Вот кого-кого, а этого человека, встретить здесь и сейчас, я точно не ожидал. Судьба крепко повязала тогда еще молодого офицера добровольческого полка Ларса Нискинича Мстиславского с Румынией. И выпестовала из него одну из самых одиозных фигур в русской армии. Командир отдельного пластунского отряда Первого Валашского полка, ротмистр Мстиславской, чьих людей, до сих пор вяло гадящие в Румынии, турки боятся, как огня, княжич и ныне должен был бы кружить по заставам, громя турецкие отряды, а вот поди ж ты…

— Ларс Нискинич, какими судьбами?! — я раскинул руки, и мы с Мстиславским обнялись, наплевав на все правила этикета. — Вот уж сюрприз, так сюрприз…

— Представьте себе, как я удивлен! — рассмеялся княжич, и тут же спохватился. — Ох, прошу простить мои манеры, совсем одичал в этой Валахии. Господа, позвольте представить, мой хороший знакомый и добрый друг, князь Старицкий, Виталий Родионович. Прошу любить и жаловать.

— Ларс Нискинич… — я укоризненно покачал головой, на что Мстиславской только отмахнулся.

— Право, ваша скромность, вас погубит, друг мой, — хмыкнул он, и повел рукой, поочередно представляя своих спутников, поголовно оказавшихся сотниками его отряда.

— Простите за нескромный вопрос… Но как же вы оставили своих людей без начальства? Не начнут шалить? — поинтересовался я, когда официанты закончили накрывать для нас стол. Спросил не из необходимости, а чтобы отвлечься от того любопытства, с которым офицеры меня рассматривали.

— Не начнут, — усмехнулся Мстиславской, под общие смешки своих офицеров. — Да, ежели и начудят чего, так поезд, все одно быстрее полицейских разъездов будет. Успеют уйти…

— Поезд?

— А, прошу прощения. Вы же не знаете, — кивнул княжич. — Наш отряд отправлен на переформирование в Каменград и, как было обещано, через год должен быть развернут в полк нового строя. Ну а мы, как настоящее начальство, не пожелав трястись неделю в душных вагонах, отправились воздушным путем, благо командование выдало чистые дорожные листы… Три креста, так сказать.

— Занятно. Значит, говорите, еще один новый строй? — я изобразил удивление.

— Уж простите, Виталий Родионович, но более ничего сказать не могу. Секретность, — развел руками княжич и вздохнул. — Да и, если уж честно, подробности мне неизвестны. Есть приказ, мы его исполняем.

— Понимаю…

— Ну а вы здесь, как оказались, Виталий Родионович? Помнится, доходили до нашей глуши слухи, что вы в Хольмграде в заводчики подались, да учительствуете… — с улыбкой, заметил Мстиславской.

Взгляды пары сотников резко подернулись морозной дымкой. Ну да, конечно. Они-то думали… а тут, обычный шпак, понимаете ли, да еще и заводчик… Зазорно им, видите ли. Ха.

— Все верно. А вот теперь, еду в Каменград. С той же целью.

— Вот как? И кого же вы в этих местах учить собрались, Виталий Родионович? Неужто, местных мастеровых? — подал голос самый младший из офицеров, сотник Баторин, презрительно дернув губой, отчего его редкие по юности усы, встопорщились, словно у уличного кота при виде собаки.

— Если бы, господин сотник. Мастеровые – люди основательные и от новых знаний не отказываются. Учить их, право же, было бы счастьем, которое, увы, мне не светит. Государь дал мне других школяров. Вас, — с нейтральной улыбкой ответил я, и залюбовался ошеломлением примолкших офицеров.

— Виталий Родионович… объяснитесь, — прервав воцарившуюся тишину, попросил княжич-ротмистр.

— Нет ничего проще. Вы слышали про Училище Кадрового Резерва?

— Разумеется, — озвучил общий ответ Мстиславской, под утвердительные кивки сотников.

— Именно его создателем и директором я и являюсь. Точнее, директором я был до недавнего времени, но государь посчитал, что одного такого учреждения для Руси явно недостаточно, и возложил на меня миссию по созданию похожего учебного заведения, правда, с большим уклоном в чисто военные науки, на этот раз в Каменграде. И вам суждено стать первыми слушателями Каменградских высших офицерских курсов. Так-то.

— Подождите, Виталий Родионович… Получается, волкодавы Старицкого, это ваши…? — удивленно отметил один из сотников.

— А, вы уже сталкивались с выпускниками нашего пятого факультета, — улыбнулся я. — Да. Полагаю, второй или третий выпуск… Вот только почему именно мои? С курсантами такие специалисты работали… не мне чета.

— Да, у Германа был значок с цифрой два. Мы все допытывались, что он значит, да только без толку. Улыбался, да молчал, — медленно проговорил Мстиславской.

— Герман… Герман… Хм, капитан Лозовой, да? Толковый офицер, а уж следователь из него и вовсе должен был получиться замечательный, — вспомнив тихого и вечно спокойного курсанта, я кивнул. Капитан показал недюжинный талант и внимательность, да и возможности его, как менталиста, были куда выше среднего. Не то, чтобы я помнил всех выпускников, но в первых выпусках было всего по полсотни офицеров и чиновников, так что запомнить их было несложно.

— И получился. Настолько хороший, что после пятой вскрытой цепочки агентов, турки не пожалели сотни солдат, но на кол Лозового посадили, — хмуро кивнул седой сотник, сидящий по левую руку от княжича. — Хорошо еще, капитан успел людей своих натаскать. Сменщик его, с таким же значком, как прибыл, накрутил им хвосты, так они полгода по всей Румынии носились, но всех участников и зачинщиков той засады выловили… и казнили. Последних, так вообще, словно волков на флажки гнали. Отсюда и прозвание. Поначалу, было, волкодавами Лозового их назвали, да сменщик поправил… так и повелось. Но работать с ними, скажу я вам, одно удовольствие, — неожиданно оживившись, цокнул языком сотником. И тяжесть от упоминания смерти товарища, придавившая наши плечи, нехотя отступила.

— Виталий Родионович, вот вы где! — возглас Вента Мирославича окончательно развеял дымку грусти и я взглянул на ворвавшегося в зал ресторана Толстоватого. А тот, заметив, сидящих за столом офицеров, резко затормозил. — Прошу прощения, господа.

Как оказалось, капитан "Буривоя", завершив погрузку, обнаружил у одной из аппарелей дирижабля шестерых нагруженных баулами и чемоданами солдат, назвавшихся денщиками пассажиров. И, желая как можно скорее продолжить путь, отправил на поиски их начальства половину экипажа. А тут и полковник обнаружил мою пропажу. Правда, подключив дедукцию, Вент Мирославич тут же двинулся в припортовый ресторан… где и обнаружил нашу теплую компанию.

В транспорт загружались быстро, но весело и с шутками. Так что, через полчаса, щелкнули замки-захваты, и огромная туша "Буривоя", дав предупредительный сигнал сиреной, больше похожей на пароходный гудок, оторвалась от причала и устремилась на юго-восток, проплывая над величавыми заснеженными вершинами Уральского хребта. Впрочем, долины и ущелья тоже не могли порадовать нас яркой весенней зеленью. Что поделать, зима в этих местах уходит поздно, никак не считаясь с календарем.

А уже вечером, мы сошли на причал Каменградского военного порта, где и распрощались с Мстиславским и его офицерами, которых уже ожидали санные повозки. Денщики шустро загрузили багаж, и "кортеж" укатил, быстро растворившись в сумерках. Сделав вывод, что единственные оставшиеся сани предназначены именно нам, мы с Вентом Мирославичем подхватили свои саквояжи, и дружно шагнули навстречу встрепенувшемуся человечку, самого что ни на есть чиновного вида, еще минуту назад сосредоточенно вышагивавшему вокруг саней с запряженной в них абсолютно пофигистичной лошадью и сидящим на облучке, не менее индифферентного вида, извозчиком.

— Вент Мирославич, друг мой, вам это ничего не напоминает? — осведомился я у полковника, когда встречавший нас чиновник остановил сани напротив довольно большого здания гостиницы, выстроенной в новомодном здесь, нарочито европейском стиле "модерн".

— Вы имеете в виду нашу поездку в Архангельск? — хмыкнул Толстоватый. Вот ведь, сколько лет прошло, а помнит!

— Именно. Полагаю, что в присутствии, раньше завтрашнего дня нас не ждут? — обернувшись к выбравшемуся из коляски, вслед за нами, чиновнику, спросил я. Тот неопределенно пожал плечами, но заметив усмешку полковника, тут же резко кивнул.

— Хорошо. Здесь мы устроимся сами, а вас я бы попросил позаботиться о нашем грузе. Склад Доброфлота вполне подойдет, — медленно проговорил Толстоватый. — И не дай бог, я обнаружу, что кто-то страдает излишним любопытством…

— Осмелюсь предложить… Если груз секретный, не лучше было бы его оставить на складах конфиската Таможенного управления? Там и охрана своя, и любопытствующих куда как меньше… — проговорил наш провожатый, на что мы с Вентом Мирославичем, только пожали плечами.

— Почему бы и нет? Если есть такая возможность…

— Сделаем, — движения чиновника стали куда увереннее, когда он взялся за ручку тяжелых двухстворчатых дверей, ведущих в холл предложенной нам гостиницы.

Завидев нашу компанию, портье, клевавший носом за высокой стойкой, встрепенулся и тут же принял вид абсолютно выспавшегося человека. Если бы не сонная поволока в глазах, да прямо-таки сочащийся желанием сладко поспасть ментальный фон вокруг него, я бы даже поверил… наверное.

А гостиница, ничего. Хоть и с претензией на западно-европейский лоск и моду… Правда, вычурные, изогнутые самым невообразимым образом линии мебели и отделки, то и дело перемежающиеся острыми углами, наверняка заставляют местный персонал тщательно следить за одеждой. Чуть не так повернешься, заденешь очередной острый угол какого-нибудь дивана, и штопай брюки или юбку… Но взгляду, конечно, приятно, ничего не скажешь.

Пока я рассматривал обстановку, наш провожатый успел договориться с портье и тот, шустро заполнив страницы своего журнала, попросил нас расписаться.

Уже давно ставшее привычным, стальное перо уверенно вывело подпись в нужной строке и, получив тяжелый брелок с ключом, я отошел в сторону, пропуская к "талмуду" своего спутника.

— Ваши вещи, господа? — спросил портье, делая знак, появившемуся из-за занавеси в углу холла, мальчишке-коридорному.

— Завтра доставят, — отмахнулся Вент Мирославич и чиновник утвердительно кивнул, принимая к сведению этот скрытый приказ. — А сейчас, нам хотелось бы осмотреть наши номера и плотно поужинать.

— Любомир вас проводит, — дежурно улыбнулся портье, и коридорный, услышав свое имя, моментально оказался рядом с нами.

— Следуйте за мной, господа, — звонкий мальчишеский голос разнесся по пустому, ввиду позднего времени холлу, и мы двинулись за коридорным. Мягко звякнул колокольчик и отполированные двери, распахнувшись, приняли нас в просторное чрево лифта. Дрогнув, кабина поползла вверх и, остановившись на третьем этаже, вновь звякнув колокольчиком, выпустила нас в вестибюль. Здесь царил тот же модерн, разве что более сдержанный, чем в холле. Теплые медовые тона отделки, строгие напольные светильники и сияющие темным лаком, деревянные плоскости мебели, перемежающиеся черной кожей диванов и кресел. А у дверей, ведущих в комнаты, и вовсе бриться можно, поверхность словно зеркальная. Внушает…

— Номера девять и десять, — остановившись, проговорил коридорный. — Начнем с девятого?

Мы пожали плечами, и я протянул Любомиру брелок с ключом. Коридорный тут же отворил дверь в номер нараспашку и шагнул внутрь. — Итак. Две комнаты. Гостиная и спальня. Окна выходят на центральную площадь, но на них наложены сильные наговоры, так что никакой уличный шум вас не побеспокоит. Вот за этой дверью, ванная комната… очень удобная, дальше комната для прислуги, там есть небольшая плита и все необходимое для приготовления чая или кофия. Есть также холодильный шкаф. Телефонный аппарат на консоли в прихожей, но связь только внутренняя, хотя, при желании, можете заказать у операторов телефонный звонок на любой городской номер…

Поняв, что паренек может так распинаться часами, я его прервал и, сунул в ладонь рублевую ассигнацию. Любомир тут же просиял.

— Перейдем в десятый номер? — а взгляд честный-честный. Я хмыкнул, почуяв как от Толстоватого пахнуло весельем.

— Пойдем, взглянем, конечно, — благодушно кивнул полковник и, расстегнув пальто, скинул его с плеч. Блеснули золотом погоны и пуговицы синего кителя. — Уф, упарился. Ну что, Любомир, идем, покажешь десятый номер.

Любомир икнул, вытаращившись на оказавшегося перед ним полковника Особой канцелярии, но довольно быстро справился с собой и шагнул на выход. Толстоватый, естественно, последовал за ним, ну а я, посмеявшись, захлопнул за коридорным и его "конвоиром" дверь. Хотелось есть и спать… но есть хотелось больше, посему, распотрошив саквояж и, достав оттуда свежее белье и вечерний костюм, я тяжело вздохнул и отправился в ванную, приводить себя в порядок к ужину.