ГЛАВА 7 Плата по счету
— И давно ты, падла, копишь на меня компру? Чем же я тебя, гниложопого козла, достал? Пригрел, прикрыл своей спиной гада, а теперь ты, паскуда, обсираешь за все доброе? Я ж пальцем не пошевелю как вас обоих тут уделают, размажут по стенам что клопов!
Борька уже много раз пожалел о том, что полез к Беркуту с разговором. Ведь работал спокойно, а как теперь будет, уладится ли?
Шеф с каждой минутой раскалялся все сильнее, материл Борьку и Андрея последними словами. А когда повар, не выдержав, хотел выйти из кабинета, Беркут поддел его на кулак так, что Андрей, закрутившись, ударился, упал. Шеф подскочил к Борьке. Парень пригнулся, головой ударил в «солнышко». Хозяин кувыркнулся через повара и только вскочил на ноги, как в двери вошли сотрудники милиции. Их было трое.
Беркут с тоской глянул на окна кабинета. Они были зарешечены, он сам себе устроил ловушку, красивую и надежную.
— Старый знакомый! Чего это тебе не живется спокойно на воле?
— А я что? Я ни при чем! Этих вот учу пахать как надо!
— Отведите всех троих в машину! — приказал капитан двум оперативникам.
— Я ни при чем! — вопил повар.
— Я вообще не виноват! — орал Борис, вырываясь из рук оперативника. И лишь Беркут шагал спокойно, без криков и угроз.
Борьку била отчаянная дрожь. Он бывал в милиции и никак не ожидал оказаться в ней снова.
— Я ни в чем не виноват! — повернул парень к оперативнику мокрое лицо.
— Разберутся! — ответил тот тихо.
Андрея с Борькой поместили вместе, Беркута увели в одиночную камеру.
— Ну! Легче стало тебе, придурок! Скажи, зачем ты к нам возник? На кой черт вообще в свет появился? — И поддел парня на кулак. Тот отлетел к железной шконке, ударился об нее виском, затих надолго.
А через час их вызвали на допрос к следователю. Борька наивно просился домой к матери. А следователь, понимая, что перед ним еще мальчишка, успокаивал. Мол, разберемся и решим. Невиновных у себя не держим. Все будет зависеть от вашей честности. Расскажите, из–за чего случилась драка и как вы оказались на работе у Беркута.
Борька, ободренный обещанием следователя выпустить невиновных, рассказал тому все как было. Следователь торопливо записывал, задавал вопросы по ходу. А когда Борис сказал ему, что в пакетах ничего особого не было, капитан невольно рассмеялся:
— Вы кому эти байки рассказываете? Да тот ресторан — притон преступников! Знаете, сколько нашли при обыске героина? Больше двадцати килограммов! И вы, именно вы, разносили его заказчикам! Сам Беркут признал этот факт.
— Но я о том не знал!
— Сомневаюсь. За доставку пакета с обычными лекарствами вы не получали бы ничего. И сами это понимали. Разве я не прав? Охраняли нижний зал! От кого и зачем? Почему вам доверили больше? Знали жадность на деньги? За них вы способны на все!
— Я не знал про наркоту! Мне велели доставить по адресу, отнес. И любой на моем месте поступил бы так. Я работал, а за работу везде платят. Беркут и его заправка — мое первое место. У других не вкалывал. Сравнивать не с кем, сколько давали, столько брал! Никто не работает за спасибо. И вы не откажетесь от получки. А значит, все одинаковы. И нечего меня доставать.
— Но сами говорите, что заподозрили наркоту?
— Андрей сказал. Я поверил. А на деле ни хрена не нашел. Полный прокол. За темнуху получили от шефа. Говорите, будто героин нашли? Но в нижний зал никому из нас не было доступа. Если впускали, то лишь когда там стояла тишь и в зале — никого, хоть шаром покати. Откуда мы могли знать? Я те два пакета наизнанку вывернул. И напрасно!
— Плохо искали. В рукаве аппарата, измеряющего давление, и в поясе было шесть пакетиков героина.
— Я их не увидел.
— Они были хорошо запрятаны. Неопытному человеку не найти. В подвальном зале собирались поставщики. Вы знаете хоть одного? Можете описать внешность?
— Я ни к кому не присматривался. Нам было запрещено соваться вниз.
— Машину или номер можете назвать?
— Нет. Они нас не касались.
— Может, имя или кличку слышали?
— Никогда. Эти люди как тени, их невозможно было увидеть в лицо и запомнить.
— Они часто собирались в том зале?
— Он был открыт каждый день. Но я не знаю, разные или одни и те же приходили туда.
— Вы спрашивали о них у Беркута?
— Спросил как–то. Он меня матом со всех сторон обложил и не велел смотреть в ту сторону. А чтоб поменьше спрашивал, так завалил работой, что перекурить не было времени. Я даже про жратву забывал. Едва хватало сил домой добраться. Я даже уйти хотел от Беркута! — сознался Борька.
— Это был бы самый правильный шаг в вашей жизни, — грустно согласился следователь.
— Ну в чем я виноват?
— В распространении наркотиков!
— Но я не знал!
— «Это не освобождает вас от ответственности.
— Меня подставили!
— Вас никто не заставлял насильно работать на группу преступников! Вы получали большие деньги и могли предположить…
Борьку, испуганного, плачущего и трясущегося, вернули в камеру и следом за ним вызвали на допрос повара.
— Я с этой шайкой–лейкой дел никаких не имел. Готовил холодные и горячие закуски. Кому? Мне все равно. Ни с кем особо не общался. А потом разговорился как–то с соседом, он из бывших крутарей, тот мне подрассказал о Беркуте! Ну, я иногда выхожу подышать воздухом. Кое–что приметил. Предупредил Борьку, чтоб смывался, пока не поздно, и себе стал искать другое место работы. Нелегко это в наше время. Ну а тут шеф вернулся из поездки, на всех наезжать стал, вызвал сначала Борьку, тот ему проболтался о нашем разговоре. Беркут вытащил из кухни меня, начал разборку, а тут ваши. Даже не знаю, кто вызвал.
— Ваша жена, — тихо сказал следователь и добавил: — В отношении вас нам все понятно, кроме одного: как устроились к Беркуту, где с ним познакомились?
— Через газету! Прочел объявление, мол, требуется повар с опытом и стажем в придорожный загородный ресторан. Оплата хорошая, Ну, мы и заявились вместе с женой. Обоих взяли. Платили нам не густо, но и не скудно. С Беркутом виделись крайне редко, общались и того меньше. У него к нам замечаний не было. Все шло тихо, нормально, и не стоило мне учить уму–разуму этого полудурка Борю. Не стоило лезть. Пусть бы пауки грызлись сами. В их делах нормальным людям не разобраться.
— Я понимаю вас, Андрей! Но вы тогдашний, тот, кто пожалел Борьку, захотел вытащить парня из дерьма, — куда лучше и добрее, человечнее нынешнего — правильного, расчетливого, сожалеющего о добре, еще имеющемся в душе. О чем вы пожалели? Что не стали гадом? А зачем саданули Борьке в камере?
— Каждый должен платить по счету за свои ошибки. И Борька не маленький. Уже становится мужиком. Девушка у него имеется. О серьезном думают. Нельзя же ему в отморозках жить все время. Ведь Беркут его за дурака и шестерку держал. Всерьез не воспринимал и в любое время мог подставить…
— Ошибаетесь! Между Беркутом и лопоухим парнишкой нет ничего общего. Как ни глуп, а все ж впрямую его связь с бандой пока не установлена. Следствие только начато. Вам тоже придется немного потерпеть…
В камеру Андрей вернулся совсем другим. Он уже не кидался на Бориса, не материл его, помня, что милицию в ресторан вызвала жена. И хотя следователь не сказал этого в лоб, повар понял, что заведение Беркута находится под негласным, но постоянным наблюдением милиции. Уж слишком быстро приехали сотрудники на вызов.
Борис лежал на шконке, лицом к стене. Он перестал понимать этих людей — за что его матерят и колотят, ненавидят и грозят? Ничего хорошего не ждал от повара, а потому не отреагировал, когда тот вернулся в камеру. Но если Борька мог молчать часами, Андрей так не умел, не любил тишину и спросил:
— Дрыхнешь?
— Иди ты, — услышал обидчивое.
— Меня скоро выпустят отсюда. Кое о чем поговорить надо.
— Уже наговорил. Не о чем мне с тобой трепаться.
— Между прочим, если б ты сразу меня послушал, теперь не канал бы на нарах!
— Чего ж сам застрял здесь?
— А мне бояться нечего. Не связан с Беркутом, как ты, по рукам и по рогам!
— Ни хрена, развяжусь.
— Если получится! Слышь, поверни жопу к стене, слушай, что скажу! — Подождал, пока Борька повернется. — Дави, мол, не знал, что относил, и про наркоту вообще не сек. Стой на том, как бы тебя ни сбивали с толку. Не верь следователю, ему лишь бы дело раскрутить, а тебе выскочить надо поскорее отсюда. Это главное, за что тебя могут сунуть под суд. И еще, нижний зал ты не видел и не знал о нем, охранял как продуктовый склад. Да и то никогда не находился там постоянно. Лишь изредка посматривал — не лезут ли туда бомжи. В основном ты заправлял емкости, сливал бензин, который привозили машины. Этим занимаются все заправщики на станциях. Почему тебе платили столько? Ты себе зарплату не назначал. Работал за двоих — без выходных и праздников. Мыл машины, подметал территорию. Иногда относил деньги. Но не часто. Смотри не вспомни адрес. Никуда не появлялся дважды. Кому отдавал? А тому, кто был на месте из взрослых. Спросит, случалось ли, что по адресу никого не было. Да, конечно! Но вторично туда же не посылали.
— А почему? Я знаю, где некоторые живут, — вспомнил Борька.
— Не проболтайся! Иначе тебя убьют еще до суда. У наркомафии руки длинные. От нее не смоешься. Они и Беркута распылят по перу, если высветит. С ними упаси Бог связаться. Любыми путями открещивайся. И в лицо не помнишь, кому отдавал пакеты, никто из них тебя не благодарил и не оплачивал доставку. Сколько свертков доставил? Говори, что пять или шесть, не больше. Поймут, будто имелся другой поставщик. Меньше вопросов к тебе. Пусть другого ищут.
— А если спросят, когда относил, отвечу, что не помню, но месяца за два до того, как нас взяли. Раньше не посылали меня, — соображал Борька.
— Молодец! Чую, выкрутишься! — обрадовался Андрей.
В это время, как и предположил повар, следователь
допрашивал Беркута. Тот сидел насупившись, думал о чем–то своем, далеком от милиции и этого, такого знакомого, кабинета.
— Ну что ж, Вова, не сумели вы оценить свою волю. И снова занялись прежними делами. Или забыли, что такое зона? А может, не мыслите иной жизни?
— Не берите на испуг. Я не новичок. Но в этом случае, вы промахнулись. Никогда не сумеете доказать прямой моей вины. Да и не виновен я ни в чем!
— Как вам удалось стать хозяином колонки?
— Детский вопрос! Были б деньги! Нынче хоть в Думу! Да не наскреб. Не то поцеловали б меня в задницу. Заимел бы себе иммунитет депутатский и забил на всех на вас!
— Ишь как занесло! Да кто тебя в Думу–то изберет? — возмутился следователь, глядя на свалявшегося, обросшего мужика.
— А что, там лучше сидят? Да иди на хрен! Коли я помоюсь на все места, подстригусь, побреюсь и прибарахлюсь, даже лучше нынешних смотреться буду. Не веришь? А зря! Я свое докажу. Там, в Думе, два моих корефана. Ты глазом моргнуть не успеешь, как меня велят отпустить, а уголовным делом, которое завел, вытрешь свою голодную задницу. Потому заранее говорю: не старайся и не копай. Нет смысла!
— Вот когда я получу такое распоряжение, тогда другое дело. А пока ответьте на мои вопросы. — И начал допрос: — Кто поставлял вам героин?
— Ни в зуб ногой о наркоте! Вы у меня в кабинете нашмонали? Нет! А я могу отвечать лишь за то, что является моим!
— Вы единоличный владелец бензоколонки и здания, где располагаются службы?
— Да! Все, что на первом этаже, мое, — усмехнулся Беркут криво.
— А внутренний двор, нижний, подвальный, этаж?
— Не мое! Там свои хозяева. Проверьте по документам. Я не использовал те площади, они не принадлежали мне. Там свои владельцы.
— Ладно. Но в вашем кабинете при обыске найден героин. В пакетах.
— Подбросили! Старый прием.
— Охотно поверил бы. Но на пакетах отпечатки ваших пальцев. Их никак не подбросят, не научились. Так где вы взяли наркотик? — повторил вопрос следователь.
— Я героин последний раз держал в руках лет семь назад. После того завязал с ним, слышите? И не клейте мне чужие грехи. Как могли мои отпечатки оказаться на пакетах, если я три месяца не снимаю перчаток? Все руки, вернее, кожа покрылась экземой. Эту болезнь подхватил в лесу, от какой–то заразной травы. И вот уже сколько времени гноится кожа. Я лечу, но бесполезно. Болезнь заразная, потому перчатки не снимаю.
— Не спорю, но на пакетах отпечатки именно ваших пальцев. Идентифицировали эти с прежними. Вот и спорьте теперь с кем хотите. Но ни один юрист вам не поверит. Дактилоскопическая экспертиза, как понимаете, не требует много времени, и ее заключение всегда принимается за доказательство.
Ерунда! Пусть хоть кто–нибудь подтвердит, что принимаю героин, сижу на игле!
— Это не обязательно, хотя кровь на анализ еще возьмут. И все же кто был поставщиком?
— Понятия не имею, о чем вы говорите!
— Кому вы посылали пакеты со своим заправщиком? Этих людей вы, конечно, помните?
— Меня просили помочь с лекарствами и мазями, каких нет в аптеках нашего города. А я часто выезжал за пределы — в командировки, к поставщикам. По ходу покупал у них в аптеках нужные лекарства.
— Так для кого? Назовите адреса, имена.
— Может, еще ключи от квартир затребуете? — усмехнулся криво и ответил: — Никого не помню. Добрые дела делаются не для базара, а тихо, без звона! За них не ждут и не требуют благодарностей.
— Утверждаете, что помогали малознакомым людям? Да еще бесплатно? Этот анекдот не о вас! — рассмеялся следователь громко.
— Между прочим, жлобом меня никто никогда не называл! Платил своим работникам больше, чем они получили бы в других местах. И никто на меня не обижался. Наоборот, за работу на нашей колонке держались все.
— Но эти люди, все, как один, работали по две смены. Без выходных и праздников. Почему вы не приняли на работу вторую смену?
— Поначалу на первую еле наскреб. Никто не хотел работать за городом. Слишком много проблем возникало. Да и я брал не всех. Отказывал женщинам, девкам. Они болеют, беременеют, рожают, а у меня работа, Брал не обремененных детьми, семьями и хозяйством. Чтоб потом не мучиться. Когда набрал, поговорил со всеми, сказал, сколько будут получать в нынешнем составе и какая разница выйдет, коли наберем вторую смену. Люди подумали и отказались от сменщиков. Решили, что сами справятся. И все были довольны.
— А за что в таком случае вы били в своем кабинете Андрея и Бориса?
— Ну, это чисто семейные дела. Обоих гонял за грязь на рабочих местах. Не секрет, что, набирая людей, я спрашивал чуть ли не в первую очередь — курят ли они? Оба соврали, ответили — не курим. Я взял их, на деле оказались курящими. Хотел уволить. Но пообещали курить подальше от заправки. И все ж ловил, когда курили на рабочих местах. За это время от времени получали. Сами знаете, что может случиться, вот и приходится держать в руках, а иногда за горло брать. И вламывать, чтоб мозги не сеяли. Ведь нагрянь проверка, штраф был бы обеспечен. Платить пришлось бы мне. Да и предупреждений, предписаний куча. Если к тому же увидели б окурки, вообще дело труба. Вот и врезал меж ушей обоим. Конечно, не впервой.
— Все логично, но они назвали иную причину, далекую от вашей.
— Кому ж охота прослыть идиотом? Ведь вот повару и Борьке разрешил курить в подсобке, так им, видите ли, воздуха не хватает. Выходят и перед заправкой смолят. Операторы ругаются, эти не слышат.
— Скажите, а где у вас подсобка? Внизу?
— Рядом с кухней. Там умывальник, стол. Внизу, я уже говорил, нет наших площадей.
— Продукты где храните?
— В морозильных ларях. Даже в моем кабинете два таких стоят.
— А мусор, пищевые отходы куда сбрасываете?
— Ежедневно их забирает машина, увозит на свалку. Эту услугу оплачиваем городу.
— Ну а с арендаторами нижнего этажа какие отношения?
— Никаких.
— Как так? Газ, свет, воду как оплачиваете?
— По счетчикам. Они на все имеются. Но у каждого свои.
— Их посетители обедали у вас?
— Я не знаю. Ни к кому не присматривался. Может, кто и заходил. Я своим работникам запрещал сплетни, пересуды, лишние разговоры. Наказывал за грубость с посетителями. А за жалобы клиентов двоих сразу уволил. Они и недели не проработали. Кстати, Андрея и Бориса тоже хотел убрать. Надоело уговаривать, кулаки болели…
— Сколько ж сами имели в месяц? — спросил следователь.
— Две — две с половиной тысячи…
— В долларах?
— Ну не в рублях же!
— Неплохо! Я в рублях всего тысячу семьсот имею, — охрип голос следователя.
— Мы могли бы договориться, — глянул на него Беркут.
— Ты ж говорил, что в Думе кентов имеешь?
— Хочешь убедиться? Дай сотовый телефон. Мой твои опера забрали. Иначе давно на воле был бы.
— Не могу. Этот служебный. Ты по нему никуда, кроме милиции, не позвонишь.
— А твой личный?
— Мы слишком далеко заходим.
— Пойми, я все равно выскочу. Неделей раньше или позже. Но тогда уже не ты поимеешь. Не упускай шанс. Он тоже обламывается не каждый день.
— А сколько дашь?
— Если выпустишь, пять штук, ну а за телефон — пятьсот баксов, если мой вернут…
Следователь вытащил из ящика стола телефон, вернул Беркуту. Тот достал из потайного кармана брюк пятьсот долларов. Оба спешно спрятали каждый свое.
Беркута тут же увели в камеру. И следователь громко предупредил охрану:
— У этого типа не без пунктика в башке. Он сам с собой ночами говорит. Не обращайте внимания. Я его давно знаю.
Беркута незадолго до ужина повели помыться в душ. Тот долго ждал своей очереди, а потом увидел через окно, как спешно покидают двор дежурные машины.
«Опять на задание. Может, моих кентов ловить?» — подумал и приметил приоткрытое окно. Никто ничего не успел сообразить. Ведь вот только стоял мужик здесь, лохматый, корявый, и вдруг его не стало. Как и куда он делся, никто не увидел. Лишь чуть приоткрывшаяся створка окна хрипела старушечьим голосом — ругалась или смеялась над растерявшимися сотрудниками милиции, попробуй пойми…
Вова пробежал полгорода, прежде чем решил передохнуть. А оглядевшись, понял, где находится. Выдохнул страх и, спокойно пройдя квартал, свернул к дому.
— Вова! Это ты? Вспомнил! Какое счастье! — обвила шею руками женщина.
Из этого дома Беркут мог не выходить годами. Здесь его ждали и любили всегда. Тут он был самым желанным человеком, за которого без раздумий отдали бы жизнь. Он это знал и решил залечь на дно, именно в этом доме переждать бурю, которая могла унести его отсюда надолго, а может, и погубить.
О побеге Беркута Борис и Андрей узнали лишь утром. Следователь спросил у обоих, есть ли у беглеца родня — к кому он мог сбежать, где скрыться?
— Да нету никого у него. Сюда никто к нему не приезжал, — ответил Борис.
— Вся его родня по зонам. Кому такой на воле нужен? — сморщился Андрей и добавил, выматерившись: — Я б такого родственника через колено проучил, пока б не задохнулся!
— Не, ну не сволочь! Сам смылся, нас оставил, гад! — возмущался–Борис.
— А ты чего ждал? Что он нас за пазуху запихнет и вместе с нами смоется? Как бы не так! Теперь, браток, держись!
— Чего зашелся?
— Того! Сейчас стрелочника искать станут, на кого дело это взвалить. Ну, кого глупее сыщут, — трясло Андрея.
— А разве Беркута не найдут?
— Кишка тонка! Этому есть куда смыться. Коль смог слинять, спрятаться ему вовсе просто. Он калач тертый, поверь мне.
— Может, и нас отпустят? — мечтал парень.
— Меня — конечно! Ко мне даже серьезных вопросов не было. А тебя подержат. Может, попытаются слепить стрелочника. Ну, отправят куда–нибудь в Сибирь года на четыре.
— Что, я один во всем виноват? — возмутился Борька.
— А тебе было бы легче, если б я и Беркут рядом с тобой мучились?
— Если вы на воле будете, за что меня должны посадить, неужели моя вина больше вашей?
— Дело не в вине, а в судьбе. Она разная. Вот ты дурак, жадный, потому судьба проучит. Мои ребята небось всякую копейку потом зарабатывают, а ты — валяя дурака. Да еще прикипался ко всем на колонке. С каждым грызся. А за что? Угождал Беркуту! Как же, хозяин! Он пошел срать — забыл, как тебя звать! Вместо него возьмут за помидоры. Все верно!
— Заткнись! Если посадят, то обоих.
— Беркут тебя своим помощником звал!
— Трепался он, как последний козел! — чуть не плакал Борька. Ему до боли было обидно, что никто его не понимает и не жалеет. Но как бы то ни было, после обеда его снова вызвали к следователю.
— Ну как, вспомнили адреса, куда носили пакеты? Теперь уж скрысать нечего! Вся вина по делу на вас ложится. Если Беркута не поймаем, я вам не позавидую. Обвинение будет тяжким. И не отвертеться. Уже знаем, что с детства баловал наркотиками, участковый подтвердил.
— Это когда было! Много лет прошло.
— Не важно. Толк в них знаешь, не новичок.
— А я при чем? Так и вас к этому делу приклеить можно. Откуда знаю, случайно ли сбежал Беркут или помогли за баксы? Может, вы и есть его клиент? Почему отдельно посадили? — Оборвала истерику парня больная оплеуха. Борька вскочил, охранник, стоявший за дверью, влетел в кабинет, кулаком сшиб парня, бросившегося на следователя.
— В одиночку его! — распорядился тот жестко.
Парня волокли по коридору, дубася на ходу кулаками
по плечам и по голове.
— Во сволочи, как издеваются над человеком! — услышал чей–то голос, оглянулся, увидел побледневшего отчима, испуганные глаза матери.
— Сынок, родной мой! Что ж натворили с тобой эти изверги! — заплакала навзрыд.
— Давай проваливай, сынок! — заломил руку за спину охранник и врезал кулаком по затылку. Борька упал, вскрикнув от резкой боли в плече. К охраннику тут же подскочили бритоголовые, сидевшие в коридоре:
— Уроем козла!
— Мажь паскуду!
— Братва! Хватай корефана, и делаем ласты!
Но убежать Борьке не удалось. Его схватили за шиворот и, вырвав из рук крутых, втолкнули в дежурную часть. Вскоре гуда вошел избитый крутыми охранник и мигом накинулся с кулаками на Борьку.
— Не дышать тебе больше! — налились глаза кровью, схватил шоковую дубинку, ударил парня по голове со всей силы. Падая на грязный пол, он увидел влетевшего в дежурку начальника милиции, мать и отчима.
Они что–то кричали, их рты были открыты. Но слов Борька не услышал. Боль и звон в голове смешались в один комок. Парень упал под ноги матери.
Сколько провалялся без сознания, уже не помнил. Где он? Кругом темно и страшно. Борька пытался вспомнить хоть что–нибудь, но, кроме свирепой морды охранника, ничего не выплыло из памяти.
Парень пощупал, на чем лежит. Понял — в постели, а значит, дома. И позвал тихо:
— Мама…
На его голос послышались шаги. На столе включился ночник. Мать присела рядом, осунувшаяся, усталая.
— Дай попить, пожалуйста, — попросил хрипло.
Стучали зубы о края кружки.
— Не спеши, никто не отнимет. Ты дома, — успокаивала сына Наталья.
— Где Герасим?
— Еще не вернулся. Он в милиции, к начальнику пошел, разобраться в твоем деле.
— А как меня отпустили?
— Под подписку о невыезде на все время следствия. Герасим добился. Убили б они тебя, сынок, нынче. Отец как почувствовал. Всюду искал тебя. На работе все опечатано, у друзей нет! Где только не искали. Все больницы обошли, даже в морге были. Милиция стала последней. Спросили у дежурного. Он и ответил, мол, подождите, сейчас увидите. А дальше сам знаешь. Мы к начальнику милиции. Тот тоже афганец оказался. Охранника, что тебя бил, в камеру увели. Вскоре и следователя туда отправили. Отец пошел наверх — к генералу. Сказал, что разобраться надо во всем по порядку, а нас на милицейской машине привезли. Оперативники принесли тебя сюда. Разули, раздели, в постель положили и ушли. Я все ждала, когда ты в себя придешь, да не дождалась, задремала. А тут слышу, зовешь меня…
— Мамка! Прости меня! — уткнулся лицом в теплые ладони.
— Ты расскажи, что стряслось–то с тобой? Как попал в милицию, почему? За что били? Почему домой отпустили лишь под подписку о невыезде? — попросила Наталья, и Борька рассказал ей все без утайки.
Выслушав сына, мать горестно вздохнула.
— Сынок, ну откуда в тебе такая жадность на деньги? Для чего они, если жизни мог лишиться? Какая радость от них? Для чего копил, на что собирал?
Борис молчал, опустив голову.
— Уехать хочешь от нас? — заглянула в глаза с тревогой.
— Нет, — качал головой.
— На старость копил?
— Еще чего? — отмахнулся смеясь.
— Купить что–то хотел?
— Близко, но не то. Подожди немного, сам расскажу. Только не торопи, хорошо? — попросил мать. И та с любопытством оглядела сына, ей было удивительно, что у него от нее появились секреты. Раньше их не было.
Борька понял, что невольно обидел ее, и сказал, погладив руки:
— Мамка, не бойся! Не такой уж я плохой! Просто в моей жизни появился человечек, который тоже любит меня. И я люблю. Она после тебя — самая хорошая на земле.
— Сынок, не рано ли? — поняла Наталья.
— Я же не собираюсь жениться сегодня!
— Но собираешь на это?
— Да как сказать? Я копил, пока была возможность. А там увидим. Не хочу заранее загадывать! — Оглянулись на звук хлопнувшей двери.
Герасим вошел сутулясь, хмурый, оглядел Борьку, сидевшего в постели:
— Как ты? Очухался?
— Дома все легче проходит!
— Вовремя успели мы с матерью. Иначе сегодня они расписали б тебя!
Борька тяжело вздохнул, не стал спорить.
— Скажи, а что это были за ребята, которые набросились на охранника? Не кенты ли твои? — спросил пасынка.
— Да я только одного из них знаю. Мой одноклассник. Остальных никогда не видел!
— Хорошие ребята. Эти в беде не оставят! Вот таких бы тебе в друзья! Они уже и сегодня мужчины! Не струхнут ни перед чем. Хоть еще и мальчишки, а какие отчаянные, дерзкие! С такими не пропадешь!
— А что о моем деле сказали? — перебил отчима.
Герасим присел к столу, закурил, глубокие складки легли в
уголках губ:
— Вляпался ты, конечно, по уши! И почему уродился упрямым как осел? Тебе трудно было поделиться, куда, к кому, кем устроился? Все молча, крадучись, шепотом! Почему? Разве я зло тебе сделал? Если б ты сказал мне о тех пакетах враз, тут же предупредил бы тебя, чем здесь пахнет! Наркотой за версту прет. Большого ума не надо, чтобы понять. Да и Беркут кто? Прохвост и шпана, никакой он не фартовый, пусть не туфтит подлый лаврушник!
— А это из тех, кого теперь принимают в законники за деньги? — изумился Борька.
— Из тех самых! Его, подлого козла, истинные фартовые даже в сявки не возьмут! Заварил он эту кашу и смылся. Ищут его, шмонают по «малинам», кентам и хазам. Да чую, что без понту! Он не станет квасить жопу и давно рванул подальше отсюда. Выждет местную бурю на Кавказе или Украине. Поди поймай потом, когда истечет срок давности по делу. Грамотный, гад! Он Уголовный кодекс лучше азбуки знает. Особо — свои права. Такого за жабры голыми руками не взять. Руки откусит, гнус. Вот он и пристроил тебя в доставщики наркоты. Это уголовщина. Незнание закона не освобождает от ответственности никого. Понял? Вот на чем тебя поймали! — хрустнул кулаками и добавил: — Голову скрутить козлу мало!
— Что ж теперь будет с Борькой? — ахнула мать.
— Понимаешь, ситуация осложнилась тем, что он всюду засветил нашего пацана. Назови Борька адреса, кому таскал героин, наркоманы его тут же достанут и расправятся с ним. Это ж целая сеть, паутина! Он видел поставщиков и потребителей. Их много. Достанется и ему, и нам. Милиции, понятное дело, нужны адреса, имена, номера машин.
Ну а нам куда деваться? В своем доме не спасемся, везде достанут. Именно потому нужно найти самого Беркута. Перевести все стрелки на него. Заставить расколоться несложно. Но после этого Борису нельзя оставаться здесь. Хотя бы лет на пять должен уехать. И чем дальше, тем лучше.
— Как это я его отпущу одного? С ним поеду, — зарделись щеки Натальи.
— Не стоит нам с тобой срываться. Мы все обговорили, другого хода нет.
— А что придумали?
— Поедет в школу милиции! Выучится. Потом в высшее училище! Узнай его через десяток лет! Так посоветовали в горотделе. Сам начальник…
— Не хочу в легавые! — взвыл Борька.
— На зону хочешь? Она уже ждет тебя. Там охрана покруче ментовской. И Беркутов сотни! Этого тебе недостает? Давай! Или то, что предлагаю, или зона! Милицейское училище тоже не мусоропровод. Туда теперь рвутся ребята. Там да, порядки военные и риск для жизни не меньший, но отслужил свои двадцать пять лет — иди на пенсию. Коли откажешься, слышь, Борис, я больше ничем не смогу помочь. Этот начальник милиции — сам из афганцев. Меня и тебя пожалел. Предложил выход, я, конечно, согласился.
— А разве возьмут с диабетом?
— В порядке исключения… Но дед Данила клянется, что нет его больше у тебя, вылечил. Хотя анализы покажут. Ну так что, согласен? — спросил Герасим.
— Куда ж мне деваться? Сам говоришь, иначе за решетку заметут…
— И там не спасешься от наркоманов. Достанут еще проще и разделаются безнаказанно. Кто там за тебя вступится?
— Ну и судьба у меня! Куда никогда не хотел поступать, приходится соглашаться! — мрачнел парень, опустил плечи.
— Среди ментов я нередко встречал путевых мужиков. Они тоже не по ковровой дорожке пришли в милицию. Одни — из детских домов, другие — после службы. Никто не пожалел. Обычная работа. Самому не надо там звереть. А гадов везде хватает, не только в ментовке. Все от тебя будет зависеть. Если сам — человек, таким и в милиции останешься. А разве лучше шестерить у Беркута и потом прятаться от всего города и бояться всякой тени? Ты сейчас торгуешься! А погоди, возьмутся за наркоманов! Сам запросишься отсюда куда угодно. Лишь бы поскорее и подальше.
— Но ведь и в школе милиции я от них не спрячусь.
— Вот там — все! Учиться поедешь в Санкт–Петербург! В этом городе найти человека не так–то просто. Громадный многомиллионный гигант. А тебя станут искать по захолустным деревням, у дальней родни, у бабушки. А тебя и близко нет. Письма будешь писать не на домашний адрес, а на почту — до востребования. И обратный адрес не на конверте, только в самом письме. Года три, может, пять придется осторожничать. Но что делать? Сам виноват. Мне, отчиму, не доверил, зато чужому полностью открылся, и что получил, кроме синяков?
— Урок на будущее! — вздохнул парень.
— Тебе, говорят, хорошо платили у Беркута? Лучше б ты, ничего не получая, сидел дома. Сам понимаешь, как трудно оплачивать сегодня твои счета. Кто знает, как все сложится, главное теперь — уберечь тебя…
Борис уже через неделю очистился от синяков и ссадин, уверенно стоял на ногах. И вечерами уходил куда–то, К кому? Он не говорил. Герасим каждый раз ждал его возвращения и не ложился спать, покуда пасынок не закрывал за собой дверь в своей комнате.
Однажды, дождавшись его, указал на часы. Шел второй час ночи.
— Ты где был? Почему так поздно вернулся?
— Ну что ты меня пасешь? Я давно не пацан. А если устроюсь на работу?
— Тогда ты сыщешь приключения на задницу и в день завтрашний сам перед собой закроешь двери!
— Почему?
— Дождись вызова из школы милиции. Ведь все документы уже послали. Какая работа? Не хватило с нас твоих проколов? Сиди тихо и не светись нигде. Помни, уже милиция начала грести наркоманов. Те тоже не станут сидеть сложа руки и выследят.
— А кто им рассказал, кто высветил? — удивился пасынок.
— Мне забыли доложиться.
— А откуда знаешь?
— Городское радио слушаю! И тебе бы не помешало иной раз его включать.
— Я на дискотеке был. Туда эти не возникают! — хотел успокоить Герасима, но лишь разозлил.
— Совести у тебя нет! Ты развлекаешься, а мы с матерью с ума сходим. Каждую минуту ждем. Между прочим, нам не по семнадцать, оба работаем. Ты же изводишь нас!
— Хорошо! Я могу уйти и не стану мешать! — взялся за куртку.
— Куда? Дурак! Вернись! — втолкнул парня в дом.
— То я мешаю, извожу! То не уходи! Что тебе нужно? Я что, собой не могу распорядиться? — спросил заносчиво.
— Тебя сегодня по телефону искали.
— Так это мои друзья! — рассмеялся Борька.
— Они не грозили б урыть! А эти обещали сорвать с тебя репу! Случайно ли? И кто они?
— Кто хочет убить всерьез, тому не нужна реклама. Они работают без огласки. Кто треплется, тот ни на что не способен и дальше угроз не пойдет! — успокоил его Борис.
— Быстро ты осмелел. Забыл недавнее! Чтоб впредь не шлялся до такого времени! — вскипел Герасим. А сам в который раз обратился к Богу, чтобы ускорил отъезд Бориса.
Парень с неделю возвращался домой до наступления полуночи. Но однажды вернулся бледный, тихий и, хотя было всего десять вечера, разделся и лег в постель.
— Что случилось, сынок? — подошла Наталья.
— Ничего. Скучно стало, вернулся домой.
— А где был? — подошел Герасим.
— Гулял с ребятами по городу…
— Кого–то увидел?
— Беркута… Он подошел ко мне, но ребята взяли его в кольцо, оттеснили. Он хотел поговорить. Но я не захотел остаться с ним один на один. Я помню о последствиях этих разговоров. Он долго плелся позади нас, следил, куда свернем. Мы пришли в горсад, и я вскоре ушел оттуда, но через забор. Видел Беркута на выходе. Он меня не заметил. Закладывал нож за браслет. Я приметил и понял все.
Герасим позвонил дежурному милиции, потом начальнику, новому следователю, тот и ответил:
— Мы знаем. Он ходит с «хвостом». Меня предупредили оперативники. Ему отсекают все пути к бегству. Не волнуйтесь, к вам он не нагрянет. Ему не уйти…
Что выгнало на улицу Беркута? Нет, не тоска по кентам, не жажда приключений и даже не желание выпить. Сам собой Вова умел управлять. А в осторожности мог переплюнуть любую лесную зверюгу. Опыта и навыков у него хватало.
Но, как большинство мужиков, погорел на бабе. Его пышнотелая кудрявая подружка умело играла с ним в любовь уже не первый год. Она одна крутила Беркутом как хотела. Были у мужика и другие блядешки, но эта косила под порядочную, верную и надежную.
За эти ее достоинства или пороки Беркут осыпал бабу деньгами, подарками, дорогими украшениями, и Оксана, не сетуя, всякую ночь облизывала щетинистую морду, потную шею и до безобразия, по–мартышечьи, волосатую грудь. Она сюсюкала, лебезила, называя Вову лапушкой, котиком, королем и солнышком, но едва тот выходил за дверь, прыгала в ванну и, отплевываясь, матерясь, подолгу смывала с себя его вонь.
— Гнилушка кривоногая, старый мерин, облезлый пень, на ходу пердит, а туда же… Нет бы выложил все у двери и уходил. Ему еще ласку подай, в любви поклянись, иначе из него ни хрена не выдавишь! Тоже мне, красавец свалился, мать его курва бухая…
Поругавшись, она вытиралась насухо и начинала примерять все обновы и украшения, принесенные Беркутом. К ней он никогда не приходил с пустыми руками. Уж если обновки, то сумками, украшения — карманами.
Случалось, Оксана по полдня только примеряла подарки, забывая сказать вслед Беркуту хоть одно доброе слово. Она умела выманить, выпросить, но не благодарить.
Оксана ненавидела Вову за то, что тот имел женщин, помимо нее, и тоже одаривал не скупясь, щедро.
Он обычно приходил к ней под вечер, по–ослиному нагруженный покупками, так что ни плечи, ни шея не выдерживали всего. Но никогда Беркут не задерживался здесь дольше чем на три дня.
Баба стелилась у его ног, изображая отчаяние и мольбу. Она, как ангел, складывала руки на груди, умоляя побыть с ней еще.
— Я умираю без тебя, нет мне жизни, останься со мной! Побудь еще, молю! Подари счастье видеть и дышать тобой, — говорила томно, вытирая пару слезинок. Она знала, что далеко не все деньги отдал ей Вова, а это обижало бабу до глубины души.
Так было бы и в этот раз. Но прошло три дня, а Беркут не думал уходить. Он пил и ел, валялся в постели, тискал Оксану, но денег не добавлял. Отдал ей принесенное сразу, на том и ограничился. А дни шли. Вот уж и вторая неделя пошла к концу. Баба устала, а Беркут не спешил.
Оксана ждала, что Вова даст ей хотя бы денег. Но он сказал ей, что пустой как барабан, и единственное, чем может ее осчастливить, так это любовью, горячей и бесконечной.
— Теперь тебе не надо уговаривать меня остаться, я и сам никуда не пойду и останусь с тобой навсегда, как ты мечтала, краля моя ненаглядная! — Обнял он пышные формы бабы, воткнулся колючей мордой в глубокий вырез и взвизгнул по–поросячьи от восторга.
Оксана не выдержала, ее коробило. Другое дело, были б у него деньги. С мужиком, у которого в карманах гуляют сквозняки, церемониться нечего, и баба, оттолкнув его, сказала:
— А ты что, в дармоеды навязываешься? В иждивенцы? Иль в сутенеры клеишься?
— Чево? — отвисла челюсть у Беркута. Он даже не поверил, что сказанное относится к нему, но, кроме них двоих, никого не было. — Значит, так меня забрызгала? Мало я тебе приволок? Все, что имел, отдал!
— Так это когда было? — скривилась баба.
— Неделю назад! Всего–то!
— С тебя в притоне за такое время сколько б сняли?
— Вдесятеро меньше!
— Коль до дешевок приспичило, чего сюда возник? Хиляй к ним, не держу!
— Профура! — дал ей звонкую пощечину.
— Вислогузый мерин! Засранец! Вонючий кабан! — Открыла двери настежь: — Пиздуй отсюда, барбос!
Беркут оделся наспех и, приостановившись возле двери, сказал злым шепотом:
— Ноги моей здесь никогда больше не будет. Если б раньше знал, кто ты есть, никогда бы не возник!
— Кому ты нужен, рахит недоношенный? Давай проваливай шустрее! Чего застрял, как говно поперек жопы? — Двинула мужика плечом, тот оказался на улице, а Оксана, закрыв двери на засов, принялась прибирать в доме.
Вова Беркут был у нее не последним и далеко не единственным хахалем. Баба имела их больше десятка, но предпочитала одного — самого красивого, весельчака и шутника, огневого Сашку. С ним она была знакома много лет. Участковый. Поначалу ругались. Ох и стыдил он ее, уговаривал устроиться на работу, но не убедил. А Оксана была не только красивой, но и умной бабой. Так вот и поладили.
Сашка никогда не назначал ей время. Она сама звонила и звала, когда ее кто–то обидел. Вот и здесь, убрав и проветрив в доме, позвонила ему:
— Один коротаешь? Не помешала? А то давай ко мне! Согреемся, побалдеем вдвоем! Когда придешь? Прямо сейчас? Жду!
Через полчаса она уже сидела на коленях участкового, гладила его лицо, плечи.
— А знаешь, как меня сегодня обидел один козел? Обозвал за то, что не оставила у себя. Ты представляешь, он мне деньги предлагал!
— За что?
— За ночь, за любовь и ласки! За дешевку принял. Ну уж я ему устроила!
— Кто этот негодяй? — деланно удивился Сашка, поддерживая с Оксаной давнюю игру. Они не только хорошо знали, но и прекрасно понимали друг друга.
— Да ты его не знаешь. Это Вова Беркут! Недавно с зоны вернулся. Так за то, что отказала ему, он мне по морде дал и обозвал паскудно. С час назад его выгнала. Сказала гниде, что скотоложеством не балуюсь, ни за какие деньги с ним не лягу в постель. Теперь к шлюхам пойдет, в притон или на мост. Ко мне, как сам проговорился, пустой пришел. А может, соврал. Но я его с бубном выставила. Хотя сама не люблю базар, этот достал.
— Правильно сделала. Я сейчас принесу выпить, и обойдемся сами, без беркутов!
Сашка быстро оделся и, едва выйдя из дома, позвонил в милицию. Предупредил, что Беркут в полете и, видимо, вышел «на охоту».
— Тряхнула его подружка! На ужин не оставила. Из города не уйдет! Ловите!
Едва Сашка выключил телефон, всем оперативникам и участковым, каждому дворнику было приказано — смотреть и следить в оба.
Второй звонок последовал уже от сторожа городского парка:
— Здесь он! У меня ошивается. Один его взять не смогу, ребят пришлите, да поскорее…
Беркут, надеясь на сумерки, спокойно прошел по аллее. Нет, он не ошибся и Борьку узнал мигом. Как тот оказался на воле? Ведь Седой и Шлейка в один голос утверждали, что менты сгребли его вместе с Андреем. Но того дома не было, только жена — распухшая от слез баба. Беркут хотел перехватить у Борьки баксов и разузнать новости по делу. Но парень вдруг куда–то исчез. Конечно, не домой, рановато. Где искать его? Идти к нему домой — слишком далеко и опасно. А значит, лучше навестить Седого и Шлейку. Эти могут выручить баксами, пока свой положняк не возьмет с клиентов. Если все долги собрать в кучу, Беркуту на три безбедных жизни хватило бы, даже если он всяк день станет бухать в ресторане.
«Вот судьба–паскуда! Как все хорошо шло! И надо ж было Борьке залупиться! И с чего? Ведь могли спокойно договориться. Небось сам теперь жалеет пацан. Все равно вернулся б! Но откуда взялись менты? Борька с Андреем не вызывали, к чему? Не впервой мне было бить им рыла, все сходило тихо. Тут же шухер! Кто его затеял? Кому было выгодно заложить? Хотя тот же швейцар или официант могли. Что с них взять?»
Свернул с аллеи на боковую темную дорожку. Светиться на выходе, где теперь стояли яркие фонари, не хотелось. А тут можно перелезть через ограду незамеченным. Схватился за штырь, легко подскочил вверх, и вдруг на ноге что–то тяжелой гирей повисло. Хотел отряхнуть. Но тряхнули его, и он всем задом сел на арматурный штык. От жуткой боли волком взвыл. Он сидел, окорячив ограду ногами, как кузнечик на иголке в гербарии, глянул вниз. По обе стороны ограды его ждали оперативники.
— Слезай, воробышек! Мать твою! И без фокусов! Не то сами сдернем гада!
— Ой! Пощади! Яйцы пробьешь! — заскулил Вова.
— Они тебе больше не понадобятся! Сползай, блядское семя! — услышал с другой стороны.
— Не могу. Я пришился. Сижу как пидер!
— Понятно! Генка! Подгоняй машину! Сейчас сниму эту мандавошку! Еще до суда не додышал, а уже жопа пробита! — смеялись оперативники и через пяток минут сняли со штыка Беркута. Он впервые неподдельно ревел, как баба, закрыв проткнутую задницу обеими ладонями.
Сашка, развлекавшийся с Оксаной всю ночь, узнал о благополучном задержании Беркута уже утром и очень порадовался.
И только Борис не находил себе места. Вернувшись домой, закрылся в своей комнате, никуда не высовывался и не подходил к телефону.
Герасим от участкового узнал о задержании Беркута и, войдя к пасынку, сказал весело:
— Поджал хвост? То–то и оно! Покуда не дозрел, не уходи далеко от дома! Я за эти дни со многими виделся. Садись, расскажу о новостях. Твоих корефанов в армию заметают всех до единого. И самое кислое — в Чечню забросят. За что? Сами знают! Не хрен базар громить! Или сил стало много? Под эту дудку не только кавказцев, а и своих отмудохали до самой реанимации. Все наличные вытащили. Ларьки на уши поставили. Пивной бар — в щепки. Там продавщица пиво водой разбавляла. Все жить хотят. И она тоже! Не нравится — никто насильно не поил! Теперь
быстро поумнеют! Крутые — тоже твои кореши — без дела не остались. Раскупили автостоянки, заправки, игровые залы, хозяевами заделались. Бомжей и блядей, короче, всю бродячую шушеру, в пустующие деревни отвезли. Всех гадов вылавливают. Даже Беркута накрыли. Теперь в тюрьме — в следственном изоляторе дышит. А тебе в училище. Документы оформим, и все на том, вызов уже пришел. Теперь еще раз сдашь все анализы и поезжай без страха.
— Беркута, может, и взяли. Но он не один, не сам по себе! Еще Седой и Шлейка.
— Их в пивбаре взяли часом позже.
—Беркуту те, кого я назвал, покупатели? Эти из–под земли достанут всех. У них возможности неограниченные, а денег — прорва. Сами не смогут, наймут кого–нибудь для расправы. Не позволят мешать.
— О тех не знаю. Чую, на воле им не долго бегать. Легавые переловят. А ты покуда не рискуй, самый опасный, Беркут, хоть и взят, однако, в чем ты прав, улей пока наружи. Но работа идет! — довольно потер руки Герасим.
Борька с тоски долгими часами смотрел телевизор к, заметил Герасим, все кому–то звонил. Говорил при том тихо, так что слова невозможно было разобрать.
— Подожди, пусть все утрясется! — Это единственное, что удалось услышать.
«Наверное, девку завел. Только той беды не хватает. Был один дурак на шее, станет два. Там и до третьего ждать недолго. Видно, тянуть мне лямку до гробовой доски. А что в благодарность услышу?» — сморщился человек, словно от зубной боли. И, вздохнув, вышел под навес, сел за круг… Но работа не пошла. Не было настроения. Промучившись часа два, вернулся домой. Увидел сияющего Борьку:
— Никита с Женькой звонили. Сегодня бабулю привезут. Во кайф!
— Чему радуешься? Сбежит она от нас к братьям. Там хоть внуки, а здесь кто?
— А я разве не внук? — обиделся
—Ты большой! С тобой какие заботы? А вот с теми не засидишься! Пошли во двор покурим, не то в доме не продохнуть!
Вышел первым и сел на ступеньке, Борька рядом устроился. Достал из кармана сигареты, подал отчиму и вдруг внезапно завалился на Герасима. Круглый камень лежал рядом. Откуда взялся? Герасим огляделся. Никого поблизости. Но Борька лежит на крыльце. Мужик прикинул, откуда кинули камень с такой силой. И шагнул в соседский огород. Каждый куст, дерево проверил, тряхнул, но никого, ни единой живой души, ни намека на присутствие человека. Окна дома наглухо закрыты, на двери громадный замок. Чердак на щеколду заперт. Но кто–то ж кинул камень…
Герасим пошел к цветочной клумбе — лохматой, увядающей. Из нее, из самой середины, словно тень, выскочил мальчишка, худой и оборванный. Он мигом шмыгнул через калитку на улицу. Когда Герасим поспешил за ним, мальчишка уже исчез.
Спрашивать о нем прохожих было нелепо. Мужик вернулся к крыльцу, Борька сидел на пороге, обхватив руками голову. Герасим помог ему встать. Они вошли в дом.
— Ложись. Сейчас холодную повязку положу, потерпи. — И когда намочил полотенце, заторопился к пасынку. — Не вставай. Я разыщу паскудника! — Хотел выйти на улицу, но Борис остановил:
— Не надо, он не живет здесь. Бомжонок. Они как две капли друг на друга похожи, их не различить. Не трать время. Просто теперь нужно закрывать и ставни. Не знаешь, откуда что придет.
— Нет, я этим наркоманам хвосты прищемлю! — 'грозил Герасим.
— Я все забывал сказать тебе, что виделся с родителем. Дня три назад. Неподалеку от базара встретились. Он требовал денег. Грозил в суд на меня подать, чтобы алименты ему выплачивал. Я по плечо отмерил. Родитель осклабился и пообещал уделать меня, как Бог мокрицу. Я в морду рассмеялся, он пообещал, что на этой неделе буду лежать на погосте. Потому, может, его рук дело. Уговорил какого–то. Наркоманы не станут камнями швыряться. Они пользуются оружием умело. После их разборки никто на катушки не вставал. О том от многих слышал. Эти, как фартовые, действуют наверняка. Уж если меня размажут, то и свидетеля не пощадят. Беркут о том мне много говорил. Теперь понимаю зачем. Чтоб знал, с кем связался.
— А Седой и Шлейка из каких?
— Они не то и не другое. — Парень поправил полотенце на лбу и, помолчав, продолжил: — Они не наркоманы. Обычные чифиристы. Шестерки Беркута, сами по себе ничего не стоят и не могут. Так, перхоть, копоть вонючая — не мужики.
— Как раз они опасней других. Остались без навара и пахана. Вот и мстят как могут…
— Ерунда! Я их не интересую. Им нужно узнать, где Беркут держал общак. А он его проссал у какой–нибудь метелки или в притоне. Беркуту в клешни давать бабки западло. Он сам мне ботал, сколько кубышек промотал. Его за это сколько раз урыть собирались. И в закон потому не взяли, что, когда хрен его твердый, душа и мозги мягкие.
— Не верю, что Колька к тебе пацана послал. За такое с него сдернут, а чем платить станет?
— У бомжей свои законы. Они никому не подчиняются и ни перед кем не отчитываются, — говорил Борис.
— Но ведь у тебя средь них нет врагов!
— А родитель? Коль один завелся, остальные — поголовно враги. Это точно! Наркоманы не станут в клумбе выжидать. В дом возникнут, и все на том.
— Ты уверен?
— Если хотели б свести счеты, давно заявились бы.
— А что теперь с бомжами делать? — сокрушался Герасим: — От них из–за любого угла пакость жди…
— Сам говоришь, по счетам платить надо. А долги разными случаются, — вздохнул Борис.
Герасим курил молча, обдумывал свое.
Когда–то среди бомжей у него имелись знакомые, несколько приличных мужиков. Он давал им картошку, и те помогали убрать урожай. Встречая их в городе потом, давал на хлеб. О том никто не знал дома. Да и зачем?
Герасим уже на следующий день разыскал всех пятерых. Купил пива и, достав из сумки картошку, хлеб и огурцы, угощал мужиков по старой памяти, заодно рассказал им о проделке Николая.
— Пацана подослал, чтоб тот кровного сына убил! Ну ладно если б растил его или оставил бы хоть что–нибудь! Ведь ни хрена! Борька сам не на ногах, а этот козел с него требует. Где тому взять? У меня или у матери. А у нас из–под копыт зреет? Сами знаете, как копейка дается. Разберитесь с ним сами. Не хочу ментов посылать, но ведь вынуждает, гнус.
— Сами с ним потолкуем и сыщем, кого к вам посылал. Коль все верно, что ты сказал, просто так ему не сойдет. Все взыщем и с него, и с мальца. А ты зла на нас не держи. В бомжи всякие сваливают, не с добра. И на сердце много обид кипит на горожан. Ну да разве все повинны в чьей–то конкретной беде? Ты успокойся, мы сами всех своих перетрясем. — И пошли к себе на свалку, поникнув головами.
«Когда уж все кончится? Отправить бы Борьку учиться в другой город, там его никто не знает и он никого. Но ведь придумал этот начальник горотдела отправить всех будущих курсантов одной группой. Что они, дети? Не потерялись бы и врозь. Пока их отправят, я сдохну», — вздохнул со стоном.
А вернувшись домой, глазам не поверил — мать приехала, решилась! Герасим про все беды разом забыл. Борис вьюном вокруг бабки вьется. Все говорят без умолку. Наталья возле матери тихой голубкой сидит. Ей тепло и спокойно. Как не хватало ей этого тепла, своего, самого доброго…
Мать едва успевает. Ее заставляют поесть, о чем–то рассказать, делятся радостями и бедами, над чем–то смеются, кого–то ругают. Мать уже успела скатать на яйцо шишку с Борькиного виска, и вмиг отпустила парня боль.
— Я не колдунья. Кое–чему у своей бабки научилась вприглядку. Вот, внучек, это яйцо сожгу в огне под заговор. А тот, кто задумал плохое, теперь уж не заживется на белом свете. Это как пить дать.
Положила яйцо на горячие угли, а когда оно испеклось и почернело, подкинула несколько березовых поленьев. Они быстро взялись огнем. И семья уже к ночи забыла о яйце. Вот только бомжи, встретившие поутру Герасима, сказали, что умер мальчишка, кинувший камень в Бориса.
— Ночью у костра все сидели, грелись. И он подошел. Все отказывался, что не бросал он камень в Борьку. А тут вдруг, ну точно с неба оторвался, булыжник. Но небольшой — с яйцо, вот только черный. И хрясь пацану по голове. Он так и упал замертво. Даже крикнуть, вздохнуть не успел.
— А Николай как?
— Он с нашими по деревням блукает. Да и что с него? Вот воротится, коль жив будет, уже за двоих ответит. Сгоним Миколая! Промеж себя так порешили. Мы убойством и разбоем не промышляем. Нет серед нас лихих людей. Мы все наскрозь — голуби, только сирые. — Дед чистил жидкую бороденку корявыми пальцами. Его внуки прогнали из собственного дома. А старик всякий день молился за их здоровье и никогда не только не проклинал, даже не ругал молодь, говорил, что получил по заслугам от тех, кого выпестовал. — Ты, мил–человек, не тужи! Миколая образумим. За твово младеня сам Бог вступился. Нихто с наших вас не забидит, — убеждал старик, и Герасим вернулся домой в хорошем настроении. Но, не дойдя нескольких шагов до калитки, заметил под окном дома мужика, тот пригнулся к самому ставню, слушает, о чем говорят на кухне.
Герасим подошел тихо, хрястнул кулаком по спине так, что услышал, как щелкнуло в позвоночнике. Мужик хотел, убежать, поняв, что попался, но не смог и, пропахав носом землю у крыльца, лежал матерясь.
— Захлопнись, козел! — пнул его Герасим в бок и, открыв двери в дом, позвал: — Борис, давай сюда! Кто это? Узнаешь?
— Конечно! Тот самый, первый следователь по делу. Он мне целый час морду квасил во время допроса и после. Позвони ментам, пусть на своей шкуре узнает, что такое камера.
Через десяток минут того в наручниках увезли в «воронке», а мужчины закрыли ставни, ушли в Борькину дальнюю комнату. И пока Степановна на кухне занималась стряпней, Борис с Герасимом успели о многом поговорить.
— Пойми, менты тоже разные. Одни пользуются мундиром и положением на службе, чтоб набить себе карманы. Другие волынят кое–как до пенсии. А третьи вкалывают на совесть, за себя и остальных. Волокут всю работу без премий и благодарностей. Ни званиями, ни похвалами не избалованы. Незаметные, но без них невпродых простым людям.
— Кому они нужны? — презрительно сплюнул парень.
— Вот как! Да если б не они, тебя с матерью давно уж не было б среди живых. Так или нет?
Борька покраснев, опустил голову.
— Ладно другим, мне не соврешь!
— Я там побывал у них! Не на должности, а в камере! Сам знаю — все менты одинаковая сволочь.
— Кто бы говорил! Иль я не знаю, что и как случилось? Сам хорош! И в этой ситуации! Прекрасно знал, кто такой Беркут, и все ж именно к нему пошел требовать повышения оплаты за услуги. Он бы повысил! Счастье, что жив остался!
Оба оглянулись, в комнату вошла Наталья:
— Ну, опять не без приключений? Кого на этот раз к нашему берегу прибило?
И, узнав о случившемся, долго возмущалась,
На следующий день Борька проснулся от резкого телефонного звонка.
— Приезжайте за направлением на учебу, заодно возьмете характеристику, справку из паспортного стола…
Борька положил трубку на рычаг. Ему хотелось смеяться от того, что скоро закончатся все испытания. Он уедет от Беркута и его банды, от алкаша–родителя, от всех неприятностей избавится разом. Они перестанут преследовать его повсюду, стоять за плечами днем и ночью. А тут еще Андрей позвонил, тот самый, что работал поваром в ресторане Беркута, и спросил:
— Ну, как дышишь? Нормально? Я тоже! Да, работаю в том же самом кабаке и снова поваром. Хозяин поменялся, все прочее по–прежнему. Заработки меньше, чем были, но хорошие, больше, чем в других местах. Конечно, вместе с женой работаем. А как иначе? Нет, ко мне никто не прикипается! Что внизу? Продовольственный склад сделали. Работать стало много удобнее… Все прежние, кроме тебя, на своих местах! Давай и ты возвращайся в свои пенаты.
Герасим невольно заглянул в спальню к Борису. Парень увидел его, отвернулся, заговорил тихо, а вскоре и совсем закончил разговор, положил трубку и сел в постели, обхватив руками голову.
Герасим топтался на кухне стреноженным конем.
И только мать без слов и объяснений поняла ситуацию. Степановна вошла в спальню к Борису, подсела рядом, обняла, погладила взъерошенную макушку и спросила:
— Чего ты голову опустил? Что случилось? Чего так меняешься? То смеешься, то плачешь…
— Бабулечка, наверное, потому, что дурак!
— Э–э, те в таком не признаются никогда! Что мутит душу, что бередит?
— Понимаешь, скоро мне ехать на учебу!
— Знаю, уж собираю помалеху.
— Зачем? Я там на всем готовом!
— Не лопочи глумное! Кто тебя исподним обеспечит аль рубаху даст? Тот же шарф и носки свои надобны, чтоб не застыть.
— Все выдают, бабуль, на то она и школа милиции!
— А и свое сгодится, лишним не будет!
— Не надо тряпья, только необходимое…
— Чудной, вдали от дома свое надобно.
— Сказано, что через недолгое время в путь, — охрип голос Борьки,
— Детка ты наш, не навовсе уезжаешь, на время. Опять же на каникулы наведаешься, дома побудешь, душу согреешь. Мы все тебя ждать станем.
— Вы будете. А вот она захочет ли ждать меня?
— Борик, детка моя, коль любит, будет ждать вернее собаки. Если не нужен ты ей, пусть теперь проявится, оторвется и отболит. Эта проверка вам обоим. Может статься — единственная на всю жизнь. Коль суждено, будете вместе, а нет — не о чем сетовать. Как мы своих мужиков ждали — с войны, из тюрем. Редко какая в другой раз семью заводила.
— Так это мужиков!
— Велика ли разница? А и парней! Сколько моих товарок немужними остались? Уж и про войну забыли люди нонешние. А эти так и остались верными тем, кто не пришел с нее. И до сих пор седые старухи плачут, что не осталось у них от тех любовей деток, ради каких стоило бы жить на этой земле. Сколько весен у них впустую прошло. А ведь полюбив однажды, в другой раз уже не суждено любить. И если твоя не станет ждать, значит, она тебя не стоила.
— А как же я смогу полюбить в другой раз?
— Ой, Боренька! Только девки умеют один раз любить. Мужикам такое не дано. Сколько на голове волос, столько Любовей.
— Не все так, — не согласился парень.
