КНИГА ВТОРАЯ
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
Глава 1
Чернов-Постников Остап Харитонович — особо опасный рецидивист, вор-медвежатник, пахан по кличке Лапа — к старости достиг всего того, что хотел в жизни. Лапа, являясь совладельцем крупного промышленного предприятия, получая по своим акциям солидные дивиденды, потерял интерес и вкус к накоплению капитала, а поэтому устранился от управления производством и решил оставшиеся годы жизни потратить в свое удовольствие. Вместе с преданной ему сожительницей Марией Ильиничной он, покинув рабочий поселок, переехал жить в Геленджик, где купил себе за один миллион двухэтажный шикарный особняк с полуподвальными помещениями. Это была своего рода гостиница в миниатюре. Ему повезло, что сделка была совершена до прихода к власти демократов. Теперь его домовладение по рыночным ценам обошлось бы ему не менее чем в пять — десять миллионов «деревянных» рублей.
Поддавшись на уговоры Марии Ильиничны, Лапа согласился выделить первый этаж своего дома под сдачу квартирантам, но ее поползновения в этом плане на второй этаж категорически пресек, так как берег эти апартаменты для своих гостей, которые приезжали к нему со всей России, стран СНГ без предупреждения, ставя его перед свершившимся фактом.
Медвежатник почти полностью отошел от преступной деятельности не потому, что стал неуверен в своем мастерстве, а потому, что не было достойного его внимания объекта. На мелочи, на два-три миллиона «деревянных» рублей, он не желал рисковать, предпочитая беспечно коротать свое свободное время то за просмотром видеофильмов по своему «Сонику», то посещая концерты знаменитых эстрадных певцов, то загорая на море с удочкой в руках.
Лапа был еще здоровым и подвижным стариком. Жизнь, происходящая вокруг, никак не устраивала медвежатника, и он был ею больше чем недоволен. Его не устраивала действительность, когда сопливый юнец из хулиганов, проходя мимо, не считал нужным остановить свой почтительный взгляд на нем, не видя в нем достойный для себя объект внимания. Лапе больше нравилось окунаться в воспоминания сорокапятидесятилетней давности, когда он был бесшабашным, пробивным, удачливым вором, прошедшим не только войну с немцами, но и с ворами, о торжестве своей воли в преступной среде, росте авторитета, избрании в лагере для особо опасных рецидивистов паханом, вором в законе.
Особенно приятно ему было вспомнить о своем ученике, теперь уже матером медвежатнике и тоже воре в законе Гончарове-Шмакове Викторе Степановиче по кличке Лесник, который сам оказался в «работе» более удачливым, чем он сам. Сейчас Лесник уже имел в Западной Европе вклад на три миллиона долларов, кроме этого, примерно на такую же сумму у него был капитал и в России. Несмотря на толпу лет, прошедшую со дня их знакомства, близкие, дружественные отношения между ними не прерывались, и мнение Лапы для Лесника оставалось на настоящее время важным, и он к нему прислушивался, а если не находил выхода в возникшей проблеме, то обращался к Лапе за помощью, зная, что тот всегда ему поможет, так как любил его, как сына.
Лапа не сожалел, что все свои богатства завещал детям Лесника, так как в лице его детей видел свое продолжение.
Из-за удачного географического расположения Геленджика у Лапы недостатка в гостях не было. Он к ним привык, как месяц к дням недели, а поэтому принимал как неизбежное, спокойно, но только появление ближайшего окружения семьи Гончарова-Шмакова оживляло, будоражило и радовало его. Таким радостным событием был для Лапы приезд в гости Иллариона Константиновича Перепелкина, тестя Лесника, фронтового товарища, с которым воевал в штрафбате, вместе рискуя и проливая кровь, имевшего, как и все зеки того времени, кличку Борода. Последний приехал к нему в гости вместе со своей сожительницей Полиной Геннадиевной Жильцовой.
Гости к Лапе приехали в августе, когда летний сезон на берегу Черного моря был в самом разгаре. Борода и Полина Геннадиевна в течение нескольких дней утомили на море своих гостеприимных хозяев, которые его воспринимали, как верблюд песчаный ландшафт, поэтому Лапа и Мария Ильинична быстро сдались и позволили гостям самим без них принимать морские, солнечные и песочные ванны, и только вечером, встречаясь в доме, хозяева и гости могли общаться между собой.
У женщин был свой разговор, тема которого мужчин не интересовала, точно так же женщинам неинтересно было слушать, о чем говорят их сожители. Поэтому постоянно после общего ужина мужчины уединялись на веранде, где, вдыхая влажный морской воздух, не спеша вели непринужденную беседу за бутылкой легкого сухого вина.
В один такой августовский вечер между ними состоялся следующий разговор:
— Тебя, меня и многие тысячи нам подобных воры назвали суками за то, что мы не пожелали сидеть с ними у «хозяина», а согласились идти воевать с немцами, взяли оружие и пошли на фронт. Вспомни, в какие только мы не попадали переплеты, что нам пришлось на себе испытать, какое к нам было отношение и обращение со стороны начальства и скольких нас унесла «косая»? Помню, в отряде было перед боем восемь тысяч человек, а после боя едва «наскреблась» вместе с легкоранеными одна тысяча. А сколько было таких боев, пока война кончилась? Не мне тебе говорить, а потому на нашей участи тех лет я не буду останавливаться. Я хочу тебя спросить о другом. Нарушили мы тогда воровской закон или нет? — наступательно, как у своего противника, спросил у Лапы Борода.
— В том, что мы тогда нарушили воровской закон, спора нет, — не спеша начал говорить Лапа. — Если мы воры, то мы должны быть вне политики, и оружие не имели права брать в руки и применять его против немцев.
Как видишь, мы нарушили воровские принципы. Воровской закон вырабатывался веками, но, как и у «хозяина», наш закон тоже не может угнаться за временем и шагать с ним в ногу. Если его не совершенствовать, то он станет балластом и будет мешать нашей жизни.
— Выходит, мы обновили воровской закон? — удовлетворенно заметил Борода.
— А ты как думал! — убежденно заверил его Лапа. — Из-за дурных принципов воров: не работать, не воевать и других — красношапочники столько их выявили и пустили в распыл, что дух замирает, а воры, не видя в нас своих спасителей, еще и воевали с нами.
— Действительно! — задумчиво пробурчал Борода. — Сколько законников пришлось нам уложить в «деревянные бушлаты», — с сожалением заметил он.
— Воры тоже нашего брата немало отправили к праотцам, — задумчиво напомнил ему Лапа. — Взяли бы тогда воры и суки полюбовно договорились по всем позициям без поножовщины и погромов, — посоветовал он запоздало своим злейшим и непримиримым врагам.
— Куда там, чтобы вор снизошел сесть за стол переговоров со своим злейшим врагом, опуститься до такого унижения, лучше быть зарезанным, как баран, — язвительно возразил Борода.
— Да, некоторые ночные схватки доходили до сотни трупов, не считая раненых, на проволоку лезли, но нам так и не покорились, — напомнил Бороде Лапа.
— Вот и поплатились жмурики, — беззлобно, как о своих друзьях, произнес Борода.
— Раньше в колонии до тридцати и более тысяч содержалось зеков. Как прибывает этап, так и начинается выяснение отношений: кого с этапом прибыло больше — сук или воров. Если воров, то они гоняют и режут сук, если наоборот, то мы устраиваем им бойню, — вспомнив беспокойное время, вздохнул Лапа.
— А красношапочники под шумок с помощью сексотов вырезали злостных нарушителей режима, — напомнил ему Борода.
— И такое было, — согласился с ним Лапа.
Нахлынувшие воспоминания не оставили их равнодушными к прошлому. Они выпили по фужеру вина. Не спеша закусили ягодами, фруктами.
— Вообще воры тогда в отношении нас здорово просчитались. Как-никак мы прошли через жерло войны, насобачились и резать, и убивать, да и сочувствующих нам среди зеков было более чем достаточно. Мало у кого из них фашисты не сократили семью, а уж о покалеченных, пропавших без вести в их семьях и говорить не приходится, — продолжил воспоминания Лапа.
— Бывшие фронтовики, не являющиеся ворами, нам тоже хорошую поддержку сделали, — напомнил ему Борода.
— Конечно! — согласился с ним Лапа. — А вообще-то, Илларион Константинович, давай закончим воспоминания и поговорим о Леснике. Как у него сейчас обстоят дела? Я его уже месяца два не видел.
— У него все о’кей! — беспечно бросил Борода, оживляясь, довольный, что наконец они переключились в разговоре на более интересную тему.
— В мохнатые зембеля давно руку не запускал? — поинтересовался Лапа.
Борода, оглядевшись по сторонам и убедившись, что их никто не подслушивает, все равно, понизив голос до шепота, заговорщицки сообщил Лапе:
— Лесник с Альбиной сейчас значится находящимся на своей вилле в Америке. Ты же знаешь, что он имеет двойное гражданство: российское и штатовское.
— Чтобы беспрепятственно мотаться туда и обратно, — догадливо заметил Лапа.
— Само собой разумеется! — согласился с ним Борода.
— Как же американцы пошли так легко на предоставление ему двойного гражданства? — поинтересовался у него Лапа.
— Когда будешь иметь на счете три миллиона долларов, то и у тебя с американским гражданством проблемы не будет, — заверил Лапу с улыбкой Борода.
— Так что он там делает? Мне не верится, что он туда поехал подышать свежим воздухом и отдохнуть. У нас отдых не хуже ихнего.
— Правильно ты мыслишь, — согласился с ним Борода. — Его поездка в Америку — ширма, за которой провернутое нами махровое дело.
— Ты не тяни резину, а быстрее выкладывай, — не вытерпев затяжки, потребовал у Бороды Лапа.
— Короче, он по подложному американскому паспорту возвратился назад. В столице он грабанул один коммерческий банк и втихаря смылся опять к себе в Америку. Теперь ожидаю всем семейством его возвращения с «отдыха», но только официально.
— Стоило ли ему из-за этого дела городить такой сложный забор?
— Стоило! — заверил его Борода, показав ему разжатых четыре пальца, гордо прокомментировав: — Между прочим, с семью нулями.
— Тогда молодец! — восхищенно похвалил за глаза Лесника Лапа.
— Мне пришлось немало повозиться, пристраивая такую кучу бабок в дело, чтобы не пропали и не упали в цене, — хитро скривив физиономию, а потом улыбнувшись, поведал сокровенное Борода.
— Как вы узнали, что такая куча наличных денег хранится в банке?
— Это долгая история. Если вкратце, то двумя словами можно сказать так: его племянник, здоровенный бык, между прочим, служил в морской пехоте, закрутил с одной вертихвосткой, работающей в этом банке, любовь. Эта «сорока» часто делилась с ним своими новостями по работе. Какой промышленник или фермер берет в банке ссуды или кладет на свой счет наличные деньги, но это нас сильно не интересовало. Нас заинтересовало то, что руководство коммерческого банка, получая безналичный кредит, постоянно переводит его в наличность за тридцать пять процентов годовых, кроме этого, отдает в «рост» из расчета один процент дивиденда в день. Узнав о таком факте, мы не могли не воспользоваться такой благоприятной возможностью. Правда, пришлось нам воспользоваться помощью Душмана и его дружков, — довольный произведенным эффектом, пояснил Борода.
После затянувшейся паузы Лапа посоветовал Бороде:
— Вашему племяннику надо под благовидным предлогом расстаться с болтливой «пташкой».
— Уже расстался, — успокоил его Борода.
— Надо было расставание провести чисто, чтобы «птаха» не затаила на вашего племянника злобу, — поучающе заметил Лапа.
— Мы так и сделали, — довольный собой, своей идеей, заверил его Борода. — Наш родич пошел с ней в одну компанию, как надо накачал ее спиртным, попросил своего дружка соблазнить пьяную «сороку». Она клюнула на приманку. Наш родич устроил ей сцену ревности с обидой, возмущением и последующим вынужденным расставанием с ней. Так что пускай «сорока» сама на себя обижается, что из-за слабого своего передка потеряла такого парня.
— Молодцы! Неплохо сыграли в поддавки. — Подумав, Лапа поинтересовался: — А как насчет вашего племянника? Он не наследит?
— Парень в такой среде рос, что учить его где и как себя вести, держать рот за зубами не надо, — сообщил Борода Лапе. — Виктор как-то заикался мне, что не мешало бы парню передать свои знания, но, как всегда, у него на это дело не хватило времени.
Выслушав Бороду, Лапа, выкурив сигарету, задумчиво произнес:
— Если вы с Лесником уже насытились, то почему же ему и не передать свои знания?
— Я тоже так думаю. Вот почему сейчас и советуюсь с тобой в отношении его, — наконец-то признался Борода, давая понять Лапе, что приехал к нему не только отдыхать, но и решить насущные проблемы.
— Своих внуков ты не думаешь обучить нашему ремеслу? — улыбнувшись, пошутил Лапа.
— На их век, век их детей наших бабок хватит, так зачем нам рисковать и подвергать детей опасности? — резонно возразил Борода, не склонный шутить на такую тему.
— Я думаю, племянник Виктора так не рассуждает? — поинтересовался Лапа.
— Ему выбирать не приходится. Парень любит одеваться в импорт, а где у матери на такие покупки бабки, если живет с алкашом и хулиганом? Поэтому парню ловить нечего и надо рисковать, тем более что имеет к этому охоту.
— Разве он знает, что его дядя — медвежатник?
— Шила в мешке не утаишь. Его мать, сестра Виктора, живет в доме, который купил и подарил ей брат. Она и посвятила своего сыночка.
— Мне-то что. Моя хата с краю, но нежелательно подвергать Виктора опасности из-за родича.
— Ты думаешь, я за него не пекусь, а хочу, чтобы дочка жила одна, без мужа? — заметил Борода с обидой в голосе.
— Не то шпрехаешь, кореш. Я только предостерегаю и предупреждаю, так как Виктор для меня больше, чем родня, — напомнил ему Лапа, — чтобы потом у нас с тобой разговора не было на эту тему и не пришлось охать и ахать.
Борода, налив Лапе и себе виноградного вина, чокнувшись своим фужером о фужер Лапы, молча выпил.
Проследив, как Лапа опорожнил свой фужер, Борода после долгого молчания, обняв Лапу за плечи, что делал впервые за долгие годы своего знакомства с ним, проникновенно произнес:
— Мы с тобой жили его заботами и, наверное, с ними умрем.
Такой подход Бороды к его ученику вполне устраивал Лапу, а поэтому, тоже обняв Бороду, кивая головой, произнес:
— И никуда нам от этого не деться.
— А я и не хочу жить без таких хлопот, — храбро бросил свое заявление Лапе Борода.
— Да и я тоже такого мнения, — признался Лапа, не спеша пощипывая гроздь винограда, выбирая самые крупные ягоды и бросая их себе в рот.
— Послушай, Остап Харитонович, а почему бы тебе не поехать в гости к своему корешу Молоху в Америку?
Перед смертью посмотришь, как живут богатые люди, как они проводят свое свободное время? — встрепенувшись, поинтересовался у Лапы Борода.
— Ты думаешь, что я против такого турне? Отнюдь, я жду официального приглашения от Молоха, которого пока не получил.
— Я скажу Виктору, чтобы он там пошурудил Молоха и напомнил ему о тебе.
— Молох и без вашего напоминания помнит обо мне, но он — очень осторожная устрица. Если он приглашения пока не шлет, то, по-видимому, на то есть причина, и он осторожничает…
Они еще долго беседовали между собой, не торопясь идти спать, так как знали, что завтра им не надо будет спешить на работу, рано вставать, а будут они спать столько, сколько пожелают, после все равно останется много свободного времени и опять придется думать, куда его девать.
Глава 2
Золтан Кройнер, находясь в своем служебном кабинете, сидя в глубоком кресле, углубившись в размышления, анализируя проделанную работу по находящимся у него в производстве уголовным делам, был недоволен результатами своей работы. Являясь практиком с солидным стажем работы, он был вынужден констатировать, что по факту ограбления миссис Кэрол преступление осталось нераскрытым и ближайшей перспективы на его раскрытие не предвидится. Миссис Кэрол была богатой миллионершей, лишившейся в результате преступления всех своих драгоценностей. С таким фактом она не могла смириться. Она давила на его начальство, требовала не только того, чтобы инспектор ФБР Золтан Кройнер работал по раскрытию интересующего ее преступления, но чтобы был виден результат его работы, чтобы драгоценности были возвращены ей. Фактический результат был противоположный ее желанию, а поэтому ни о каком продвижении по службе на ближайшие месяцы ему нечего было и рассчитывать, тогда как уже четыре года он работает в занимаемой должности и по всем основаниям его время для служебного роста пришло. Его коллега Роберт Штейн, пришедший позже его в отдел, уже стал старшим инспектором, тогда как по стажу работы в отделе это звание должно быть присвоено ему.
Размышления Кройнера прервал неожиданный телефонный звонок, который его слегка напугал, что, безусловно, еще в большей степени испортило и без того плохое его настроение. Приложив недовольно телефонную трубку к уху, он бросил:
— Слушаю!
По голосу, раздавшемуся из трубки, он узнал говорившего. Им оказался его специальный агент Виктор Крошт. Последний сообщил ему, что интересующий его мистер Гончаров-Шмаков вместе со своей женой в настоящее время находится в своей загородной вилле под Нью-Йорком.
— Когда они туда прибыли? — с пробуждающимся интересом спросил он у агента.
— Не знаю! — удивил его своей нерасторопностью агент. — Его с женой я только что обнаружил дома и сразу же позвонил вам. Такое было ваше указание.
Кройнер вспомнил, что он действительно приказывал Крошту так действовать. От исполнительного специального агента сейчас ему новой информации о Гончарове-Шмакове нельзя было требовать, так как он ее еще не получил. Поблагодарив своего агента за его сообщение, Кройнер положил трубку. Довольно потерев ладони рук о стол, Кройнер решил немедленно проверить на Гончарове-Шмакове одну из своих рабочих версий его причастности к преступлению. По этой версии не исключалось, что деньги и драгоценности у миссис Кэрол мог похитить русский промышленник Гончаров-Шмаков, который в тот период находился в Нью-Йорке и перечислил крупную сумму денег в Австрийский банк, тогда как до прибытия к ним в страну у Гончарова-Шмакова не было ни таких денег, ни счета в банке. Из МВД России, куда он делал запрос в отношении Гончарова-
Шмакова, к нему поступило ошеломляющее сообщение: так называемый русский промышленник ранее был четырежды судим, в том числе за вскрытие сейфа и похищение из него нескольких килограммов золота.
Сообщали и кличку Гончарова-Шмакова — Сарафан.
Информация была подробной, но частично устаревшей. Теперь у Сарафана была уже другая кличка — Лесник, но, как бы там ни было, Золтан Кройнер, отправляясь на своем «линкольне» на виллу Гончарова-
Шмакова, имел огромную заинтересованность в предстоящей беседе.
Глава 3
Супруги Гончаровы-Шмаковы прилетели в США на виллу не одни. Они прихватили с собой Федора Михайловича Камалетдинова по кличке Цыган, который должен быть телохранителем Альбины во время отсутствия дома Лесника. В разработанной операции Лесника и Бороды Цыгану отводилась второстепенная, но вместе с тем и необходимая роль. Больше всего Лесник нуждался в помощи Молоха, имевшего обширные связи как среди бизнесменов, так и в кругу многих мафиозных групп.
С помощью Молоха Лесник заключил договор на обслуживание его адвокатом Альфредом Скотом. Другой договор Лесник заключил с врачом Буно Почивано на оказание его семье медицинской помощи, если надобность в таковой возникнет. Договоры с указанными специалистами были заключены на тот срок, пока супруги Гончаровы-Шмаковы будут находиться в Штатах.
Каждый из этих специалистов был дока по своей специальности. Они сотрудничали с мафией, которая производила им оплату услуг тем щедрее, чем их услуга была сложнее и противозаконнее. Как Буно Почивано, так и Альфред Скот работали самостоятельно, не знали о существовании друг друга, но действовали в одном плане, лили воду на мельницу Лесника.
С помощью все того же Молоха Лесник достал и выправил себе заграничный паспорт на имя Феликса Ходли, где на фотографии он был изображен с бородой и усами. Грим Леснику тоже обошелся в кругленькую сумму.
Подготовив себе надежный тыл, «Феликс Ходли» выехал в Россию, где у него была хорошая наводка на коммерческий банк, из которого он намеревался похитить солидный куш, если наводка окажется клевой. Лесник отлично помнил, что ранее неоднократно зарекался завязать, не потрошить сейфы и заняться честным бизнесом, но каждый раз, пораскинув мозгами, приходил к выводу, что еще рано завязывать и надо провести хотя бы одно крупное дело. Только теперь, если все сложится хорошо по их плану, он окончательно намеревался завязать и бросить потрошить «лохматых».
Из-за предстоящего ограбления банка, согласно плану, супруги Гончаровы-Шмаковы не стали нанимать прислугу, а поэтому миллионерше Альбине пришлось самой управляться по хозяйству и на кухне. Альбине повезло, что она в медицинском институте изучала английский язык, который в учебе ей давался легко. Она могла читать газеты на английском языке, делать с них переводы, не обращаясь к помощи английского словаря.
В США ей здорово пригодилось знание английского языка. Она не очень быстро, но вполне сносно могла изъясняться с американцами на их родном языке, вызывая восхищение и удивление своими способностями у Цыгана.
Прошло уже четыре дня, как Лесник под чужой фамилией улетел из США в Россию. Размеренная, затворническая жизнь Альбины и Цыгана на вилле ничем и никем не нарушалась. Они уже строили с Цыганом планы, на какой день ожидать возвращения Лесника домой, ориентировочно предполагая, что если не произойдет никакого ЧП, он должен возвратиться или сегодня, или в крайнем случае завтра.
В половине одиннадцатого Цыган услышал электрический звонок. Выглянув в окно, он увидел на улице около их виллы темного цвета легковой автомобиль и стоящего около калитки мужчину, который с любопытством смотрел в его сторону. Не желая беспокоить Альбину, Цыган, выйдя из виллы, подошел к незнакомому мужчине, который что-то ему бормотал на непонятном ему языке, и грубо пробасил:
— Чего надо?
Медведеподобная фигура Цыгана возвышалась над Кройнером, а это был он, больше чем на голову. Если учесть, что Цыган постоянно занимался физическим трудом и не был полным, а накачан мышцами, то его внешний вид у собеседника вызвал уважение.
«Не дай Бог попасться ему когда-либо в темном месте», — подумал Кройнер, так и не сумев объяснить Цыгану цель своего визита.
Цыган из его слов понял только «мистер Гончаров-Шмаков». Показывая свои лингвистические способности, Цыган, выдав на-гора слово «Гут!», оставив Кройнера за забором, пошел на виллу, где на кухне нашел Альбину, готовившую обед.
— Илларионовна, там на улице какой-то хмырь хочет видеть Гончарова-Шмакова, — сообщил он тревожно.
Альбина, посмотрев в окно, увидела стоящего на улице мужчину. Обеспокоенно размышляя о цели появления незваного гостя, она, сорвав с себя фартук, сопровождаемая Цыганом, подошла к калитке.
Кройнер, поздоровавшись с ней, вновь был вынужден представиться, показав ей свой значок ФБР. Однако этого Альбине оказалось недостаточным, и ему пришлось предъявить ей свое служебное удостоверение.
Ознакомившись с его содержанием, Альбина пригласила Кройнера на виллу, правда, дальше вестибюля его не провела, предложила ему стул, сев тоже напротив посетителя.
Вид русской женщины в домашней обстановке, да еще с такими внешними данными, какие были у Альбины, ошеломил Кройнера. Все в ней ему нравилось, а особенно бюст. Ее груди, которые не помещались в бюстгальтере, как бы последним пытались быть выдворены из своей темницы, но его усилий на это оказалось недостаточно, а поэтому, задавленный ими, смирился со своей участью.
Кройнер почувствовал, что женщина читает его тайные мысли, а поэтому, несколько смутившись, завел с ней беседу:
— Кто вы будете? — поинтересовался он у Альбины.
— Я — Гончарова-Шмакова Альбина Илларионовна, — услышал он приятный для своего слуха голос. — Чем мы обязаны вашему визиту? — поинтересовалась она, не спеша, старательно подбирая слова, говоря с приятным акцентом.
— Мне надо допросить вашего мужа, — наконец-то объяснил он причину своего визита.
От его просьбы у Альбины защемило сердце. Если бы она не была дочерью пахана преступной банды и не выросла на тревогах и волнениях, то просьба Кройнера ее «убила» бы, но Альбина давно научилась владеть своими чувствами и собой, а поэтому бурлящие в ней эмоции не получили внешнего проявления. Несмотря на то что Кройнеру было уже сорок лет и он не был новичком в своей работе, замешательства Альбины он так и не заметил. Тут могли быть причиной как трудности в языковом общении, так и то, что, смущаясь, Кройнер старался не смотреть в лицо понравившейся ему женщины, так как взгляд непроизвольно убегал в ложбинку ее грудей.
— К сожалению, ваше желание удовлетворить не могу, — по-прежнему не спеша, но жестко ответила Альбина инспектору.
— Почему? — вскинув брови, удивленно спросил он.
— Мне неудобно вам говорить, и, если можно, я бы хотела не отвечать на ваш вопрос.
— Я нахожусь здесь по служебным делам, а поэтому попросил бы вас ничего от меня не скрывать, — найдя себя наконец как представитель власти, жестко потребовал он ответа на свой вопрос.
— С моим мужем случилась беда. Как только мы прилетели в Штаты отдохнуть на своей вилле, у него была обнаружена дизентерия. Он сейчас находится в спальне. Так как он является инфекционным больным, то визиты гостей, не желающих заразиться, противопоказаны.
— Мне можно посмотреть на него? — удивленный неожиданным препятствием, ошалело спросил Кройнер.
— Нельзя! Я же вам пояснила, почему.
— Можно я поговорю с его сиделкой?
— У него нет сиделки. Я по специальности — врач, а поэтому решила сама ухаживать за мужем.
— Но как же тогда быть? — недовольный неудачно складывающейся беседой, поинтересовался он.
Не ответив на его вопрос, Альбина, обратившись к Цыгану, потребовала:
— Принеси мне из зала визитные карточки врача и адвоката нашей семьи.
Что сказала Альбина своему слуге, Кройнер не понял, но когда Цыган покинул их, то он на всякий случай опустил свою правую руку в карман куртки, где у него находился пистолет. Уезжая на виллу к Гончарову-
Шмакову, он не поставил в известность сослуживцев о своем намерении, но его опасения за свою жизнь оказались напрасными.
Возвратившийся в прихожую Цыган передал две визитки своей госпоже, которые она отдала Кройнеру со словами:
— Если вы договоритесь с доктором Буно Почивано и адвокатом Альфредом Скотом, что больного можно потревожить и допросить, то тогда я не буду возражать против вашего намерения.
Обложенному такими вескими козырями Кройнеру ничего не оставалось делать, как отказаться от своего намерения допросить Гончарова-Шмакова до более подходящего времени. Положив предоставленные ему Альбиной визитки себе во внутренний карман куртки, он, достав свою и отдавая ее Альбине, попросил:
— Убедительно попрошу вас передать мужу, чтобы он после выздоровления обязательно явился ко мне со своим адвокатом по указанному адресу.
— Обязательно передам ему вашу просьбу, — показав ему в улыбке обворожительной белизны зубы, нежно проворковала она.
Провожаемый Цыганом до ворот, Кройнер думал: «Вот это миссис. Да она любую мисс заткнет за пояс.
Лакомый кусочек, да только не мой».
Вспомнив свою жену — худую, как высушенная вобла, он с сожалением подумал, что она не имеет тех женских прелестей, которые только что ему довелось увидеть.
Внешний вид жены был непривлекательный, а скорее отталкивающий, и поэтому он старался удовлетворять свои желания с ней ночью в постели без света, чтобы ее вид не отбивал половую страсть, но зато он стал обладателем приданого жены и материально обеспеченным до гробовой доски.
Одни люди ради богатства идут на преступления, подлость, измену, другие жертвуют своей свободой, независимостью, любовью. Все они несчастны, так как поступают против своей совести и общечеловеческой морали. Дай Бог не попасть нам в их содружество.
Проводив Кройнера, Цыган быстро возвратился в дом, где застал задумавшуюся Альбину, сидящую на прежнем стуле, застывшую в неподвижной позе, уставившуюся бессмысленным взглядом в пол. Обхватив голову руками, она вновь мысленно переваривала состоявшийся только что разговор.
— Илларионовна! Что этот мужик от тебя хотел? Что ты ему отчебучила, если он не солоно хлебавши от нас отвалил? — зайдя в прихожую, засыпал ее вопросами Цыган.
Это было не праздное любопытство, а беспокойство за судьбу дорогих ему людей, купивших и подаривших бесплатно его семье дом, оказывающих по настоящее время ему помощь и опеку. За себя он не переживал, так как криминального в Америке ничего не совершил.
Как ни была у Альбины забита голова тревогой от неожиданного, несвоевременного визита инспектора ФБР, отвлекаясь от нее, она подробно пересказала Цыгану смысл и существо состоявшегося разговора, а потом неожиданно спросила его:
— Как ты считаешь, какие меры мы с тобой сейчас должны предпринять, чтобы наша «химия» не выплыла наружу и нас не взяли бы за жабры?
— Позвонить нашим тутошним корешам и сообщить о визите шпика, — посоветовал ей Цыган.
— Нет, Федя, никому мы не будем звонить, а займем выжидательную позицию, посмотрим, куда кривая выведет, — возразила она ему.
— Почему ты так решила? — удивился он.
— А вдруг наш телефон ФБР прослушивается и за нами установлена слежка, тем более что такой возможный ход со стороны фараонов нами был предусмотрен. Пускай хреново, но мы к нему подготовились. Нам сейчас пылить с тобой нельзя, как говорится, поезд ушел.
— Поступай, как знаешь, — сдался Цыган, понимая, что голова Альбины по части разных выкрутасов петрит лучше, чем его.
Решив так, Альбина вновь ушла на кухню продолжить готовить обед, хотя работа в этой части уже не так спокойно ей давалась. Она оставила Цыгана в прихожей одного наедине с его сомнениями и тревогами.
Приехавший в восемнадцатом часу к ним на виллу доктор Буно Почивано, узнав от Альбины о визите инспектора ФБР Кройнера, сообщил ей, в свою очередь, что тот звонил ему в клинику, справлялся о диагнозе болезни его клиента.
— И что вы ему сообщили? — взволнованно поинтересовалась она.
— Мне ничего не оставалось, как подтвердить ваш «диагноз» и продолжить затеянную вами игру, — страдальчески кривясь, как будто у него болели зубы, с тревогой в голосе сообщил он. — Когда, вы считаете, мистер Гончаров-Шмаков должен появиться дома? — не пытаясь скрыть своего волнения, поинтересовался он у Альбины.
— Или сегодня вечером, или к завтрашнему утру, — задумчиво сообщила она.
— Дай Бог, чтобы так получилось, — вздохнув, с надеждой произнес он, покидая виллу своего клиента.
Глядя, как от виллы трогается его «паккард», Альбина подумала, что инспектор Кройнер звонил по телефону не только врачу, но и в адвокатскую контору Альфреду Скоту, и то, что Кройнер их сейчас не беспокоил, явилось результатом этих бесед.
Лишь через день ночью Лесник приехал на виллу из Вашингтона. За это время Альбина и Цыган истомились в ожидании и в разных нездоровых, неприятных предположениях.
К счастью, за все время отсутствия Лесника Кройнер их больше своим визитом не беспокоил.
Говорить, сколь радостна и желанна была встреча вышеуказанной троицы, не приходится. Данная встреча снимала тревогу Альбины за возможное разоблачение ее ложных показаний, данных инспектору ФБР, но теперь у Лесника появилось беспокойство, потому что он не знал, почему его персона вызвала к себе интерес со стороны такого грозного учреждения.
Так как Лесник вел криминальный образ жизни, постоянно вступая в конфликт с законом, то визит инспектора Кройнера дал ему очень много пищи для догадок по тому или иному преступлению. Теперь Лесник сам хотел встречи с Кройнером, чтобы поговорить и выяснить, по какому вопросу тот желал встретиться с ним, ознакомиться с компрометирующим материалом, который, возможно, имеется у того на него. Поэтому «лечение его дизентерии» врачом было ускорено, и, как читатель догадывается, оно было успешным, и, что характерно, без осложнений.
Формально в спальне Лесника, где он якобы был изолирован и где проходило его лечение, была сделана санитарной станцией дезинфекция. Теперь Лесник и его адвокат Альфред Скот были готовы к предстоящей встрече с инспектором Кройнером и проведению допроса, о чем мистер Скот по телефону уведомил заждавшегося инспектора Кройнера и договорился с ним о времени встречи в отделе ФБР.
Глава 4
Посмотрев на наручные часы, Кройнер определил, что до назначенной встречи с Гончаровым-Шмаковым и его адвокатом осталось десять минут. Поднявшись со своего кресла и в нетерпении подойдя к окну кабинета, он увидел, как к офису здания подъехал и припарковался «бентли» красного цвета, из которого вышел знакомый ему по работе адвокат, пронырливый Альфред Скот. Рядом с его автомобилем припарковался «ситроен» белого цвета, из которого вышел незнакомый ему высокий мужчина. К нему подошел Альфред Скот, и Кройнер понял, что незнакомцем должен быть мистер Гончаров-Шмаков. Так оно в дальнейшем и подтвердилось. Постояв около автомобилей, они, о чем-то переговорив, направились к входной двери здания.
В начале допроса Гончарова-Шмакова Кройнер, разглядывая своего собеседника, был вынужден констатировать, что тот был бледен и вид его был не совсем здоровый. Окончательно отбросив сомнения в подлинности его болезни, он решил заняться непосредственно допросом своего посетителя.
Разве мог он знать, что причина бледности и нездорового вида посетителя вовсе не результат его болезни?
Причина была совершенно иной: поездка в Россию, совершение нескольких преступлений. Постоянное напряжение, жизнь на пределе нервных возможностей человека не могли не сказаться отрицательно на внешнем виде Гончарова-Шмакова.
С первых вопросов, заданных инспектором Кройнером, Лесник сразу же с облегчением, незаметно для следователя, вздохнул полной грудью. Похищение им из сейфа миссис Кэрол на семьсот тысяч драгоценностей и восьмисот тысяч долларов наличными было давно разработанной и успешно проведенной операцией, утрамбованной временем и тщательно завуалированной нужными ему подставными свидетелями. Поэтому в настоящее время он за свой тыл мог не беспокоиться.
Допрос Лесника инспектором Кройнером проходил в присутствии не только адвоката Альфреда Скота, но и переводчика Мишеля Лазаревича Златоустова, пятидесятилетнего американца русского происхождения, и миловидной секретарь-машинистки, которая печатала на машинке протокол допроса.
— Как и где вы провели свое свободное время тридцатого октября прошлого года с двадцати до двадцати трех часов включительно? Другое время суток меня не интересует, так как о нем меня подробно проинформировали супруги Фостер и их слуги, — задал через переводчика очередной вопрос Кройнер.
— Скажи этому вертухаю, что мне неприятно его дешевое вынюхивание, выставление меня в оскорбительном свете перед уважаемыми мною людьми, — уклонившись от прямого ответа на вопрос, обращаясь к переводчику, бросил Лесник.
— Инспектору будет неприятно услышать такое неуважение с вашей стороны к его личности, а он находится при исполнении служебных обязанностей, и такая вольность вам может обернуться в крупную сумму штрафа, — предупредил Лесника Златоустов.
— Ничего, переводи, я перед ним ни лебезить, ни унижаться не собираюсь, — жестко потребовал Лесник.
— У меня есть подробная информация о вашем прошлом из МВД России, дающая мне основание подозревать вас в ограблении сейфа миссис Кэрол, а поэтому вам нечего передо мной корчить из себя ягненка,
— в свою очередь, отчитал его Кройнер.
Еще до того как переводчик приступил к переводу сказанного инспектором, адвокат Альфред Скот, обращаясь к Кройнеру, возмущенно заявил:
— Я протестую и возражаю против такой постановки вопроса. Если у вас есть какие-либо доказательства, говорящие о причастности моего клиента к преступлению, то мы согласны их выслушать и дать по ним соответствующие пояснения, но голословно обвинять его в преступлении я не позволю.
Подумав над словами адвоката, Кройнер, с неохотой обращаясь к переводчику, усмехнувшись, буркнул:
— Сказанное мной ему пока не переводи, а спроси у него, умеет ли он открывать сейфы и является ли он медвежатником?
— Одновременно от моего имени сообщи ему, что если он не желает отвечать на данный вопрос, то может на него и не отвечать, — добавил воинственно настроенный адвокат.
Выслушав переводчика, Лесник, сцепив пальцы рук у себя на колене, произнес:
— Почему же мне не ответить на его вопрос, если он мне так по-джентльменски поставлен. Я вскрывать сейфы не умею, а поэтому не являюсь медвежатником.
— Но вы были судимы за ограбление сейфа, — напомнил ему Кройнер через переводчика.
— Да, был судим, но если у вас имеется подробная информация из ментовки, то вы должны знать, что я во вменяемых мне преступлениях не признавался и на месте преступления вашими коллегами не был задержан.
— Но вы за них были осуждены и отбывали наказание в колонии, — ехидно напомнил ему Кройнер.
— Скажи этому фараону, что у нас в России в период сталинских репрессий было расстреляно несколько миллионов человек, которые судом были признаны врагами народа. Сейчас многие из них реабилитированы, так как оказались жертвами репрессий. Поэтому я тоже жертва среди этих миллионов осужденных, только меня не расстреляли, а безвинно лишали свободы.
Ответ Лесника ошарашил всех присутствующих в кабинете своей трагической, жуткой исторической правдой, в которой тот лживо приписал себя очередной жертвой, смягчив накал страстей противоборствующих сторон.
Кройнер понял, что имеет дело с битым, прошедшим чистилище в аду человеком, с которым надо менять тактику, так как в противном случае допрос будет бесполезной тратой времени. Он решил вести допрос Гончарова-Шмакова, опираясь только на факты.
— Не будем заниматься полемикой, но я настаиваю и желаю получить ответ на свой первоначальный вопрос.
Как и где вы провели свое свободное время тридцатого октября прошлого года?
— Я бы с удовольствием постарался ответить на ваш вопрос, но соль в том, что указанная вами дата для меня непримечательна и этот день мне ни о чем не говорит. Если вы допрашивали супругов Фостеров, то напомните мне, чем я занимался в тот день, тогда, возможно, я смогу вспомнить, как я провел свое время в интересующие вас часы, — решил подать мостик для беседы с Кройнером Лесник, не считая нужным продолжать затянувшийся спектакль, скрывать от следователя свои козыри.
— В тот вечер ваш друг Малащенко рассказывал миссис Баджен, как он воевал в Афганистане.
— Припоминаю такой факт, — как бы вспоминая, подтвердил Лесник.
— Очень хорошо, — обрадованно произнес Кройнер. — Меня интересует, где вы были с ним до того, как состоялась эта беседа?
— Теперь мне легче вспомнить интересующий вас день, но все равно надо подумать, — заявил Лесник, задумавшись на минуту, а потом приступил к воспоминаниям: — Мы с Малащенко на двадцать часов ходили в кинотеатр «Заря», где смотрели боевик «Двойной удар», туда нас отвез водитель и одновременно садовник мистера Фостера. Из кинотеатра мы на такси возвратились домой где-то в двадцать три часа.
— Конечно, о таксисте и его машине вы ничего не можете сказать, так как не запомнили, — ехидно пробурчал Кройнер, видя, что его посетитель остается неуловимым и не дает зацепки для последующей работы с ним.
— Почему же? — возразил ему Лесник, морща лоб, как бы стараясь восстановить в памяти события прошедшего, вспомнить подробности. — Я помню, что машина была «форд» коричневого цвета. Таксистом был мужчина средних лет, смуглый. Какой национальности он был, трудно мне определить, но, вероятнее всего, мексиканец. Когда мы ехали домой, то его остановил полицейский, если мне не изменяет память, в звании сержанта, который оштрафовал таксиста за превышение скорости.
— Вот это уже что-то, — довольно произнес Кройнер.
Профессиональная привычка все и вся ставить под сомнение и здесь не изменила ему, не дала расслабиться. Теперь он с подозрением удивился про себя: почему Гончаров-Шмаков так подробно вспомнил все, что произошло вечером интересующего дня, а поэтому не преминул настороженно об этом у допрашиваемого спросить.
— Если я не ошибаюсь, то вы помогли мне это вспомнить, — резонно заметил ему Лесник под одобрительный кивок головы своего адвоката.
— Но все же, почему вы так подробно вдруг вспомнили события этого дня? — навязчиво домогался ответа на свой вопрос Кройнер, хотя уже ранее ответ на него был получен.
— Если вы мне поможете, как помогли недавно, напомнив эпизод какого-либо другого дня, то я вам с не меньшей подробностью вспомню, что я делал в тот день, — заверил его Лесник.
— Завидую вашей памяти, — заканчивая допрос, смиренно произнес Кройнер.
— Пожил бы ты в моих условиях, в каких живет курица в инкубаторе, и у тебя выработалась бы память не хуже моей, — пробурчал Лесник, ни к кому не обращаясь, но Златоустов перевел его слова следователю.
— А как живет курица в инкубаторе? — полюбопытствовал Кройнер у Лесника.
— Она клюет переднюю, оправляется на заднюю и следит, чтобы верхняя курица не оправилась на нее.
Дружный смех присутствующих показал, что юмор до них дошел, окончательно разрядил обстановку. Золтан Кройнер понимал, что если Гончаров-Шмаков дал ему правдивые показания, то ему их будет не так уж трудно проверить и на основании их сделать надлежащие выводы. Впоследствии им был установлен через сержанта полиции таксист, который полностью подтвердил показания Гончарова-Шмакова. В совокупности с показаниями шофера-садовника мистера Фостера Павла Степановича Лодатко у Гончарова-Шмакова оказалось такое железное алиби, что инспектор Кройнер посчитал версию ограбления Гончаровым-Шмаковым миссис Кэрол нереальной, отработанной, бесперспективной и оставил его в покое. Теперь у Кройнера мысли стали разбегаться, как тропинки в лесу. Если у медвежатников Лохмана и Гончарова-Шмакова есть алиби в их непричастности к расследуемому преступлению, то кто же третий, настоящий преступник, который не позволяет ему «гладить» себя и совершенно пока ему неизвестен? Так тонко и чисто совершивший ограбление сейфа, что не оставил ему никаких зацепок? Он чувствовал участие мафии в преступлении, и пока оттуда не получит сигнала от специального агента, хода вперед по раскрытию преступления у него не будет.
Глава 5
Простившись со своим адвокатом Альфредом Скотом рядом со зданием ФБР, Лесник поехал к себе домой.
Отъехав примерно километров пять, Лесник, припарковав свой «ситроен» к обочине, воспользовавшись, что автомобиль радиофицирован, решил по телефону связаться с Молохом и проинформировать его о происшедшем разговоре в ФБР, да и поговорить с ним по другим интересующим его моментам. Когда он набрал его номер телефона и услышал в трубке хрипловатый голос Молоха, то с удовлетворением отметил, что даже в такой мелочи ему везет: с первой попытки дозвонился до нужного ему абонента.
— Привет, старина! — не представляясь, начал Лесник болтать на воровском жаргоне, не желая выдавать себя, своего собеседника и темы предстоящего разговора, если бы линия прослушивалась.
— Привет, пострел, — услышал он ответ Молоха, который шуткой давал ему понять, что знает, с кем говорит.
— Мой пострел кругом успел.
— Успел, дорогой, успел, — подтвердил Лесник, откинувшись на спинку сиденья кресла. — Был я у штырма, кумекаешь, какого?
— Догадываюсь! — настороженно сообщил ему Молох.
— Поехали с ним на рыбалку ловить рыбу, поставили сеть, но ничего не поймали. По-видимому, ячейки у сети были большие. Видать, горбатый сработал, и зуботыка решил со мной не мантулить и больше на рыбалку не возьмет, надеется найти компаньонов из моих друзей. Ты кумекаешь, что я ботаю?
— Секу! — услышал он заверение Молоха.
— Ты брякни нашему другу, что ему от рыбалки отказываться нельзя, если позовет штырм, но в работе должен быть полный пад, — предупредил озабоченно Лесник.
— Само собой разумеется, — заверил его Молох. — У тебя ко мне все?
— Есть одна просьба, — возразил Лесник.
— Какая?
— Мне нужен водила на неделю, чтобы шустрый был, умел держать язык за зубами и по-нашему шпрехал. У тебя такого нет под рукой?
— Найдется! Опять поедете куда-нибудь на огонек?
— Исключено, гоношиться не собираюсь, но помотаться по злачным местам, отдохнуть намерение имею, — вспомнив, сколько мук и переживаний пришлось за последние дни пережить, глубоко вздохнув, признался Лесник.
— Считай, что заметано. Когда его тебе подослать?
— В любое время, но чем быстрее, тем лучше. Можешь сказать ему, что за работу бабками не обижу.
— О’кей! — услышал ответ Молоха Лесник. — Ты откуда звонишь?
— Из тачки! — успокоил его Лесник. — Я думаю, что если даже нас подслушивал сундук, то наше тягло не скумекает.
— Я думаю, — усмехнувшись, согласился с ним Молох, заканчивая разговор.
Возвратившись домой, Лесник поведал Альбине и Цыгану, какой разговор был у него в ФБР с инспектором Кройнером, не упустив сообщить, что нанял шофера, который будет у них работать все время, пока они будут в Штатах. После этого позвонил в Москву своему куму Душману. Трубку подняла его жена Лариса Викторовна.
Обменявшись с ней приветствиями, он попросил ее:
— Передай куму, что мы в Штатах еще пробудем где-то с неделю. Пускай передаст Арбату, если он еще не раздумал лететь ко мне в гости, что послезавтра я его буду встречать в аэропорту Вашингтона, но он должен мне позвонить в течение суток, чтобы я знал о его намерении.
— Обязательно передам, — заверила его кума.
Когда она стала спрашивать у него о здоровье, погоде, интересоваться другими новостями, то он, смеясь, сказал ей: — Лариса, рядом со мной стоит моя половина, которая пытается отнять у меня трубку. Я прощаюсь с тобой, а ты свои новости и вопросы можешь изложить ей, не забудь попросить кума купить для тебя тут какуюнибудь безделушку в виде сумочки или туфель. Мы еще не вылезали в магазины и не делали покупок, а поэтому требуй у кумы себе путевый сувенир.
Передав Альбине телефонную трубку, Лесник вышел на лоджию покурить. Через некоторое время к нему вышла Альбина. Молча, доверчиво прижавшись грудью к его спине, она вкрадчиво поинтересовалась: — Ты долго еще будешь меня держать дома взаперти?
— Я вижу, моей даме захотелось в кабак прошвырнуться, — повернув голову и потеревшись щекой о ее волосы, задумчиво произнес он.
— Тебе не стыдно жену миллионера приглашать в какой-то кабак? — фыркнула она.
— Я, моя радость, просто так, образно выразился. Тебе я цену знаю, а поэтому никогда не продешевлю, — целуя ее в щеку, заверил он. — Сейчас брякну мистеру Корвину Фостеру, приглашу его с супругой на вечер в ресторан «Уставший ковбой», — покидая Альбину, сообщил ей Лесник, но она решила его не оставлять одного и последовала за ним, чтобы результат предстоящей беседы услышать из первых уст.
Кончив разговор с Фостером, Лесник удивленно поделился с женой:
— Вот уж не думал, что он такой жмот. Ты представляешь, у этого миллионера денег куры не клюют, но на ресторан свободных денег нет, а за мой счет согласился с женой его посетить.
— Со временем, может быть, и мы научимся считать свою копейку, — к удивлению Лесника, без критики и осуждения в адрес Фостера заметила Альбина.
Наутро, после гулянки в ресторане с супругами Фостер, Лесник чувствовал себя бодрым и здоровым, так как в ресторане употребил умеренную дозу спиртного. За столом они меньше пили и больше беседовали.
Миссис Баджен Фостер было интересно и приятно беседовать с Альбиной по нескольким моментам: как с опытным врачом и как с человеком, обладающим большой и интересной информацией из незнакомой ей страны.
У мужчин был тоже интересный разговор, но не на отвлеченную тему, а обсуждался вопрос о заключении крупной сделки на большую сумму денег, поэтому окончательное его решение мужчины отложили на потом, когда будут трезвыми. Когда пришло время расставаться, то Корвин Фостер, обращаясь к Леснику, сказал:
— Ждите меня к себе в гости на своей вилле к десяти часам. Нам надо обязательно закончить начатый разговор.
К назначенному времени к воротам виллы Лесника подкатил шикарный «роллс-ройс» черного цвета. Цыган открыл ворота, и автомобиль, подкатив к дому, мягко остановился.
Корвин Фостер, отказавшись от кофе, который предложила Альбина, поблагодарив за угощение, прошел с Лесником в зал, где, присаживаясь в кресло, посмотрев на свои наручные часы, сказал:
— Вы уж извините меня, Виктор Степанович, но через тридцать — сорок минут я буду вынужден вас покинуть, а поэтому давайте закончим нашу вчерашнюю беседу.
Подвинув ближе к нему свое кресло, Лесник, усевшись в него, беспечно произнес: — Давайте закончим! — как бы приглашая гостя к беседе.
— Я могу купить у вас всю партию камушков, — без вступления предложил Фостер.
— А какая у меня необходимость все их продавать? У меня достаточно и долларов, и рублей, и золота с камушками, — возразил Лесник.
— Товар должен находиться в движении, обращении, давать прибыль. Твои камушки такой функции не выполняют. Продав их мне и положив деньги в банк, вы будете получать проценты. Я эти камушки тоже пущу в оборот и тоже получу прибыль. Через год, получив дивиденды в банке на свои деньги, вы поймете полезность сделки со мной.
— А какую сумму вы думаете мне за них предложить? — поинтересовался Лесник, еще окончательно не дав согласия на продажу бриллиантов.
— Семьдесят процентов от их стоимости на мировом рынке, — заглядывая в глаза Леснику, сообщил Фостер.
— А не дешево ли это будет для меня?
— Вы должны учесть, что я их у вас куплю в России. Мне надо будет товар переправить через границу, реализовать. Каких хлопот мне все это будет стоить, вы отлично знаете, так как аналогичные заботы испытали на собственной шкуре в прошлом году…
Лесник вспомнил, что говорил ему в прошлом году о реализации в Нью-Йорке крупной партии бриллиантов, чтобы обосновать появление у себя богатства, полученного в результате ограбления миссис Кэрол, так как тогда, не зная о настоящем преступлении, Фостер помог ему отмыть грязные деньги, купив на них ему виллу. Поэтому на реплику Фостера в свой адрес промолчал.
— …Я же вам в России выписываю чек на определенную сумму, вы спокойно и без каких-либо забот и затруднений кладете деньги в любой банк, и никаких проблем.
— Вы меня уговорили, что надо продать камушки, но я тоже имею опыт вывозить из страны контрабандно и камушки, и картины на Запад, а потом их там реализовывать, что вы отлично знаете, а поэтому тридцать процентов их цены я терять не намерен.
— А какой процент вас устроит? — осторожно поинтересовался Фостер.
Подумав около минуты, Лесник выдавил из себя окончательное решение:
— Я хочу за них получить не менее восьмидесяти процентов.
— Так вы говорите, что в вашей партии камушков менее, чем в пять каратов не будет? — напомнил Фостер Леснику содержание состоявшегося вчера между ними разговора.
— Конечно! — заверил его Лесник.
— Так и быть, я принимаю ваше условие, но вы обеспечиваете мою безопасность с товаром до самого посольства, где, я думаю, мне помогут переправить его домой.
— Без каких-либо проблем, со стопроцентной гарантией, — заверил его Лесник.
— Тогда будем считать, что я с вами по всем позициям договорился?
Лесник, пожимая ему руку, утвердительно кивнул головой. Провожая гостя из дома, Лесник услышал вопрос, обращенный к себе:
— Когда вы думаете возвращаться к себе на Родину?
— Где-то через неделю, — сообщил ему Лесник.
— Я спросил вас об этом для того, чтобы самому спланировать и сориентироваться, когда приехать в Россию за товаром, — пояснил Фостер.
На этом они и расстались. Проводив мистера Фостера, Лесник, рассказав Альбине о заключенной сделке, поинтересовался ее мнением относительно своего поступка.
— Поступай, как считаешь нужным. В любом случае мы в проигрыше от этой операции не будем.
Она давала ему понять, что бриллианты ранее достались им за бесценок, а поэтому ни о каких убытках при их реализации не может быть и речи. Потом через некоторое время она заметила:
— Витя! Цыган целыми днями безвылазно сидит дома, давай возьмем его и прошвырнемся по магазинам.
— Я не против такого мероприятия, берите машину и мотайте, но только без меня. Я за последнюю неделю так устал, что предпочитаю беготне по магазинам отдых дома.
— Как хочешь, — согласилась с ним Альбина, покидая его, чтобы сообщить Цыгану приятную новость.
Цыгану со вчерашнего вечера стало легче проводить свободное время, так как присланный Молохом водитель помог ему коротать его. Водитель назвался Цыгану Григорием, что дало Цыгану основание дать ему кличку Распутин. После чего он иначе к нему не стал обращаться. Водитель был не очень разговорчивым, о себе Цыгану ничего не говорил, а поэтому Цыган даже не знал, кто был по национальности его новый знакомый — русский или англичанин, умеющий говорить по-русски. Над данной задачей Цыган не хотел ломать голову, так как отнесся к ней с безразличием.
Выйдя во двор, Лесник увидел лежащего в кресле-качалке скучающего Григория. Подойдя к нему, Лесник сказал:
— Свези моих в город, покажи им путевый магазин, где они смогут скупиться. Если где не так фраернутся, подскажи, помоги.
— Сделаю! — заверил его тот, довольный, что и ему наконец-то нашлась работа.
— Когда привезешь их домой из магазина, заправь бензобак под самую завязку. Завтра смотаемся с тобой в Вашингтон, в аэропорт.
— Сделаю! — вновь пробасил ему водитель.
Улыбнувшись, заметив «многословность» Григория, Лесник ушел на кухню, где, достав три банки с пивом, с удовольствием выпил, а потом пошел отдыхать в свою спальню, уверенный, что в ближайшее время его никто не должен беспокоить.
Часов через шесть, когда уже начало смеркаться, Альбина, вернувшаяся домой со своим сопровождением, разбудив Лесника, попыталась показать ему, какие покупки она сделала. «Ситроен» был полностью забит разными коробками и свертками. Однако Лесник не пожелал прерывать свой сон и, отмахнувшись от ее предложения, пробурчал:
— В другой раз посмотрю. — Повернувшись от нее на другой бок, он вновь погрузился в сон.
Когда Лесник проснулся утром, то за завтраком Альбина сообщила ему:
— Звонил ночью кум, просил передать, чтобы ты сегодня не забыл встретить Арбата.
С аппетитом позавтракав, отодвигая от себя пустую грязную посуду, Лесник, потянувшись, заверил ее:
— Не бойся, не забуду.
Глава 6
Встретив в аэропорту Вашингтона Арбата, прибывшего рейсом Аэрофлота из Москвы, Лесник, обменявшись с ним приветствиями, улыбнувшись, поинтересовался: — Все-таки решил колонуть своего мистера Стивенсона?
— Считаю, что комбинация должна получиться, иначе и не прилетел бы, — подтвердил Арбат.
— Дай Бог, — пожелал ему успеха Лесник. Дружески обняв Арбата за плечи рукой, Лесник поинтересовался:
— Что будем делать сейчас? Едем ко мне домой или у тебя есть свои какие-нибудь планы?
— Не мешало бы сейчас позвонить домой Стивенсону. Надо поставить его в известность о моем визите.
— Это не проблема, лишь бы он не оказался в отъезде, — заметил Лесник, а потом, подумав, съязвил в отношении себя: — Никак не отвыкну от достижений отечественного сервиса. Можешь звонить ему домой и не беспокоиться, что его не будет дома, автоответчик запишет твое пожелание, которое интересующее тебя лицо позже прослушает. Поэтому твой голос может послужить против тебя компрой, если ты свое требование выразишь в неприличной, противозаконной форме.
— Я об этом как-то не подумал, — с удивлением заявил Арбат.
— Ничего страшного, садись в машину, подумай и подготовь заранее текст предстоящего разговора.
Минут пятнадцать Арбат корпел над текстом, а потом пошел звонить по телефону-автомату своему «клиенту».
Лесник вовремя предусмотрел вероятность отсутствия Стивенсона дома, так оно получилось и в действительности, а поэтому Арбату пришлось изложить свои требования автоответчику.
После окончания разговора Арбата по телефону-автомату Лесник, похлопав его рукой по спине, пошутил:
— Будем считать, что твоя операция началась.
— Началась-то началась, но я, наверное, один с ней не справлюсь, ты уж, Степанович, помоги мне ее прокрутить до конца.
Лесник, остановившись, закурив сигарету и внимательно посмотрев на Арбата, сказал:
— Давай, Игорь, поговорим без свидетелей.
— Давай! — был вынужден согласиться Арбат.
— Ты понимаешь, я тут работаю по-крупному, имею связи среди миллионеров, да и с местной мафией налажен неплохой контакт. Только позавчера мы семьями гуляли в ресторане с одним миллионером. Ты представляешь, какие неприятные последствия наступят для меня, если моя личность всплывет в связи с твоим удавшимся или неудавшимся шантажом? Газетчики любят смаковать такие новости, что, безусловно, отразится на моем бизнесе. На связи с местными толстосумами мне можно будет сразу же поставить крест. Передо мной будут закрыты двери всех приличных клубов, если я когда-либо вдруг пожелаю их посетить. Я с твоих пятидесяти тысяч долларов не желаю иметь ни одного цента. Исходя из этого, подумай, какой мне понт ввязываться в твою игру?
— А как же мне тогда быть, я так надеялся на тебя, — затравленно признался Арбат, понимая, что стоящую перед ним задачу одному ни за что не решить. — Что же тогда мне делать, подскажи?
— Ты не паникуй, я еще не отказал тебе в помощи, а просто показал, в какое щекотливое положение ты меня ставишь, предварительно не посоветовавшись со мной, тогда как времени у тебя для этого было вполне достаточно.
— Я понял и буду считать себя твоим должником, если не откажешь мне в помощи.
— Вот это уже другой разговор. Будем считать, что я подключаюсь к твоему мероприятию, но с одним условием: ты должен будешь делать только то, что я скажу, и от моего плана не отступишь ни на шаг. Если завалишься, то меня нигде, ни при каких условиях не упоминай. Я тебе на воле больше пригожусь, но я думаю, что операция вшивая, и мы ее легко провернем. А вообще-то ознакомь меня с твоим планом, может быть, он окажется путевым, и тогда нечего будет мне свою голову ломать.
— Я думал встретиться с американцем, побакланить с ним, а потом уж и определиться, — ошарашил своим сообщением Арбат Лесника.
— С тобой, Игорек, не соскучишься, ты меня начинаешь удивлять, — недовольно пробурчал Лесник, — скажи спасибо, что я за тебя думал эти два дня, так как предполагал, что я от тебя не откручусь и мне все равно придется к тебе подписываться. Как я тебе сказал, моя помощь ничего не будет стоить. Со своим шофером я рассчитаюсь сам, а Цыгану тебе придется несколько кусков отстегнуть от своих. Ему домой без навара возвращаться как-то будет неприлично.
— А сколько ему дать?
— Когда дело провернем, ты сам решишь, чего он стоит. Я думаю, что он тебя не разорит в любом случае, — успокоил Арбата Лесник.
Мистер Стивенсон возвратился с работы домой уже перед ужином. Переодеваясь в домашнюю более легкую и свободную одежду, он включил автоответчик и услышал следующую запись: «Мистер Стивенсон, с вами говорит ваш знакомый из Москвы, вы просили меня привезти вам товар на сумму в пятьдесят тысяч долларов, дали мне свою визитную карточку, чтобы я смог связаться с вами. Напоминать вам, при каких смешных обстоятельствах мы познакомились, я думаю, не стоит, так как это было недавно и выветриться из вашей памяти не могло. Когда и куда вам за товар привезти деньги, я позвоню попозже. Я остановился в одном из отелей Нью-
Йорка. Попозже ждите моего звонка. Ваш русский друг».
На этом запись прервалась. Прослушав запись несколько раз, мистер Стивенсон задумался: «Как этот негодяй обманул меня в Москве! Отобрал полотна, деньги, да еще сфотографировал меня голым на фоне ворованных картин, а теперь вот приехал и требует пятьдесят тысяч долларов за негативы порочащих меня снимков. Конечно, требуемая русским сумма для меня незначительна, и ее можно выплатить, но до каких пор этот русский будет меня дурачить? Может быть, мне самому тоже не мешает его как следует проучить? Найму гангстеров. Они проучат его и заберут злосчастную пленку, но они могут запросить за свою работу тоже немалую сумму, и неизвестно еще, получится ли у них что-либо с этим наглецом. Вдруг он фотопленку держит не при себе.
— Вспомнив содержание прослушанной записи, он отметил: — Ты смотри, как тонко вымогает он у меня деньги, якобы продает мне товар».
Его размышления прервал телефонный звонок. Подняв трубку, Стивенсон отрывисто, недовольно бросил:
— Слушаю!
— Если не ошибаюсь, то разговариваю с мистером Стивенсоном.
— Да! — прорычал Стивенсон.
— Вы с моим предложением ознакомились?
— Да! — вновь процедил сквозь зубы он.
— Мой товар нужен вам или нет? Будете его покупать или мне его продать другому лицу, скажем, представителю конкурирующей с вами фирмы?
— Я уже раньше вам говорил, что куплю его, и не надо меня шантажировать, — теряя терпение, возмутился мистер Стивенсон.
— Вот и хорошо, что мы так быстро с вами договорились. Я остановился в одном отеле, который пока воздержусь вам называть. Думаю, вам надо будет подъехать ко мне часам к десяти с деньгами, учтите, стоимость авиабилетов, на которые мне приходится тратиться, за ваш счет.
— Согласен! Куда привезти деньги — Нью-Йорк большой.
— Я вам завтра позвоню дополнительно, — осторожничая, сообщил ему русский.
— Мне в Нью-Йорк тоже придется выехать заблаговременно, — заметил Стивенсон, а поэтому звоните мне туда в клуб «Белая лилия» так часам к восьми. — Он назвал номер телефона клуба.
— Все ясно! До связи! О’кей! — услышал он голос русского, прервавшего связь.
Позвонив на телефонную станцию, он узнал, что звонили ему из Филадельфии из автомата. Забыв об ужине, он стал строить план встречи с русским: «Поеду к нему в отель и прихвачу с собой трех-четырех своих парней.
Отдам русскому портфель с деньгами, получу фотопленку, проверю, что она настоящая, а потом мои парни отнимут у него портфель с деньгами и намнут ему бока, чтобы впредь не думал, что умнее всех. Можно его раздеть догола и тоже сфотографировать, чтобы он почувствовал себя в моей шкуре, — но от осуществления последнего варианта он отказался. — Что, я такой подонок, как он, чтобы так низко размениваться, — сдержал он себя такой мыслью. — А вдруг он не один? Тогда мой план может не осуществиться, — мелькнула у него осторожная мысль, но Стивенсон отбросил ее в сторону. — Русский требовал, чтобы я оплатил ему стоимость проезда в оба конца одного человека. Везти сюда своих дружков ему будет накладно, так как тогда из пятидесяти тысяч долларов ему ничего не останется, все уйдет на оплату дороги. Он один, — решил он убежденно. — Мне дома сами стены помогают и дают возможность наказать наглеца».
После такого рассуждения у мистера Стивенсона поднялось настроение. Он почувствовал себя охотником, идущим по следу раненного им зверя. Ему уже не терпелось, чтобы скорее наступило завтра. Получить удовлетворение за свое унижение ему сейчас казалось наиважнейшим делом.
На другое утро Стивенсон, дождавшись в клубе «Белая лилия» звонка от русского, который представился ему Крюковым Петром Спиридоновичем, и узнав от него, в каком отеле он остановился, какой номер занимает и на каком этаже, помчался с четырьмя своими помощниками осуществлять свой план.
Ровно в десять часов Стивенсон вместе со своими подручными ворвался в номер к Крюкову, который сидел за столом с приветливой улыбкой. Правая его рука была накрыта полотенцем, и что в ней находилось, не было видно, но, видя, с какой уверенностью и ухмылкой он там восседал, нетрудно было допустить, что под полотенцем у него пистолет, который он может в любое время пустить в ход.
Не здороваясь, Крюков сообщил Стивенсону:
— Фотопленки у меня сейчас при себе нет, и ты ее не получишь, если не уберешь этих козлов с моих глаз.
Скажи им, чтобы спустились на первый этаж и там тебя ждали. Только после того, как ты мне отдашь деньги, я принесу тебе пленку.
— Они по-русски не понимают, и мне придется твое требование передать им на английском языке, — заметил ему Стивенсон, зная, что и русский тоже не владеет его языком.
— Так и быть, говори с ними на своем языке, — разрешил Арбат, который остановился в отеле под вымышленной фамилией Крюков.
— Запомните эту бандитскую харю и не дайте ему незаметно улизнуть с моими деньгами из номера. В коридоре так встаньте, чтобы он не мог вас видеть из своего номера.
Оставшись вдвоем, Арбат спросил Стивенсона:
— Деньги принес?
— Я-то деньги принес, — открывая портфель и показывая его содержимое, недовольно пробурчал Стивенсон, — а вот пленки-то и нет у вас, — закрыв портфель и выжидательно посмотрев на Арбата, заметил Стивенсон.
— Действительно, нет, но в течение нескольких минут по моему сигналу мне ее доставят, если я, конечно, захочу это сделать.
Стивенсон понял, что пока он не завладеет фотопленкой, ему ни в коем случае нельзя идти на обострение с Крюковым.
Арбат, оставив на столе полотенце с предполагаемым пистолетом, пересчитал деньги в портфеле. Их там оказалось пятьдесят пять тысяч. Удовлетворенно закрыв портфель, Арбат, подойдя к окну и открыв одну его створку, пояснил мистеру Стивенсону:
— Сейчас на мой сигнал придет один человек. Давайте его подождем.
В номер зашел Цыган, у которого чемодан был без дна.
— Забирай его портфель с деньгами и уходи, — приказал ему Арбат.
Цыган молча опустил свой чемодан на портфель с деньгами, который легко его поглотил.
— А как же быть с пленкой? — забеспокоился Стивенсон.
— Пускай он идет. Ты имеешь дело с джентльменами. Сейчас тебе принесут твою пленку.
Когда Цыган вышел, то Арбат, демонстративно поднявшись из-за стола, пройдя через комнату, остановился у окна и посмотрел на улицу. Воспользовавшись его «ротозейством», Стивенсон подскочил к полотенцу и выхватил из-под него половинку бублика.
Арбат, увидев на лице гостя замешательство, улыбнувшись, пошутил:
— Кушайте бублик, так как мне нечем больше вас угостить.
Стивенсон надеялся найти и завладеть спрятанным под полотенцем пистолетом или револьвером, но никак не кондитерским изделием.
— Как видите, я надеялся на вашу добропорядочность и даже не нашел нужным вооружаться. Я сейчас у вас и ваших друзей нахожусь в виде заложника, но я надеюсь, когда вам пленку доставят, то вы меня отпустите.
После трехкратного стука в комнату вошли Цыган, Лесник и Григорий. Лесник отдал Стивенсону фотопленку.
— Пока мы не ушли, я попросил бы вас, мистер Стивенсон, убедиться, что мы отдали вам оригинал, — театрально произнес Арбат.
Как ни был Стивенсон удивлен происходящим, но он, просмотрев фотопленку, убедился, что Крюков его не обманывает. Вместе с тем Стивенсон понял, что спектакль разыгран не по его сценарию. Растерянно он опустился на диван, провожая взглядом покидавших номер русских. «Русские опять меня провели», — с яростью подумал он.
Вспомнив своих помощников, находящихся в коридоре, Стивенсон поспешил к ним. В коридоре он увидел, что и они тоже спешат ему навстречу.
— Почему вы их не задержали? — сердито пробурчал он.
— Они все вооружены, да нам с ними и не справиться, — признался ему один из помощников, тогда как другие молчали, понуро опустив головы.
Как Стивенсон выяснил у администратора отеля, Крюков остановился у них только сегодня на один день, оплатил за номер, а поэтому к покинувшему отель клиенту никаких претензий не имеется. Стивенсону удалось выяснить, что русские уехали от отеля на спортивном «метеоре», взятом на имя Крюкова под крупный залог на прокатной станции, куда автомобиль Крюковым уже возвращен. На этом след русских в Нью-Йорке терялся. Да Стивенсон и не пытался их искать, так как, упустив шанс, теперь он уже ничего и никак не мог поправить.
«Всякая мразь понаехала сюда. Уже в родной стране на нее нет управы», — обиженно подумал Стивенсон, поняв, что имеет дело с профессионалами преступного мира, с которыми дилетанту нечего было пытаться бороться и связываться.
Его успокаивало только то, что русские не обманули и возвратили ему подлинную фотопленку, так как изображения его и руководимой им фирмы стоили понесенных убытков.
Покинув прокатную станцию, компания Лесника прошла к платной стоянке, где у них стоял «ситроен». Гогоча, как застоявшиеся жеребцы, обсуждая дилетантские действия своих противников, они, сев в свой автомобиль, поехали на виллу Лесника, где Арбат, довольный работой помощников, устроил им богатый ужин за свой счет.
В этот день Лесник решил отдохнуть дома. Запланированную встречу с Молохом он решил отложить на вечер следующего дня. Ему нравился вечерний Нью-Йорк, утопающий в огнях рекламы и света.
На другой день вечером Лесник, готовясь к предстоящей встрече с Молохом, обращаясь ласково к Альбине, попросил:
— Оденься, как на бал, чтобы наши друзья-евреи не подумали, что ты у меня имеешь аллергию к драгоценностям.
— А не ограбят? — обрадованно примеривая перед зеркалом бриллиантовое колье, спросила она, вспомнив попытку ограбления ее бандитами в Сочи около гостиницы «Жемчужина».
— Мы будем под защитой Молоха, и если он позволит кому-либо сыграть с нами злую шутку, то это дорого ему обойдется, — успокоил он ее.
— Витя, какой ты самоуверенный. Ты не забывай, где сейчас находишься, а поэтому будь осторожен и посматривай на меня, если я что-то хреновое почувствую, то потру мочку левого уха, знай тогда, что нам пора уматывать домой.
— Будет исполнено, — беспечно бросил он, чтобы она его больше не беспокоила.
Перед тем, как Лесник с Альбиной должны были уехать в гости к Молоху, подошел Арбат, который, отозвав его в сторону от Альбины, с улыбкой заметил:
— Нам с Цыганом одним в доме будет скучновато. Мы бы не отказались от пары сочных бабочек. Само собой разумеется, чтобы были чистыми.
— Я против вашего желания не возражаю, но в здешних злачных местах не ориентируюсь. Скажите Гришке, что я не возражаю, чтобы он оказал вам содействие в осуществлении вашего желания.
После разговора с Гришкой Арбат узнал, что профур можно заказать по телефону.
— Пойди закажи, а когда они приедут, то, я думаю, мы с Цыганом сможем с ними найти общий язык, — хохотнул Арбат, довольный, что его проблема так легко разрешилась.