Глава 26
УТРО ПЕРВОГО ДНЯ
Сквозь сон слышно было, как кто-то ходит по дощатому полу, открывает дверцу печки, подбрасывает дров. Но и скрип половиц, и звук открывающейся печной дверцы казались незнакомыми. Рефик открыл глаза и вспомнил: сейчас он в бараке, затерянном где-то между Кемахом и Эрзинджаном. Светило яркое солнце, в окне виднелись заснеженные вершины гор.
— А, проснулся? — спросил Омер. — Или это я тебя разбудил?
— Нет, я давно уже не сплю, — ответил Рефик, от души потянулся и с наслаждением зевнул, как зевают спокойные, довольные своей жизнью и постелью люди. «Вот ко мне и вернулось душевное спокойствие!» — подумал он и вспомнил только что виденный сон. Во сне мама и Осман ругали Перихан, говоря, что Рефик уехал из-за нее, а Перихан каталась по площади Нишанташи на велосипеде, весело смеялась и кричала: «Никто на Рефика не сердится! Мы все его любим!» Сам же он прятался за садовой оградой, наблюдал за ними и радовался.
— Хорошо ли спалось?
— Замечательно. Я отлично себя чувствую! — Рефик потянулся и разом встал с постели. В комнате вовсе не было холодно, как он боялся. На часах половина восьмого. «Ничего себе! Двенадцать часов проспал!» Он хотел сказать Омеру, что проспал всю ночь напролет, но вспомнил, что один раз все-таки проснулся и услышал волчий вой.
Одеваясь, он сказал об этом Омеру. Тот ответил, что волков в округе действительно много, ходить на улицу ночью без оружия опасно. Потом вышел из комнаты. Рефик достал новый бритвенный набор, купленный в Бейоглу двумя днями ранее. В углу комнаты висело зеркало. Рефик принес из уборной таз с холодной водой и поставил его рядом с зеркалом. Взглянув на свое отражение, решил, что выглядит бледным и нездоровым, однако следов тоски и скуки на лице не обнаружил. Бреясь, он чувствовал себя спокойным, счастливым и расслабленным. «Вчера я немного нервничал, но сегодня — в полном порядке!» — говорил он себе, гладя на округлое, бледное, с мешками под глазами лицо в зеркале, и торопился побриться, чтобы можно было выбежать на улицу, под ярко-голубое небо, и ощутить себя бесконечно свободным. Добрившись, он пошел в ту просторную комнату, где вчера встретил его Омер.
Посредине комнаты стоял накрытый стол. За ним сидело три человека, среди них и Омер. Увидев Рефика, он указал на сидящих по обе стороны от него молодых людей и сказал с набитым ртом:
— Ну, вот он и пришел! Это мои коллеги Энвер и Салих, а это ваш старший товарищ-инженер, мой однокурсник.
Все заулыбались. Рефик познакомился с молодыми инженерами, которых накануне не видел, потому что рано лег спать. Салих был высоким и смуглым, Энвер — пониже ростом и полный. На столе было масло, варенье и сливки. На печке стоял чайник. Рефик налил себе чаю и сел за стол. Салих сказал, что помнит Рефика в лицо со студенческих времен. Польщенный Рефик спросил, не в том ли году они поступили в училище, когда Мюнип-бей ушел на пенсию. Потом вспомнили и других преподавателей. Железнодорожному строительству, как выяснилось, их обучал один и тот же человек. Омер стал уверять, что здесь Рефик сможет узнать кое-что новое в этой области, но тот возразил, что приехал сюда ненадолго, да и в любом случае уже успел забыть все, что знал о железнодорожном строительстве. Когда он встал, чтобы налить себе еще чая, толстяк Энвер сказал:
— А я, признаться, думал, что вы сюда работать приехали.
— О, нет! Я теперь не инженер, занимаюсь торговлей. А сюда приехал на месяц, в отпуск, так сказать. — Он немного помолчал и прибавил: — Сбежал из города, чтобы отдохнуть!
— Обычно за этим ездят в Европу, — строго заметил Энвер. Затем, должно быть, пожалел, что так сказал, и встал из-за стола. За ним ушел и Салих.
— Они, оказывается, думали, что ты будешь здесь работать, — улыбнулся Омер. — Я с ними заключил очень выгодное для них соглашение — работают не за оклад, а за долю в прибыли. Решили, что ты тоже вступишь в долю, и испугались. — Он усмехнулся, но как-то невесело. — Ну, как они тебе?
Рефику вдруг вспомнился Мухиттин. Не дожидаясь ответа, Омер продолжил:
— Славные ребята, очень способные. На своем курсе были лучшими. Оба нуждаются в деньгах. — И он улыбнулся с видом не забывающего о своей выгоде покровителя молодых талантов. Таким Рефик никогда еще его не видел.
— Да, похоже, славные ребята! — сказал Рефик, чтобы не молчать, и снова встал за чаем. — Тебе налить?
— Чаю-то? — Омер потянулся и зевнул. — Да, выпью, пожалуй, еще чашечку.
Рефик поставил чашки на стол.
— Как весело сегодня светит солнце!
— Да… В Стамбуле ты в феврале такого не увидишь!
Они сидели и смотрели в окно. Солнечный свет заливал край стола. Рефик снова потянулся к сливкам.
— Хорошие сливки, а? — спросил Омер. Потом пригляделся к Рефику и удивленно прибавил: — Ты, я смотрю, побрился? Герр Рудольф будет сердиться. Я тебе не говорил, что мы сегодня вечером пойдем к нему в гости? Он тебе обрадуется. По-турецки говорит замечательно — живет у нас уже шестнадцать лет. Работал еще на железной дороге из Самсуна в Сивас. Он сердится, если кто-то бреется просто так. Не любит дисциплину.
За спиной Рефика открылась дверь, и в комнату вошел Хаджи. Рефик уже успел накануне познакомиться с этим спокойным, неторопливым пожилым человеком. Ни сказав ни слова, он прошел через комнату и вышел на улицу. Рефик увидел в окно, как Хаджи медленно ступает по снегу, и ему самому захотелось поскорее оказаться на свежем воздухе. Он уже было поднялся с места, но Омер сказал.
— Давай еще немного посидим, выкурим по сигаретке. Потом вместе сходим в туннель. Я останусь там, а ты возвращайся. Погуляешь вокруг, осмотришь окрестности.
Пока они молча курили, Рефик глядел в окно, на манящие горы и синее небо.
На улице его ослепил блеск сияющего на солнце снега. Рефик никогда не видел такого света — резкого и в то же время спокойного. Не в силах поднять глаза, он пытался привыкнуть к этому странному сиянию, насквозь пронизывающему все его существо. Было морозно, но холод не пробирал безжалостно до костей — только бодрил и напоминал о том, что нужно быть энергичным и решительным.
Вокруг стояла тишина. По дороге к туннелю Рефик не слышал ни звука, кроме поскрипывания снега под ногами. Дорога шла немного вверх. Глаза постепенно привыкли к солнечному сиянию, и он смог наконец посмотреть на небо — безупречно чистое, широкое и яркое, глубокое и безмятежное. «Может быть, ради этого я сюда и приехал, — думал Рефик. — Этот свет, это небо словно бы побуждают вновь соединиться осколки моей разбитой души. Какое спокойствие!» Он смотрел на небольшой холм впереди, на далекую реку, на тянущиеся цепочкой по левую руку и остающиеся позади бараки и слушал Омера, время от времени начинавшего рассказывать что-нибудь об этих местах. Вырывающийся изо рта Омера пар долго не рассеивался и колыхался облачком у его носа. В больших бараках внизу жили рабочие. Омер рассказал, что они работают в две смены по двенадцать часов, поэтому на двух рабочих приходится по одной кровати. Рефик слушал его, смотрел на извивающуюся вдалеке ленту реки, на скалы, становящиеся все отвеснее по мере приближения к туннелю, на покрытые снегом ровные места и чувствовал, как растет в нем жажда деятельности.
Едва они вошли в туннель, как их окружил гул голов и стук инструментов. Воздух здесь был влажный, пахло плесенью и мокрой землей. Неподалеку от входа возводили стену Каменщики бросали на Омера почтительные взгляды, тот на ходу небрежно кивал им в знак приветствия и рассказывал Рефику, что каменщики эти приехали с Черного моря, а рабочие, прокладывающие туннель, — из Испира. По узкоколейке наружу вывозили землю и обломки скальной породы. Длина туннеля должна была составить шестьсот метров, с каждого конца его прокопали уже на двести. На противоположном конце рабочие неожиданно наткнулись на мощную скалу, это затормозило работы. На стенах горели карбидные лампы. Омер сказал, что заказал электрогенератор, но его еще не доставили. К началу сентября работы в туннеле необходимо было довести до стадии готовности к прокладке рельсов. Из глубины доносился грохот: рабочие долбили камень, чтобы во время обеденного перерыва можно было заложить динамит, собирали обломки скалы, оставшиеся от вчерашнего взрыва, и грузили их в вагонетку. Каменщики тесали камни для стены, стучали молотками плотники-формовщики. Омер шел, здороваясь с рабочими и время от времени останавливаясь, чтобы переброситься парой слов с кем-нибудь из мастеров, а Рефик прислушивался к тому, что он говорит. Дойдя до того места, где выдалбливали гнезда для динамита, Омер побеседовал с руководящим работами мастером. Потом они двинулись назад и вскоре вышли из гудящего, словно кратер вулкана, туннеля к безмятежному голубому небу. Снег по-прежнему блестел в лучах солнца.
— Мне нужно зайти в противоположный конец, а ты иди посмотри на другие строительные площадки, на большой туннель и мосты, — предложил Омер.
Не успел он договорить, как к ним подошел пожилой крестьянин с фуражкой в руках. Только он собрался что-то сказать, как кто-то из рабочих крикнул ему сзади:
— Эй, иди своей дорогой, оставь господина инженера в покое!
Крестьянин в замешательстве замолчал, потом снова набрался храбрости и начал что-то говорить.
— Ничего не могу поделать, обращайся к мастеру, — поспешно сказал Омер. Отойдя немного в сторону, повернулся к Рефику: — Пять-шесть человек из местных постоянно нас осаждают, просят дать работу. Или, как сейчас, выбирают представителя и посылают его обходить стройплощадки. Смотри, вон главная стройка. Там работает тысяча двести человек, ими управляет Керим Наджи.
Идя вдоль извивающейся внизу реки, они обходили каменистый холм, сквозь который прорубали туннель. На берегу стояли бараки гораздо больше тех, что Рефик видел до сих пор. Еще дальше виднелись лавка, кофейня, маленькие бараки, в которых работали государственные контролеры, и дома для иностранных специалистов. Все эти постройки, которые отсюда было видно как на ладони, на фоне огромных гор и широкого неба казались опрятными и безупречно чистыми. В лучах обнаженного солнечного света все становилось скромным и смирным. И люди тоже — под этим солнцем иначе было нельзя. Рефик видел сверху, как они ходят между бараками, заглядывают в лавку сидят в кофейне, курят, что-то переносят с места на место, медленно взбираются на холм, словно бредущие по снегу муравьи.
— Во время обеденного перерыва увидишь, как здесь может быть многолюдно. У лавки столпотворение, двери кофейни не закрываются!
«Какой свет, какая деятельность повсюду! — думал Рефик. — А я чем занимаюсь?» Голова у него была сейчас абсолютно ясной, хаос мыслей прекратился, но где-то в самой глубине сознания по-прежнему таилось беспокойство, а как от него избавиться и можно ли это вообще сделать, Рефик не знал. «Не буду об этом думать!» — сказал он себе и вдруг понял, что они уже подошли к другому концу туннеля. Залезать внутрь не хотелось, поэтому он простился с Омером и зашагал в сторону бараков.
Некоторое время он шел назад по той же дороге, по которой они проходили только что, глядя на реку и дома внизу. Завидев вдалеке свой барак, свернул с тропы вниз, тут же провалился чуть ли не по колено и понял, что преодолеть трехсотметровый спуск будет нелегко — весь склон был покрыт мягким глубоким снегом. Однако возвращаться на утоптанную тропу не хотелось, и Рефик осторожно, выверяя каждый шаг, двинулся вниз. Солнце уже не стояло в зените, но по-прежнему слепило глаза.
Добравшись наконец до утоптанного снега вокруг бараков, Рефик понял, что порядком устал. Тяжело дыша, повернулся и посмотрел на свои следы, цепочкой тянущиеся по склону, потом направился к баракам. Он немного устал, потная рубашка прилипала к телу — что ж, это только радовало. Вспомнился грохот туннеля, каменщики, строящие стену, и рабочие, грузящие обломки скалы в вагонетку «И я тоже хочу чувствовать себя усталым!» Немного смущаясь, Рефик начал строить планы: каждое утро заниматься зарядкой, избавиться от вялости и от животика, пусть небольшого, но все равно удручающего, прочитать все привезенные с собой книги, писать, размышлять и в конце концов вернуться в Нишанташи таким же, каким был когда-то, — здоровым, счастливым и уравновешенным.
Подойдя к бараку, Рефик увидел, что на стуле у стены сидит на солнышке Хаджи и чистит картошку. Рядом прыгала и каталась в снегу лохматая пастушеская собака, молодая и непоседливая. Хаджи, похоже, что-то ей говорил, но, увидев Рефика, замолчал. Подойдя поближе, Рефик взглянул Хаджи в глаза и улыбнулся, но тот не стал улыбаться в ответ, только кивнул, словно желая сказать: «Да, я заметил, что ты на меня по-дружески посмотрел». Собака, увидев Рефика, перестала скакать и тоже приняла серьезный вид, а когда он проходил мимо, проводила чужака внимательным, исполненным ответственности взглядом. Зайдя в барак, Рефик выглянул в окно и увидел, что собака снова резвится в снегу, а Хаджи опять с ней разговаривает. Человек и собака, столь близкие друг другу, словно бы говорили, что этот безмятежный уголок мира, это небо и свет принадлежат им.
«Интересно, что думает обо мне Хаджи? — пробормотал Рефик. — Чем бы мне сейчас заняться?» Заметив, что чайник по-прежнему стоит на печке, снял пальто, налил себе чаю и сел за стол. «Чем бы мне сейчас заняться? Прогулялся, свежим воздухом подышал, окрестности осмотрел. Начну-ка я уже читать свои книги». Выпив еще чашку, он пошел в свою комнату.
Вчера, прежде чем лечь спать, Рефик расставил книги на крышке сундука у кровати. Взяв «Реформы и Teюkilat», он решительно уселся за стол, но через некоторое время заметил, что читает невнимательно и думает о другом. Подняв голову, подумал: «Как славно было на улице! А какой гул стоял в туннеле! Конечно, такое солнце тут не каждый день… Интересно, что сейчас делает Перихан? Еще только одиннадцать, а я уже проголодался. Как красиво выглядят издалека бараки у реки! Ну вот, зеваю, спать захотел. Кто знает, впрочем, что творится внутри этих бараков? Здесь есть безработица. Ладно, почитаю что-нибудь другое!» Взяв с сундука «Исповедь» Руссо, Рефик снова сел за стол и стал внимательно читать те места, которые в Стамбуле ему особенно нравились, — о жизни на природе. Но прежних чувств прочитанное не вызывало. Он вспоминал о том, что видел сегодня утром, и все больше его тянуло снова выйти на улицу. Потом он еще раз зевнул и понял, что хочет спать. Взглянув на часы, решил, что поспит после обеда, но сразу засомневался: а принято ли здесь обедать? Теперь ему стало понятно, что в Стамбуле именно приемы пищи разделяли день на привычные отрезки, а он подстраивал под них все свои занятия.
Рефик поставил Руссо на место, закурил и начал ходить по комнате. «После обеда буду усиленно заниматься!» — пообещал он себе, поверил этому обещанию и обрадовался.