Когда существа на сцене осознали присутствие Модьуна, то вся эта драматическая картина мгновенно изменилась.

Индивидуум, который обращался к остальным, умолк и тяжелой поступью сделал несколько шагов к краю сцены поближе к Модьуну, а потом заговорил громким голосом Слова эти были обращены к тем, кто сопровождал человека, а поскольку и другие слышали их, то Модьун мог присоединиться к их числу, не боясь выглядеть невежливым, почему он включил мысленное восприятие, и смысл слов, в несколько грубом переводе, стал ясен ему.

— Поставьте передо мной эту свинью!

Полученный при этом Модьуном из сознания этого Гуньанца образ животного, название которого соответствовало представлению о неизмененных земных свиньях, валявшихся в грязи, больше напоминал небольшую рогатую корову.

Модьун обиженно улыбнулся при мысли о таком неудачном сравнении И поэтому он заговорил вслух, одновременно передавая мысленное сообщение:

— Я пришел сюда добровольно Если вы хотите, чтобы я прошел на сцену, то я с радостью сделаю это.

— О… Да ты говоришь на нашем языке! — Гуньанский главнокомандующий был удивлен. — Хорошо, я рад, что у нас есть с кем побеседовать.

Модьун решил, что будет слишком сложно объяснить природу мыслевосприятия, которое при использовании в сочетании с произносимыми словами создавало впечатление, что собеседник слышит родную речь. В этом способе особенно хорошо то, что он ограничивал вторжение в мысли другой личности значением произносимых слов.

Думая так, он быстро пошел вперед. Шесть его эскортеров побежали несколько неуклюже рядом с ним, чтобы не отстать от него. Из-за кулис на сцену вели широкие ступени. И лишь когда Модьун поднялся по ним, он увидел то, что показывал огромный экран: прекрасный вид внизу, часть планеты Гуньанцев, очевидно, непосредственно под земным кораблем. Никто не помешал ему пересечь всю сцену и пройти туда, откуда он мог наблюдать всю картину.

Внизу был день. Ясный, светлый, все было хорошо видно, но, казалось, события разворачивались лишь в полумиле внизу. С одной стороны, изгибаясь в лесу, протекала река, неожиданно выныривая на огромную равнину в районе посадки корабля. На этой равнине, занимая часть обеих берегов, располагалась армия землян Она не окопалась — что создавало неправильное впечатление их отчаянного положения. Но отступить она не могла.

Со всех сторон их обступали войска Гуньанцев, теснили, сжимая в кольцо около двух квадратных миль. А это было очень малое пространство для четверти миллиона людей-животных и их снаряжения.

Между этими армиями — Земли и Гуньи — развернулась битва. Среди людей-животных Земли появлялись огромные вспышки яркого разноцветного огня, и сверкающие пятна пламени возникали в непрерывных брызгах огня среди отдаленных войск Гуньанцев.

Вот и все, что успел увидеть Модьун, перед тем как резко отвернуться or экрана, — очень жестокое и беспощадное побоище.

— Мы должны остановить эти битву как можно скорее Нет никакой необходимости армиям и Гуньи, и Земли продолжать эту бессмысленную резню.

— Кто вы? — резко спросил Гуньанский главнокомандующий.

— Меня зовут Модьун. А как вас?

— Я генерал армии Гердов. Меня зовут Дуэр.

— Генерал Дуэр, я представляю Нунули-Повелителя этого корабля Земли. Давайте остановим эту бойню.

Последовала долгая пауза. Потом грустный ответ:

— Это сражение может быть остановлено только при полном уничтожении или при полной капитуляции вторгшейся армии.

Модьун вздохнул так, как это делал Иччдохз, открыв рот и выдохнув воздух. Затем он сказал:

— В этом нет необходимости. В конце концов мы оба знаем, что страдают только простые люди. Естественно, руководители никогда не капитулируют и не позволят уничтожить себя. Поэтому ваше предложение нереально.

— Наказание должно соответствовать преступлению, — последовал беспощадный ответ. — Они входят в состав вторгшихся войск агрессора, пытающегося захватить Гуньу.

— У этих простых людей не было таких намерений, — возразил Модьун. — Кроме того, какой бы ни была индивидуальная ответственность, условия изменились. Теперь они хотят покинуть эту планету, отказываясь от атаки, если ваш передовой отряд покинет корабль и нам будет позволено вернуть своих людей.

Мысленная позиция существа, стоявшего перед ним, оставалась такой же неумолимой.

— Если война началась, — начал Гуньанец, — то ее не так просто прекратить. Мы требуем полной капитуляции этого корабля и планеты — Земля, так, кажется, вы назвали ее? — осмелившейся послать войска для захвата Гуньи.

Модьун покачал головой.

— Это неправильное, устаревшее мнение, — сказал он. — Война не устраивает ни ту, ни другую сторону. Прежде всего, она никогда не должна была начинаться. Но раз уж так случилось, то ее нужно прекратить как можно скорее. Вам очень повезло, что атака захлебнулась. Чем скорее вы начнете думать об этом с такой точки зрения, тем быстрее поймете, что ничего не выиграете своим непреклонным ответом. Прекратите эту войну, пока люди моей армии чувствуют себя побежденными. Они могут что-то придумать или у них появятся такие же желания, как и у вас, и тогда они не сдадутся.

Последовала долгая пауза. Генерал Дуэр стоял и смотрел на землянина глубоко посаженными глазами. Казалось, он переваривал смысл сказанного человеком. Наконец он спросил:

— Мы обсуждаем один и тот же вопрос?

Модьун был удивлен. Ему казалось, что он изложил свою позицию, как обычно, по существу. И все же, имея дело с неразумными индивидуумами, он уже обнаружил, что они стремятся искажать истину. Поэтому теперь, четко выговаривая слова, он сказал:

— Предмет моего разговора — отвод ваших армий с этого корабля и мирная высадка наших наземных сил. Взамен Нунули-Повелитель соглашается отказаться от агрессивных действий против Гуньи.

— Да? — иронически воскликнул генерал. — Я не могу быть уверен в этом. У меня создалось впечатление, что враг для ведения переговоров послал безумца.

— Здравомыслие, конечно, относительное понятие… — начал говорить Модьун, но его резко оборвали:

— Ваши армии и ваш корабль полностью в нашей власти. И тем не менее вы приходите сюда и ведете себя так, словно дела обстоят по-другому. Кто, черт возьми, вы такой? И что значит вся эта болтовня?

Разумеется, это был не точный перевод, а только вежливая интерпретация его грубой речи.

— Я пассажир, — ответил Модьун. — Ну, то есть… — Он остановился, размышляя, может ли он рассказать о своем положении последнего человека Земли. О его роли на корабле — непрошеный гость, который не считается опасным, но которого нельзя заставить покинуть корабль. Модьун подумал, что он лишь хочет найти Судлил и поговорить с одним из членов комитета.

— Я не участвую во всем этом, — закончил он свое предложение, скрыв неопределенность, и махнул в сторону Гуньанских солдат, захватывая и огромный экран. — Но я хочу поговорить с вами. Впрочем, если вы не измените своей точки зрения, тогда нет необходимости продолжать беседу. Если вы не сможете посмотреть на все с разумных позиций, а, очевидно, так оно и есть, я вернусь в свою часть корабля.

— Нет, — многозначительно сказало существо перед ним. — Вы никуда не пойдете. На Гунье мы отсылаем головы неудачливых посредников их начальникам.

От остальных существ на сцене донеслись какие-то звуки. Это был, как понял Модьун, их иронический хохот.

Он с упреком покачал головой.

— Должен предупредить вас, что мое тело не любит личных угроз. Для меня явилось открытием, что древние люди действительно не могли жить, придерживаясь пассивной философии. Я пытался понять, каким образом мне справиться с такой автоматической подавляющей реакцией, и решил, что в нынешней критической ситуации мне придется преднамеренно мягко вторгнуться в ваше сознание. Заранее извиняюсь и прежде чем сделать это, я хотел бы сообщить вам, что я единственный на корабле, кто может говорить на вашем языке. И вы уверены, что можете угрожать переводчику, который…

Модьун замолчал.

Потому что именно в этот момент он ощутил прилив тепла в один из своих восприимчивых центров. Он слегка повернулся и посмотрел туда, откуда исходило тепло. Когда он сделал это, лампочки в зале начали мигать.

Модьун успел подумать:

«Ради бога, подобное… в такой отсталой культуре, как Гуньанская!»

И тут он подумал, что их знания о таких явлениях не полные и они, по всей видимости, не осознают, что их нельзя применять у поверхности планеты.

Дальнейшие критические размышления стали невозможными.

Модьун воспринимал все, с чем только мог справиться его мозг, в каждое конкретное мгновение.