Глава 5
Мирча вернулся примерно через час в очень мрачном настроении. Я стал расспрашивать его, как прошла похоронная церемония, но цыган лишь махнул рукой:
– Да какая там церемония! Покойника бросили за борт без молитвы и прощальных слов, будто это не человек, а мешок с помоями. Похоже, что наши хозяева не верят ни в Бога, ни в чёрта. Это какие-то выродки!
Ходжи рассказал, что встретил на палубе нескольких своих товарищей по экипажу. Охранника-китайца его начальство сразу отправило по каким-то делам, а Мирчу заставили вместе с другими пленниками-рабами участвовать в ремонтно-уборочных работах – надо было отмыть палубу от следов ночного захвата. От приятелей Мирча узнал о событиях этого утра.
Оказывается, пираты скормили акулам не всех моряков. Нужных им специалистов бандиты пощадили: второго штурмана, электромеханика, помощника кока, котельного машиниста, личного официанта покойного капитана и других. Всего семь человек (не считая меня и Ходжи). Правда, в начале счастливчиков было десять. Но этой ночью двое пленников взломали замок склада запчастей, который пираты приспособили под тюрьму для своих рабов, и попытались покинуть корабль на спасательном плоту.
На верхней палубе корабля в нескольких местах возле бортов имелись специальные крепежи, которые удерживали большие ярко-красные бочки. Это были контейнеры со спасательными плотиками. Стоило сбросить такую бочку за борт, как срабатывал специальный механизм автоматического раскрытия и накачки плота углекислым газом из встроенного в контейнер баллона. Смельчаки, как и мой товарищ Ходжи, видимо, рассчитывали, что у пиратов нет возможности контролировать всю территорию корабля. Но они трагически просчитались.
Одного беглеца часовой застрелил возле гакаборта (кормовая часть борта), когда он уже сбросил в море контейнер с плотом и перелезал через ограждение палубы, чтобы прыгнуть вслед раскрывшейся в волнах красной спасательной палатке. Его товарищ после того, как прогремела автоматная очередь, упал на палубу и притворился мёртвым. Только лучше бы он погиб от автоматного свинца…
– Я хорошо знал этого парня. Его звали Ван Форн – тяжело вздохнул Мирча. – Он был заведующим электромеханической мастерской. Если бы ты только знал, док, какой весёлый это был человек. Просто ходячий цирк! Форн постоянно кого-то разыгрывал и всегда делал это по-доброму, так, чтобы объект розыгрыша не почувствовал себя униженным. А как мастерски он умел рассказывать анекдоты! Какое-то время я делил с ним каюту, но вскоре понял, что два клоуна в одном кубрике ужиться не могут. Через три месяца у него должна была состояться свадьба. Не удивительно, что такой неугомонный жизнелюб решил свалить с этой плавучей каторги. Но ему не повезло…
Мирча помрачнел и на какое-то время замолчал, погрузившись в свои мысли. Его дальнейший рассказ потряс меня. Я сразу представил себя на месте несчастного Ван Форна, ведь мы тоже планировали побег.
Пираты привязали беднягу за руки к брашпилю (прим. автора: электромеханическая лебёдка барабанного типа, предназначенная для наматывания якорной цепи, размещается на носу судна – на баке). Затем распоряжающийся казнью бандит, которого все звали «Далит», приказал троим парням из экипажа «Ганга 2» взять в руки пожарные топоры и отрубить беглецу ноги, «чтобы не так быстро бегал». Но один пленник твёрдо заявил, что не станет участвовать в таком зверстве. Пираты не уговаривали его. Один из бандитов сходил за канистрой с какой-то спиртосодержащей жидкостью, выплеснул её содержимое на принципиального матроса и зажёг.
– Ребята рассказывают, что эти нелюди очень веселились, наблюдая за бегающим по палубе живым факелом – продолжал свой страшный рассказ Мирча.
После расправы над отказником страшная экзекуция была продолжена. Несчастный Ван Форн всем телом извивался на своей плахе: он умолял друзей не калечить его, плакал, просил пощады у пиратов. Но бандитов эти стенания жертвы только веселили. А палачи поневоле боялись даже глаза поднять на нетерпеливо покрикивающего на них Далита:
– Эй вы, толстозадые морские коровы, нельзя ли поживее, а то зрители заждались!
У моряков с сухогруза тряслись руки, в которых они держали топоры. При этом они старались не смотреть на приговорённого товарища. Но парни хотели выжить! Поэтому, когда Далит грозно в очередной раз прикрикнул на них, обезумевшие от ужаса моряки, начали неумело кромсать Форна. Это было омерзительное зрелище! Вслед за ногами голландцу отсекли руки и половые органы. Превращённого в обрубок, потерявшего сознание человека оставили на палубе медленно умирать.
– Господи, они, что тут все маньяки-шизофреники и тупые садисты-Дауны?
– Вряд ли – ответил я. – У меня есть подозрение, что окажись на этом корабле хороший врач-психиатр, он бы обнаружил, что большинство членов банды этого Дуче, включая его самого и этого Далита, являются вполне нормальными людьми. Некоторых наших хозяев я бы даже назвал утончёнными интеллектуалами. Но в силу специфики своей профессии им пришлось подавить в себе многие нормальные человеческие чувства и выпустить на волю демонов собственной души. Чтобы стать настоящим пиратом вовсе не требуется превращаться в психопата или маньяка. Для этого необходимо кардинально изменить систему мотиваций и научиться получать удовольствие от действий, которые нам с тобой, Ходжи, как цивилизованным людям, кажутся отвратительными. А для них это норма. Так что не надо обижать больных синдромом Дауна. Они то, насколько я знаю, как раз отличаются редкой незлобивостью и непробиваемой благожелательностью по отношению ко всем вокруг…
Вечером в санчасть явился человек от Дуче, который приказал готовить раненых к эвакуации. Мы с Ходжи аккуратно переложили пациентов на складные носилки, утеплили их одеялами и закрепили специальными нейлоновыми ремнями, чтобы на крутых трапах наши подопечные не дай Бог не свалились с носилок.
Пиратский капитан прислал людей, чтобы они перенесли раненых на верхнюю палубу. Особая забота была естественно проявлена по отношению к сыну Дуче. Его носилки несли и страховали сразу четверо человек, в то время как покалеченного китайца, как и полагается – двое. Я как судовой врач был поставлен руководить действиями медицинской команды.
Когда мы поднялись на верхнюю палубу, я увидел гидросамолёт, покачивающийся на волнах метрах в ста от нашего корабля. На тёмно-зелёном фюзеляже крылатой машины белыми буквоцифрами был обозначен её бортовой номер, а также красовалась эмблема в виде жёлтой многоконечной звезды на синем поле. Я бы предпочёл остаться в каюте и не видеть самолёта, ибо подобная информация лишь укорачивали мои земные дни, как опасного для пиратов свидетеля. Но моими желаниями тут никто не интересовался.
Вначале на воду с помощью лебёдочного устройства спустили баркас. Затем на специальной подвесной платформе с палубы в шлюпку переместили носилки с ранеными. Экипаж баркаса высадился с корабля по штормтрапу.
– Прошу вас, доктор, проводите моего мальчика до самолёта и проследите, чтобы его носилки там хорошо закрепили – проникновенно заглядывая мне в глаза, и дружески положив мне руку на плечо, попросил Дуче. – А то эти асы привыкли возить мешки, да ящики. Я боюсь, что они просто поставят носилки на пол грузового отсека и забудут о них до самой посадки.
После того как я занял место в баркасе, рулевой завёл мотор, и мы устремились к гигантской стальной птице, присевшей на воду недалеко от сухогруза. По дороге баркас несколько раз взбирался на спины больших, но пологих волн и лихо скатывался с них, чтобы тут же начать подъём на новую искрящуюся на солнце тысячами ослепительных бликов тёмно-синюю в разводах белой пены гору. Вскоре за стёклами высоко расположенной кабины самолёта я разглядел азиатские лица лётчиков.
Когда мы вплотную приблизились к самолёту, я вдруг обнаружил, что из-под эмблемы на его фюзеляже сквозь слой краски слегка просвечивает контур другого опознавательного знака. «Ловко! – восхитился я. – Вот уж настоящий „самолёт-невидимка“. Сейчас он заберёт раненных пиратов, завтра снова примет участие в какой-нибудь тайной операции, а через недельку вновь сменит окраску: поменяет опознавательные знаки и бортовой номер. И будет выполнять самые обычные коммерческие рейсы». Вот только пилоты видимо очень спешили и плохо закрасили следы былой истории своей машины.
Ещё я заметил цветок с нежными фиолетовыми лепестками, застрявший в щели воздухозаборника авиационного двигателя над моей головой. Вид этого цветка неожиданно потряс меня. Я находился в море меньше суток, но за это время произошло столько событий, что мне начало казаться, будто мои океанские странствия продолжаются целое десятилетие, и что на свете больше нет ничего кроме бесконечной водной пустыни и проклятого каторжного корабля. Поэтому цветок, затянутый в двигатель при взлёте самолёта с сухопутного аэродрома, представился мне весточкой из давно покинутого дома. Мне очень хотелось взять его и спрятать под одеждой. Но крыло с мотором находилось очень высоко над водой, и я при всём желании не мог дотянуться до него рукой.
Встретивший нас в открытой двери грузового отсека член экипажа крылатой амфибии был одет в лётный комбинезон армейского образца с многочисленными нашивками и серебряными крылышками на правой стороне груди. Он помог втащить носилки с ранеными в самолёт.
Внутри крылатой машины витал специфический сладковатый аромат. Дверь в кабину пилотов была настежь распахнута. Лётчики почему-то всё время смеялись и не обращали на нас никакого внимания. Я заглянул в глаза принимающему нас парню в щеголеватом комбинезоне и нашёл в них подтверждение своей догадке: зрачки авиатора были сильно расширены. Этот пилот или техник, а скорей всего бортинженер явно только что накурился марихуаны или какой-то другой «травки». На его лице прописалась глупая улыбка.
Поражало, как эта весёлая компания сумела вести самолёт над морем, где почти нет никаких внешних ориентиров и необходимо чётко отслеживать своё местоположение по приборам и картам. А потом ведь ещё надо было не разбить летающую лодку во время приводнения! Мне стало немного жаль своих подопечных, которые могут не долететь с таким экипажем до «большой земли». Постепенно я превращался в настоящего доктора – заботливого и неравнодушного к своим пациентам. Пускай даже эти пациенты являлись опасными преступниками.
Я заставил бортинженера надёжно закрепить носилки с ранеными у борта грузовой кабины. Правда, у этого «фрукта» плохо слушались руки, да и голова соображала не лучше. Но общими усилиями мы справились с задачей…
Баркас возвращался к сухогрузу, а у нас за кормой, натужно ревя двигателями, разгонялся самолёт. Вскоре он оторвался от воды и стал быстро набирать высоту. Следя за полётом амфибии, я обратил внимание на необычный вид неба. Оно приобрело зловещий кровавый оттенок. В ожерелье мрачных тёмных облаков ослепительно сверкало расплавленное пятно солнца. С тех пор, как мы покинули корабль, ветер заметно усилился. Море почернело. На верхушках волн появились барашки пены. Теперь баркас не плавно взбирался на округлую спину очередного водяного пригорка, а прыгал, словно необъезженный мустанг, так что мои внутренности то и дело оказывались где-то в районе горла. Я едва сдерживался, чтобы не вырвать прямо в лодке. Представляю, как на это среагировали бы мои попутчики. Скорее всего, они не стали бы тактично скрывать свои эмоции, и я удостоился бы массы презрительных насмешек и тычков. Ведь для большинства пиратов я был не судовой врач и член их экипажа, а по странному стечению обстоятельств недобитый враг. Во всяком случае, у меня сложилось именно такое впечатление.
Впрочем, враг, это было слишком сильно сказано. Скорее в глазах этих жестких сильных людей я выглядел сущим недоразумением – сухопутной крысой с нежными чистыми руками, явно не знавшими тяжёлого физического труда. Они и за человека то меня, скорее всего не считали. Я успел заметить, что новые хозяева «Ганга 2» смотрят вроде бы на меня, а на самом деле куда-то сквозь меня. Если же кто-то из бандитов и обращал внимание на такое насекомое, как я, то в глазах этого пирата немедленно появлялось выражение изумления по поводу того, что я ещё жив, или злорадное предвкушение того часа, когда моё окровавленное тело, наконец, выволокут на палубу и бросят за борт.
А жив я до сих пор был только благодаря тому, что Дуче нуждался в моих услугах. Но теперь, когда его сын летит в хорошую клинику к высокопрофессиональным врачам, я запросто мог лишиться случайного покровительства. Приближающаяся чёрная махина сухогруза казалась мне тюрьмой, в подвалах которой меня в самое ближайшее время прирежут или удавят. Я вновь стал размышлять о побеге. А что если всё-таки рискнуть и попытаться этой же ночью вместе с Ходжи сбежать на лодке или на аварийном плоту? Да, нас тоже могут поймать и подвергнуть страшной казни. Но разве лучше просто сидеть и ждать когда за тебя решат твою судьбу, подобно тем морякам, которых я видел при своём появлении на корабле?
Моя решимость уйти на шлюпке ближайшей же ночью очень обрадовала Мирчу:
– Откровенно говоря, док, я был уверен, что после моего рассказа о Ван Форне ты и сам не отважишься на такое опасное дело и меня не пустишь, чтобы не навлечь на свою голову месть пиратов.
– У нас просто нет другого выхода, – пожал я плечами. – В любом случае мы ничего не теряем: нас могут живьём расчленить топорами за попытку бегства, а могут зарезать прямо здесь в санчасти. Мы сделали свою работу и больше не нужны Дуче. Теперь мы для пиратов просто опасные свидетели. А сидеть в этой коробке и ждать, когда придут нас убивать, я не желаю. В такой ситуации глупо хотя бы не попытаться спасти свою голову от мачете.
Мы вновь стали обсуждать, как лучше всего нейтрализовать нашего китайского сторожа и пробраться на шлюпочную галерею. Я предложил Ходжи не убивать китайца, а оглушить его и связать. Всё-таки он был ещё почти ребёнок. Но Мирча был очень зол на молодого рыбака и ни в какую не соглашался оставлять ему жизнь.
– Ты видимо плохо знаешь эту публику, док, – поучал меня цыган. – Этот малый от любых пут освободится и поднимет шум. Нет, надёжнее будет его пришить, чем потом запоздало раскаиваться в своей мягкотелости. Раз уж мы идём на такое дело, то давай всё делать капитально. Теперь не время для чистоплюйства. Тем более, что наш охранник один из тех «рыбаков», которых мы спасли от гибели в штормовом море, и которые потом растерзали капитана данного корабля. Этого щенка надо придушить пока он не превратился в матёрого волка. Но ты не беспокойся, док. Всю «мокрую работу» я беру на себя. Я также вывожу нас к шлюпкам. Ты помогаешь мне погрузить в лодку всё необходимое и спустить её на воду. И подумай о каком-нибудь оружии на тот случай, если нас всё-таки обнаружат. Живыми нам попадаться мясникам Дуче и Далита нельзя. В крайнем случае я брошусь в море. Лучше утонуть, чем повторить судьбу бедняги Форна.
Я тоже выразил намерение покончить с собой в том случае, если бандиты зажмут нас возле борта. Обговаривая детали предстоящего побега, мы оба были перевозбуждены. Я чувствовал, что Мирча, так же как и я, очень боится предстоящего дела. Правда цыган старательно делал вид, что ему совсем не страшно, а даже наоборот – очень весело, и не терпится поскорее ввязаться в бой. Но это было показная бравада.
– А что если нам перед делом дёрнуть немного спирта? – предложил я.
– Отличная идея! – обрадовано воскликнул Мирча. – Вот за что я люблю русских, так это за ваше умение оставаться настоящими мужчинами в любой ситуации.
Я собрался было спросить приятеля, откуда он так хорошо знает про наш национальный характер. Но тут дверь санчасти распахнулась от удара сапога. Ввалившийся в помещение длинноволосый бородатый пират сообщил, что доктора срочно требует Дуче, и он послан сопровождать меня к капитану. Мы с Ходжи переглянулись. Я прочитал в глазах цыгана искреннее сочувствие и пожелание мне вернуться от главаря бандитов живым. Хотя оба мы понимали, что этот вызов не сулит мне ничего хорошего…