Глава 14. УЖАС КОРЕИ

Особую часть британских коммандос сформировали для Корейской войны, начавшейся в июне 1950 года и тянувшейся три долгих кровавых года. Одна из самых жестоких и бесчеловечных войн современной истории, эта война уникальна по ряду причин, в частности, она была предшественницей Вьетнама, даже перекрывшего ее ужасы. Здесь впервые китайские коммунисты, кроме других зверств, занимались «промыванием мозгов» военнопленных. Методы, используемые американцами, не подкреплены доказательствами, однако, учитывая опыт Вьетнама, поверить в них нетрудно. Именно в Корее американцы начали интенсивно использовать напалм против гражданского населения. Корейская война стала первым конфликтом, в котором Организация Объединенных Наций финансировала применение военной силы против агрессора. Вдохновителями принятого решения были американцы, обеспечившие также 90 процентов солдат, вооружения и снаряжения.

Хотя сами военные действия останутся за рамками этой книги, некоторые горькие воспоминания, включая сведения из первых рук о «промывке мозгов», позволят понять степень участия в этой войне британских войск. Прежде чем продолжить наш рассказ, полезно коротко перечислить ряд событий.

Причины конфликта коренились в истории страны. С 1910 года Кореей правила Япония. Когда в 1945 году русские и американцы вышибли японцев, советские войска оккупировали север Кореи до 38-й параллели, а американские войска стали контролировать территорию к югу от 38-й параллели. В 1947 году Генеральная Ассамблея ООН объявила о необходимости провести выборы по всей Корее, чтобы избрать единое правительство. Советский Союз не санкционировал выборы на севере, однако 10 мая 1948 года народ Южной Кореи избрал Национальное собрание. Северяне ответили образованием Корейской Народной Демократической Республики. Обе стороны заявили о своих притязаниях на всю страну, и коммунисты сделали первый шаг: 25 июня 1950 года вторглись в Южную Корею. Когда требование ООН вывести войска было проигнорировано, Южная Корея запросила помощь ООН. Шестнадцать стран— членов ООН, включая Великобританию, послали на помощь Южной Корее войска, а сорок одна страна помогла вооружением, продовольствием и другими ресурсами. Советы поддержали северных корейцев снаряжением и военными советниками, а Китай, имевший неисчерпаемые людские ресурсы, — войсками.

Наземные силы ООН и южнокорейские войска поступили под начало генерала Макартура, командующего 8-й армией США. Первыми десантировались американцы, вскоре за ними последовали британские коммандос, однако поначалу силы ООН терпели поражения. В стремительном броске на юг северные корейцы захватили Сеул, столицу Южной Кореи, и загнали ее защитников в юго-восточный уголок страны. В сентябре, после вливания крупных подкреплений ООН, Макартур осуществил внезапный десант в глубокий тыл врага, высадив войска на западном побережье Южной Кореи у города Инчхон, милях в 25 к западу от Сеула. Очень быстро северных корейцев оттеснили за 38-ю параллель.

Китай официально вступил в войну, когда 7 октября войска ООН вошли в Северную Корею и захватили ее столицу Пхеньян. К концу октября передовые войска ООН сражались уже не только с северными корейцами, но и с китайцами. На первые успехи армий Макартура китайцы ответили атаками теперь уже с использованием огромного количества солдат и тяжелой техники. Ситуацию усугубила суровая корейская зима, и вскоре частям ООН пришлось отступить. Чтобы предотвратить продвижение коммунистов на юг, войска ООН начали 21 февраля 1951 года крупномасштабное контрнаступление — операцию «Киллер». Под давлением превосходящих сил китайцы начали медленно отступать на север, однако жестокие бои на земле и в воздухе продолжались месяц за месяцем. Численность войск ООН в Корее составляла уже более 300 000 плюс 340 000 солдат южнокорейской армии. Коммунисты опирались на 900 000 солдат, включая две китайские бронетанковые дивизии и одну механизированную дивизию с 520 танками.

Важную роль в этой войне играли военно-воздушные силы. Впервые разыгрались эффектные сражения между сверхзвуковыми реактивными самолетами, причем господствовали в воздухе китайцы. Половину из их 1400 самолетов составляли советские МиГи-15, базировавшиеся в Маньчжурии и иногда залетавшие в тыл войск ООН. ВВС ООН практически потеряли превосходство в воздухе на знаменитой «аллее МиГов» в северо-западной Корее, и так продолжалось до тех пор, пока президент Трумэн не предоставил в срочном порядке новенькие «Ф-86 Сэйбр». В воздушных сражениях обе стороны, в основном китайцы, потеряли около 1000 самолетов.

Военные моряки также не сидели без дела. Британский Тихоокеанский флот воевал в западных водах Кореи, а Американский 7-й флот — в восточных. Они также оказывали полномасштабную поддержку морским пехотинцам и частям особого назначения, которые совершали глубокие рейды в тыл врага, уничтожая линии снабжения китайской армии и нападая на железные дороги, мосты, электростанции и промышленные центры Северной Кореи.

Наземные силы включали и первоначальный четырехтысячный контингент, отправленный из Соединенного Королевства в конце июля и начале августа. Авангард составляли коммандос — часть, полностью сформированная из добровольцев, в основном из морских пехотинцев и подразделения СБС. Будущий 41-й отдельный отряд коммандос под командованием подполковника морской пехоты Д.Б. Драйздейла поспешно собрали в июле и сразу же отправили на военно-морскую базу США в Йокосуке, Япония.

«41-й Коммандо» впоследствии участвовал во многих операциях наряду с частями армейских британских полков. Учитывая ситуацию, вероятно, уместнее сосредоточиться здесь на двух поразительно контрастирующих историях, однако сначала вспомним об ужасающей человеческой цене войны, бушевавшей до перемирия, заключенного в июле 1953 года. Из строя выбыло 157 530 американцев: по разным причинам, включая болезни и плен, погибло 33 629 человек, 23 300 из них — в боях. Военные потери Южной Кореи составили 1 312 836 человек, включая 415 004 погибшими. Остальные войска ООН потеряли 16 532 человека, включая 3094 убитыми. Потери коммунистов составили 1,9 миллиона человек. По приблизительным оценкам погибло два миллиона гражданских лиц, северян и южан, а миллионы остались без крова.

Среди множества британских солдат, втянутых в этот кошмар, был Джон Пескетт из Суффолка. В 1947 году в возрасте 17 лет он вступил добровольцем в морскую пехоту, и после базового курса присоединился к отряду коммандос № 45. Через год он был в Палестине в стрелковом взводе, затем попал в джунгли Малайи и участвовал в кратком столкновении в Сомали с Коммунистическим союзом молодежи, угрожавшим базе британских ВВС в Могадишо. В 1950 году, накануне своего двадцать пятого дня рождения, Пескетт вызвался добровольцем в 41-й отдельный отряд коммандос и в сентябре в первой волне подкреплений отправился в Корею. Это многочисленное пополнение должно было компенсировать огромные потери в жестоком сражении на льду Чункхенского водохранилища, где 40 000 солдат ООН оказались в окружении и были вынуждены с боями пробиваться к пункту эвакуации. Тысячи были убиты, ранены или взяты в плен:

«Нас перебросили в Японию в совершенно неподходящей одежде. В целях унификации вооружения нас учили обращаться с американским оружием. Подобралась веселая компания, готовая выполнить любое задание. Болтали, что для создания 41-го отряда коммандос прочесали все британские тюрьмы, но это полная чушь. Мы все были добровольцами; никто не попал туда по принуждению. Некоторые прибыли из Малайи, некоторые из Гонконга, а некоторые из дома. Отличная команда. И американские пехотинцы тоже отличные ребята: и те, у кого за плечами опыт войны, и 17-летние новобранцы из учебных лагерей. Мы там подружились со многими американцами, и дружба продолжалась много лет. Мы почти сразу же начали боевые действия. Базируясь на острове в заливе Вонсан, мы участвовали в патрулях и рейдах миль на сто в тыл врага. В патрулях подслушивания, например, мы подкрадывались в резиновых сапогах к деревне, отмечая все, что видели и слышали, затем тихонько возвращались к лодкам и ускользали на остров. Затем отправлялись патрули за «языками». В местах предстоящего десанта они устраивали засаду на северокорейский патруль, захватывали офицера для допроса и избавлялись от остальных. И патрули подслушивания, и патрули захвата «языков» были необходимы — единственный способ получить информацию, так как крестьяне были запуганы до смерти, как и во всех этих коммунистическх странах. За болтовню их беспощадно убивали».

В июне 1951 года Пескетт был переведен во взвод № 1 роты Бейкера, укомплектованный бойцами из 3 СБС и совершавший диверсии в тылу северных корейцев. В одном из этих рейдов десантники попали в страшный шторм, тайфун. Отряд добрался до берега, а судно с оставленным на нем пехотинцем проболталось в море всю ночь. Наутро наспех собранная команда — Пескетт, квартирмейстер-сержант Дей и морские пехотинцы Хикс и Бамфильд — вернулись на судно, чтобы отвести его к подветренной стороне острова. Послушаем Пескетта:

«Когда мы отправились на задание, шторм еще бушевал. Ветер сталкивался с волнами, и мы плыли будто в водяном одеяле. Чтобы обогнуть скалы, пришлось выйти в открытое море, и единственный мотор перегрелся: песчаные фильтры забились мусором. Мотор заглох и, чтобы снова завести его, пришлось чистить фильтры. А пока я возился, нас швыряло по волнам. Когда удалось завести мотор, лопнул один из рулевых тросов. Пока снова занимались ремонтом, двое держали руль. Я уже понятия не имел, где мы находимся. Ничего не было видно, и мы просто пытались удержаться на плаву. Так мы пробарахтались несколько часов, и вдруг я заметил, что море стало мельче.

Потом мы увидели берег: кольцо скал, а за ними лагуна. В скалах была брешь, в которую наше судно могло бы протиснуться, но тут нам повезло. Огромная волна перенесла нас через скалы прямо в лагуну. Судно подошло вплотную к берегу; мы оказались в безопасности. Старший сержант послал меня и солдата морской пехоты Хикса в разведку. Мы вскарабкались на вершину холма и увидели внизу в долине множество огней. Уже стемнело, и мы решили залечь на ночь и поспать. На рассвете мы снова поднялись на вершину того холма и увидели в долине лагерь целого северокорейского батальона.

Оставался единственный путь отхода — морем. Я пошел посмотреть на наше судно и с ужасом обнаружил, что с отливом оно оказалось в 200 ярдах от воды. Поскольку оно весило 30 тонн, и речи не было о том, чтобы его сдвинуть. Мы с Бамфилдом вытащили перекрытие, решили посмотреть, нельзя ли сделать из него плот. Старший сержант согласился, хотя идея ему не очень понравилась, ведь это означало, что только двое смогут плыть на плоту, а другая пара все время будет в воде. Однако в одном мы были уверены: здесь оставаться нельзя и ничего больше сделать мы не можем.

К девяти часам мы были готовы к отплытию. Старший сержант сказал, что ему надо отлить, и исчез в кустах. И тут же нас окликнул корейский патруль, раздались выстрелы, взорвалась граната… бах, и мы в плену. Смущенного старшего сержанта вывели из кустов в одних голубых подштанниках. Нас всех отвели в бункер в долине и допросили поодиночке. Каждому сказали, что выведут из бункера и расстреляют. Первым вывели самого младшего, Джимми Олдриджа, завели за угол, и раздался выстрел. Следующим был Хикс, и все повторилось. Затем Бамфилд. Потом старший сержант. Проходя мимо меня, он проронил: «Мы ничего этим ублюдкам не скажем». Снова выстрел, и я остался один. Я подумал: господи, их всех уже нет. Меня начали допрашивать… и я тоже ничего не сказал».

На самом деле, это были не казни, а уловка, чтобы заставить пленных заговорить, но никто не заговорил. Их отправили пешком в город Вонсан, сильно пострадавший от воздушных налетов. По улицам текла нефть из взорванных нефтяных резервуаров. Капитан охраны с трудом удерживал местных жителей, пытавшихся напасть на пятерых британцев. Все это происходило 29 августа 1951 года. Несколько дней пленных продержали в лагере в яме на скудном рисовом пайке. Затем, сковав всех пятерых одной цепью, отправили на грузовике в следственный центр для военнопленных в Пхеньян. Грузовик медленно поднимался в гору, когда американский самолет, пилотируемый майором (впоследствии генералом) американского корпуса морской пехоты Джеральдом Финком, выпустил в их сторону пару ракет. Грузовик взорвался, шофер и пассажир рядом с ним были убиты, остальных, охранников и пленных, выбросило из кузова. Если бы их отбросило в другую сторону, вправо, они упали бы с обрыва в пропасть глубиной 300 метров.

Никто из них не был серьезно ранен. Кто-то из охранников хотел пристрелить британских военнопленных на месте, но молодой капитан остановил его. Один корейский солдат поранил ногу и не мог идти. Пескетт попросил у офицера бинт и перевязал рану, а морские пехотинцы сняли куртки, срезали пару палок и сделали носилки. Они донесли раненого до деревни, где армейский врач похвалил Пескетта и его товарищей за умелую первую помощь:

«Крестьяне так обрадовались, что дали нам голову лошади, убитой при бомбежке, и миску риса. Потом пешком мы добрались до следующей деревни. Там нас допросил офицер, хорошо говоривший по-английски. Только радости это ему не принесло. К тому времени я страдал острой дизентерией. Остальных он отправил в следственный центр, а меня оставил в деревне с одним охранником; я жил в семье, две женщины и двое детей. Ни один из нас не знал языка друг друга. Они делали все, чтобы помочь мне. Я жил с ними пару недель. Если бы я смог вернуться и найти тех двух женщин, я отдал бы им все, что у меня есть. Они были замечательные.

Старшая послала моего охранника в горы за какими-то особенными травами, потом сделала настой и велела мне пить. Жуткая гадость, но я пил понемногу каждый день и постепенно избавился от дизентерии. У меня была всего одна пара брюк, те, что на мне. Младшая женщина одолжила мне еще одну пару, и когда я пачкал одну, они ее стирали и возвращали мне чистой. Они также водили меня к реке, чтобы я мог посидеть в воде и вымыться. Конечно, я не брился и не стригся.

Однажды через деревню проходил отряд китайских солдат. Мой охранник, капитан, посадил меня в дверях хижины, а рядом поставил пустую медную миску, и с каждого проходящего китайца брал по сигарете за то, что они на меня смотрели. В конце концов огромная миска наполнилась сигаретами. Этот охранник однажды отвел меня в другую хижину и дал лист бумаги, вопросник. Он велел мне ответить на вопросы, а я, нахальный щенок, решил проявить остроумие. Увидев мои ответы, охранник пришел в ярость и стал бить меня по голове автоматическим пистолетом. Вышиб зуб, разбил бровь и порезал мне все лицо. Когда он привел меня в мою хижину, старшая из женщин так разбушевалась, что схватила железную кастрюлю и швырнула в него, а потом гнала его через всю деревню.

Как-то в деревню пришел один молодой человек, и меня вызвали к капитану и объявили, что отправляют меня в другое место, но не сказали — куда, и что этот новенький отведет меня. Мне разрешили попрощаться с жителями деревни. Мы отправились в центр дознания, где уже находились остальные. Примерно через милю солдат, до этого лопотавший по-корейски, вдруг заговорил со мной на чистейшем английском. Оказалось, что его, студента сеульского университета, северные корейцы поймали, когда захватили Сеул, и он, чтобы спасти свою жизнь, вступил в северокорейскую армию. Я все еще неважно себя чувствовал, и он сразу же отвел меня в армейский госпиталь и упросил врача осмотреть меня, а после осмотра сказал: «Знаешь, ты умрешь».

Он спросил, не хочу ли я поесть, а мне жутко хотелось рисового пудинга. «Это нетрудно», — сказал он и принес мне миску рисового пудинга с кучей сахара. Меня уложили в конце палаты с корейскими ранеными солдатами, мой охранник Ким дал мне тыквенную бутыль и сказал, что если ночью мне понадобится в туалет, чтобы я шел к дороге. Ну, естественно, меня ночью прихватило. Я сидел у грязной дороги, когда вдруг загрохотал самолет и посыпались бомбы. Прямо за моей спиной засвистели пули. Я оказался меж двух огней, правда, очень быстро налет прекратился. Выскочил Ким и сказал: «Пошли». Поскольку самолеты разбомбили госпиталь, вряд ли меня оставили бы в живых, если бы нашли.

Мы растворились в темноте, и в конце концов Ким доставил меня в следственный центр северокорейской армии. Меня заперли в хижине, а наутро снаружи донесся голос американца: «Джон Пескетт? Счастливый денек. Остальные тоже здесь». Это был Джерри Финк. Раз уж мы установили контакт, то стало бессмысленно держать меня отдельно, и меня перевели в лагерь. Вот так я встретил Джерри Финка, пилота, который разбомбил наш грузовик.

Лагерь был невеселым местечком. Его называли Дворец Пака, по имени начальника лагеря, майора. Он пытался выжать информацию из своих клиентов любыми методами. Я находился в плену так долго, что все мои сведения устарели и никому не были нужны, даже если бы я что-нибудь рассказал. Только они думали иначе. Несколько раз меня избивали кулаками и досками. Однажды за отказ говорить меня заставили выбивать в скале бомбоубежище. Целыми днями куском железа я колотил по камню, пытаясь углубиться в скалу: мартышкин труд.

Если тебя признавали нежелающим сотрудничать, то бросали в круглую яму с крышкой сверху. За время пребывания в следственном лагере я попадал туда несколько раз. Однажды моим соседом оказался мертвец, уже некоторое время валявшийся там. Я всю ночь пытался держаться подальше от мерзкой вонючей массы. Скорее всего, это был корейский политзаключенный. Они жутко обращались с политзаключенными. Однажды я видел изможденных мужчин, женщин и детей, скованных цепями за шеи и ноги. Это были сами корейцы.

Все следователи и переводчики были выпускниками университетов, очень умные люди. Чтобы получить нужную информацию, они как бы между прочим вставляли в разговор важные вопросы. Мы изо всех сил пытались уклоняться от таких вопросов. Однажды меня попросили нарисовать план казарм морских пехотинцев в Истни. Ну, я нарисовал совершенно фальшивый план. Главная проблема была в том, что никого из нас не проинструктировали, как вести себя, если мы попадем в плен. Если бы нам дали хоть какие-нибудь советы, мы бы подготовились. С большинством из нас корейцы очень плохо обращались за то, что они называли «нежеланием сотрудничать».

К несчастью, в следственном центре умер один из нашей команды, Джимми Олдридж. Мы похоронили его утром на склоне горы, сразу за лагерем. Настал день, когда нас перевели на север в постоянный лагерь для военнопленных. Там мы встретились с капитаном Энтони Фаррар-Хокли, который за попытку побега подвергся пыткам и избиениям.

Во время Второй мировой войны Фаррар-Хокли служил в Глостерширском и Парашютном полках. В 1950 году он был старшим адъютантом 1-го батальона Глостерширского полка. Позже в звании генерала сэр Энтони Фаррар-Хокли занимал почетную должность полковника (colonel commandant) Парашютного полка и командовал сухопутными силами (Land Forces) в Северной Ирландии. Автор двух томов официальной истории Корейской войны, вышедших в 1990 и 1995 годах. Я увидел в дверном проеме взъерошенного человека. Он распрямился и очень вежливо спросил: «Сколько здесь офицеров?» Я сразу понял, что передо мной настоящий солдат. К тому времени в лагере было много британцев, американских летчиков, пара южноафриканцев, голландец, турок, пара французов. Наша еда состояла из двух горстей смеси, которой они кормили цыплят. Если еду раздавал солдат-мужчина, мы получали большие горсти; если солдат-девушка, горсточки были маленькими. Иногда удавалось украсть немного соли.

Лагерь оказался промежуточным пунктом, где формировались партии для долгих походов на север. Похолодало. Чем дальше мы шли на север, тем сильнее сыпал снег. Нас взяли в плен летом, так что теплой одежды у нас не было. По дороге один корейский солдат украл у меня ботинки, тяжелые горные ботинки. Он носил их всего день, а потом швырнул с обрыва, потому что натер волдыри. В конце концов мы добрались до какой-то деревни. Капитана Королевской артиллерии Уошбрука и капитана Фаррар-Хокли катили в тележке. Мы все выбивались из сил. Несколько человек умерли по дороге. Идти было гораздо лучше, чем лежать в ледяной тележке, только они не могли ходить. Думаю, если бы они были рядовыми, их пристрелили бы и бросили. Когда мы добрались до той деревни, бушевала снежная буря. Мы внесли капитанов в хижину и стали растирать их. К несчастью, капитан Уошбрук умер. Капитана Фаррар-Хокли нам удалось вернуть к жизни. Мы — это мой старший сержант, я сам, морской пехотинец Бамфилд и капитан X. Дж. Пайк из Глостерширского полка. В общем, поход продолжался, и в конце концов мы добрались до нового лагеря, кажется лагеря № 3, для младших чинов; сержанты и офицеры побрели еще дальше на север в офицерский лагерь.

Через некоторое время… в лагере тогда было всего шесть британцев, остальные — американцы. И вот, представьте себе, китайцы устроили особый обед в День Благодарения. Странно, не правда ли? То они избивают тебя до полусмерти, то отлично кормят, а потом три месяца морят голодом. Мы уже сильно отощали, и в том лагере я заболел бери-бери. Очень похоже на цингу, зубы качаются и нарывы по всему телу.

Когда я обратился к врачу, мне дали пакетик с какими-то кристаллами и велели полоскать горло три раза в день. Я расхохотался. Переводчик спросил: «Почему ты смеешься?» Я ответил, что мне необходимы витамины. Он сказал, что все это знают, но никаких витаминов нет. Правда, там были врачи из Китая, так они втыкали в нас, в тех, кто серьезно болел, иголки. Жгло жутко, но нарывы прошли, и больше не появлялись.

Иногда мы мылись в общественной бане недалеко от лагеря. Зимой там хоть можно было согреться. Летом мы купались в ближайшей реке, но на это требовалось разрешение, потому что им не очень-то хотелось охранять кучу голых военнопленных. Как-то днем меня вызвали к начальству, сказали, что я — реакционер и меня переведут в другое место. В тот лагерь отправляли всех плохих парней, а мы действительно были шайкой хулиганов. Задирали китайских охранников до тех пор, пока не вызывали солдат регулярной армии. Хотя мы здорово веселились, все же не заходили слишком далеко.

Нашу шайку допрашивали регулярно, считая, что если возникают какие-то неприятности, то мы с ними непременно связаны. Мы привыкли ко всем их трюкам и не сдавались. Иногда они приходили в ярость и бросали нас в арестантские камеры, а иногда просто предупреждали и отсылали обратно в наши лачуги. У меня всегда в куртку были зашиты сигареты и спички, потому что никогда не знаешь, когда тебя запрут. На самом деле, мы в том лагере неплохо повеселились, естественно, для тех условий неплохо. Работать не надо было вовсе, а как-то зимой они пришли и спросили, не хотим ли мы попутешествовать по реке. У одного старого корейца была лодка, и мы спускались по широкой реке, грузили лодку доверху дровами на зиму. Как мы и думали, дрова действительно предназначались нам. Для них мы ничего не делали. Они пытались вдолбить в нас коммунизм и заставляли писать «мирные» письма, а мы просто не делали ничего и все. Они, естественно, не понимали, почему бы нам не солгать и согласиться с ними, пока мы в лагере. Но приходилось осторожничать, чтобы никому даже не показалось, будто мы помогаем врагу.

Через некоторое время я перестал считать их врагами; некоторые из них были неплохими, просто выполняли свою работу. Были и настоящие свиньи, но такие попадаются повсюду. Вообще все было так глупо. Насколько я понимаю, мы не были военнопленными, как в немецких лагерях. Иногда было похоже на японские лагеря… на какое-то время запихивали в яму за отказ сотрудничать и попытку к побегу. У меня до сих пор на запястьях следы от слишком тесных наручников. Я отказывался писать «мирные» письма, а когда явились коммунистические журналисты, двое из Британии (от «Дейли Уоркер») и один из Австралии, я собрал парней, и мы забросали их камнями.

Однажды морские пехотинцы, сидевшие в нашем лагере, решили захватить кухню, потому что армейские, заправлявшие продуктами, забирали себе львиную долю, а нам доставались крохи. Не буду говорить, из какого они полка, достаточно сказать, что один назвался лейтенантом ИРА (Ирландской Республиканской Армии). Так это или нет, не знаю, но он был ирландцем. Я только что вышел из тюрьмы, и мы, морские пехотинцы, собрались и решили совершить налет на камбуз. Мы отправились рано утром, всех оттуда вышвырнули и начали готовить еду. Поднялся переполох и меня снова арестовали за то, что я с огромным ножом гнался за одним парнем до самых ворот лагеря. Часовой перепугался и выстрелил, так что мне пришлось остановиться. Меня снова сунули в яму, но почти сразу же выпустили, потому что я впервые сказал правду. Я сказал им, что нас не устраивало происходившее на кухне.

Потом мы обнаружили в лагере одного парня из интендантов, который не общался с армейскими и был рад помочь морским пехотинцам. В общем, мы начали питаться прилично, и еды было полно. Один Бог знает, куда раньше уходили продукты. Китайцы дали нам кастрюли, и жизнь стала сносной. Мы соорудили баскетбольную площадку и построили собственный спортивный центр. Двое парней из Глостерширского полка оказались хорошими плотниками, а один сделал из консервных банок часы, и они работали. Среди нас нашлась и пара инструкторов по физической подготовке, так что мы обрели приличную спортивную форму. Сделали себе гири и все такое. Потом для поднятия духа мы создали собственную концертную бригаду. Однажды на Рождество, кажется, в 1952 году, китайцы дали нам маленькую красную книжечку с вытисненным голубем мира. Сидя в одиночном заключении, я записывал в нее кое-что. Это был не дневник, а просто всякая всячина, включая пьески, которые исполняли наши артисты. Потом, вы только представьте себе, китайцы подарили нам пару гитар!

Однажды нас, несколько человек, вызвали к начальству и, как смутьянов, заперли в тюрьме. В тот день мы услышали о конце войны и приезде Красного Креста. Нас два или три раза очень хорошо накормили, выдали кучу сигарет, рисовые лепешки и бог знает что. Когда нас выпустили, делегация Красного Креста уже уехала, оставив для каждого наборы с зубной пастой и прочим. На следующий день явились китайцы с еще большими сумками, набитыми примерно тем же. Через некоторое время нас выстроили, отвезли на грузовиках к железнодорожной станции, оттуда в Паньмыньчжон, где нас и обменяли».

Когда пленные Корейской войны вернулись домой, еще и речи не было о психологической помощи. Многие были тяжело больны и их лечили месяцами; некоторые умерли вскоре после возвращения. Те, кто выздоровел физически, как Пескетт, вернулись в свои части, но, несомненно, мучительные воспоминания преследовали их. Пескетт женился на медсестре, с которой познакомился вскоре после освобождения, и она помогла ему вернуть душевное здоровье, хотя временами это было нелегко. Случалось так, что он выходил из дома только с наступлением темноты, не мылся и не брился. «Я был грязным дьяволом. Морские пехотинцы просто оставили меня в покое, а потом офицер вызвал меня к себе и просто сказал: «Поговори со мной», а я разрыдался. Он сказал: «Продолжай, не сдерживайся». Я проплакал минут двадцать, а в конце он сказал: «Теперь иди домой, вымойся, и утром увидимся на плацу». Я все так и сделал. Два месяца спустя я носил сержантские нашивки. Мне подарили время, и это все, что мне было нужно».

Джон Пескетт остался в морской пехоте, и позже провел много лекций и бесед о сопротивлении на допросах. Он многому научился на личном опыте, а для британцев это была первая психологическая война в таком масштабе. Позже методы влияния на людей с целью изменить их убеждения и заставить поверить в правдивость того, что они считали ложью, назвали идеологической обработкой или «промывкой мозгов». Впервые этот термин применили к методам, используемым китайскими коммунистами в программах «перевоспитания» после их прихода к власти в Китае в 1949 году.