— Ну-ка, скажи мне, сынок, что в этом стакане? — спросил фокусник.

— Вода, эфенди! — сказал мальчик-подросток. Он и в самом деле был его сыном.

— А откуда эта вода? Из Черного ли моря, из Каспийского ли, из Индийского? Или из здешнего колодца?

— Из здешнего колодца извозчики всю воду вычерпали! — сказал Осман.

Сидевшие на балконе рассмеялись — они давно готовы были рассмеяться, только шутки у фокусника были какие-то непонятные. На извозчиков, которые повадились поить своих лошадей из колодца у садовой ограды, никак не удавалось найти управу. Ниган-ханым сначала нахмурилась, поскольку тема была неприятной, однако затем тоже присоединилась к общему веселью. Сегодня следовало веселиться: утром внуку Джемилю сделали обрезание.

— Из здешнего колодца! — сказал мальчик.

Фокусник, огорченный тем, что все смеются над чужой непонятной шуткой, два раза стукнул сына палкой по спине.

— Эй, что смеешься? Не смейся, а слушай! — Он уже понял, что и детей на балконе, и самого виновника торжества, лежащего на кушетке, веселят только удары палкой. Отвесив сыну еще один удар, фокусник обратился к Джемилю: — Эфенди, нам нужен помощник! Кто нам поможет?

Джемиль обвел взглядом гостей и родственников, сидящих на стульях и в шезлонгах на широком балконе, больше напоминающем террасу.

— Дядя Саит!

— Нет, назови кого-нибудь другого.

— Дядя Фуат… Или дядя Рефик!

— Нет, нет. Сколько же у тебя, однако, дядей, сынок! Но им нельзя. Выбери кого-нибудь из ребят, своих друзей.

Джемиль указал на одного из своих приятелей. Фокусник ухватил засмущавшегося мальчика за руку и вытащил его на импровизированную сцену. Наступила тишина. Похоже, никому из собравшихся этот фокусник не нравился: он не был похож на них, и шутки его были не из тех, над которыми они могли бы посмеяться. Рефику было жаль фокусника и хотелось как-то наладить взаимопонимание между ним и гостями, но как это сделать, он не знал.

Фокусник отпил из стакана и велел сделать то же самое своему сыну. Потом поднес стакан ко рту приятеля Джемиля, опрятно одетого мальчика в коротких штанишках на помочах, и, одновременно вытирая красной тряпкой пот со лба и шеи, сказал:

— Сейчас наш маленький господин выпьет до дна, и вода потечет у него из пупка!

— Из этого стакана ne bois pas! — закричала мама мальчика.

— Да-да, постой! — сказала Нермин и велела притулившейся в уголке Эмине-ханым принести чистый стакан. Мальчик растерялся, от испуга крепко сжал губы и стал смотреть на маму, чтобы не сделать чего плохого.

— Не нужно стакан! Все, он уже выпил! — раздраженно сказал фокусник, хотя на самом деле мальчик так и не открыл рта. Фокусник взял у сына трубку, приставил ее к животу мальчика и вытащил затычку. — Вот она, вода, из пупка течет! — Из трубки на пол действительно потекла вода. Сообразив, что хозяевам это может не понравится, фокусник быстро вставил затычку на место. Потом еще раз стукнул сына палкой по спине, якобы случайно уронил свой колпак и стал ползать по полу, пытаясь его найти. Найти не удавалось, потому что на колпак наступил его сын. Дети засмеялись.

— Уж больно простонародные это развлечения! — сказала Нермин.

— Представления «Карагеза», по правде говоря, бывают очень интересны, если хорошо сыграны, — откликнулся Саит-бей. — Однако развлечения, которые устраивают в Рамазан и по случаю обрезания, мне тоже не очень-то нравятся. Я один раз ходил в театр, который когда-то открыл в Бейоглу Нашит-эфенди, — так и не понял, что там смешного. Отцу, впрочем, нравилось.

Атийе-ханым достала фотоаппарат, отыскала место, с которого в объектив попадали и смеющиеся дети, и фокусник, и Джемиль, и принялась фотографировать. Нермин повернулась к Осману:

— И где ты его только отыскал?

— А что такого, дорогая? У Тургут-бея он тоже был. Видишь, дети смеются!

Рефику хотелось сказать что-нибудь в защиту фокусника, но снова ничего не пришло в голову, так что он только пробормотал:

— Милый человек! — тут же смутился и решил обязательно почитать что-нибудь о «Карагезе» и народном театре. Потом подумал, что раз это все-таки фокусник, то он должен показывать трюки, основанные на ловкости рук, — но кроме никого не обманувшего фокуса с магическим ящиком и этой дурацкой шутки с вытекающей из пупка водой он так ничего и не показал.

— Они, наверное, работают сообща с теми, кто совершает обрезание, — предположил Фуат-бей.

— Жалкий человечек! — сказала Гюлер-ханым.

Рефик бросил на нее быстрый взгляд, потом вспомнил, что Перихан и Мелек сейчас в доме, и решил присоединиться к ним. Когда на балконе появились фокусник и его сын, маленькая Мелек испугалась их колпаков и начала плакать. Всем это показалось очень смешным, но Рефику сейчас стало жалко фокусника. Жену и дочь он обнаружил не в дальней комнате, а в средней — они сидели у окна, Перихан поила девочку чаем.

— Айше и Ремзи пойдут погулять к морю и возьмут Мелек с собой.

— Может быть, им хотелось бы побыть наедине?

— Нет, они сами предложили. Что с тобой? Снова скучно? Мы, наверное, зря сюда приехали?

Поскольку у Рефика все никак не получалось составить программу «правильной и честной жизни», они с Перихан решили не ездить в этом году на Хейбелиаду. В начале июня, когда все уехали, дом оказался в их полном распоряжении. Такая жизнь им очень понравилась, и они даже стали думать о том, что осенью нужно будет переехать в другое место, но в конце июля, когда установилась изнуряющая жара, а у Мелек на руках и ногах появились непонятные покраснения, они все-таки решили перебраться на остров — и прибыли сюда в ту самую неделю, на которую было назначено обрезание Джемиля.

— Нет, почему же зря? Хорошо, что приехали. Развеялись немного.

— Но ты собрался завтра уезжать…

— Ты же знаешь, милая, — только затем, чтобы повидаться с Омером и Мухиттином. А вечером в понедельник вернусь вместе с Османом.

— Что говорит Омер?

— Я же рассказывал. Мы перемолвились только парой слов по телефону Он сказал, что четыре дня назад вернулся из Кемаха и хочет со мной встретиться. Я позвонил Мухиттину. Представляешь, мы втроем не встречались с самой помолвки Омера, то есть два с половиной года!

— Омер бросил ту девушку?

— Не знаю. Вроде бы свадьба должна была состояться еще весной. Но судя по тому, что свадьбы не было, а Омер несколько месяцев провел в Кемахе в полном безделье…

— Можно я завтра поеду с тобой?

— Зачем? Мы будем сидеть и разговаривать…

— А мы с Мелек подождем тебя наверху, — сказала Перихан, но, посмотрев на Рефика, сразу прибавила: — Ладно-ладно, не поеду. Так просто сказала. Но мне не нравится, что ты будешь сидеть с этими холостяками, спорить о серьезных вещах, пить… Не нравится мне это их презрительное отношение ко всему на свете.

— Во-первых, как тебе известно, Мухиттин теперь не пьет. И я не думаю, что он все на свете презирает. У него все-таки есть убеждения — пусть и глупые, но убеждения. А Омер… — И Рефик начал рассказывать про Омера. Потом вдруг вздрогнул, словно от испуга, сказал просительно: — Пожалуйста, Перихан, не надо так о них думать. Это же мои лучшие друзья! — и сел рядом с женой.

— Снова они заставят тебя сомневаться в себе. Когда ты с ними встречаешься поодиночке, я ничего не говорю. Но когда вы собираетесь втроем, ты…

— Пожалуйста, давай не будем сейчас об этом! — сказал Рефик, кивнул в сторону двери и встал.

В комнату вошла Айше, за ней Ремзи. Айше взяла Мелек на руки и сказала ей:

— А мы сейчас тебе море покажем!

Перихан улыбнулась. Рядом с девочкой толстяк Ремзи выглядел совсем уж неповоротливым. Выходя на лестницу, Рефик еще раз оглянулся на Ремзи и Айше и подумал: «И они поженятся, и у них будут дети… И хозяйство…» Спустившись вниз, он заметил, что в комнате, где стоял водяной насос и стирали белье, собирают свои вещи фокусник и его сын. Желая их приободрить, Рефик зашел в комнату и сказал:

— Очень хорошее у вас было выступление. Поздравляю!

— Спасибо!

Вспомнив о тех пунктах своей программы, в которых говорилось о необходимости быть ближе к народу и узнавать больше о жизни простых людей, Рефик спросил:

— Как идут дела?

— Сейчас хорошо, обрезания-то летом делают. Потом туго придется. Но в Рамазан работы снова будет много.

— Да, конечно, в Рамазан… — повторил Рефик, словно знал этот ответ заранее. Ему казалось, что он очень хорошо понимает фокусника — по крайней мере, так ему хотелось думать. — Чем же вы занимаетесь в другое время?

— Я, эфенди, собственно говоря, обойщик. А сына раньше зимами отсылал в деревню. Там над ним смеются, больше он туда не хочет. Обойному делу я его не смог обучить. Мне говорили: твой сын, мол, очень способный, отдай его в училище, пусть учится на актера. Привел я его, а там без аттестата не принимают. И что мне теперь с ним делать, когда наступит зима? Отправить в деревню? У меня у самого-то ничего нет. А он к тому же задыхается. Эта, как ее… астма у него. В деревне батраком и то работать не сможет.

Рефик подумал, что нужно быстрее подсказать какой-нибудь выход из этой непростой ситуации:

— Надо найти ему работу, не так ли?

— Работу! Где она, работа эта? У вас-то, у богатых, возможностей много, а у нас… — Фокусник повернулся к сыну: — Давай, бери сумку, пошли.

Рефик подумал, не подыскать ли мальчику работу на складе, но потом его мысленному взору предстало сердитое лицо Османа.

— В самом деле… — пробормотал он.

— Так-то, эфенди. Мы пошли, нас ждут у Тургут-бея.

«Надо бы переговорить с Османом относительно предоставления работы этому юноше», — подумал Рефик и обратил внимание, что, стоило ему только подумать о конторе и компании, как в мыслях у него появились канцелярские обороты.

— Я попробую узнать… — сказал Рефик, выходя вслед за фокусником и его сыном в сад. «Конечно, по одиночке им всем не помочь!» — подумал он, но эта мысль его не утешила. Поднявшись по внешней лестнице, он пошел по опоясывающей дом галерее, увитой плющом. «Делаю ли я что-нибудь для того, чтобы помочь им всем разом?» Книга, изданная министерством сельского хозяйства, не вызвала никаких откликов, кроме язвительной рецензии одного профессора, который, впрочем, написал ее скорее для того, чтобы продемонстрировать свои энциклопедические познания. Называлась рецензия «Утопии и реальность». «Впрочем, те мои идеи были ошибочны. В первую очередь нам нужны перемены в области культуры. Сейчас я как раз пытаюсь выяснить, какие именно. А самое главное — пытаюсь понять, какой образ жизни приведет нас к этим переменам!» Но и эта мысль не показалась утешительной. Чтобы отвлечься, Рефик сказал себе: «Как славно мы завтра поговорим с Омером и Мухиттином!» Он предчувствовал, что такого разговора, какого ему хотелось бы, не получится: слишком разными людьми были теперь его друзья; и все же эта мысль его успокоила. Дойдя до балкона, он уселся на стул рядом с Османом, Саит-беем и Нермин.

— Фокусник ушел. Сын у него способный мальчик, но не может найти работу. Я тут подумал, не могли бы ему найти место?

— Он что, попросил работу? — спросил Осман. — Я ему заплатил, а он, оказывается, еще и работу хочет. Но ты же знаешь, что у нас работа есть только для грузчиков и писарей.

— Работу хочет? — заговорил Саит-бей. — Не знаю как сын, а сам этот фокусник не показался мне особо искусным. Но выражение лица у него такое, знаете ли, характерное. Точь-в-точь как у кучера, который служил у моего отца. Добрый был человек, каких поискать. А на козлах сидел, что твой падишах…

— Ты, надеюсь, ничего ему не пообещал? — обеспокоенно спросил Осман.

— Это мне кое-что напоминает… — протянул Саит-бей. При каком султане было, не помню… После церемонии обрезания сына султан говорит народу: просите, о чем хотите! Те говорят: повели, чтобы нас взяли в янычары. Так вот и начался упадок янычарского войска… — И Саит-бей рассмеялся.

Тут Джемиль зашевелился на своей усыпанной подарками кушетке и жалобно застонал. Нермин оторвалась от разговора с Лейлой-ханым, присела у изголовья и что-то сказала сыну. Осман взглянул в их сторону и громко спросил:

— Болит?

Наступило молчание. Рефик посмотрел на Лале и других девочек, сидящих в уголке. О чем они сейчас думают? «Этот праздник обрезания, в сущности, очень глупый, дикий, примитивный обычай!» — сказал он про себя и встал на ноги.

— Постой, куда ты снова уходишь! Посиди немного, а то совсем тебя не видно! — возмутилась Ниган-ханым.

«Да, примитивный, дикий, отвратительный обычай. Как это на нас похоже! — думал Рефик. — Решили, что этот кусок плоти человеку не нужен, и отрезают его. Какая в этом необходимость?» Ему вспомнилось, что он читал и слышал о пользе обрезания с гигиенической точки зрения. «Ну ладно, допустим, необходимость есть. Но зачем устраивать эту церемонию? Всем сообщают, все покупают подарки… Мальчик, стыдящийся этого гадкого события, радуется подаркам и забывает о своем горе». Он вспомнил о своем собственном обрезании. Сначала ему было стыдно и хотелось от всех спрятаться; но потом, увидев, что все остальные радуются, смотрят на него с любовью и заваливают подарками, точно он совершил что-то необыкновенное, маленький Рефик поверил словам взрослых и решил, что ему и впрямь есть чем гордиться. Сейчас, направляясь в свою комнату, взрослый Рефик думал: «Уже тогда стало понятно, что у меня слабая личность. Перихан сейчас, по сути, сказала то же самое. Рядом с ними, рядом с этими двоими я… Несомненно, я подпадаю под их влияние». Жены в комнате не оказалось. Рефик улегся на кровать и уставился в потолок: «И зачем я только приехал? Лучше бы мы остались дома. А передать мальчику подарки можно было бы как-нибудь потом». Ему пришла в голову мысль, что он поступил точно так же, как те скудоумные взрослые, которые в свое время осыпали похвалами и подарками его самого. «А что мне было делать? Если бы я приехал без подарков, на меня обиделись бы и решили, что я совсем не люблю племянника. Самое скверное, что Джемиль тоже так подумал бы. Во всяком случае, я подарил ему книгу, и какую! Сам Руссо говорил, что „Робинзон Крузо“ — лучшая книга, которую можно дать почитать ребенку. При этом я, конечно же, решил, что книга — слишком дешевый подарок, и, чтобы показать, как я люблю Джемиля, купил еще и наручные часы». Он вспомнил, как утром мальчик надел на оба запястья сразу все подаренные ему часы, как он смущался и радовался. Лале, в честь которой такой праздник никогда не устроят, держалась в сторонке, а взрослые говорили ей, чтобы она поздравила брата. «Как же все это отвратительно! Необходимо запретить праздновать обрезание! Но какое правительство могло бы ввести такой запрет? Для этого необходимо революционное правительство, а революция давно закончена. Что же делать? Да, мне нужно свести общение с ними до минимума… Как и решили, уедем с Перихан из Нишанташи. Как бы заставить их читать Даниэля Дефо и Руссо?» Для Джемиля Рефик купил «Робинзона Крузо» на французском. Подумав, что мальчику будет лень читать по-французски, он почувствовал, как охватывает его безнадежность. Он видел сокращенный турецкий перевод «Робинзона» под названием «Двадцать восемь лет на необитаемом острове» и нашел его ужасным. «Как же тогда народ прочтет „Робинзона“?» — спросил он сам себя. Тут в голову ему пришла другая мысль, наполнившая его радостным волнением. Вскочив с кровати, он отправился на поиски Перихан и обнаружил ее на первом этаже, у холодильника. Она пила воду Увидев мужа, бросила на него вопросительный взгляд и поставила стакан на стол.

— Послушай-ка, я хочу тебе кое-что сказать! — Рефик взял жену за руку. — Может быть, пройдемся немного?

Перихан взглядом указала наверх, на балкон.

— Ладно, тогда здесь поговорим, — сказал Рефик и улыбнулся поглядевшему на них с любопытством повару Йылмазу. Они вышли в сад и немного прошли вверх по склону стараясь не поскользнуться на сухих, гладких сосновых иголках.

— Ну, говори, чего хотел, — сказала Перихан. — А то мы с тобой смешно выглядим.

— Ты на меня злишься? Не злись, пожалуйста, и люби меня! — быстро проговорил Рефик. — Осенью я не буду больше ходить в контору.

— Чем же ты будешь заниматься?

— Я открою издательство, чтобы выпускать книги, которые необходимо всем прочитать, такие, как «Робинзон Крузо»! И еще я вот о чем подумал: нужно запретить праздновать обрезание. Хотя это не так уж важно. Главное — издательство.

— Ты хорошо подумал? Точно ли именно это тебе нужно? Сможешь ли ты зарабатывать достаточно денег, чтобы нам хватало на жизнь?

— По-моему, деньги и семья по сравнению с этой задачей — дело второстепенное! — ответил Рефик и, чтобы не глядеть в лицо Перихан, стал рассматривать установленный невдалеке пчелиный улей. Где-то рядом стрекотала цикада.

— Мне не хочется сейчас плакать… Но если мы будем здесь стоять, я заплачу Давай вернемся! — проговорила Перихан.

— А что там? Пошлый, вульгарный праздник. Неужели ты не видишь, как это все гадко и отвратительно? Ничего не скрывая от девочек, наряжают несчастного ребенка, надевают ему на голову эту дурацкую тюбетейку. Собираются вокруг него и ведут глупую болтовню… Смеются над фокусником… Осторожно, упадешь! Пойдем в нашу комнату. Фокусник в тысячу раз более достойный человек, чем они! Взять хотя бы эту Гюлер. Думаешь, мне очень хочется сидеть рядом с ней?

— Ничего я не думаю…

— Ну, если хочешь, я туда пойду. Но сколько, по-твоему, это может продолжаться? Ты не обиделась?

— Нет, — сказала Перихан, обернулась к Рефику и улыбнулась. Рефик обрадовался.

— Сам не понимаю, почему заговорил о Гюлер. Надеюсь, ты не думаешь, что я снова начну тот старый спор… А, ну да, ты же ничего не думаешь. Омера эта женщина тоже раздражает. Ну-ка, посмотри на меня! — Перихан снова повернулась, и, увидев, что она по-прежнему улыбается, Рефик окончательно успокоился. — Ты знаешь, что сказал Омер, или, может быть, Мухиттин, об этой женщине?

— Ты завтра уедешь, да?

— Да. А сейчас-то мы куда? — Перихан направлялась к балкону, Рефик шел за ней. — Хорошо, хорошо, посидим с ними. Нехорошо будет выглядеть, если не посидим… Но я еще раз хочу повторить, что говорил очень серьезно.

Подойдя к балконной двери, Рефик увидел адвоката Дженап-бея, целующего руку Ниган-ханым, и неожиданно вскипел:

— Вот еще один фигляр!

— Дорогой, это ведь совершенно безобидный, мирный человек! — рассмеялась Перихан.