Подготовка к «стрелке»

В последний момент место встречи в офисе фирмы «Оптимал» перенесли. Сам Таллер приехал в Ангелово. В спешном порядке накрывался стол, на кухне вовсю шкварились и шипели сковороды. Поварами и домработницей тетей Ниной командовала сожительница Брода Галина Снежко.

В холле явное главенство принадлежало Таллеру. Он сидел в необъятных размеров кресле и курил. Нога на ногу — черные носки, на подлокотниках — белоснежные манжеты, на груди — шикарный малиновый галстук, перетянутый в середине золотой с бриллиантовой крошкой заколкой.

Ждали приезда доктора Блузмана. Брод, по просьбе Галины, помогал ей разделывать свежего осетра, Николай был во дворе с охраной, а Карташов находился наверху, в комнате. Его участие, равно как и участие Одинца и Николая в саммите не предусматривалось.

Одинец взял гитару и, тихонечко перебирая струны, так же тихонечко напевал:

Под звуки струн Карташову многое вспомнилось, словно из какого-то омута вынырнули образы — желанные и отвратительные. Он не то что вспомнил, а как будто воочию увидел себя у здания Латвийской МВД, где они, рижские омоновцы, вынуждены были принять бой…

…На двух «рафиках» они патрулировали улицы, примыкающие к прокуратуре, вернее, к той ее части, которая осталась верной советской власти. А тогда, в январе 1991 года, огромная трещина рассекла общество и не все знали, на какой стороне остаться…

…Они уже заворачивали с улицы Коммунаров на Сиреневую, когда с крыши здания МВД резанула пулеметная очередь. Сидящий рядом с шофером командир второго взвода Игорь Бандо, толкнув плечом дверцу, выкатился на дорогу и с очень неудобного положения открыл ответную стрельбу. Карташов находился во второй машине и, как Бандо, тоже ехал впереди и тоже, увидев трассер, исходящий откуда-то сверху, выскочил на дорогу, увлекая за собой бойцов.

Сначала они ничего не поняли. Было воскресенье, в МВД, кроме дежурных, никого больше не было. Однако не успели они занять позицию, как автоматные очереди послышались с третьего, четвертого, пятого этажей. Особенно интенсивный огонь велся сверху. Карташов слышал истерический голос Бандо:

— Гусев, мать-перемать, прижимайся к фронтону гостиницы!

Карташов внаклонку, перебежками, пересек улицу и присоединился к группе Бандо. Между ними и зданием МВД находился монолитный угол гостиницы «Рижанин».

— Что, Игореха, будем делать? — их взгляды встретились. — Нас кто-то хочет шикарно обуть…

— Это гады, националисты, проверяют нас на вшивость… Видишь сам, наглая провокация и мы должны войти в министерство и узнать, какая сука там командует…

— У нас мало патронов. Лично у меня только два полных магазина.

— А мы канителиться не будем. Ты со своими обойди здание со стороны прокуратуры, а я попробую прорваться через бюро пропусков.

Но когда они попытались выйти из-за гостиницы, по ним, со стороны Бастионной горки, резанул крупнокалиберный пулемет. Несколько пуль цокнули по брусчатке, другие вразброс накрыли весь второй этаж, откуда со звоном полетели бесформенные куски стекол.

К Карташову подбежал бледный, в сбившемся на затылок черном берете, сержант Костя Татаринов. Тут нас всех положат… Я попытаюсь с ребятами попасть во внутренний дворик. Прикройте…

— Я тоже иду с вами, — сказал Карташов.

И они рванули в сторону серого четырехэтажного здания прокуратуры. Боковым зрением он видел в сквере перебежками перемещающихся людей в камуфляже, за деревьями — людей в гражданской одежде. У одного из них на плече поблескивала телекамера.

В проеме, между зданиями, они задержались — проход был завален досками, старыми бетонными конструкциями. И когда они начали подъем и наконец добрались до второго этажа, с крыши кто-то бросил ручную гранату. Их спасло то, что взрывная волна со звоном ушла в нижние окна прокуратуры. Один из бойцов размашисто полоснул из автомата в сторону крыши.

Вокруг, не переставая, стреляли и когда внезапно наступила пауза, до них долетел хриплый, вибрирующий голос Бандо.

— Патроны где!? Где патроны, волосатики?

Карташов через окно второго этажа увидел лежащего на лестничной площадке милиционера. Тот был в тяжелом армейском бронежилете, в каске, но стрелять из автомата явно не умел. Это было видно по его беспомощной позе и движению рук. Карташов, выбив стволом стекло, крикнул:

— Эй, парень, бросай автомат, пора обедать!

И милиционер, как будто только этого и ждал: бросил оружие в проем лестницы и, не вставая, протянул перед собой руки. Дескать, сдаюсь, не стреляйте.

Когда они оказались внутри здания, с оглядкой побежали наверх. На последнем этаже увидели открытый люк, к которому тянулась металлическая лестница.

— Подстрахуй, — тихо сказал Карташов сержанту, а сам, уцепившись за перекладину, подтянулся на руках.

Из открытого люка повевал обжигающий лицо ветерок. Ему показалось, что слышит приглушенные голоса. Когда высунулся из люка, увидел двух человек, которые были в черном камуфляже и черных масках «ночка». Слухи, циркулирующие последние дни в отряде, подтвердились — в городе орудует какая-то третья сила. Но как ни крути, коллеги. Однако уж больно хваткие: пожалуй, еще не обнаружив Карташова, по наитию, один из них круто развернувшись, выстрелил в его сторону. Пули вжикнули по гребешку крыши… Второй спецназовец схватился за пояс и отстегнул гранату. Скинув на плечо автомат, этот человек сцепил руки — это движение Карташов хорошо знал. Сейчас последует рывок стопорного кольца и — получай ОМОН подарок… А ему не хотелось звереть, разойтись бы по-хорошему с дорогими коллегами, да не получилось. Не он их, так они его достанут. Подправив ствол автомата, он выстрелил — несколько пуль угодило в трубу и кирпичные осколки, словно шрапнель, ударила по ободку люка. Тот, который пытался привести в боевое действие гранату, как-то чурбанисто упал на скат крыши и, скользнув по нему, свалился вниз.

Карташов втянулся в люк и закрыл за собой крышку. Он давно не испытывал такого дискомфорта. А внизу, между тем, все стихло. И вдруг раздался надсадный голос Бандо:

— Братва, здесь генерал наложил полные лампасы!

Карташов нашел Бандо на пятом этаже, в кабинете заместителя министра МВД. Седой человек, с трясущимися губами, стоял у стены — ноги на ширину плеч, поднятые руки на затылке. Двое «черных беретов» проводили обыск.

Все помещение было изрешечено пулями, пол усыпан штукатуркой и битым стеклом. Карташов обратил внимание — рядом с портретом Дзержинского кучно легли несколько пуль и одна из них расщепила угол казенной секции.

Бандо стоял за спиной генерала и матерно ругался.

— Ну что, вояка, отвоевался! — обратился Бандо к генералу. — Пустить тебя в расход сейчас или вместе с твоим трусливым шефом? — Слон подошел к замминистру и с размаху ударил автоматом по почкам. Генерал осел, не проронив ни звука.

— Этот пидор еще играет в Зою Космодемьянскую! — с усмешкой проговорил Бандо. — Эй, Карташов, вставь ему в рот ствол и сделай русскую рулетку. В честь независимой Латвии…

Карташов сплюнул и пошел на выход. Вслед несся нахрапистый голос Бандо:

— Ты что, лейтенант, сдрейфил? Подожди, вы еще поменяетесь с ним местами и он тебе устроит демократический допрос по всем правилам гестапо.

Но Карташов не слушал комвзвода. Снимая на ходу бронежилет, он вышел на лестничную площадку и закурил. Внизу шла разборка. Приехавшие депутаты и чиновники разных ведомств, пытались пройти в здание, но сержант Татаринов с другими омоновцами, бравшими штурмом МВД, никого туда не допускали.

Карташов вышел на улицу. Под ногами грязный, взбитый беготней снег и масса пустых гильз. Их было так много, словно в бою участвовала не часть взвода, а как минимум, тысяча стволов кряду…

…От воспоминаний Карташова отвлек вошедший в комнату Николай. Как всегда собранный, деловитый, с совершенно неулыбчивым лицом.

— Придется тебе, Мцыри, немного с Саней прогуляться. Идем, я вам покажу, что, где лежит.

Карташов поднялся и, вставив в рот сигарету, пошел за охранником.

В холле было накурено и пахло кухонными запахами. Сквозь сизое облако он разглядел сидящих в креслах Таллера, Брода и Блузмана. И еще двух, незнакомых ему людей. На дворе к ним присоединился Одинец, только что доставивший в Ангелово Блузмана. Саня с хрустом откусывал яблоко и, увидев, Карташова улыбнулся.

— Привет, Мцыри, ты случайно ото сна не опух?

— Он не спал, — вставил реплику Николай. — Он терзал гитару. Кстати, у вас с Мцыри может получиться неплохой дуэт.

Николай провел их в гараж и там, сдвинув маскировочный электрощит, они вошли в проем, вглубь которого вела довольно широкая лестница.

В подвале было светло и сухо, пахло машинным маслом. Когда охранник открыл длинный металлический ящик, Карташов понял, откуда исходил этот запах. Ящик доверху был заполнен автоматами «узи» и разными типами пистолетов. Они были обильно смазаны маслом и завернуты в вощенную бумагу.

Николай взял со стеллажа ветошь и положил на оружие.

— Несколько штук протрите. Патроны и запасные магазины возьмете в тех, что под столом, коробках…

— А куда класть все это добро? — спросил Одинец.

— Мцыри, сходи в гараж — за покрышками найдешь пару резиновых мешков.

Когда оружие было упаковано, мешки отнесли в «шевроле». Затем на бока машины они прилепили самоклеющуюся пленку, на которой крупно было написано «Дезинфекция».

— Мы же не в первый раз такое возим, — Одинец полез в кабину. — Мцыри, давай заводи, уже и так поздно, а у меня сегодня вечером большой секс намечается…

Карташов между тем смотрел на Николая и что-то обдумывал. Как будто решал — выражать свое мнение или помалкивать. Решил высказаться.

— Когда нас в Риге пытались остановить полицейские, мы поступали однозначно — очередь над головами и вперед…

— Боюсь, здесь такой номер не пройдет, — сказал Николай. — И хотя в Москве много дураков, но есть и умные.

— Если на них рассчитывать, то лучше сидеть дома и никуда не высовываться, — вяло поддержал Карташова Одинец. — Гоним, Мцыри, у нас и так времени в обрез…

— Не промочите ноги, — напутствовал Николай и почему-то сделался еще суровее.

Был час пик. Они пересекли Пятницкое шоссе и устремились в сторону Путилково, а оттуда по кольцевой — в сторону Химок.

Начиналась лучезарная московская осень и у многих машин над лобовыми стеклами были приспущены козырьки. По окружной дороге в основном шел грузовой транспорт и особенно много тяжелых фур, покрытых пылью дальних магистралей.

— Ты не очень-то газуй, — предупредил Одинец. — Я не принцесса Диана и пока туда не хочу, — он большим пальцем ковырнул воздух. — И вдруг без перехода спросил: — Так ты, Мцыри, говоришь, что-то когда-то орудовал в рижском ОМОНе?

— Почему — орудовал? Орудовал — это не то слово, а я служил и, между прочим, в соответствии с указом первого президента СССР товарища Горбачева…

— Не упоминай, пожалуйста, при мне это имя. Ей-богу, стошнит.

— Может, мне остановить машину, выйдешь, поблюешь? А меня, думаешь, не тошнит от всего этого бардака?

— От того или нынешнего?

— От того тошнит, а от этого рвет кровью, — Карташов через форточку сплюнул.

— Я читал в газетах, как рижские омоновцы громили таможни. Круто работали и мне даже одно время хотелось к вам податься. Но дальнейшее развитие ваши подвиги не получили. А могли бы в Латвии навести такого шороха, что ни одна националистическая профурсетка не посмела бы раскрыть хайло… Ты сидел за милицейское прошлое?

Карташову не хотелось отвечать, да и слишком интенсивное движение на дороге не позволяло отвлекаться. Когда позади осталось Пироговское водохранилище, и на трассе стало потише, он сказал:

— Мы не террористы, чтобы на кого-то наводить ужас… Хотя нас постоянно втягивали в политику… А я сидел за свою глупость или за свою доверчивость, что почти одно и то же… Мой коллега Игорь Бандо, тоже взводный, из моего пистолета застрелил литовских таможенников…

— Постой, я что-то припоминаю… Кажется, после этого все газеты встали на уши… Громкое было дело…

— Для меня оно кончилось четырнадцатью годами строгого режима.

— А как получилось, что этот парень стрелял из твоего оружия?

— Это довольно темная история, о которой мне не хотелось бы особо распространяться. Ты ведь знаешь, существуют прямые доказательства и доказательства косвенные. И еще надо знать человека. Чтобы о нем говорить — способен он на убийство или его криминальная высота — безбилетный проезд в трамвае. Так вот по уликам… Я был без сознания, когда расстреляли таможню и все узнал со слов Кротова. Тоже омоновца… Я, между прочим, ему верил, как себе…

— Тут, конечно, тебе видней, но жизнь порой выкидывает такие коники, что рехнуться можно. Выходит, у тебя был хороший свидетель?

— В том-то и дело, что еще до суда Кротова убили и ты не поверишь — из моего же пистолета.

— А вот это, Мцыри, уже из области мистики, а я в мистику не верю.

— Когда-нибудь под настроение расскажу, почему я в этом убежден.

— А что Бандо?

— Он к тому времени уже был далеко в Сибири. Сейчас вроде бы живет в Москве, занимается то ли бизнесом, то ли рэкетом… А, может, прислуживает какому-нибудь Таллеру…

— Сворачивай налево, — сказал Одинец. — Кому-то позарез надо было тебя засадить…

— Новому режиму Латвии нужно было найти козла отпущения. Все мои контрдоводы суд отмел, и мы с адвокатом избрали другую тактику защиты. Властям важно было создать прецедент, провести показательный процесс…

…Перед ними открылась водная гладь с острыми искорками. Учинское водохранилище — живописные берега пологой дугой охватывали зеркальную благодать.

— Вон за теми кудрявыми вязами, видишь белую шиферную крышу? — спросил Одинец.

— Еще бы!

— Там завтра две шоблы устроят друг другу Варфоломеевскую ночь… Это бывшая целлюлозно-бумажная фабрика. Сегодня там одни сквозняки гуляют.

— А куда мы денем мешок с оружием?

— При желании, тут можно спрятать атомную бомбу.

Железные ворота и забор представляли собой жалкое зрелище. Печать запустения и ветхости лежали буквально на всем. Они обогнули ограду и проехали вдоль зарослей бузины. Лопухи, что росли под ней, напоминали уши слонов.

Они подкатили к самой воде и вышли из машины. Подлезли под поваленное дерево, обогнули решетку и вышли на галечный берег. Камни под ногами зашуршали и это насторожило Карташова.

— Это не то место, которое нам нужно, — сказал он. — Здесь незамеченным не пройдешь, услышат.

— Тут никого не будет, сходку они собираются проводить в бывшем целлюлозном цехе. Зато здесь укромное место и в случае чего легко отходить.

— Наоборот, маневра для машин нет, легко завязнуть в иле, — настаивал Карташов.

Одинец вытер рукавом вспотевший лоб. Из куртки достал сигареты.

— А где же тогда? — он огляделся по сторонам.

— Мне кажется, во-оо-он за теми кленами… Оттуда и подъезды хорошо просматриваются и цех как на ладони.

Они вернулись к машине и, объехав фабрику, припарковались на поляне. Несколько гранат и запасных магазинов попрятали под корневищем разросшегося бука. Остальное, в резиновом мешке, положили в дупло полусгоревшей старой ели.

Карташов смотрел в просветы между деревьями на водохранилище и оно напомнило ему Рижское взморье. Там он бывал почти каждое воскресенье — такая же тишина и нега, и такая же водная гладь…

— Я тебя, Саня, прошу лишь об одном… Если вдруг меня завтра зацепит пулей и я буду мучаться, ты меня, пожалуйста, пристрели. Я не хочу, чтобы одна часть моих органов вселилась в другие телеса, а другая жарилась в крематории. Все мое должно навсегда остаться со мной.

Одинец слегка побледнел. Он растер о ствол дерева сигарету, а то, что осталось в пальцах, щелчком послал в кусты ежевики.

— Черт возьми, Мцыри, да мы с тобой на одной волне! Я тоже бывал в крематории и все знаю… Договорились! Я тебя прошу об этом же. В случае, если ранение будет в живот или мочевой пузырь… Только не стреляй в голову, лучше в сердце…

— А мне один хрен куда, но сделай это без лишних разговоров.

Над деревьями, низко и косо, с громким хлопаньем крыльев пронеслись две утки. Они летели на бреющем полете и быстро скатились за камыши, на воду.

— Здесь могла бы получиться неплохая охота… У нас в Латвии тоже полно уток и чирков…

— Потерпи до завтра, вот уж поохотимся вволю, — без энтузиазма сказал Одинец. — Ты знаешь, сколько стоит твое сердце?

— Я не приценивался… А ты знаешь?

— По ценам Таллера от 100 до 300 тысяч долларов. Правда, если тебе еще нет тридцати. Но тебе, судя по морщинам на лбу, больше..

Они сели в машину и стали разворачиваться. Солнце давно миновало зенит и уже не так припекало.

«Шевроле» двигался между деревьями, по корневищам и травам и вскоре на лобовом стекле скопилась масса паутинок, вместе с крохотными насекомыми.

В Ангелово они возвратились без происшествий. После того как загнали в гараж машину, Карташов поменял номерные знаки и содрал с бортов клейкую ленту «Дезинфекция».

Одинец отправился к Броду доложить о результатах поездки, однако, в доме все еще шло совещание. Стоящий у дверей Николай жестом предупредил Одинца, чтобы тот остановился. До него донесся голос Таллера. Его речь напоминала выступление адвоката на судебном процессе. Николай подтолкнул Одинца к выходу.

— Мы не банда отморозков, а научно-исследовательская фирма, — горячо выкрикивал Таллер, — но если на нас наезжают блатные, то как, по-вашему, мы должны реагировать?

— Возможно, им надо объяснить, чем мы занимаемся, — не очень уверенно сказал Блузман.

— Да им до фени наши объяснения. Я сразу же, как только Брод назвал мне адрес этого деятеля из Воронков, связался со своим человеком в МВД и он мне дал исчерпывающую на него характеристику. Этот Музафаров в криминальных структурах ходит крестным отцом, он подозревается в тысяче и одном преступлении, хотя ни одной улики и ни одного свидетеля против него нет. Все боятся… А он делает из себя благовоспитанного отца семейства, меценат, помог одному сатирику издать книжку… Это на него работают эти молодцы… как его, Клявиньш… фамилия второго у меня вылетела из головы…

Брод внимательно слушал и не спускал глаз с Таллера, который в свою очередь буравил взглядом Блузмана.

— Мы ничего никому не будем объяснять, — он понизил голос, что было предвестием грозы. — Меня волнует другое — откуда Музафаров узнал о нашем существовании? Как он вышел на наши связи с Прибалтикой? Кто, черт возьми, его навел на Фоккера?

— Скорее всего тут замешаны наши конкуренты, — предположил один из сидящих на диване мужчин. — Это делается очень просто…

Таллер нетерпеливо перебил:

— Мне активно не нравится их стиль… Заявились двое мордоворотов, кинули кость и думают я перед ними буду плясать чечетку…

— Нам сейчас важно знать, для кого они собираются купить почку? — сказал Брод. — Когда нам это будет известно, тогда и расклад может быть совершенно другой… Но не исключено, что товар они ищут для самого Музафарова…

Блузман, как школьник, поднял руку.

— Что у тебя? — обратился к нему Таллер. — Он курил и делал убийственные затяжки.

— Может, действительно, не стоит паниковать, а провести кое-какой зондаж — и кто знает, может мы в лице этого Музафарова получим неплохого клиента…

— Я бы не хотел, Яша, это слышать от тебя, — непримиримость звучала в голосе Таллера. — Мы уже два месяца не можем выполнить заказ Фоккера, а ты говоришь о новом клиенте. И дело не только в этом, я просто не хочу идти на поводу этого Музафарова по принципиальным соображениям. Это отпетый бандит, который пол-Москвы держит в страхе, а ты говоришь…

— Тогда надо прибегнуть к нашей «крыше», — Брод тоже закурил, — в конце концов, мы здесь не случайные барышники…

— Согласен, но у нас горит заказ почти на миллион долларов, а ты ведешь речь о какой-то «крыше»… Ты же знаешь, что такие разборки в один день не заканчиваются и я не уверен, что наша «крыша» более могущественна, чем его… Чтоб вы знали, на Музафарова работают официальные силовые структуры, вплоть до контрразведки… Захотят — нас закроют и… зароют…

После того как Блузман и два других, приехавших с ним, человека отбыли, Таллер с Бродом поднялись наверх и вышли на балкон.

— Меня, Веня, серьезно волнует утечка информации, — сказал Таллер. — Я просто в недоумении, где мы могли проколоться… У тебя два новых человека… — уже без прежнего напора заметил Таллер.

Брод тут же отпасовал этот посыл.

— За Карташова я отвечаю головой! Вместе кормили клопов в рижском СИЗО, и я имел прекрасную возможность узнать его.

— Но у тебя есть еще один новенький… Я имею в виду Одинца.

— Тоже отпадает на сто процентов. Его нам рекомендовал сам Соловей… Соловьев Гена…

— Но с него теперь не спросишь… Те, кто лежат на кладбище, имеют дурную привычку молчать… Но чудес-то не бывает, Веня! — Таллер стал опять разогреваться. От долгих разговоров и сигарет лицо у него покрылось пепельной бледностью, а под черными глазами обозначились тени. — Ладно, если ты так уверен в своих людях, бери Музафарова на себя… Надо его просветить и заодно выяснить, какого высокого чина он имеет в виду… От этого будет зависеть цена и скорости, с которыми мы будем вести поиск доноров… А пока работаем в обычном режиме… Сколько человек ты завтра думаешь задействовать на водохранилище?

— Поедем на двух машинах «скорой помощи» — это шесть человек и машина прикрытия…

— Будь осторожен, чтобы полоса неудач не сыграла с нами злую шутку…

— Не все зависит только от нас… Пойдем, на дорожку выпьем, я что-то продрог…

После совещания их позвали ужинать.

Карташов с Одинцом сидели с края стола и разделывались с лобстерами. Аппетит после поездки на водохранилище у них был зверский.

— Мцыри, попробуй это, — Одинец подал Карташову тарелку с большим куском холодного мяса и разнообразной зеленью.

Усевшийся за стол Таллер сам налил себе полфужера коньяка и сразу же выпил. Закусил хвостиком петрушки, после чего сразу же закурил.

— А где Галина? Веня, куда ты запрятал свою красавицу? — спохватился Таллер. Большой ценитель женской красоты.

— Она на кухне, сейчас подойдет.

В гостиную, наконец, вошла Снежко. На ней было темное с глубоким каре платье, с рубиновым кулончиком. На «шпильке» она казалась еще стройнее и все, кто был за столом, бросили свои алчные взгляды на ее ноги.

Она села рядом с Бродом, он ее обнял за плечи и что-то негромко сказал. Женщина поднялась и пошла наверх. Вернулась с гитарой.

— Мцыри, спой, — попросил Брод. — Николай говорит, что вы с Саней организовали дуэт, — через стол Брод протянул Карташову гитару.

— Давай, Серый, не стесняйся, — попросил Одинец. — Что-нибудь задушевное.

Карташов отодвинулся от стола, чтобы дать свободу гитаре, и начал подбирать аккорды.

Он пел негромко, но тишина, вдруг возникшая за столом, усиливала его голос и каждый звук шестиструнки. В какое-то мгновение Карташов поднял глаза и увидел лицо Галины. Он мог поклясться, что она ждала его взгляда.

Таллер, откинувшись на спинку стула, в своей вальяжной позе, курил «Уолл-Стрит», зажав сигарету между средним и безымянным пальцами.

— Неплохо, черт возьми, — сказал Таллер. — Спел с душой, а это главное. Ты, Мцыри, сам рижанин?

— Во всяком случае, я там родился, — засмущавшись, ответил Карташов.

— И там же подсел, — пояснил Брод. — «Черный берет», гроза националистов, за что и был наказан.

— Неплохого кадра ты, Веня, заполучил, — Таллер взглянул на часы. — Николай, пусть твои люди поменяют номера на моей машине. — Он поднялся с места, и без прощальных церемоний вышел из-за стола. В сопровождении Николая покинул дом.

Галина с приходящей домработницей принялись убирать стол. Теперь на Галине был цветастый фартук, но «шпильки» остались на ней. Карташов слышал стук ее каблучков и это его бодрило, словно свежий ветерок. Неприхотливая память напомнила ему сцену в ванной комнате и все его нутро обдало кипятком.

Когда он уже был в комнате, без стука вошел Брод. Он был заметно навеселе.

— Тебе, Мцыри, придется на время сменить бивак… Переехать к Одинцу. А чтобы вам не было скучно, возьмите с собой гитару… Когда-то на ней играл Высоцкий…

— Я не против, — сказал Карташов и не стал расспрашивать Брода о причине такого решения.

Брод молчал, курил и прищуренным от дыма глазом взирал куда-то в пустоту.

На следующий день Карташов переехал к Одинцу, в Чертаново, недалеко от Варшавского шоссе…