. Сколько ни топи — одежда и обувь за неделю не просохнут. А ведь отправляем всем. Для профиля. Только вместо топографической будки камералку на базе утеплили.
— В ней женщины работают. Тоже люди. И простывают…
— Ты мне брось! Камералку досками обшить можно было снаружи. Они на базе имеются. А вот штукатурка — для профиля. И делать, утеплять эти будки нужно было тогда, когда они на базе были!
— Ничего, побольше топить будут. У нас вон тоже будка без штукатурки, а на холод не жалуемся, — не уступала Нина.
— А и чем гордиться? Тебе на верхней полке тепло. А ты внизу попробуй выспись. К утру зад от досок не оторвешь, — вмешался Олег.
— Не на досках голых спишь. Как же в снегу, в спальном мешке ночевали? И ничего! — перебил его рабочий.
— Нужды в том не вижу. Времена меняются! Хватит смотреть на нас как на героев, пора — как на людей. А то этот героизм потом боком выходит! — кричал Олег.
— На всех этой штукатурки все равно не хватит, — вздохнула Нина.
— Послушай, я видел, что ни одна из будок на профиле не утеплена. Люди болеют. Уходят с профиля, из геологии вообще, а мы говорим о нехватке сухой штукатурки, которая и стоит копейки. Ну ладно это! А вкладыши в спальные мешки? Их почему не хватает? Сотнями высылаем. На все базы. Но почему их нет на профиле? Нет самого элементарного — полотенец. Спецовки — смотреть страшно. А ты… Впрочем, что тут. Если мы недоглядели, так почему молчал Терехин?
— Что там вкладыши? Без них можно прожить. А вот со спецовкой действительно плохо, — поднял голову Олег.
— Не со спецовкой плохо. А с нормами ее износа. Как будто это не спецовка, а вечернее платье, которого, кстати, у меня никогда не было. Кто же при нашей работе сможет телогрейку три года проносить или сапоги — два года? Брезентовые рукавицы — пара на месяц, — ворчала Нина.
— Они к концу недели ни на что не годятся. Одни клочья от них остаются. Вот и работай голыми руками. На морозе в минус сорок. Ящики с аммонитом все ж не нитками прошиты — пробиты гвоздями. И между прочим, ящики эти нам вскрывать приходится, — злился второй рабочий.
— А куртки брезентовые, смех сказать, на пять лет выдают. Будто мы по воздуху летаем в них. И кто эти нормы износа придумал? Вот сунуть бы его на профиль годочка на три с этой экипировкой, так он, пожалуй, голышом из тайги на вторую зиму выскочит. Может, тогда бы понял, почем фунт лиха и чем наши заработки пахнут. Привыкли укорять нас большими деньгами. Так чего же ни один из завистников к нам не пожалует? Мы б его приняли. За милую душу, — зло косился Олег.
— Знаю об этом. Сам вместо робы не одну свою шкуру в тайге оставил. Не я эти нормы установил. Писали мы по этому поводу, да только толку пока нет.
— Надо придумать что-то. Ведь Сахалин — не Сибирь и уж, конечно, не Подмосковье. А нормы на всех одинаковы. Разве так положено? — напирал Олег.
— Что нормы? Их в один день не изменишь. А вот со мною совсем смешно получается. Принят радистом в отряд. А меня заставляют и ящики с аммонитом носить. Разгружать сани, тракторные тележки. А доплачивать мне за эту работу никто не соглашается. А я что, обязан? Задарма нынче чирей на заднице не вскочит. Отказался несколько раз — скандал мне гаврики закатили! А Терехин так и сказал: «Интеллигентов на профиле не держим». А я что, я не отказываюсь. Но пусть платят. От даровой работы кони дохнут, — возмущался радист.
— Так. Понятно. Слушай, Терехина, если используете человека на работах, не связанных с его обязанностями, ставьте его дополнительные часы в табеле. А прогрессивку и премию в связи с этим и на него распределяйте. Согласно отработанному. И чтоб я подобных жалоб больше не слышал от людей. Под контролем буду держать! Кстати, хорошо, что сказал. Проверю, как в других отрядах с этим дело обстоит, — пообещал Ашот.
— Мы все тут не паиньки. И далеко не всегда приходится делать лишь то, что положено. Ни я, ни Олег не обязаны таскать аммонит на шурфы, быть за грузчиков. Однако делаем и молчим. Двое рабочих не могут с этим управиться сами. Мы все заинтересованы в проведении взрывов. Что ж, и нам доплачивать, и Шамшале — трактористу?
— И вам, и ему! Ты это и сама знаешь. Экономия на людях в этом случае дурно пахнет. А все потому, что именно на ней кто-то моральный багаж себе создает. Да только знай — средства не те! От вас не героизма требуют, не жертв, они никому не нужны. А работы! С полной отдачей, но не за счет недоплат, — оборвал Ашот начальника отряда.
— Вот и я так говорил. А ведь прав был! — повернулся Олег к Нине.
— На копейках экономим, что и говорить. Пойдешь на базе продукты для отряда получать, так всю шею пропилят. Это не бери, это не надо! А кладовщик тоже хорош, яичный порошок не дает, пока компотов не возьмешь. А люди ругаются — компоты эти дорогие. Да и зачем они нам, консервированные, когда в тайге полно ягод. Самим бесплатно набрать можно. Вот и вертись меж двух огней. Не возьми я компотов — кладовщик вопит. Не отпускает того, что нам нужно. Возьми — свои вместе с компотом проглотить норовят, — жаловалась повариха.
— Так те компоты не копейки стоят. Раскинут на каждого за харчи, вот тебе и выкладывай — по три червонца за удовольствие черешню или вишню попробовать. А на кой хрен они мне сдались? Жил я без них. Зачем теперь? Мне, как и всем, деньги с неба не сыплются. За эти три червонца так вкалывать приходится, что пена клочьями летит. Зачем на склад барахло привозят? Нас спросили — нужны ли компоты или эти еще, сухофрукты? Тоже мешками навязывают. Заботу проявляют. Просим рис — дают манку. А кто ее жрать будет? От нее не только не наработаешь — срать нечем станет! — кричал Олег. — А мой желудок — не мусоропровод!
— Зато Терехину попробуй заикнись! Тут же высмеивает. Мол, а что, я за вас все это жрать обязан? — поддержал радист.
— А по мне, так что сварят, за то и спасибо скажу. На всякий вкус не угодишь. Кому манка, а кому — макароны. Я их, к примеру, терпеть не могу, — подал голос рабочий.
В будке грохнул такой смех, что мужик враз сник. Голову в плечи вобрал.
— А что тут смешного? — не понял Ашот.
— Расскажи ты, Нин!
— Да ну вас, — отмахнулась она.
Мужик спешно за дверь шмыгнул. Повариха отвернулась. Рот кулаком затыкала: пыталась смех удержать.
— Да недавно у нас это случилось. Повариха приболела. Ну, мы ее на базу отправили. А сами решили по очереди готовить. Чтоб не обидно было всем. Ну, пришел и его черед. Мы ушли шурфы заряжать. А этот тип решил нас макаронами угостить. Сам же понятия не имел, как их готовить. Тут же, как на грех — кок от сейсмиков пожаловал. Бывший флотский. Старый мухомор. Ну и посоветовал Кольке продувать каждую макаронину. От муки. Чтоб не слипались. Тот и поверил. Поставил мешок перед собой и дует. А кок к нам, мол, гляньте, чем ваш Колька занят, покуда вы вкалываете. Ну, мы решили посмотреть. А кок опередил нас. Подошел к Кольке и говорит: медленно, мол, дело движется. Надо ускорить. Колька вылупился на него. Спрашивает: «А как?» Тот ему и говорит: мол, не только ртом работать надо. Продувать — так продувать. Снимай штаны и трудись с двух концов. Только тут наш дурак допер, что его купили. Кинулся он на кока. Не успей мы вовремя — сварил бы его вместе с теми макаронами. Едва отняли…
— Ну, шутка — шуткой, а кладовщиком придется заняться. Выясню на базе, в чем дело, — посерьезнел Ашот.
— Эх, если бы удалось его прижать! Здорово бы было! Да и не одни мы из-за него мучаемся. Весь профиль, — вздохнул радист.
— Ну, это не проблема. Давно надо бы сказать, — глянул Ашот на Нину. Та голову опустила.
— Что ж, ребята, где вы мне место нынче отведете? — спросил старик Василий.
— А ты, дед, давай сюда. Наверх. Тут теплее. Места хватит всем. Отдохнешь по-человечески.
Пусть на язык злые мы, ты не на это смотри. Полезай, — подсадил старика Олег.
А сам, подвинувшись поближе к печурке, на огонь уставился. Смотрел, слушал, молчал. Потом еле слышно запел. Ашот прислушался. Песня знакомая. Давняя-давняя. Когда-то и он ее пел. Только когда это было? Да и было ли? А может, во сне видел тот костер на снегу. Тихую, звездную ночь. И ее… Совсем еще юную. Она сидела напротив. Огонь или песня румянили ее лицо? Она слушала, не отводила глаз. Не отворачивалась. Знала, не песня это была, а признание. Первое. Бесхитростное. Она не отвергла его в ту ночь. Видно, заворожила тайга обоих. Но ненадолго. Погас костер. На холодном снегу недолга его жизнь. Рассыпался в пепел. Замерзла на заледенелых лапах елей и песня. Слова ее не согрели. А может, не поверила девчонка та? И лишь ночь… Но и она прошла. Утром все забылось, как сон… А Олег, ну зачем поет? Разве песней можно вернуть ту ночь, ту девчонку? Сколько зим прошло, сколько намело снегу!
Но только отчего так болит память? Что ей, неуемной, до тех лет, до той девчонки? Она была и не была. Приснилась. Уймись!
Ашот схватил шапку в злую горсть. В комок — куртку. Скорее! Прочь от воспоминаний! От себя. Ничего нет. И не было! Все привиделось в свете костра. Да и сам постарел. На висках то ли пепел, то ли заморозки. Память вымораживали. Из головы — куда ни шло. Но память глубже. Она в сердце. Покуда доберется до нее холод, — смерть опередит.
Ашот из будки чуть не кувырком выскочил. Навстречу — Колька. Возвращался. У каждого свои беды и оплошки.
Ашот быстро надел лыжи. Куда? Да все равно. Лишь бы идти. И чем быстрее, тем лучше. От усталости скоро заломит ноги, потом все тело. А там, смотришь, не до воспоминаний будет.
Сколько он ходил по тайге? Да кто ж его замечал — это время? Он — от него, оно за ним гонялось.
— Ашот! Да хватит тебе! Ну прошу, вернись в будку. Зачем так? — внезапно встала на пути Нина.
— Почему ты здесь? Уходи! Уйди! Мне надо одному побыть. Понимаешь? Так лучше. Я потом приду.
— Ашот, не мучь ни меня, ни себя.
— Тебя?! А разве тебе больно?
— Я видела. Знаю. Олег… Эта песня. Но ты забудь. Ведь я смогла.
— Зачем пришла? Забыла! Вот и славно. Я тоже постараюсь. Иди! Я просто так. Это пройдет.
— Ты не задерживайся. Ладно?
— Я и так задержался. Пожалуй, слишком. Застрял в памяти. Ну да ничего. Иди!
— Ребята что подумают?
— Плевать! Я слишком много обращал на это внимания. Да спохватился поздно. Дай руки. Замерзла? Тебе нельзя. Дочка. Ты не должна болеть. Для нее. Может, в ней не обманутся, — грел он дыханием руки Нины.
— Ашот, так надо было. Зачем ворошить? У тебя тоже дети. Сыновья. Уже большие.
— Ты права. Ты всегда до глупого права. Но кому нужна твоя правота теперь? Я ж не слепец! Ведь пришла…
— Ашот, мне не легко. Верно заметил. Да только поздно. Теперь поздно все менять. И не в наших силах.
— А ты изменилась. Хотя о чем это я теперь? Сам-то тоже… Но это внешне. Ты прости меня. И не обижайся. Иди в будку. К своим. А то и впрямь домыслы начнутся. Говорят, что от детства старость тем и отличается, что в ней врать друг другу научились, хитрить. А еще бояться. Прежде всего самих себя. Ан чужих — не меньше. Как бы чего худого окружающие не подумали. Смешно все. Ну да ладно. У каждого свой опыт, а он как жизнь — плохая или хорошая. А ты не обращай внимания. Наверное, к старости сентиментальным стал, в воспоминания ударился. Но что тебе до них? Иди, иди, моя березонька. Может, и рада бы ты не гасить память мою. И свою. Но сама знаешь, после взрыва даже земля болеет. И долго. Поищи, и через много лет в траве шурф найдешь. Он — как рубец. Не зарастает. Видно, не случайно ты взрывником стала. Тяжелая у тебя рука. Сама прошлым не болеешь. А мне…
Нина резко вырвалась из рук Ашота. И побежала к будке.
— Нина!
Но она не остановилась. Черным сугробом растаяла меж деревьев.
Ашот не скоро возвратился в будку. А когда пришел, в ней все давно спали.
Раздевшись, он влез в спальный мешок. Закрыл глаза. И поневоле услышал тяжелый вздох. Она ли? Возможно. Кто же еще? Сон сжалился над ним лишь под утро.
Следующий день был труднее первого. Всюду нужно было успеть. Ничего не упустить. Встретиться со всеми, выслушать каждого. Дед Василий едва успевал за Ашотом. А тот торопился. Времени в обрез оставалось. Дел прибавлялось с каждым часом. Вот и теперь, едва выехал на стыковку профилей, лицом к лицу столкнулся с незнакомым человеком. Одет не как геолог. С рулеткой, с картой. Подошел поближе. И — нате вам! Только этих здесь недоставало. Он, видите ли, сотрудник института. Изучает тайгу. Каждую живую букашку в колбу запихивает и радуется, словно клад нашел.
— Другой бы участок избрали. Здесь взрывы проводим. Зачем рисковать? Шли бы на соседний. Тайга — она всюду одинакова, — пытался Ашот образумить человека.
— Меня как раз интересует, как чувствует себя фауна и флора тайги во время проведения ваших работ. То есть именно такой контакт человека с природой.
— С этим, что ли, контакт? — указал Ашот на букашку, неподвижно лежавшую на ладони сотрудника института.
— А что? Степень полезности этого порождения природы невозможно переоценить.
— Не понимаю, какая взаимосвязь может существовать между этой козявкой и работой, которую мы проводим? — удивился Ашот.
— Видите ли, взаимосвязь, вернее, положительный фактор появления человека в тайге — в данное время явно отсутствует. Эта козявка, как вы изволили выразиться, относится к ценнейшему виду насекомых. Вот я и подсчитал, что на участках, не тронутых вами, зимовка и сохранность этого вида — хорошие. А там, где вы прошли, результаты поистине ужасные.
— Послушайте, дорогой мой, но ведь в наше время нет места козявочным сантиментам. Нужно заниматься серьезным делом. А не этими букашками. Я не знаю, кто вам поручил подобное занятие, только соседство натуралиста с геологами небезопасно. Я уже лично вам посоветовал бы избегать подобных контактов.
— Я не натуралист-любитель, я — ученый. И не занимаюсь чепухой. Наш институт интересуют проблемы экологии. Нюансы взаимоотношений природы с окружающей средой, степень полезности и меры вреда при воздействии человека на природу. И это не менее важно, чем ваша работа. В данном случае — разрушительная работа.
— А у вас есть разрешение на наблюдения именно на этом участке? — спросил Ашот.
— Вот письменное согласие вашего министерства. Извольте.
Ашот поморщился. Об этом его никто не предупредил. А человек, глядя на главного геолога из-под очков, ядовито усмехался.
— И сколько же дней вы думаете пробыть здесь? — поинтересовался Ашот.
— Вопрос поставлен неточно. Я постоянно работаю в тайге. Вас, как я понимаю, интересует, сколько времени я пробуду на вашем участке? Думаю, что шести месяцев мне будет достаточно.
— Шесть месяцев?! — изумился Ашот.
— Да, ведь я изучаю именно этот участок в сравнении с другими, не тронутыми вами. И не тороплюсь.
— А где вы остановились? — спохватился Ашот.
— Вон там. В шалашике. Сам смастерил. Сам и живу.
— Вот как! Поближе к природе! Что ж, для научной истины это, может быть, и хорошо. Но есть истины и житейского порядка. Ведь в такую пору и простудиться немудрено. В шалаше-то? А заболеете, кто поможет?
— Вы, простите, кем работаете? С кем имею честь? — прищурился ученый.
Ашот подал удостоверение. Внимательно следил за выражением лица человека. Тот, прочитав, рассмеялся. И сказал:
— Так вам ли, Ашот Суренович, не знать, что тайге я не помеха? Я нужен ей, а потому и от болезней она меня бережет.
— Знаю я здесь одного. Такого же. Только он лесник. Удивляюсь, как это вы не у него остановились. Уж он бы рад был. И поговорить было бы о чем. — Ашот не терял надежды спровадить ученого подальше от профиля.
— Это вы об Акимыче? Виделись мы с ним. Толковый человек. Такой лесник — находка для тайги, — уклонился от прямого ответа ученый.
— Кому как. Лично нам эта «находка» поперек горла стоит. Хотя, возможно, и ваша наука тоже пытается нам палки в колеса ставить. Ну, да мы к помехам привыкли. Всю жизнь с вашим братом из-за леса ругаемся. Все-то вам неймется. Полезность свою отстаиваете. Ну, наберете вы за полгода полную пробирку всяких насекомых! А какой от них прок? Они что, хлеба людям прибавят, город построят? Ну что вы носитесь с ними, как курица с яйцом? Да мне смешно! Ведь мужчина! А на эту букашку, как на Венеру Милосскую, уставились. Или у всех у вас мозги набекрень? Козявка! Погубили! Динозавра! Да мы завтрашний день нашим людям строим!
— Ничего вы тут не найдете! Нет здесь нефти! И не может быть!
— Нефти нет?! Это вам какая ворона накаркала?
— Не ворона. Сама природа тайги показывает, что нет нефти на этом участке! И не мы, а вы деньги народные по ветру пускаете! Ищете там, где и быть ничего не может! Это вас надо отсюда гнать! Не знаете, где и как искать надо!
— Может, у вас нам консультироваться? — зло усмехался Ашот.
— Придет и наше время. Будете советоваться!
— Чего горланите? Кричите из-за чего? — вывернулся из-за дерева дед Василий.
— А ничего, старик. Тут вот наука грозится нас из тайги выкинуть, — сморщился Ашот.
Но дед Василий спокойно подошел к ученому: протянул руку, Яковом назвал, поздоровался тепло. Не обратив ни малейшего внимания на недоумение Ашота, они присели на сугроб. Закурили. Разговорились, как старые знакомые.
— И все-таки мне интересно знать, с чего вы взяли, что на площади этой нефти нет? — спросил Ашот ученого.
— Это — вопрос по существу, и я готов забыть вашу оскорбительную выходку по поводу моих исследований. Но не знаю, насколько вы подготовлены, чтобы воспринять мои объяснения. Ведь мы с вами, уважаемый геолог, пока на совершенно разных языках говорим. Хоть и в одной тайге работаем. Вы, как мне кажется, довольствуетесь тем, что видите тайгу. А ведь ее еще и знать надо. Но это на ходу не дается. Присесть в тайге, понаблюдать ее, сопоставить увиденное и познанное — вам, думаю, недосуг. Все бегом по ней. Все броском, усталые да злые. А тайга — она злых людей не любит. Боится их…
— Разве я злой? — удивился Ашот.
— Вторжение ваше в тайгу — злое. А все от незнания ее. Потому и диалога с природой вести не можете. Гнушаетесь информацией, от нее исходящей. Ну, да я отвлекся. Вас ведь только нефть интересует! Что ж, попытаюсь в доступной форме объяснить, почему нефти здесь вы не найдете. Пойдемте ко мне в шалаш! Пусть комфорта нет. Зато там, я считаю, поговорить сможем обстоятельно. И чаю попьем. А то я уже мерзнуть стал. Да оно и вам не мешает погреться, соседи мои беспокойные…
