Франки передал через Клеменсию Изауру вполне исчерпывающие разъяснения. Под вечер в гостиницу явились двое в штатском и стали спрашивать про нас. Переписали данные из регистрационной книги. Когда портье сообщил Франки об их визите, тот сделал вид, что ничего необычного в этом не усматривает — мало ли, может, так и должно быть при осадном положении. Не выказывая ни малейших признаков беспокойства, Франки выписал нас из гостиницы, попросил портье вызвать такси до международного аэропорта, пожал ему руку на прощание и оставил щедрые чаевые. Но портье оказался не промах. «Могу порекомендовать гостиницу, где вас ни за что не отыщут». Франки, разумеется, предпочел притвориться, что не понимает намека.

Клеменсия Изаура уже приготовила мне комнату для ночлега и отослала служанку и шофера, чтобы у стен не оказалось ушей, а у зеркал — глаз.

Дожидаясь меня, она приготовила великолепный ужин — свечи, изысканные вина, сонаты ее любимого Брамса. Потом был долгий разговор, состоявший из запоздалых сетований. Клеменсия Изаура огорчалась, что растратила свои годы на воспитание богатеньких детишек и игры в канасту с пустоголовыми матронами, а теперь остается только вязать носки под слезливые телесериалы. В свои семьдесят два она поняла, что истинное ее призвание — вооруженная борьба, конспирация, хождение по лезвию ножа. «Чем умереть в собственной постели от болезни почек, лучше пусть меня сразит свинец в уличной стычке с военщиной».

На следующее утро приехал Франки, сдав машину, которой мы пользовались до этого, и взяв напрокат другую. Он передал мне категоричное указание, прибывшее по трем разным каналам: «Тикай или ложись на дно». Последнее означало затаиться надолго, бросив всю работу, о чем и речи быть не могло. Франки придерживался того же мнения, поэтому купил два последних билета на вечерний рейс до Монтевидео.

Дело шло к финалу. Накануне я распустил первую чилийскую группу, наказав им, в свою очередь, распустить остальные, и передал связному от сопротивления три последние бобины с кинолентой, чтобы их как можно быстрее вывезли из страны. Операцию провернули четко — когда через пять дней мы прибыли в Мадрид, бобины уже находились у Эли. Их привезла очаровательная молодая монашенка, похожая как две капли воды на Святую Терезу Иисуса. От приглашения на обед она отказалась, потому что до вечернего рейса в Чили ей нужно было выполнить еще три секретных задания. Недавно я совершенно случайно узнал, что это была та же самая монашенка, которая приходила в качестве связной в церковь Святого Франциско в Сантьяго.

Мне очень не хотелось уезжать, пока оставалась надежда все-таки встретиться с Дженерал Электриком. Тогда, в ресторане, нить снова оборвалась, но после завтрака у Клеменсии Изауры я позвонил еще раз по прежнему номеру, и уже знакомый женский голос попросил перезвонить часа через два, тогда будет окончательный ответ — да или нет. Поэтому я решил, что, если удастся выйти на связь хотя бы за минуту до вылета, я остаюсь в Сантьяго, невзирая на риск. Если нет — лечу в Монтевидео. Эта встреча стала для меня делом чести, и было бы до боли обидно не завершить ею полтора месяца наших удач и промахов.

Второй звонок принес тот же результат: перезвонить через два часа. Таким образом, до отлета у меня оставались еще две попытки.

Клеменсия Изаура порывалась вручить нам разбойничий револьвер, который ее муж всегда клал под подушку на случай нападения грабителей, но нам удалось отказаться. Провожая нас, она обливалась слезами, впрочем, думаю, не от разлуки как таковой, а от того, что предстоит вернуться к скучной жизни без приключений. Со своим альтер эго мне удалось распрощаться там же. Сложив самое необходимое в маленький чемодан, я отправил английские костюмы, льняные сорочки с чужими монограммами, итальянские галстуки ручной росписи и прочие салонные причиндалы, принадлежащие самому ненавистному для меня человеку, в большой чемодан на колесах и отдал его Клеменсии Изауре. Оставил только надетое на мне, но и эти вещи «случайно» забыл тремя днями позже в гостиничном номере Рио-де-Жанейро.

Следующие два часа мы потратили на покупку чилийских сувениров для моих детей и для друзей в изгнании. Потом из ближайшего кафе на Пласа-де-Армас я позвонил в третий раз и получил тот же ответ — повторить попытку в течение того же промежутка времени. Однако на этот раз голос в трубке был не женский, а мужской, хотя пароль он назвал правильно. Он предупредил, что, если не удастся за это время выйти на связь с генералом, следующей оказии ждать не меньше двух недель. Мы отправились в аэропорт, собираясь последний звонок сделать уже оттуда.

По пути мы то и дело натыкались на дорожные работы, от указателей и знаков не было никакого толку, приходилось петлять и выискивать объезд. Дорогу в старый аэропорт, Лос-Серильос, мы с Франки знали отлично, а в Пудауэль — нет, поэтому сами не заметили, как заблудились в плотно застроенном промышленном районе. Мы кружили, кружили, пытаясь выбраться, не осознавая, что едем в прямо противоположном направлении, пока дорогу нам не преградила патрульная машина карабинеров.

Я вышел из автомобиля, думая обойти их пешком. Франки тем временем принялся заговаривать им зубы, не давая опомниться и что-то заподозрить. Он выдал им пространный и сумбурный рассказ о контракте на разработку спутниковой сети слежения за транспортными перевозками, который мы вот-вот подпишем с министерством путей сообщения и который непременно сорвется, если через полчаса мы не попадем на самолет до Монтевидео. В итоге, после горячего обсуждения маршрутов выезда на шоссе к аэропорту, двое карабинеров прыгнули в свой автомобиль и велели следовать за ними.

В аэропорт мы прибыли под завывание сирены и вспышки мигалок патрульной машины, гнавшей свыше ста километров в час. Франки рванул к стойке «Хертц», сдавать взятый напрокат автомобиль, а я побежал к телефону, в четвертый раз за день набирать тот же номер. Там было занято. Я сделал еще две попытки, и на третий послышались долгие гудки, но я только зря потерял время, потому что ответивший мне женский голос не назвал отзыв на мой пароль, и трубку раздраженно бросили. Я сразу же перезвонил еще раз и услышал мужской голос, знакомый по предыдущим звонкам, размеренный и учтивый, но, к сожалению, не обнадеживающий. Как и предупреждали, генерала теперь две недели не будет. Злой и обескураженный, я повесил трубку. До отлета оставалось полчаса.

Мы с Франки договорились, что я пройду паспортный контроль, пока он будет возвращать автомобиль в «Хертце», чтобы, в случае если меня задержат, он успел ускользнуть и поднять тревогу в Верховном суде. Но в последний момент я передумал и решил подождать его в полупустом зале перед паспортным контролем. Я сидел слишком долго и чем дольше сидел, тем больше привлекал внимание (особенно учитывая деловой портфель, два дорожных чемодана и сумки с подарками). По громкой связи женский голос (кажется, еще более нервный, чем у меня) объявил, что заканчивается посадка на рейс в Монтевидео. Я в панике сунул носильщику чемодан Франки вместе с крупной купюрой и велел:

— Отнесите этот багаж к стойке проката «Хертц» и скажите сеньору, который там сейчас расплачивается, что я пошел на самолет, или пусть немедленно приходит.

— Сходите сами, — ответил он, — так будет проще.

Тогда я направился к сотруднице авиакомпании, выпускающей пассажиров на посадку.

— Пожалуйста, — попросил я, — подождите еще пару минут, я отыщу своего друга, он сейчас сдает прокатную машину.

— У нас всего четверть часа до взлета, — сказала она.

Наплевав на все приличия, я помчался к стойке. От волнения я окончательно сбросил чопорный облик своего альтер эго и снова стал взбалмошным кинематографистом. Долгая подготовка, скрупулезный расчет и изнурительные репетиции — все за две минуты полетело коту под хвост. Франки тем временем преспокойно обсуждал с сотрудником «Хертц» проблемы размена.