Закончив с Ла-Монедой, итальянцы немедленно и беспрепятственно покинули страну с остатками отснятого материала. В общей сложности у нас получилось тридцать две тысячи двести метров пленки, из которых, после шести месяцев монтажа в Мадриде, вышло четыре часа экранного времени для телеверсии и два часа для кино.

Несмотря на полное завершение изначально намеченной программы, Франки и я остались в Сантьяго еще на четыре дня — в надежде, что удастся поймать неуловимого Дженерал Электрика. Два дня подряд я каждые шесть часов приходил в кафетерий, который мне указали по телефону. Усаживался, располагался и начинал перечитывать свой томик «Потерянных следов», служивший мне талисманом в перелетах. В предпоследний день я наконец дождался — пришла двадцатилетняя девушка с ангельским личиком, в чопорной форме колледжа «Ла-Мезонетт», и назвала следующую явку — известный ресторан «Ше-Анри» на проспекте Порталес, куда мне надлежало явиться к шести вечера с номером «Эль Меркурио» и журналом комиксов.

Я приехал с небольшим опозданием — такси застряло в пробке, вызванной уличной демонстрацией, которую устроили участники мирного сопротивления диктатуре, выросшего на волне отчаянного поступка Себастьяна Асеведо в Консепсьоне. Полиция разгоняла демонстрантов водометами, но более двух сотен промокших до нитки протестующих, не сдаваясь, прижимались к стене и пели хором гимны любви. Все еще под впечатлением от этой возвышенной акции, я взгромоздился на барный табурет и принялся, как велела мне та студентка, читать передовицу «Эль Меркурио», дожидаясь, когда ко мне обратятся с вопросом: «Любите читать передовицы?» На это я отвечу, что да. Тогда меня спросят почему, и я скажу: «Потому что в них освещаются экономические проблемы, интересующие меня в силу профессии». После этого я выйду из ресторана, и у входа будет ждать автомобиль.

Когда я уже три раза прочитал передовицу вдоль, поперек и по диагонали, кто-то подошел сзади и ткнул меня локтем в спину со словами: «Вот он». Я оглянулся. Там стоял мужчина лет тридцати, с мясистыми плечами, устремивший взгляд куда-то в направлении уборной. Я подумал, что его тычок подразумевал знак для меня проследовать туда же, но не тронулся с места, поскольку не услышал пароль. Еще немного посозерцав дверь уборной, незнакомец пошел дальше, напоследок еще раз ткнув меня локтем. Тогда я посмотрел ему прямо в лицо. У него был похожий на цветную капусту нос, искусанные губы и рваные брови.

— Привет! — сказал он. — Как дела?

— Отлично.

Он уселся на соседний табурет и спросил панибратским тоном:

— Ты меня помнишь?

— Ну конечно, — подыграл я. — Разумеется, помню.

В таком духе мы перебрасывались фразами еще пару минут, причем я демонстративно утыкался в передовицу, чтобы он все-таки вспомнил про пароль и отзыв. Безрезультатно. Он сидел рядом и смотрел на меня.

— Славно, — сказал он. — Тогда, может, угостишь меня кофе?

— Конечно, приятель, с удовольствием.

Я заказал официанту два кофе, но он принес только одну чашку.

— Я же просил два. Один для этого сеньора.

— Да-да, — кивнул официант. — Принесу, чуть попозже.

— А почему не сейчас?

— Секундочку, все сделаю.

Но кофе он не принес. Самое странное, что мой собеседник и на это не обратил никакого внимания, и нелепость ситуации только усилила мое беспокойство. Незнакомец положил мне руку на плечо.

— По-моему, вы совсем меня не помните. Я как раз решил, что пора уходить.

— Честно признаться, нет, не помню.

Тогда он вытащил из бумажника пожелтевшую и потрепанную газетную вырезку и сунул ее мне под нос.

— Вот он я.

И я узнал. Бывший чемпион по боксу, довольно известный — причем не своими победами, а душевным расстройством. Я окончательно понял, что надо уносить ноги, пока еще не все на нас пялятся, и попросил счет.

— А мой кофе? — спохватился боксер.

— Еще с кем-нибудь выпьете. Я вам денег дам.

— Дались мне ваши подачки! Думаете, вырубили меня, теперь можно втаптывать в грязь? Не дождетесь!

На его возмущенные вопли стали оборачиваться посетители. Пришлось схватить его за мощное боксерское запястье и сжать железной хваткой дровосека, которую я, по счастью, унаследовал от отца.

— Сидите тихо, понятно? — глядя ему прямо в глаза, велел я. — Больше ни слова!

Мне повезло, он успокоился моментально, так же как и завелся. Поспешно расплатившись, я вышел в ледяную ночь и на первом же подвернувшемся такси поехал в гостиницу. На регистрационной стойке меня ждало срочное сообщение от Франки: «Твои чемоданы перенес в 727». Я понял сразу. Под «семьсот двадцать седьмым» скрывался на самом деле дом Клеменсии Изауры, а то, что Франки перевез туда мой багаж, в спешке покинув гостиницу, означало, что кольцо вокруг нас сомкнулось окончательно. Не задерживаясь, я поехал на перекладных к Клеменсии Изауре, которая, как всегда невозмутимо, смотрела по телевизору Хичкока.