ГОСУДАРСТВЕННЫЙ ОБВИНИТЕЛЬ
— Сегодня на скамье подсудимых сидят не случайно ошибшиеся, не те, кого называют пасынками обстоятельств. Это — матерые, профессиональные преступники, опасные рецидивисты, которым неизвестны понятия: уважение, достоинство, честь, безопасность общества. Им непонятны жизнь и покой людей. Они не умеют прощать и щадить! Их жизнь — это смерч, это— цунами; волны, поднявшиеся со дна морских глубин и смывающие на своем пути все живое, уничтожающие даже признаки жизни. Вот так действовали и подсудимые. Подобно цунами — они срывали на своем пути все преграды и препятствия, чтобы посеять смерть. Они тоже не знали предела злобе. И, подобно разгулявшейся стихии, преодолели все трудности, чтоб добиться осуществления черных замыслов своих. Именно потому энергию, агрессивность, упрямство, с какими они шли на преступления, можно сравнить лишь с силами природы. Разрушающими, уничтожающими вокруг себя каждое дыхание. Рожденный для жизни и радости человек не способен до конца понять, что толкает подобного ему по образу и мышлению на столь тяжкие, столь жестокие преступления? Ведь инстинкт разрушителя не должен жить в человеке. Ведь каждый из нас рожден созидать. Тогда почему же еще в жизни мы сталкиваемся с подобными стихиями? Ведь их, как и каждого, родила мать! Они жили среди людей! Но каких? Кто внушил им ненависть к окружающим? Преступная ли среда, в которой они долго находились, или результаты их первых преступных действий внушили уверенность в безнаказанности? Но нет! Было и наказание. Сегодняшние подсудимые отбывали немалые сроки заключения. Но и это ничему не научило! Не посеяло в их душе ростков сомнения в правильности прожитого. Наказания за преступления не пошли впрок. И подсудимые не отказались от прошлой преступной жизни, — Яровой посмотрел в зал. Все внимательно слушали его.
— Эти преступления, чудовищные по замыслу, исполнены не новичками. Не теми, кто, потеряв разум от мгновенной злобы, не вспомнил о неизбежности наказания. Эти подсудимые лелеяли свою злость не год, а долгих десять лет! У нас, на Кавказе, в прошлом знали примеры кровной мести. Но и они не выдержали бы такого испытания временем и фактором расстояния. Люди — творения жизни, давно сумели бы забыть обиды. Всем нам известны случаи, когда имевшие возможность осуществить кровавый замысел люди отказывались от него, забывали злое и прощали врагов своих. Ибо совесть человеческая всегда стояла над насилием. И никогда сильный не считал справедливою победу над слабым, каким бы тот ни был подлецом и врагом. Никогда, со времен начала рода человеческого, не считалось доблестью вдвоем убивать одного. Двое сильных — против слабого. По каким законам действовали подсудимые? Нет, не по законам морали человеческой, не по критериям мужского достоинства — они руководствовались не принципами и инстинктами варваров. В то время, когда было совершено убийство Евдокимова, мы все считали, что в нашей республике покончено с профессиональной преступностью. Но ее вспышки, как отголоски тяжелой болезни, все-таки дали знать о себе.
Яровой слышал, как заерзал на скамье Муха, как откашлялся Клещ. Сделав глоток воды, он продолжал.
— И наше благодушие по поводу того, что бандитизм и профессиональные убийства ушли в прошлое, едва не принесло, в данном случае, плачевного результата. Ведь труп Евдокимова не имел на себе никаких следов насилия. И заключение судебно-медицинской экспертизы о ненасильственном характере смерти Авангарда было категорическим. Если бы следствие удовлетворилось только мнением экспертов — преступление, вероятно, не было бы раскрыто. Мы как-то уже привыкли к тому, что преступник всегда примитивнее следователя. Оглупляют преступника и некоторые произведения художественной литературы, а также киноискусства. Чрезмерное, на мой взгляд, слепое доверие к выводам медицинской науки, некритическое отношение иных следователей к заключению экспертов — все это в совокупности создает порою атмосферу беспечности. И способствует деквалификации тех, кто призван охранять покой и безопасность общества от его внутренних врагов. Ибо любой профессиональный преступник — это социальный враг общества. И этот враг общественного спокойствия и безопасности далеко не глуп и не примитивен. Я еще остановлюсь на личности каждого из подсудимых. А сейчас расскажу, как ими было совершены преступления. Из оглашенного здесь текста обвинительного заключения известно, в какой обстановке формировался умысел на убийство Евдокимова. Как вынашивались и оттачивались до идеального состояния разящего клинка преступные намерения. Необычны для нашего сегодняшнего дня люди, сидящие на скамье подсудимых. Сделавшие преступление своей профессией. Необычен и способен совершения убийства Евдокимова. На Колыме, Камчатке и Сахалине подсудимый по кличке Клещ проявлял интерес к медицинской и так называемой детективной литературе. И, как оказалось, далеко не случайно. Поиски подсудимого по кличке Клещ на книжных полках носили целенаправленный характер. Именно среди той литературы, которую мы считали либо малоинтересной, либо архивной и в которую, все по той же беспечности, лености ума, забывали заглянуть. Как это ни печально, но на определенном этапе этот профессиональный вор оказался в отдельных областях знаний эрудированнее, чем следствие.
Яровой видел, как усмехнулся Беник.
— Так, в библиотеке лагеря на Колыме ему попалась книжка американского писателя Гарри Райта «Свидетель колдовства». В этой книге автор описывает наблюдаемые им случаи лечения иглотерапией… Но предусмотрительный врач не дал в книге схемы жизненно важных точек. И Клещ потерял к книге интерес. На последней странице ее он написал: «мура». То есть— чушь. Не обошел своим вниманием подсудимый и рассказы известного всем нам английского писателя Конан-Дойля, рекомендуемые для детей среднего и старшего школьного возраста. В этих рассказах имеются описания множества убийств и методов их раскрытия. Подсудимый по кличке Клещ целых три месяца держал у себя сборник рассказов. Внимательно изучал его. Но все же большее предпочтение отдал другой книге, выпущенной в тысяча девятьсот двенадцатом году о работе «Сюртэ» — так называлась возникшая в тысяча восемьсот девятом году французская криминальная полиция. Конечно, особую симпатию подсудимого не могла не вызвать личность первого шефа «Сюртэ» — Эжена Видока. Дело в том, что до того, как стать во главе французской криминальной полиции, Эжен Видок сам был одним из опаснейших преступников. Несколько раз этот авантюрист приговаривался к каторжным работам и совершал дерзкие побеги из тюрем. Там, в тюрьмах, Эжен Видок прошел школу обучения у представителей французского клана убийц Корню. Члены этого клана воспитывали убийц даже из своих детей. А чтобы те быстрее привыкали к своему будущему ремеслу, им для игры давали головы мертвецов… Впоследствии, перейдя на сторону властей и возглавив «Сюртэ», Видок строил свою работу по принципу: «Только хорошо знающий преступный мир — может побороть преступление». Близкое знакомство с преступным миром, тысячи мистификаций, тайные проникновения в банды, водворение сотрудников «Сюртэ» под видом заключенных в камеры тюрем, их мнимые побеги и даже инсценированная смерть— все это позволило Видоку ликвидировать притоны или, как их еще называют, «малины», в которые до этого не смел сунуться ни один мировой судья, ни один полицейский инспектор. Только за первый год работы Видок с двенадцатью сотрудниками арестовал восемьсот двенадцать убийц, взломщиков, грабителей и мошенников. Некоторые из раскрытых Видоком преступлений были описаны в книге, которая попала в руки подсудимому. И одним из методов убийств, который был в арсенале клана Корню, воспользовались подсудимые. Это тоже не случайно. Отбывая наказание в местах лишения свободы, они имели возможность встречаться с осужденными за убийства. Знали не только о самих преступлениях, но и о том, как они раскрывались. А значит, знали, имели представление о профессиональном уровне следователей. Знали, что практически все убийства, совершенные обычными способами, раскрываются. Поэтому и решили воспользоваться необычным, забытым… Евдокимова оба подсудимые выследили с помощью бывшей подружки Клеща Русаковой. Эта женщина, известная в преступном мире довоенной Одессы под кличкой Гиена, прилетела в Ереван на деньги, высланные Клещом. Вскоре она разыскала Евдокимова. Это оказалось несложным делом.
Русакова знала о характерной примете — точке на щеке, которая была вытатуирована Евдокимову заключенными, как клеймо доносчику. Евдокимов быстро обратил внимание на одинокую, обеспеченную женщину, которая «любила пожить». Легко тратила деньги, прекрасно одевалась, любила рестораны. Он не знал, что она «охотится» за ним. И решил пожить за ее счет, поскольку был жаден на деньги и искал женщину, чтобы женившись, сменить фамилию на ее, и, тем самым, скрыться навсегда от возможных преследований. Русакова тоже мечтала скрыть свое прошлое сменой фамилии. Чтоб «выплыть» в другом месте уже в новом качестве. Пусть вдовою, но без прошлых хвостов. И она задумала выйти замуж за Евдокимова до того, как в Ереван нагрянет Клещ. О ее прошлом Евдокимов, разумеется, ничего не знал. И не интересовался им, чтоб не нарваться на встречные расспросы. Я, когда вопрос о совместной жизни был решен, встала дилемма — какую фамилию надо носить? Возник спор, вызвавший обоюдное подозрение. В доказательство тому — трехдневная размолвка между Евдокимовым и Русаковой. А также письмо Гиены своей соседке с жалобой, что ее избранник решил взять ее фамилию, из-за чего Зое трудно будет скрывать свое прошлое. Но… Время работало не на них. Ибо подсудимые вместе со свидетелем получили возможность приехать в Ереван. Я хочу немного остановиться на том, как им это удалось. На первый взгляд, все трое прекрасно работали. Выполняли и перевыполняли нормы и задания. Но для чего? Конечно, не из-за заработков! И не для того, чтобы реабилитировать свое прошлое! Не из самосознания. Даже это делалось в преступных целях! Сделав обязанными себе некоторых руководителей, подсудимые воспользовались их зависимостью от себя! Для тех, к сожалению, существовали только планы и нормы! Их не интересовало, кто их выполнял. Из-за приписок и премий они попустительствовали подсудимым. И, призванные следить за соблюдением режима поселения, помогли его нарушить. Подсудимый по кличке Клещ не остановился даже перед поджогом жилого барака с целью завладения чужими документами. И, истребовав для себя время для отлучки на работе, подсудимые и свидетель прилетели в Ереван.
Студенты спешно записывали что-то в свои блокноты. Яровой оглядел зал. И продолжил:
— К этому времени недоразумение между Русаковой и Евдокимовым было улажено. Понявшая, что изменить свою фамилию ей не удается, Гиена решила выполнить свою работу, обещанную Клещу.
Она позвала к себе Евдокимова, заблаговременно сообщив прилетевшим место и час встречи. Те пришли по указанному адресу глубокой ночью. Дверь в комнату Русаковой была преднамеренно отперта. Евдокимов спал. Вошедшие в комнату сегодняшние подсудимые приказали Русаковой оставить их наедине со своим врагом. Та оделась в потемках. И подсудимые, «запеленав» спящего Авангарда в одеяло, каким он был до того момента укрыт, защекотали его зубной щеткой. Сопротивляться, отбиваться от подсудимых Евдокимов не мог. К тому же его сдерживали славившиеся во всех одесских «малинах» цепкие руки Клеща. А Евдокимов был отнюдь не богатырского сложения. К тому же и крикнуть он не мог. Рот ему был заткнут кляпом из полотенца. Незащищенными оставались только ступни ног. Подсудимые знали еще по совместному пребыванию в местах лишения свободы о том, что Авангард боялся щекотки. А вооруженный опытом Эжена Видока Клещ знал, что основные точки раздражения при щекотке находятся на ступнях ног человека. В эти тонкости был посвящен и подсудимый по кличке Муха. Ему, неуравновешенному по натуре, Клещ не доверил держать Евдокимова, опасаясь, как бы он, потеряв над собою контроль, не убил его прежними методами своими — со следами насилия на трупе. Именно потому сам держал Скальпа, покуда Муха водил щеткой по голым ступням ног Евдокимова. При подобном воздействии, согласно описаниям, у человека начинается истерический смех. Но он глушился в данном случае полотенцем. При дальнейшем воздействии наступает торможение работы сердечных клапанов и затем следует смерть. Что произошло и в данном случае.
— Брехня все это! — бросил Муха.
Яровой, не обратив внимания, продолжал:
— Когда подсудимые поняли, что Евдокимов мертв, они включили свет. Это послужило сигналом для находившейся в то время во дворе Русаковой. Она вошла в комнату. Увидев Авангарда мертвым, поняла все и, боясь его участи, помогла его одеть. Но… До этого, в потемках, когда одевалась сама, она впопыхах надела на свои ноги носки Евдокимова. Сама того не заметив. И, не найдя его носков, надела Авангарду ботинки на босые ноги. Конечно, это обстоятельство сразу насторожило следствие еще при осмотре трупа. Ведь практически никто не ходит без носков вообще и в марте, в частности. В данном случае, как было установлено позже, убитый был человеком бережливым к собственному здоровью и до педантизма аккуратным в одежде. Теперь я остановлюсь на доказательствах, в том числе и вещественных, и следах сокрытия убийства.
Когда Евдокимов был одет, подсудимые позвали в комнату сегодняшнего свидетеля Владимира Журавлева. Увидев мертвого Скальпа— такой, как вам уже известно, была уголовная кличка Авангарда Евдокимова— Владимир испугался. Ведь ему было сказано подсудимым еще перед поездкой, что с Евдокимова нужно взять выкуп. И чем больший, тем лучше. Было сказано, что убивать Скальпа никто не намерен еще и потому, что никому не охота снова попадать за решетку. А куш, который нужно сорвать, должен окупить годы лишения свободы, ведь у всех троих заканчивались сроки поселения, а при выходе на свободу понадобятся деньги. Именно потому Журавлев, находясь во дворе дома на «стреме», был спокоен. Здесь же, в комнате, ему было сказано, что у Скальпа денег при себе не было. И платить он отказался. Еще и пригрозил обратиться куда следует за вымогательство. А чтобы Евдокимов не «заложил» всех, а на этот счет имелись основания, его и «пришили». Так было сказано свидетелю. И добавлено, что сделано это не только в их, а и в его интересах. Заяви Евдокимов в милицию— отвечать бы пришлось всем. Журавлева послали найти какой-нибудь транспорт, чтобы вывезти труп Евдокимова. Владимир видел во дворе дома садовую тележку, на которой хозяева возили землю, и предложил ею воспользоваться. Подсудимые положили труп в тележку вместе с одеялом и решили сбросить его где-нибудь поблизости. В обрыв или в реку. Но Русакова заупрямилась. И не согласилась. Объяснив, что в этом районе ее неоднократно видели с Авангардом. Найдя его мертвым, прежде всего заподозрят ее и начнут искать. Если даже она не сознается, сделают запрос в Одессу. А там о ее прошлом знают. Сообщат. И тогда начнут «копать». И подсудимые, послушавшись совета, отвезли Евдокимова на другой конец города, где Гиена никогда не появлялась. Там труп оставили в подъезде первого же недавно заселенного дома. Но не просто оставили. Чтобы инсценировать отсутствие каких бы то ни было посягательств на жизнь или кошелек Скальпа, в карман ему были вложены пятьсот рублей. Старые обычные часы Евдокимова были подменены новыми золотыми часами Клеща. Тем самым подсудимые, как им казалось, напрочь отмели версии о нападении и возможном убийстве Евдокимова. Добавлю, что часы были подменены не случайно. На старых часах Авангарда было треснутое стекло. Могло возникнуть подозрение о том, что перед смертью Скальп с кем-то дрался и при падении разбил стекло. Именно потому предусмотрительный Клещ надел свои часы на руку мертвому Авангарду. А старые часы Авангарда взял себе, как трофей, как каждодневное напоминание о свершившейся мести, подсудимый по кличке Муха. Но часы Евдокимова были известны по описаниям свидетелей, знавших потерпевшего, помнили эти часы на Колыме, где Авангард и подсудимые отбывали наказание. Кроме того, за месяц перед смертью, это удалось установить следственным путем. Авангард отдавал свои часы в ремонт. И мастер записал их номер. Впоследствии, при опознании личности по фотографиям, мастер тут же указал на фото Евдокимова, назвав его владельцем часов, своим недавним клиентом. Номер часов Евдокимова, зарегистрированный в журнале мастера, полностью совпал с номером часов, изъятых у подсудимого Мухи.
— С дерьмом не расстался, — бросил Клещ в сторону Мухи и обжег его злым взглядом.
— Но это лишь одна улика. Гораздо убедительнее заговорили о содеянном преступлении другие вещественные доказательства, — сказал Яровой.
Муха побледнел, выпрямился.
— Подсудимые оставили Скальпа в подъезде дома, положив его на ступенях так, вроде потерпевший проходил мимо и внезапно ему стало плохо, он хотел попросить оказания помощи в первой же квартире, но не успел. Трупу была придана соответствующая для смерти от сердечного приступа поза, характерная для подобных случаев. А сами подсудимые решили срочно избавиться от всего, что осталось на руках. Одеяло, в которое был завернут Скальп и зацепившаяся за его ворс незамеченная подсудимыми зубная щетка, а также полотенце, послужившее кляпом — были всунуты в зарешеченное окно подвала этого же дома, который, как выяснилось при выходе на место происшествия с участием свидетеля Журавлева, принадлежал людям, уехавшим на длительное время работать за рубеж. Случайное совпадение обстоятельств помогло тому, что в подвал никто не входил и вещественные доказательства сохранились. Одеяло, обнаруженное в подвале, было предъявлено на опознание хозяйке дома, где снимала комнату Русакова. Хозяйка признала его, заявив, что одеяло принадлежало квартирантке. Узнала она и банное полотенце квартирантки, которое послужило кляпом. При эксгумации трупа Евдокимова экспертиза обнаружила в зубах и во рту покойного нитки и ворсины от полотенца. Идентификацией было доказано, что именно этим полотенцем воспользовались подсудимые, совершая преступление. Защищенные от воздействия внешней среды и сырости, вещественные доказательства сохранили на себе следы более веских улик. Так, на ручке зубной щетки, оказавшейся в середине одеяла, сохранился по заключению дактилоскопической экспертизы, отпечаток большого пальца правой руки подсудимого Мухи. Отпечатался даже шрам на этом пальце, полученным им во время работы на делянах пилой.
Муха непроизвольно глянул на свой палец. Побледнел. И поспешно сунул руку в карман.
— На ворсе зубной щетки сохранились остатки отмершей кожи. Судебно-медицинской экспертизой признано, что остатки кожи сняты зубной щеткой со ступней Авангарда. Обнаружена и садовая тележка. Брошенная в нежилом районе города, она с того дня никем не использовалась. При тщательном осмотре было обнаружено не— сколько застрявших в досках волос. Экспертиза установила, что волосы принадлежат Евдокимову. Были проверены и незначительные почвенные остатки, сохранившиеся на тележке. Были исследованы почвенные остатки с обуви Евдокимова. Они также идентифицированы и оказались тождественными.
Зал внимательно вслушивался в каждое слово Ярового.
— Итак, убийство было совершено. Но я хочу остановиться подробнее на том, почему из всех видов и методов убийств подсудимые избрали именно этот. Ведь они уже знали и о других необычных методах, тоже не оставляющих следов. Внешних. Все они тщательно изучались. Так, например. Клеща очень заинтересовал метод убийства из практики «Сюртэ» при помощи впускания в вену нескольких кубиков воздуха. Смерть наступала через несколько минут. Клещ даже подчеркнул эту строчку в книге и поставил перед нею восклицательный знак. Порадовало его и то, что при внешнем осмотре эксперты сходились во мнении, что смерть в данном случае наступила от разрыва сердца. Но… Находились дотошные эксперты, которые брали сердце умершего, погружали его в стеклянный сосуд с водой и, увидев выходящие из сердца пузырьки воздуха, безошибочно устанавливали насильственный характер смерти. Именно потому, что был риск. Клещ отверг этот метод. Он не хотел оставлять следы. Он не хотел подозрений. Не случайно он поставил перед описанием этого случая знак минуса. Изучал этот подсудимый и другой метод убийства — утопление в ванне, наполненной водой на три четверти. Когда сильным, внезапным рывком за ноги у купающегося вызывался моментальный разрыв сердца в результате шока. Но… Снова могла возникнуть опасность разоблачения. В организме мертвого оставалась в таком случае вода. Этот метод был отвергнут. Но не только детективной литературой для исполнения своего замысла интересовался Клещ, а и медицинской литературой с описанием применения настоев трав и корней. В читательской карточке сегодняшнего подсудимого была и книга по лекарственным травам, выпущенная массовым тиражом. В ней говорилось не только о лечебных растениях, но и о растениях-убийцах: ядовитых ягодах, корнях, цветах, травах. Все эти виды были подчеркнуты подсудимым. Но не взяты на вооружение по той простой причине, что все они либо оставляли следы воздействия на организм человека, либо не приносили желаемой скорой смерти. Именно потому самым надежным способом был избран тот, каким подсудимые и воспользовались. Полное отсутствие явных следов насилия! Как гарантия безопасности и безнаказанности. Подсудимые были уверены в этом. Но существовала реальная опасность, она всегда была рядом.
Клещ, не мигая, смотрел на Ярового. Муха сидел, опустив голову.
— Совершив это преступление, подсудимые имели рядом двух свидетелей, которым они не доверяли. И, естественно, опасались разоблачения. Тем более, что свидетель мог это сделать невольно, в приступе, а Русакова — поскольку выпивала — могла попросту проговориться, находясь в нетрезвом состоянии. И тогда подсудимые решили взять ее с собою. На Север. Но не для того, чтобы увезти на Сахалин, где они отбывали поселение. Жить под страхом разоблачения они не хотели. И, прилетев в Хабаровск, Муха и Клещ напоили Русакову допьяна. И подсудимый по кличке Клещ задушил ее в кустах, неподалеку от скамейки, где они незадолго до того сидели, — глянул Яровой на Беника.
— А какие у вас имеются доказательства, что мой подзащитный… — вмешался адвокат. Но строгий взгляд председателя судебной коллегии по уголовным делам Верховного суда республики оборвал эту реплику.
— За несколько минут до случившегося, — невозмутимо продолжал Яровой. — Гиена выпила триста граммов водки, что подтверждено судебно-медицинской экспертизой, проводившей вскрытие трупа. Русаковой стало плохо. И она отошла от подсудимых, с которыми выпивала. Муха остался сидеть на скамейке, а Клещ пошел следом за Гиеной и задушил ее. Во время борьбы (а Русакова пыталась оказать сопротивление) Гиена сорвала с костюма убийцы пуговицу вместе с куском материи. Клещ не обратил на это внимания, не заметил в темноте, а в руке Русаковой, у мертвой, эта пуговица осталась. Был обнаружен и костюм. Идентифицированы и пуговица и материал. Хочу добавить и следующее: Муха, оставшийся на скамье в сквере, был на «стреме» и помогал тем, что следил за безопасностью. Гиена была опасна обоим, как свидетель смерти Скальпа. Она поняла, как он убит. К тому же, как уже говорилось, в тот момент, когда в комнату к ней и Скальпу вошли подсудимые. Гиена не была обута. И в спешке вместо своих носков надела носки Скальпа. В них она была найдена мертвой. Эти носки опознаны квартирной хозяйкой Авангарда по штопке, какую сама сделала. Но подсудимые об этом не знали. А свидетель — Владимир Журавлев во время убийства Гиены находился в зале ожидания для пассажиров в аэропорту, что подтверждено показаниями лиц, опознавших его по фотографиям. О случившемся он не знал. И, чтобы ничего не заподозрил, ему сказали, что Гиена устроена в гостиницу. Чему он не имел оснований не поверить.
Яровой взглянул на Клеща, тот сидел, опустив голову.
— Но не только из боязни быть изобличенными убрали Русакову подсудимые. У Гиены осталась значительная часть тех денег, которые ей в свое время выслал Клещ за предстоящую слежку. Русакова не успела потратить все пятнадцать тысяч. И у нее в чемодане остались десять тысяч. И о них знали подсудимые. Оставлять вне поля зрения свидетельницу своего преступления, да еще с такими деньгами, они не могли. Зная заранее, что в Хабаровске ею могут заинтересоваться. Ведь Гиена ни одного дня в своей жизни не работала. А наличие денег, образ жизни, насторожили бы милицию. Та, занявшись личностью Гиены, могла раскрыть преступление. Тем более, что адрес Клеща Гиена знала хорошо. А в Хабаровске каждый приезжий должен прописаться в течение трех дней, но где могла прописаться Русакова? Ведь каждый неработающий должен быть пенсионером, а возраст Русаковой был далек от пенсионного. Нетрудоспособность тоже отвергалась. А значит. Гиена могла сразу попасть в поле зрения милиции. К тому же Русакова любила не только выпить, а и промышляла развратом. Все эти факты и подтолкнули подсудимых на второе убийство.
Клещ вздохнул. Смотрел в пол.
— Но на этом не закончилась цепь преступлений, совершенных подсудимыми, — продолжал Аркадий и взглянул на бледного, перепуганного Вовку. — У подсудимых оставался еще один свидетель, которого они не могли убить на материке по той простой причине, что все трое являлись Сахалинскими поселенцами. Исчезни Журавлев — его стали бы усиленно искать всюду. Если бы нашли его мертвым — сомнений нет, за дело взялись бы круто. Но именно Журавлев был для подсудимых гораздо опаснее Гиены. Его ценили на работе, его уважали в общежитии. У него не было врагов. Убрать его незаметно не представлялось возможным. И потому, подсудимым не оставалось ничего иного, как подарить ему жизнь в рассрочку. То есть, до дня полного отбытия поселения. Тогда может возникнуть вопрос у суда, а зачем же подсудимые все же взяли с собой Журавлева в столь рискованную для всех троих поездку? Создается впечатление, будто сами подсудимые создали свидетеля. По недомыслию или неосторожности. Ведь ни в советах его, ни в помощи его они не нуждались. Владимир был скорее помехой. Зачем же брали? По глупости? Но нет. Ума, изворотливости, умения защищаться, выдвигать неопровержимые на первый взгляд алиби, умения скрывать факты, постоять за себя, подсудимым не занимать. Они имели за плечами школу преступности на свободе, прошли места заключения, где немало почерпнули для себя и пополнили познания. Они почти не делали промахов и знали на что шли. Ничего в их замыслах нельзя назвать случайным. Все было взвешено, обдумано, решено заранее. И ход с Владимиром Журавлевым был тоже обсужден. И… С помощью его, человека, не умеющего руководить поступками, они едва не добились успеха. Они с помощью посмертного письма не только пытались добиться устранения следователя от ведения дела. Этот замысел у подсудимых родился позднее. Об этом вы уже слышали из обвинительного заключения. С самого начала основной целью было намерение сделать Журавлева «козлом отпущения» в случае провала. После смерти Журавлева любой следователь, по мнению подсудимых, удовлетворился бы его письменными признаниями в убийстве или в убийствах и прекратил бы дело. И жизнь Владимира удалось сохранить лишь благодаря тому, что одна из следственных версий о такой возможности была с помощью общественности оперативно проверена. И оказалось, к счастью, верной. Жизнь очередной жертвы преступных намерений подсудимых спасена, но степень их вины от этого не стала менее тяжкой.
— Дайте перерыв! — выкрикнул Клещ.
Яровой привел в порядок бумаги. И, выходя в вестибюль, вдруг услышал:
— Послушай, Яровой, этим подсудимым по меньшей мере расстрел бы нужно было дать. Их счастье, что смертная казнь сейчас не применяется. Два убийства и покушение! Это же ужасно! — говорил работник прокуратуры.
— Расстрел? Ты знаешь, а ведь не зря тебе не поручают поддерживать обвинение. Ну, а если бы ты был судьей, пожалуй бы, я первый писал протесты на твои приговоры, — осадил Аркадий говорившего. И заметил, как насторожившиеся лица парней, девушек сразу потеплели. Наказание. Они понимали его необходимость. Но расстрел отвергали разумом и сердцами.
— Аркадий, а семья подсудимого знает о процессе? — подошел к Яровому знакомый следователь.
— Знает. Жена. Я ей сообщил. Послал телеграмму.
— Она не приехала?
— Пока не видел.
Яровой вошел в зал суда. За ним плотным кольцом шли будущие юристы. Яровой едва успевал отвечать на их вопросы.
Еле протиснулся к Яровому конвоир. И сказал, понизив голос:
— Там подсудимые — просят очень вас подойти к ним.
Аркадий подошел. Клещ привстал навстречу:
— Вот тут, я прошу вас, сделайте. Отдайте распоряжение. Пусть, так сделают. Но не говорите об этом никому. Это — мое, а это — Мухи, — сунул подсудимый две записки в руки Аркадию.
Следователь пошел в отдельный кабинет. Прочел. Этого он не ожидал.
А вскоре Яровой занял свое место государственного обвинителя и продолжал речь:
— Я раскрыл здесь, как были совершены преступления. Рассказал, как готовилось убийство. Вам понятны характеры этих людей. Но я должен раскрыть и причину преступлений. Раскрыть, что толкало сегодняшних подсудимых на зло, посеянное ими. Ведь его можно было предотвратить.
Муха глянул на Ярового, усмехнулся:
— Пожалел волк кобылу, оставил хвост, да гриву.
Клещ молчал, внимательно слушал Ярового.
— Я не буду здесь пересказывать обвинительное заключение. Остановлюсь лишь на основных причинах убийства, на том, почему это преступление получило реальную возможность осуществления. В деле имеются копии заведомо ложных доносов Авангарда Евдокимова на подсудимых и свидетеля. И не только на них. Не только эти трое пострадали из-за ложного доноса потерпевшего. Семь человек, оклеветанные Авангардом Евдокимовым, были признаны администрацией места лишения свободы организаторами массовых беспорядков в зоне и подготовки к побегу. Все семеро заключенных получили дополнительные сроки. По десять лет каждому. И это в то время, когда подсудимый по кличке Муха лежал в больнице. И не способен был передвигаться без посторонней помощи. Подсудимые и свидетель отсидели эти сроки и перестали верить в правосудие. Они не верили, а Евдокимов боялся. Ведь обратись сегодняшние подсудимые к правосудию, то на скамье подсудимых оказались бы не они, а Евдокимов!
Муха сидел с открытым ртом, слушал. Ему верилось и не верилось в услышанное. Клещ подался вперед. Лицо его, до синюшного бледное, подергивалось. Защитники подсудимых непонимающе переглядывались.
— Мне понятно, почему не обратились к правосудию подсудимые. Получив по заведомо ложному доносу дополнительные десять лет, они махнули рукой на закон и решили обойтись своими силами, по закону «малин». Но они знали, что Скальп тоже не обратится к закону и не попросит о том, чтобы его оградили от реальной опасности — покушения на его жизнь. Ведь он знал, был уверен, что его захотят убить, ведь его вторжение в судьбы этих людей было слишком разбойничьим, подлым. Он отнял не только у этих троих, а у семи человек по десять лет жизни. И знал, что за это его ждет расплата. Именно потому он не был нигде прописан. Не работал. Чтобы его при всем желании не могли отыскать. А к милиции за защитой не обратился потому, что могла раскрыться ложность доносов на этих людей и его могли привлечь к ответственности. Именно это заставило его молчать о неоднократных попытках разделаться с ним не этих, а других четверых людей, отсидевших из-за его доноса по десять лет. Он не заявлял о них не случайно. И если прежняя администрация места лишения свободы интересовалась только личностями виновных, то мы должны разобраться и в личности потерпевшего. Правда, о мертвых не говорят плохо, и все же я должен повторить здесь, что будь Евдокимов жив, то не эти люди сидели бы теперь на скамье подсудимых, а именно он — Авангард Евдокимов!
Клещ сидел, уронив голову на руки. Плечи его дрожали. Неловко. Нервы не выдержали. Муха искусал до крови губы, ненавидящими глазами смотрел поверх голов. Почерневшие губы его то ли проклинали, то ли благодарили кого-то…
— Итак, подсудимые и потерпевший не обратились к правосудию. Теперь я хочу остановиться на причинах, подтолкнувших к совершению преступления. Долгие годы отбытия незаслуженного наказания… Я говорю так, поскольку по этому делу был принесен протест прокурором РСФСР, дело изучено и вчера получено сообщение о том, что приговор, вынесенный в отношении всех семерых, в том числе сегодняшних подсудимых и свидетеля отменен!
— Яровой! Прости меня! Прости дурака! — закричал Клещ, перегнувшись через перегородку. Растерявшийся конвоир топтался рядом, не зная что делать.
Муха встал во весь рост свой. Сдавил руками голову. По свирепому лицу его открыто, наверное впервые в жизни, бежали слезы. Он рухнул на скамью, потеряв равновесие. Бледный, как больной рассвет, сидел Журавлев, опустив на грудь голову. Молчал.
— Так вот, я продолжу. За десять лет эти люди отбыли наказание. В том числе и поселение. Поначалу все они были на Камчатке. В маленьких селах. Каждый из троих выполнял добросовестно свою работу. Без премиальных. И не имели возможности нарушать режим поселения. Так, подсудимый по кличке Муха, отбывая поселение в селе Ягодном на острове Касагинский, спас от смерти пятерых школьников, которые пошли в тундру за грибами. На детей напали волки. И Муха, рискуя жизнью, отвлек внимание зверей на себя. Он мог погибнуть. Ему никто ничего не обещал за спасение детей. На это его толкнула собственная человечность. Об этом случае рассказал не он, а сами дети. А подтверждены их слова были шкурами зверей, которые поселенец сдал в госпромхоз. Так как же случилось, что в одном случае спасал, а в другом — убивал? Я не ошибусь, сказав, что в первом случае подсудимый попал под влияние сильной натуры цельного человека — Николая. С ним поселенец жил на острове недолго. Но почерпнул из постоянного общения с ним послало хорошего для себя. Пример этого человека, заставил поселенца пересмотреть и собственную жизнь. Заставил равняться на Николая. Муха не искал для себя выгоды, работая по восемнадцать часов в сутки. Не ради денег. Он видел перед собою наглядный пример другого человека. И не захотел уступать, быть хуже его. Но случилось так, что место его поселения было сменено. И подсудимый попал на Сахалин.
В иное окружение, другую среду. Там не было Николая. Там не на кого было равняться. Там никто не обращал внимания на человеческие качества поселенца. И Муха вжился в эту среду. Не успев твердо и навсегда укрепиться в перенятом от Николая отношении к жизни, он вернулся на ложный путь. Усвоив в жизни одно правило: «Выживают лишь сильные». За счет кого? Это стало второстепенным.
Муха сидел, вцепившись руками в перегородку.
— Доверяя местным руководителям поселенцев, администрация мест лишения свободы, доверяет им уже не преступника, а человека — способного к перевоспитанию в хорошем окружении. Поселенец — не рабочая машина, из которой можно выжимать только показатели. Исправление людей — дороже любых производственных показателей. А создание вокруг них атмосферы, соответствующей нашим взглядам и принципам — основная цель! И, достигнув этого, мы добиваемся самых дорогих результатов — возвращения человека в общество, к людям.
Муха затаил дыхание.
— Теперь я хочу остановиться на жизни подсудимого по кличке Клещ. Он тоже отбывал поселение на Камчатке в селе Тигель. Работал кочегаром паровых котлов. Работой этого поселенца там были довольны. И ему тоже было с кого брать пример. Механик котельной нашел нужный подыхал к поселенцу. Помог освоить специальность. И Клещ ценил доброе его отношение к себе. Привык и полюбил свою работу. Дорожил ею. Именно потому предотвращал угрозы неминуемых казалось бы аварий. Принимал участие в ремонте котлов. И тоже, как и первый подсудимый, не считался со временем. Пользовался он и уважением жителей села. Особо после одного случая. После пожара, возникшего в тайге. Тушить его помогал и поселенец. И тоже без особых просьб, без принуждений. Во время пожара поселенец вынес в безопасное место двух работников милиции, на которых упало горящее дерево!
В зале раздались возгласы удивления.
— Спас, зная, кто они! Зная об их детях! Зная, что такое жить без отцов! Зная по себе, что такое сиротство! Спас не ради выгоды для себя! Не ради благодарности, которую отверг! Спас потому, что перед ним стоял наглядный пример собственного детства. Спас потому, что в душе всегда осуждал сам себя и не желал своей участи другим. Спас, чтобы другие дети не пошли его дорогой. Неважно, кем работали их отцы? Для Клеща в тот момент было важно уберечь их для детей. Отцов спасал! Людей! В том высшее проявление человечности. Они не встречались потом. Но о случае этом я узнал от самих милиционеров. Они помнят. Их он спас, а других потом убивал!
Клещ сидел, закрыв лицо ладонями.
— Он считал, что ему позволено делать свой отбор. Кого спасти, кого убить. Он руководствовался собственными представлениями о нужности одних и ненужности других. Кто в этом виноват? Прежде всего он сам! Считая себя единственным правомочным лицом, он совершил преступления. И спасая отцов чужим детям, теперь, осиротил собственного сына!
Яровой глянул в зал. Увидел жену Беника, сидевшую в первом ряду. На руках ее сидел сын. Сын Клеща. Ребенок сползал с материнских коленей. Смотрел в сторону отца. Беник не сводил глаз с сына. По щекам его текли слезы.
— Замечу, что и в данном случае в немалой степени виновно окружение на лесосплаве. Это именно та среда развязала руки сегодняшним подсудимым и дала возможность поверить в безнаказанность задуманного. Она не способствовала пресечению преступных замыслов. Не оправдала доверия общества. Не перевоспитала, а укоренила порочное отношение к жизни, к поступкам.
— Папа! — прервал речь Ярового крик ребенка. И сын Клеща, соскользнув с коленей матери, протопал к перегородке, за которой сидели подсудимые.
— Папа! — просунул ребенок ручонки к отцу. Клещ припал к ним горящим лицом. Опешивший конвоир топтался рядом. Он не знал, как вернуть ребенка к матери. Та тоже стояла в нерешительности. Зал затаил дыхание. Но вот встал Свиридов. Он поднял над перегородкой сына Клеща. Тот поцеловал малыша. Вернув его матери, сказал:
— Ты выйди! Не трави души. Ни мне, ни сыну. Раньше надо было…
Женщина вышла в коридор, унося на руках орущего мальчонку.
— Насколько же поняли свою вину сегодняшние подсудимые? Осознали ли? У меня имеются на руках их завещания. Вот они, — показал следователь.
— Подсудимые, передавая мне, просили не говорить о них. Но нет. В данном случае я не имею права умолчать суду об их завещаниях. Ведь подсудимые и теперь не верят в правосудие. И приговорили сами себя к наказанию, которого заслуживают по собственному мнению. Я зачитаю.
— Я ж просил, — привстал Клещ.
— Зачем? — удивился Муха.
«Я прошу все деньги, имеющиеся на моем вкладе, а они заработаны честным трудом, распределить поровну между моими двумя племянниками, проживающими в селе Тигиль Камчатской области и моим сыном, проживающим в селе Ныш Сахалинской области. Прошу сделать это сразу после суда. Так как сам я не смогу. Поскольку преступление, совершенное мною слишком тяжелое и срок будет большой, я не доживу до освобождения и не смогу сделать это сам. А детям нужно расти, не зная лишений. Это поможет им не повторить моих ошибок. Прошу перевести деньги, не спрашивая на то согласия моей жены и опекунов племянников. Эти деньги я заработал, а не украл. Прошу выполнить мою последнюю просьбу, ибо получив наказание, хочу быть спокойным за то, что хоть единственной каплей пота своего, по мере возможности, помогу детям жить иначе, чем жил сам. Я не увижу их более. Никогда не встречу их. Пусть это будет им на трудную минуту. Пусть эти деньги, как мой пример, уберегут детей от ошибок. И помогут жить по-человечески. Пусть они будут последним подарком преступника на светлую жизнь. Мне не вернуть прошлого. Не искупить вину свою. Пусть дети знают, что им я желаю другой доли. Беник, бывший Клещ».
В зале стояла напряженная тишина.
— Теперь я прочту второе заявление. Подсудимого по кличке Муха. Извините, тут есть некоторые вольности в тексте. Но я вынужден читать дословно, — сказал Яровой.
— Ничего, Яровой, здесь все люди взрослые. А нам, юристам, важен смысл, а не форма, — сказал председатель коллегии суда.
«Я понял, что жил хреново, что сам себя «жмуром» сделал и выкинул годы под задницу Скальпу. Что из-за этой паскуды придется мне подыхать зэком. И свободы мне — век не видать. А все потому, что не сдержался и разделался с дерьмом. Жизни-то я не видел. Она всем задом паскудным поворачивалась. И никогда— мордой. Какая она бывает — мне неведомо. Прошу все мои деньги, что на книжке лежат, отписать на стройку пионерлагеря для детвы. На острове Карагинский. Пусть отдыхает ребятня. И растет счастливой. Не в меня. Там, на Карагинском, похоронен Николай. Он детей любил. Своих не, завел. Нехай смех детей, пусть чужих, будет ему от меня в память. Только не говорите ребятам, от кого им этот лагерь. Чтоб память черной не была. Пусть вместо нас кто-то из них сделается хозяином острова. Но не в меня — в Николая. Я не сумел. Он погиб. И я не выживу, чтоб на Карагинский свободным человеком вернуться… Но хоть дети пользоваться будут. За него и за меня. Я прошу выполнить мою просьбу. Деньги эти затем, чтобы другие судимыми не были. И жили не так, как я. Муха».
Аркадий кончил читать завещание. Глянул в зал. Жена Беника сидела в первом ряду. На руках ее спокойно спал мальчонка. Что он видел во сне? Свободного отца? Как он идет с ним за руку далеко-далеко по голубой дороге. Прямо к нему. Или серое, как промозглый дождь, сиротство? В ожидании отца, простившегося с жизнью? Где он, его отец? Где его руки? Где последнее его пристанище?
Спит малыш… Посапывая тихонько, уткнувшись в грудь матери лицом. А та, бледнея, слушает слова Ярового:
— Прошу суд определить подсудимым суровое, но не чрезмерное наказание. Чтобы и нынешние завещатели имели возможность выйти на свободу исполнителями своих добрых, на сей раз, намерений. Я не прошу о конкретных сроках наказания. Ведь преступления совершены тяжкие. И подсудимые— люди опасные для общества. Но суд должен учесть возможности их исправления. Я полагаюсь на справедливость приговора. И уверен, что он будет не только наказанием, а и средством перевоспитания тех, кто творя преступления познал и беззаконие.
…Никто, ни один человек не вышел из зала суда, покуда в от— дельном кабинете шло совещание коллегии суда. Никто не поднялся с места. Все ждали. Молча.
Подсудимые смотрели на дверь совещательной комнаты. Отрешенная от всего, сидела на первой скамье жена Беника. Спал малыш. Задумчиво молчали студенты.
Каким будет приговор суда? Адвокаты подсудимых тоже замерли. Яровой перечитывал завещания. Присутствовавшие в зале суда давно освободившиеся бывшие воры тоже молчали. Что ждет этих? Когда-то давно и сами переживали нечто подобное. Теперь «завязали». Прошлое умерло для них навсегда. Его нет. Забыли. Лишь ночью, во сне, всякое привидится. И тогда, боясь себя или насмешки судьбы, вздрагивают, обливаясь холодным потом. Кричат во снах, будоража внуков, детей, больную память…
Прошлое приходит по ночам, заглядывая в спящие лица отточенными лезвиями финок и ножей, глазами главарей, холодом бараков, болью разлук. Эти ночи такие длинные, бесконечные, как сроки, как годы, прожитые впустую. Как хорошо бывает понять, что это сон, что наступило утро. Новое утро жизни…
