19
В последний вечер пути по суше Даулис предупредил, что, начиная со следующего дня, ночлег уже не будет доставлять им такого удовольствия, так что нужно извлечь из предстоящей ночевки как можно больше пользы и удовольствия. Они тщательно вымылись в горячей воде, плотно поужинали, хорошо выспались.
Утром путешественники продолжили путь по все той же дороге, с которой не сворачивали уже несколько дней, но вскоре путь им преградила вода. «Что ты видишь, Маара? Что ты видишь?» — «Я вижу, что дорога ушла под воду». Свободное от водорослей мощение дороги ясно просматривалось сквозь слой прозрачной воды, в которой шныряла мелкая рыбешка. На берегу у воды лежали лодки разных типов и размеров. На берегу чего? Нет, не реки: воду покрывала мелкая рябь от ветерка, но течение отсутствовало. Отсутствовал и другой берег, Маара его не видела. И не озеро. Какие-то каналы между песчаными или поросшими травой и камышом отмелями и островками.
Из торчавшей на берегу будки появился человек и показал им широкую плоскую посудину с кабиной для пассажиров. Даулис поторговался с ним, и Мааре пришлось расстаться еще с двумя монетами. Осталось восемь. Путешественники расположились на подушках, уложенных на доски, из-под которых доносились жалостливые всхлипывания придавленной днищем воды. Борт низкий, вода совсем рядом, можно окунуть в нее пальцы. Вспомнились водные драконы, но лодочник успокоил их, сказав, что мелкая рыбешка, конечно же, запросто может отгрызть пальцы, но драконов здесь отродясь не водилось. Лодка направилась вперед, держась над дорогой, которая постепенно уходила все глубже и наконец совсем исчезла.
Итак, вода поднялась здесь и скрыла под собой дорогу и ее окрестности. Когда это произошло?
— Давно, разумеется, — так сказал им лодочник.
— Сотни лет? Тысячи? — пытала его Маара.
— Нет-нет, этого я не знаю. Но дед рассказывал, что слышал от своего деда, что не вода была здесь когда-то, а твердый холодный лед, который постепенно растаял и превратился в воду.
Продвигались медленно, глубокая вода иногда сменялась заболоченным мелководьем, где лодочник пользовался шестом. Поверхность украшали цветы, плавали по ней островки сбившихся вместе опавших листьев, обломанных стеблей; по плавучим островкам туда-сюда носилась всякая живность, и издали казалось, что эти существа бегают по воде. На островках сидели и стояли, провожая взглядами лодку, большие белые птицы. Берегов путешественники так и не увидели, однако вечером лодка пристала к какому-то мыску, они получили комнату и пищу, достаточную, чтобы утолить голод, но кулинарными изысками не отличающуюся. После ужина расселись по спальным поддонам, разговаривали, любуясь заходящим солнцем. Одеял в комнате оказалось множество, они их все использовали. Наутро снова в лодку, снова в путь. Маара чувствовала, что мысли в голове уже не прыгают и не носятся как угорелые, а текут лениво, не сталкиваясь, не конфликтуя друг с другом. Лодка, камыш, лица Данна, Леты, Даулиса, ставшие настолько близкими, что даже представить невозможно, что когда-нибудь они расстанутся.
Одинаковые дни, одинаковые ночи… Чувствовалось, однако, похолодание. Над водой часто повисал туман, увлажняя их лица и волосы. Они сидели, закутавшись в свои серые одеяла, закрыв даже головы, только носы торчали. Маара как будто погрузилась в воду, не то дремала, не то грезила, ей казалось, что она живет в раковине; смутно вспоминалась другая вода, жаркая, жгучая, южная, с драконами. Очнулась она, когда увидела под собой крытую красной черепицей крышу. Над крышей лениво колыхались водоросли. Далее еще крыша. Лодка проходила над затонувшим городом. Лодочник рассказал, что много здесь затопленных домов, много затопленных городов, больших городов. Лед таял, вода наступала, пропитывала землю, дома оседали, тонули в почве, тонули в воде… И рыбы в них заменили людей. А уж те люди умели жить. Лодочник показывал роскошные строения с широкими лестницами, колоннами, разноцветными кровлями с прорезанными в них окнами. Маару так и подмывало соскользнуть с борта лодки и плавно опуститься на какую-нибудь террасу, прогуляться по ней, подойти к фонтану…
— Маара, Маара, — тряс ее за руку Данн.
Лодочник зафиксировал лодку, сунув весло в гущу камыша, вгляделся в Маару, прижал руку к шее, проверяя пульс. Потом перешел к Лете, оцепенело глазевшей перед собой, и к Даулису который сидел с закрытыми глазами и искаженным от боли лицом. Пошептался с Данном. Лодка не двигалась, но Мааре казалось, что ее трясет и качает. Затем лодка снова пришла в движение и вскоре остановилась возле длинного приземистого здания, крытого камышом.
— Болотная болячка, — проворчал лодочник, привязывая лодку.
Он поднял Маару и внес ее в дом. Даулис тем временем сполз на дно, лежал без сознания, и лодочник с Данном перенесли его вдвоем. Лета смогла преодолеть тот же путь самостоятельно. Себя на руках лодочника Маара смутно ощутила, затем уловила очертания высокой женской фигуры, угадала озабоченное выражение лица женщины, спорившей с лодочником и заверявшей, что неслыханное это дело, управиться сразу с тремя больными. Потом Маара очнулась в постели, устроенной на полу, в бедной постели и в бедной комнате. Камышовая кровля протекала, вода капала в какую-то подставленную под протечку емкость. У стены на поддоне лежала Лета, неподвижно, раскинув руки. Даулис скрючился на другом поддоне, тихо стонал. Воняло гадостно, и Маара ужаснулась, не она ли это разлагается заживо. Когда она очнулась в следующий раз, увидела над собой Данна. Он протирал ее лицо влажной тряпицей. Возле Леты присела высокая женщина, которой больная указывала на свой мешок. Женщина вытащила из него травы, показала Лете.
— Вот это вскипяти, дай нам выпить с водой. — Сказав это, Лета потеряла сознание.
Даулис лежал без движения, привязанный к поддону какой-то тряпицей. «Умирает! — ужаснулась Маара. И тут же: — И я умираю. И Лета. А бедный Данн останется совсем один». Она то впадала в забытье, то снова приходила в сознание. Высокая женщина, казалось, все время возилась с ведрами, то вносила их, то выносила. Кто-то застонал, Маара подумала, что это она, но оказалось, что Даулис. Потом вдруг до нее донесся шепот:
— Маара, Маара, не умирай, пожалуйста… — умолял Данн.
Тянулись дни, бледное солнце заглядывало в комнату сквозь прореху в крыше, сверкали покрытые пеленой пота лица Даулиса и Леты. Иной раз и темно было, тогда в углу горел светильник. Однажды Маара проснулась от тяжести, увидела, что Данн, сидя рядом с нею, заснул, навалился на сестру верхней частью туловища. Бред чередовался со сном, но все время она убегала, от врагов и от стихии, от кошмарного зверья, от песчаной бури. Голод вспарывал живот тупыми крючьями, но вдруг руки ее ощущали теплую тяжесть, прижимали к телу младенца… ее сына… ее брата, маленького Данна… ее маленькую Кретис… Потом Маара приходила в себя, видела Данна возле Леты или высокую женщину возле Даулиса.
Иногда, очнувшись, она не могла понять, где находится. Иной раз считала, что в скальной деревне. И однажды увидела Дэйму. Та сидела чуть поодаль, скрестив руки на груди, улыбаясь, глядела на Маару. Потом протянула к воспитаннице руки.
— Дэйма… Я не смогла отблагодарить тебя… Я ни разу не сказала, как люблю тебя, а ведь без тебя меня давно уже не было бы на свете.
— Не плачь, Маара, — сказала Дэйма, превращаясь в Данна. — Тебе уже лучше, ты скоро поправишься. Выпей-ка это. — И Маара проглотила какой-то горький отвар, обжегший желудок.
Лета поднялась первой. Высокая женщина помогала ей передвигаться по комнате, заново учила ходить. Лета поправлялась, но Даулис все еще лежал трупом. Маара с тревогой наблюдала за мрачными лицами склонявшихся над ним Данна и высокой женщины. Она зарыдала от жалости, от нежелания терять этого спасшего ее человека.
— Что, что, Маара, где болит? — заспешил к ней Данн. Но болело у нее сердце, болело за Даулиса, доброго Даулиса, умирающего в болотной глуши.
Даулис не умер, но поправился последним. Лета и Маара уже научились ходить, даже покидали дом, хотя и ненадолго: холод и сырость загоняли обратно, — а Даулис все не приходил в себя. Молодые женщины начали самостоятельно питаться, в основном кашей, которую варила хозяйка, вдова Мавид, перебивавшаяся доходом от редких постояльцев, которых ей поставляли лодочники. Большинство путешествующих предпочитало более удобные места для ночлега. К болящей команде она проявляла доброту и редкостное смиренное терпение, не раз отправляла Данна спать, дежуря возле больных. Данн исхудал, почти не спал и плохо питался. Они с Маарой как будто вернулись к худшим временам, осматривали друг друга, словно бы знакомясь вновь, уговаривали друг друга побольше есть. Глядя на них, Мавид рассказала, что у нее тоже был брат, но умер, и теперь она вспоминает о нем каждый день. Потом она рассказала, как Данн вел себя все это время, как он выхаживал всех, особенно Маару, как он буквально вырвал сестру из когтей смерти. Без него ей бы точно не справиться, куда там!
Когда Даулис снова пришел в себя, все трое сидели рядом с его поддоном. Он слабо, однако уже не корчась от боли, улыбнулся, и глаза всех увлажнились. Лета зарыдала, принялась целовать его руки.
— Лета, дорогая… — прошептал он и снова закрыл глаза. Но уже на следующий день Даулис поднялся, принялся обучаться хождению, поддерживаемый Летой и еще кем-нибудь.
У Мавид они провели месяц, и она сказала, что снова почувствовала себя в семье. Маара оставила доброй вдове четыре золотые монеты, и растроганная Мавид, плача, обняла ее. Теперь она отремонтирует крышу, запасется провиантом, и снова у нее будут гостить проезжающие. Их несчастье обернулось для нее неслыханной удачей.
От хозяйки они узнали кое-что о затопленных городах.
— Давно это было, — сказала Мавид и растопырила десять пальцев, и уперла их в стол, и повторила это движение десять раз.
— Сто лет, — сказала Маара. Но Мавид снова проделала то же самое.
— Двести.
И еще раз.
— Триста лет.
Триста лет назад лед начал таять, земля заболотилась и города утонули.
— Уходит лед, уходит, — говорила Мавид. — Я еще девочкой была, когда родители меня возили на крайний север Ифрика. Это не так уж далеко. Вдалеке виднелись громадные ледяные горы. А Срединное море, совсем пересохшее, до дна промерзшее, начало наполняться водой. Долго-долго оно совсем безводным было, долго… — Она снова вытянула пальцы, скептически глянула на них. — Нет, какие уж тут счеты…
От Мавид они решили отправиться дальше на большой лодке с парусом, с высоким бортом, настоящим полом и с комнатами под ним. Здесь уже могли проходить такие лодки; если и не везде глубоко, то глубоких проходов хватало до самого места высадки, откуда им предстояло продолжить странствие по суше, до Центра.
— Даулис, откуда ты все это знаешь? — удивлялся Данн. — Пути, постоялые дворы, порядки местные…
Даулис улыбнулся:
— Потому что махонди держатся вместе, так? — догадалась Маара.
— Да. Уж хорошо это или плохо…
— Понимаю твои сомнения.
— Не так все просто, Маара.
— Но заваривается густая каша, а мы с Данном к этой каше приправа?
— Если бы просто приправа. Боюсь, что на вас все и держится. Без вас этой каши не сваришь. Многого не могу сказать, но вы и сами ребята сообразительные. Конечно, позже вы все узнаете, все подробности.
От пристанища Мавид движение ускорилось, ибо можно было следовать прямым курсом, не виляя между островками и песчаными проплешинами. Затопленные города стояли здесь на белом песчаном дне, и Маара, перегибаясь, думала, что так когда-то на эти крыши смотрели с неба птицы. Города так же недолговечны, как и сны. Как и люди. Она вспомнила Мерикса. За все время болезни он не привиделся ей ни разу. Все, кого она любила когда-то, — нет их больше. Один лишь Данн остался. Ее маленький братик.
Лодочник сказал им, что задерживаться на заходы в береговые гостиницы нет особого смысла, можно ночевать и на борту. Первую ночь они так и провели: бросили якорь и заночевали в кабине под палубой. Однако сырость от близости воды, ночные туманы да жутковатые порхающие огни настроили женщин на другой лад. Об огоньках лодочник со смехом сказал, что местные считают их горящими глазами мертвецов, но на самом деле это мелкие ночные мошки. По поводу подводных городов он заявил, что старается на них не смотреть, чтобы зря не расстраиваться. «Все равно нам уж так не построить».
На следующий вечер путешественники предпочли большой постоялый двор с горячей водой и хорошей кухней. Конечно, болезнь прошла, но для полной поправки выздоравливающие нуждались в полноценном отдыхе и питании. Четыре ночи подряд они спали в комнатах путевых гостиниц, а лодочник ворчал, что они бросают деньги на ветер, ибо могли бы ночевать на борту, ничего не потратив. И, решив, что имеет дело с богатеями, затребовал добавку. В итоге от четырех монет к концу пути у Маары осталась лишь одна. Деньги Леты пока решили не трогать, у Даулиса мало что осталось, Данн все порывался вырезать монеты из себя, но остальные его удерживали.
Когда они утром покидали последнюю гостиницу, владелец, боязливо оглядываясь, громким шепотом сообщил, что ими интересовался гонец из Центра.
— Кажется, вы опаздываете, — пробормотал он.
— Похоже, они тут перед Центром трясутся, — заметила несколько позже Лета.
— Если б они знали всё… — неопределенно ответил Даулис.
Они проводили взглядом белый парус, удалявшийся от берега. Песчаная дорога вела от причала на северо-запад мимо болот и озер, по равнинам и мимо холмистых пустошей. По холодному голубому небу тянулись обрывки белых облаков, и Маара подумала, что снег выглядит точно так же. Мысли невольно обращались к льду и снегу, так как лишь два дня пути отделяли их от берегов Срединного моря, за котором в ясный день можно было увидеть белые громады ледяных гор. Скоро они увидят лед, белое пространство древней карты в зале собраний, скрывающее всю северную половину этого мира, громадного шара, поплавком болтающегося в пространстве. А на шаре этом запечатлелись грубые очертания
Ифрика. Шабис рассказывал, что похожий на Ифрик Южный Имрик должен скрываться еще где-то на том же шаре. Но что там происходит — этого никто не ведал. Одни считали, что в Южном Имрике сохранилось все, чем владели древние, и поэтому тамошние люди не интересуются таким отсталым захолустьем, как Ифрик; другие же утверждали, что тамошние живут точно так же, если не хуже, и потому заняты выживанием, ничем более не интересуются, не до Ифрика им. Все это в свое время рассказал Мааре Шабис.
Как много она от него узнала, сколь многим обязана ему… Об этом думала Маара, шагая по дороге, глядя под ноги, но не в сухую пыль, а огибая лужи. Вспоминала его доброе лицо, подтянутую фигуру профессионального солдата. Шабис любил ее, а она… Вот ведь балда! Конечно, она стремилась к знаниям, но сейчас ее переполнял стыд за свою неуклюжесть и слепоту. Маара то и дело возвращалась мыслями к этому человеку.
Шли они молча, отчасти из-за непривычности к холодной серости окружающего ландшафта, но в основном из-за сложности, возникшей в отношениях Даулиса и Леты. Лета полюбила Даулиса, Даулис ответил ей взаимностью. Однако Лета считала, что их чувство не имеет будущего. Не однажды она выражала сожаление, что не приняла предложение мамаши Далиды, но Даулис всякий раз с жаром разубеждал любимую, утверждая, что существуют и иные возможности в жизни. Вскоре выявилась одна из таких возможностей. Им встретились на дороге люди, напоминающие привидений, бледные, казалось, созданные специально для такой местности. Но еще больше они походили на Лету: тот же цвет кожи, светлые зеленые или голубые глаза, светлые волосы. Данн даже поддержал испуганно отшатнувшуюся Маару, а Даулис пояснил:
— Это альбы, народ такой. Они живут тут поблизости, в городе, который тоже называется Альб.
Альбы с любопытством осмотрели всех четверых, но обратились к Лете, сначала на своем языке, затем на чарад:
— Кто ты? Откуда?
— Из Билмы, — ответила Лета, вызвав на лицах бледнокожих удивление.
— Не думали мы, что в Билме альбы живут.
— Я одна там такая была. Теперь никого не осталось.
Даулис спросил, где их поселение, и они показали на север, а одна из альбов, женщина средних лет, сказала:
— Ее там примут. — Очевидно, имелось в виду, что махонди не будут желанными гостями в этом поселении.
— Так ты хочешь оставить меня у альбов? — спросила Лета у Даулиса.
— Ну, посмотреть-то ты на них можешь?
— Они для меня такие же чужие, как и для вас.
Маара оценила своеобразную красоту этих людей, столь подходившую к местности, в которой они обитали.
— Лета, послушай, ты должна изучить все возможности, — пытался объясниться Даулис.
— Я отлично вижу свои возможности, — резко возразила Лета. — Господин советник Даулис не желает и не может принять меня в своем доме в Билме. Где уж мне до пышки-крошки Кретис… — При этих словах Маара и Данн дружно зажали руками рты и отвернулись, чтобы не засмеяться. — Шлюха из заведения Далиды не может стать женой члена Совета. И кроме того, в Билме у советника Даулиса уже есть жена, госпожа Маара. — Она отстала, чтобы выплакаться. Маара тоже задержалась, обняла ее за плечи, но Лета все бормотала сквозь слезы:
— Конечно, я всего лишь шлюха… Обычная продажная шлюха.
Даулис в отчаянии кусал губы и не знал, что сказать, что предпринять.
Дорога иногда преодолевала водные препятствия, встречались мосты и деревянные мостки, а затем впереди показался город — не беспорядочное скопление сараев и лачуг, а настоящий город, вроде тех, что веками пребывали под водой. Некоторые дома на окраинах оказались подтоплены, но основная часть построек, расположенных слегка повыше, ничуть не пострадала.
— Перед нами точная копия города в северной части Йеррапа. Видите, какие крутые скосы кровель? Толстые стены, массивные ставни, — объяснял им Даулис. — Давным-давно, когда лед покрыл Йеррап, люди выстроили здесь, по всему северному берегу Ифрика, такие города, точные копии тех, к которым они привыкли. Но потом условия стали ухудшаться, здания разрушались, и люди принялись строить южнее. Мы видели те города под водой. Этот город, он называется Альб, сегодня один из немногих обитаемых. Обстановка, однако, напряженная, потому что городов осталось мало, а желающих на них предостаточно. И кое-кто хочет выкинуть отсюда альбов и отобрать у них это поселение.
— Значит, альбы не имеют права на свой город? — спросила Лета, и Даулис объяснил, что, когда лед захватил весь Йеррап, народ хлынул в северный Ифрик, за территорию дрались, воевали, но потом изменения климата и нехватка пищи убили множество народу, и альбы заняли несколько городов и получили на них права. Сейчас у них осталось лишь два города, и это один из них.
На аккуратных улицах города росли красивые деревья с белыми стволами. Даулис сказал, что такие деревья росли повсеместно в той части мира, которая сейчас скрыта подо льдом.
Он постучался в один из домов, на стук вышла немолодая женщина с серебристыми волосами, и они принялись беседовать, то и дело поглядывая на Лету.
— Я, конечно, принадлежу к альбам, но дома я здесь себя не чувствую, — сказала Лета Даулису.
— Прекрасно тебя понимаю, — ответила ей седовласая женщина. — Я сама долгое время жила на юге, а потом родственники вызвали меня обратно, когда умерла мать. Мне казалось тогда, что я приехала в город, где всех поразила кожная болезнь. Но потом привыкла. И ты привыкнешь.
Маара и Данн обняли убитую горем Лету. Даулис поколебался, потом тоже обнял ее, прижал к себе, и они вместе заплакали.
Женщина, которую Даулис называл Донной, увела Лету в дом, а Данн спросил своего спутника:
— Но почему ее обязательно надо было оставить?
— Лете не следует идти в Центр. И со мной ей нельзя, потому что я и сам еще не определился. В Билму возвращаться не хочу. И не только потому, что не могу взять туда с собой Лету. Ничего, так или иначе, но все будет хорошо.
— Без Леты? — укоризненно произнесла Маара. Некоторое время Даулис мрачно молчал.
— Есть вещи, которых вы не хотите учитывать. Лета долгое время знала меня как одного из обычных клиентов Далиды. Она может в душе считать меня такой же свиньей, как и большинство наших советников.
— Глупости говоришь, — отмахнулась Маара.
— Иной раз я вообще не знаю, что говорить и что думать.
— А я скажу, что я думаю, — вмешался Данн. — Лета считает, что она для тебя недостаточно хороша, а ты боишься, что ты для нее недостаточно хорош.
— Ну, может быть, и так, — вздохнул Даулис.
— Значит, вы с ней прекрасно поладите.
— Прежде всего надо мне убедиться, что есть место, где мы смогли бы, как ты выразился, поладить. И с вами надо разобраться. Я ни в коем случае не требую, чтобы вы считали, будто на Центре свет клином сошелся. Вы и без меня прекрасно справились бы, ребята хваткие, до сих пор-то ведь справлялись. А место, которое я имею в виду, — дом с участком земли, принадлежит моему дяде, глубокому старику… если он вообще еще жив. А если умер, то, возможно, там уже другие хозяева. Свято место пусто не бывает. Но это с Центром никак не связано.
— Что-то не лежит у меня душа к этому Центру, — нахмурился Данн. — Я б лучше с тобой отправился.
— Сначала послушай. То, что они собираются тебе предложить, дело прекрасное. С их точки зрения, во всяком случае. Будь я на их месте, я, вероятно, сделал бы то же самое. Никуда бы не делся. Но честно скажу: рад, что я не на их месте. На вас ложится громадная ноша ответственности, на обоих. Ваше решение повлияет… Ну, на многое повлияет. Я вам всего сейчас сказать не могу, но посоветую: прежде, чем принять решение, подумайте, не торопитесь. Хотя бы потому, что в Центре вы увидите вещи, которых нигде больше в Ифрике не найдешь. Не спешите. А если придется срочно удрать, по какой бы то ни было причине, можете направиться либо к Донне — туда, где мы оставили Лету, — либо на первый к западу постоялый двор. Как Донна, так и тамошний хозяин — мои давние друзья. Они вам помогут. Я их обоих предупредил. А я куплю лошадь, и в путь.
На глазах Данна выступили слезы:
— Не хочу я Лету оставлять. Откуда ты знаешь, что здесь она обретет счастье?
— Счастье? Ты думаешь, это слово ей хорошо знакомо? Но насчет Леты мы еще посмотрим… Многое еще неясно, и не только с Летой.
— Она думает, что ты ее бросил, — с упреком обратилась к Даулису Маара.
— Не мог же я пообещать ей то, в чем и сам не уверен! Если дядино имение пропало, мне придется вернуться в Билму. А что меня там ждет? И что меня здесь ждет? Если дядя умер… Это раньше, если вы говорили «махонди», народ вытягивался в струнку. Прошли те времена. Раньше при слове «Центр» у людей сердце замирало. Ну, это еще кое-где действует. Здесь-то все знают, что такое Центр. Точнее, не знают, во что он превратился. В общем, сами все увидите.
Они поднялись на невысокий холм, и глазам их предстала стена, высокая и длинная, охватывающая участок, круглой или овальной формы. Стена из камня, хотя вокруг и гальки не увидишь.
— Камень со дна Срединного моря. Больше ста лет строили.
Данн и Маара одновременно вскрикнули, вытянули руки в сторону стены. Над нею через равные промежутки возвышались сияющие диски солнечных ловушек.
— Мы такие штуки видели, — сказал Данн. — Они всасывают силу солнца.
— Когда-то всасывали, — поправил Даулис. — Давно не действуют. Но очень многие этого не знают и воображают, что это мудреные шпионские машины. А сейчас идите вокруг стены к югу, там увидите ворота. Скорее всего не охраняются. Войдете — и прямо в центральный зал. Я иду к северу. Желаю удачи, надеюсь вас скоро снова увидеть.
И он зашагал прочь, еще раз обернувшись, чтобы помахать рукой, прежде чем скрыться за поворотом.
— Снова мы вдвоем, — сказал Данн. — Что ж, отлично. — И он обнял сестру за плечи.
— Ты — единственное, что всегда было со мной. Ну, чаще всего, во всяком случае.
— Страшновато мне, Маара.
— А мне так даже очень страшно, Данн.
— Страшнее, чем среди пауков и скорпионов?
— Так же. А тебе страшнее, чем?.. — Она вспомнила башню в Хелопсе, но не хотела напоминать брату о тех ужасных днях.
— Ты вспомнила о башне, из которой вытащила меня? Нет, Маара, так страшно мне уже никогда не будет. — Он обнял ее. — Страшно, как тогда в большой лодке, где нас сцапали солдаты Шабиса.
— А я тогда совсем не успела испугаться. Слишком занята была, спасала денежки старухи Хан. А ведь если б она не умерла, то смогла бы, чего доброго, заставить эти солнечные штуки работать.
— Может, она последняя была, кто умел с ними обращаться.
Они постояли так, обнявшись, унимая дрожь друг друга.
— Ладно, здесь-то никак не страшнее того, что было, — сказал наконец Данн, и они зашагали вдоль стены.
Дошли до громадных железных ворот, угнетающих, подавляющих подходившего к ним и именно на такой эффект рассчитанных. Проход за воротами оказался не менее безотрадным, чем тундра снаружи: серая засохшая грязь с кочками сероватой болотной травы. Миновав еще одни внушительные внутренние ворота, брат с сестрой попали в высокий парадный коридор, по которому дошли до больших двустворчатых дверей, расписанных сверху донизу. Остановились они в громадном зале, круглом, окруженном колоннами, с расписанным купольным перекрытием. Краски, конечно, поблекли, облупились, кое-где осыпалась штукатурка.
Подождали. Маара хлопнула в ладоши. Данн поднес руки рупором ко рту, крикнул:
— Эй, есть тут кто-нибудь?
Они сразу же услышали шаги и увидели двоих: мужчину и женщину. Женщина почти бежала, подпрыгивая и размахивая руками, при этом ее многочисленные белые и серые вуали развевались; мужчина же шагал степенно, сдержанно. На нем была какая-то форменная одежда. Мужчина молчал, а женщина все время вскрикивала:
— О, радость-то, наконец-то, дождались, вот чудесно… — и все в таком духе.
Она склонилась сначала перед Маарой.
— О, принцесса, как долго мы ждали тебя! — Затем повторила поклон перед Данном. — О, принц, наконец-то…
Мужчина отвесил два поясных поклона и прошамкал что-то вроде «Добро пожаловать». Затем женщина отступила на шаг, чтобы насладиться лицезрением царственных особ. То, что она увидела, ей не слишком понравилось, но на причитаниях ее не отразилось. Она обняла Маару.
— О, принцесса Шахана, о, о, о…
Маара стояла спокойно, не трепыхалась, сильно пахнущие парфюмерией теткины вуальки лезли ей прямо в нос, и сознавала, что вид у нее совсем не царственный, что она грязная… пожалуй, даже и вонючая. Значение объятий Маара, впрочем, сразу поняла: «Я тебя из рук не выпущу!». Обняв Данна, женщина назвала и его имя:
— О, принц Шахманд! — Выражение лица ее, однако, показывало, что она вовсе не ослеплена: грязь на телах и одежде гостей не ускользнула от ее внимательного взора.
— Извините, господа, мы, к сожалению, жили не как принц и принцесса, — промямлила Маара.
— О, да, ах-ах, мы знаем, знаем о выпавших на вашу долю невзгодах. Но теперь это все в прошлом.
— Фелисса, — прервал ее излияния мужчина. — Им нужно отдохнуть, подкрепиться.
— О, о, конечно, конечно, прошу прощения! — И она шустро упорхнула в глубины этого Центра или Дворца… или как он там назывался…
Мужчина степенно провозгласил:
— Я Феликс. Прошу простить жену мою. Она возлагает на вас определенные надежды. Не скрою, я тоже.
Он последовал за Фелиссой, величественным жестом пригласив Маару и Данна следовать за собой, и привел их в небольшую комнату, намного более уютную и опрятную, нежели громадный облупленный зал. Из окна комнаты открывался вид на многочисленные крыши поселения, заключенного в циркульную стену.
— Прошу садиться. — Они сели. Хозяин тоже сел. — Мать ваша была двоюродной сестрой моей матери. Отец ваш — двоюродный брат матери Фелиссы. А вы — последние в семье. В королевском доме. Полагаю, вы все это знаете?
— Ничего мы не знаем, — буркнул Данн. Сквозь его дерзкий тон проскользнули, впрочем, довольные нотки. Ему услышанное явно польстило.
— Что ж, Шахана… Шахманд…
Маара подняла руку.
— Я попросила бы называть меня Маарой. — Тут она перевела взгляд на Данна и смотрела на него серьезно, слегка наклонив вперед голову, пока брат не пробубнил послушно, но без особой охоты:
— А меня Данном.
— Маара и Данн… Что ж, внутри семьи… Но для официальных церемоний придется употреблять настоящие имена. Я надеюсь, что мы придем к взаимопониманию и что вы полностью согласитесь с нашими планами.
К ним снова впорхнула Фелисса.
— Сию минуту подадут на стол! — Она плюхнулась на подушку рядом с мужем, погладила его руку. — Ах, Феликс, я уж почти отчаялась дождаться этого дня.
— Они хотят, чтобы их называли Маара и Данн! — как будто сам себе не веря, произнес мужчина. Мааре его интонация не понравилась.
— Что ж, пусть так и будет, — вздохнула женщина после некоторого колебания.
Вошел старик с большим подносом, заполненным пищей. Никакими особенными причудами кулинарии их здесь не порадовали, в хороших гостиницах едали они и лучше.
Фелисса с ахами и вздохами разъяснила обстановку:
— Вам придется извинить наш стесненный образ жизни. Уверена, что в ближайшее же время все коренным образом изменится.
И она принялась ворковать, излагая то, что уже сказал Феликс, и они дивились поведению хозяйки, ее жестам, мимике, ее многословию. Она умудрилась тарахтеть, не умолкая, все время приема пищи, но рассказать при этом не более того, что коротко в нескольких сжатых фразах уже изложил ее муж.
Маара дивилась про себя еще и тому, как она приняла свое новое — старое, забытое — имя, настоящее имя, которое ей велели забыть и не вспоминать ни при каких обстоятельствах. Она всю жизнь свою ждала момента, когда услышит его и радостно воскликнет: «Да, да, это я, я, наконец-то!» Но вот… услышала. Шахана. Принцесса. Неуютно, как в чужой одежде. Не надо ей ни Шаханы, ни принцессы. Не для нее это, для кого-то другого. Она Маара.
Тем временем вечерело. Тот же самый старик слуга внес светильники.
— И помещения для вас уже готовы, готовы, — продолжала щебетать Фелисса. Потом, почему-то гораздо более сдержанно, добавила: — И ванна. Одежда, если вам понравится. — Она бросила недовольный взгляд на полосатое пустынное одеяние Маары, мужскую хламиду из Билмы, достаточно грязную и мятую.
— Может быть, можно выстирать мою одежду? — спросила Маара, и Фелисса тут же закивала:
— Конечно, конечно… Только у нас сейчас с прислугой туговато. Старик, которого вы уже видели, жена его на кухне управляется, да еще по хозяйству и в комнатах пара женщин.
— Да я и сама выстираю, — заявила Маара без колебаний. Фелисса тут же превратилась в вулкан жестов и возгласов:
— Ну что вы, принцесса! Ни в коем случае! Мы все устроим…
— Можно не называть меня принцессой, а Данна принцем без необходимости?
Тут Фелисса сникла:
— Ох-х… Надеюсь, это не значит, что вы не согласитесь… откажетесь…
Она закрыла лицо руками, и брат с сестрой увидели, что возраст ее уже весьма почтенный. Кожа на изящных кистях оказалась покрытой складками и морщинами. Волосы крашеные, на лице толстый слой косметики. Феликс тоже немолод. Импозантный господин, подтянутый, внушительный. Но Маара видела: все то же самое! Одно и то же! Хадроны, хенны, даже… Да, да, и ее семья, ее родные… Воспоминания детства… Власть, ее гнилое дыхание. Беспощадность, коварство, жестокость, прикрытые улыбками и изящными манерами. Могильный холод… А Шабис? Он тоже облечен властью, он тоже повелевает… Нет, нет! У него этого нет в натуре, он просто выполняет работу, а не следует слепой вере в свои непогрешимость и превосходство. Не так, как почти у всех остальных, не так, как у этих. Вон, вон отсюда, и как можно скорее!
— Но не подумайте, что мы вас не понимаем. — Фелисса прижала руки к груди. — Мы всё, всё о вас знаем, обо всех махонди знаем, где бы они ни находились.
Маара оживилась:
— Может быть, расскажете об общине в Хелопсе?
— Ах, бедненькая, мы в курсе, что у тебя был ребенок от Юбы.
— Не было у меня ребенка от Юбы!
Это возражение Фелиссу нисколько не смутило:
— Что ж, иной раз сведения искажаются… Нас так мало осталось, что мы следим за каждым.
— А что с Мериксом?
— Они все отправились на восток. Но, видишь ли, война… Мы не знаем, кто….
Итак, они не знают.
— В Хелопсе вспыхнул мятеж, случилась ужасная засуха, пожары были…
— О пожарах, мятежах и голоде мы и сами слышали, — вяло махнул рукой Данн. — Было время в нашей жизни, когда мы с Маарой думали, что, кроме засухи, голода и пожаров, на свете вообще ничего не бывает.
— Бедненькие… — Фелисса погладила Маару по плечу.
— Спать пора, — сказал Данн, и удивился, как будто слыша себя со стороны. — Извините. Мы не привыкли к вашему образу жизни… Утонченному…
— Я бы не назвал наш теперешний образ жизни утонченным, — вежливо, но прохладно возразил Феликс.
Данн поднялся из-за стола, за ним встала и Маара.
— Увидимся за завтраком, — напутствовал их Феликс.
Маара видела, что брат собирается ляпнуть: «Мы позавтракаем у себя», как обычно повелось у них в гостиницах, и пробуравила его предупреждающим взглядом.
Нет, не понравился Мааре Феликс, и она видела, что он это заметил. Между ними мгновенно, чуть ли не с первого взгляда, возникла неприязнь. Данну Феликс улыбался приветливо, и Маара надеялась, что эта приветливость не обманет брата. Старый слуга провел их анфиладой пустых комнат, почти лишенных мебели, требующих ремонта. Им выделили две большие смежные комнаты, соединенные незапертой дверью. В каждой комнате по большой низкой кровати, на полу ковры и подушки. И в каждой комнате по ванне, заполненной горячей водой. Данн, не дожидаясь ухода старца, отволок свою ванну в комнату Маары, установил оба корыта вплотную одно к другому. Он смахнул с себя одежду и плюхнулся в тут же порыжевшую воду. Дед молча вышел, и Маара последовала примеру Данна, изображавшего из себя крупную рыбу на мелководье.
— Ну, как тебе это нравится, принцесса? Эй, к тебе принц обращается, проснись!
Но сестра его как раз окунулась с головой, с сожалением сознавая, что всей накопившейся в дороге грязи за один раз не удалить.
— Не нравится мне все это, — сказала наконец Маара, вылезая из воды. — Я бы ушла отсюда хоть сейчас. — Она накинула на себя полотенце, потянула за шнурок колокольчика. Старик вошел тут же: очевидно, стоял прилипнув к двери, подслушивал. Маара попросила еще воды.
— Придется подождать, принцесса. Пока нагреем…
— Пусть будет холодная. А куда нам деть эту, грязную?
Данн, не заботясь ни об одежде, ни о вытирании, зашлепал мокрыми пятками по полу.
— А вот я ее сейчас за окошко…
— Нет, принц, так не полагается, — сказал старик и дернул за тот же шнурок.
Через минуту вошла пожилая женщина, нерешительно остановилась в дверях, увидев совершенно голого молодого человека и едва прикрытую Маару со спутанной мочалкой волос на голове.
Старики вынесли сначала одну, затем вторую ванну.
— Это не дело. Пожилые люди не должны таскать такие тяжести, — проворчала Маара.
— Да брось, они привычные, — отмахнулся Данн и заслужил неодобрительный взгляд сестры.
Ванны вернулись в комнату Маары, затем те же двое стариков принесли большую бадью чистой холодной воды. Данн с визгом и воплями бросился в нее.
— А-ах, хороша водичка! — Он хохотал, брызгался, возбужденно фыркал под укоризненным взглядом пожилой служанки.
Маара и в этот раз влезла в воду лишь после того, как слуги вышли. Вода оказалась очень холодной, и волосы отмывались плохо, она снова и снова макала голову, поливала ее, терла…
Данн выпрыгнул из ванны, обтерся, глянул сквозь дверь на громадную кровать, потом на такую же в комнате Маары.
— Я к тебе в гости. — И нырнул под одеяло. — В этом все-таки что-то есть… — Он заснул, не закончив фразы.
Маара тоже заснула, едва улегшись. Открыв глаза, она увидела над собой лицо Фелиссы, выражавшее неодобрение, даже возмущение, но в то же время и какое-то злорадное удовольствие.
— Привет! — крикнул Данн Фелиссе, выскакивая из постели в чем мать родила. — Привет, Маара, — повернулся он к сестре.
— Доброе утро, доброе утро, принц и принцесса. Заспались вы. Конечно, конечно, так утомились в дороге. Пожалуйте завтракать.
Мятую одежду из мешка Маары за время сна удалили, очевидно, чтобы привести в порядок. Следовательно, в комнату заходили. Оставили лишь одно платье, слишком легкое для этого достаточно прохладного обиталища. Завернуться в походное одеяло? Нет, уж слишком оно чумазое. Что делать? Она завернулась в покрывало с кровати. Данн одобрительно хмыкнул и сбегал в другую комнату за таким же.
В комнате, где они вчера ужинали, уже ожидали Фелисса и Феликс, приветствовавший их с подчеркнутой серьезностью.
— То, что я увидела сегодня утром, лишь облегчает дело, — сказала Фелисса.
— А что ты видела? — с невинным видом спросил Данн.
Феликс и Фелисса переглянулись.
— Все не так, как ты думаешь, — принялась объяснять Маара. — Мы за время странствий привыкли постоянно спать рядом, когда на земле и полу, а когда и на узкой лежанке. Нам приходилось и вчетвером спать, с Даулисом и Летой.
— Даулиса мы знаем, а кто такая Лета?
— Наша добрая подруга. Она альб.
— А, альб… — Интерес к Лете угас.
— Сейчас я вам все расскажу, — начала Фелисса, потирая ладошки. — Очень захватывающая история, вы все поймете, и история эта очень, очень важная, ну просто эпохального значения…
— Давай-ка лучше я, не то завтрак до ночи затянется, — перебил жену Феликс. — Знаете историю этой части Ифрика? — обратился он к Мааре и Данну.
— Как сказать, — ответил Данн, не задумываясь.
— Очень немного, — вздохнула Маара, вспоминая уроки Шабиса, которые представляли собой ответы на ее вопросы; вопросы, надо признать, весьма примитивные и невежественные.
— Давно, очень давно…
— За тысячи лет до нас?
— Совершенно верно. Так вот, лед покрыл весь Йеррап. Вы знаете, что развитие общества и вся его история вместились в двенадцать тысяч лет оттепели между двумя ледяными временами?
— Да, — кивнула Маара.
— Да, — повторил Данн.
— Двенадцать тысяч лет. Наши предки полагали, такое будет продолжаться вечно. Позволю себе заметить, что людям свойственно полагать вечным теперешнее их состояние. Примерно в середине этих двенадцати тысяч лет в устье реки Нилус, которая до сих пор все еще существует, хотя и не в прежнем виде, правила династия повелителей, весьма замкнутая. Члены семьи заключали браки между собой, братья с сестрами.
Данн не сдержался, глупо хохотнул и тут же извинился.
— Дело в том, принц, что в неспокойные времена это обеспечивало хоть какую-то стабильность. Если породнятся две семьи, то между ними обязательно возникнут раздоры по вопросам наследования. При внутрисемейном браке вероятность споров за наследство меньше.
Лицо Данна выражало смесь эмоций. Скепсис, гаденький смешок, искренний интерес, любознательность. И какое-то самодовольство, заставлявшее его чванно раздувать щеки.
— Долго правила эта династия? — спросила Маара.
— Несколько сотен лет.
— В мире, процветании, покое?
Феликс позволил себе ироничный взгляд, точно отмеренный смешок, отвесил ей легкий поклон.
— Если бы… Нет, конечно. Были и раздоры, и нападения соседей, но государство выстояло.
Тут Фелисса не вытерпела:
— Вы последние, самые-пресамые последние, понимаете?
— А почему не взять любую пару молодых махонди?
— В ваших жилах течет королевская кровь. Нам нужно возрождение династии. Ваши дети могут возродить королевский дом. Когда люди узнают, что в Центр вернулась правящая чета, что здесь подрастают их дети, они поддержат нас, как это было в прошлом.
— Когда махонди правили всем Ифриком?
— Совершенно верно.
— И вы хотите снова править Ифриком?
— Почему бы и нет? Мы уже правили здесь.
— Не понимаю, зачем вам этот Ифрик, — пожала плечами Маара. — Сушь, пустыня. Ничего живого южнее Речных городов.
— Все меняется. Сейчас сушь, но нужно быть готовым к тому времени, когда она закончится. Вся история Ифрика — сплошные колебания климата.
— Да и не только Ифрика, должно быть.
— Возможно, но не будем уклоняться от нашей темы, от нашей ответственности. Мы верим, что климат меняется. Лед в Йеррапе тает. Срединное море оставалось сухим тысячи лет. На дне его выстроили города. Но океаны снова наполняются, потому что вода в них поступает с двух сторон: сквозь Скальные Ворота из большого океана, который когда-то назывался Атлантиком, а сейчас называется Западным, и на востоке через канал за Нилусом, который пересох, а сейчас снова наполнился. Города на дне Срединного моря покрывает вода, и скоро оно опять станет настоящим морем.
— Через тысячи лет.
— Может быть, уже через сотни. Не исключено, что и вам суждено увидеть это море.
— Значит, ты веришь, что Ифрик оживет и зазеленеет?
— Почему нет?
Маара заметила, что Данн увлекся больше, чем ей бы того хотелось.
— Ты сказал, что знаешь Даулиса, — сменила она тему.
— Да, конечно. Мы многое от него узнаем. Новости с юга.
— Он сказал нам, что у вас в Центре много интересного и что мы все это увидим.
— Разумеется. То, что было, может повториться. Мы считаем, что стоим на пороге эры преобразований и открытий. А здесь, в Центре, у нас собраны образцы изобретений прошлых тысячелетий.
— Ах, если бы все сохранилось! Столько разграблено! — всплеснула руками Фелисса.
— На грабителей мы уже насмотрелись. А можно взглянуть на то, что у вас собрано?
— Конечно, конечно. И все так понятно объяснено. Конечно, это не настоящие машины. Копии копий. Ах-ах, как много утрачено!
— И подумайте о нашем плане, — суровым тоном напомнил Феликс.
— Да, конечно, подумаем, — сказала Маара, вставая.
Вернувшись вместе с сестрой в ее комнату, Данн стукнул кулаком по стенке:
— Они хотят из меня производителя сделать. А из тебя рожальную машину.
— Похоже на то.
Тут его злость вдруг улетучилась:
— Ха, интересная идея! Мы с тобой муж и жена, а тут вокруг бегают и ползают несмышленыши, во как.
— Я бы сказала, что эти двое немного чокнутые.
— Ну-ну, не торопись, — усмехнулся Данн, и Маара насторожилась. — Сколько им сейчас лет? — продолжил он. — По пятьдесят? Ну, предположим, мы сразу кого-нибудь родим. Доживут ли они до того, как этот ребенок созреет, чтобы тоже кого-нибудь родить? Ха, старик со старухой, да древние слуги, которые вот-вот ноги протянут… И мы с тобой. Тоже, династия… И с чего бы местным ей подчиняться? Как будто они спят и видят, как махонди снова на них воду возят. — Данн словно бы спорил с невидимым оппонентом.
— А все-таки я чувствую, что тебе эта идея нравится, — мрачно заметила Маара.
Он фыркнул и рухнул в кровать лицом вниз, ничего не ответив. Маара подошла к окну, глядя на многочисленные крыши, почти такие же красивые, как крыши затонувших городов. Некоторые строения, впрочем, уже развалились.
— Я бы хотела обойти все это по стене.
Данн сначала не реагировал, потом поднялся, мрачный, молчаливый, погруженный в свои мысли. Они нашли на кухне старуху, занятую стряпней, сказали ей, что хотят обойти крепость. Она отнеслась к затее с явным неодобрением, однако сказала, что по верху стены идет неплохая тропа, но что все равно надо соблюдать осторожность и что это займет у них целый день. Напоследок снабдила брата с сестрой провизией.
Они направились к западу, закрытые стеной по пояс. Кое-где натыкались на колючую проволоку, такую же ржавую, как в Хелопсе.
— Если б я здесь правил, я бы всю эту колючку приказал убрать.
— Принц Данн надеется на мир и покой?
Но он не шутил.
Снаружи простирались болота, влажные поля, камышовые заросли, пересеченные тропами и дорогами. Казалось, что воды там больше, чем земли, которую язык не поворачивался назвать сушей. Внутри стены скопление домов, из коих некоторые разрушены, а иные отремонтированы, кое-как залатаны при помощи камыша и глины. А на месте некоторых уж и камыш вырос. Итак, здесь хранилась память о великом прошлом. К северу местность выглядела точно так же, и они присели, спрятались за стеной от пронизывающего ветра, принялись жевать выданный стряпухой хлеб. Ветер несся к ним с необъятных ледников Йеррапа. Вот бы уметь летать, как древние… Но лед не вода, сквозь него не увидишь древних северных городов. Пошли дальше — и восточный пейзаж ничем новым не удивил: топи да камыши. На стене торчат солнечные ловушки. Опоры их проржавели, а кое-где, кроме опор, ничего и не осталось, сами аппараты сорваны, унесены куда-то или рухнули и валяются внизу.
Вечер. Феликс и Фелисса передали гостям, что ужин подадут в комнаты, чтобы не прерывать их размышлений.
— Не нравятся им наши застольные манеры, — проворчала Маара.
— Вот когда я стану полноправным монархом… — начал Данн, кривляясь, но она перебила его:
— Данн, прекрати. Глупые шутки. Я боюсь.
— Чего, Маара?
— Другого.
Он уставился на сестру, потом потупился, опустился на подушку, замер.
— Да, ты права. Но я собираюсь потребовать у Феликса добавочных разъяснений. Для начала, потребуются любовницы. Чтобы выносить ребенка, нужно девять месяцев, да еще год перед вторым. Я же не собираюсь тебя гробить, Маара.
— Да-да, и любовники тоже потребуются.
— Гм… И на что они собираются жить все это время? Что-то не кажутся они мне слишком богатыми.
— Пока еще подрастут другие Шахана и Шахманд.
— Знаешь, Маара, я все о Кайре думаю. Во сне ее вижу.
— А я не могу Шабиса забыть.
— Ишь ты… Ты лучше думай о нашей славной властвующей династии.
— Хватит, Данн, прекрати.
Он растянулся на ее кровати, полежал, потом вдруг вскочил и вышел в свою комнату:
— Сволочи! Чтоб их духи драли обоих! Они испортили нас, и тебя, и меня.
***
На следующее утро Фелисса направилась с ними в музей. Когда-то, еще на ее памяти, люди выстраивались в длинную очередь, чтобы полюбоваться чудесами далекого прошлого.
У входа они увидели большой металлический щит с кнопкой, возле которой надпись на дюжине языков предлагала на эту кнопку нажать. Они нажали, но ничего заметного не произошло. Рядом с этим щитом находился другой, с путаницей торчащих из него проводов. На нем, если бы он работал, появлялись бы строчки светящихся букв.
Наконец чуть дальше на стене висела доска с нацарапанным на ней текстом:
ДРЕВНИЕ ЦИВИЛИЗАЦИИ МЕЖЛЕДНИКОВОГО ПЕРИОДА, начало осмотра
Часть экспонатов доставлена из музеев Йеррапа в начале наступления первой волны льда. Все страны Йеррапа содержали множество музеев по истории мира и этих стран. Пример такого музея представлен в корпусе 24. Первая ледовая волна сокрушила и поглотила многие города, а прибрежные поселения Срединного моря опрокинула на его уже высохшее дно. Из обломков строений этих городов были сооружены города на севере Ифрика. И эти города постигла судьба всего живущего: они разрушились. И материал, из которого они были построены, использовали люди для городов Тундры.
Они нашли корпус 24. Первый зал. Люди в шкурах охотятся или сидят вокруг костров.
Предки древнего народа йеррап, от которого мы произошли. Обратите внимание на форму их голов. Жили 140 тысяч лет назад. Отступали перед льдами древних оледенений и возвращались в периоды потеплений.
— Смахивают на скальников, — изрек Данн. Он не в духе. Маара тоже печалится. Что за радость — любоваться давно умершими предками… — Да какое нам до них дело! — хорохорился Данн. Но чем-то трогали их эти древнейшие люди, хватали за душу, и брат с сестрой пошли дальше, взявшись за руки, радуясь тому, что они вместе.
Второй зал. Потомки неандеров. Тоже в шкурах, живут в примитивных хижинах, крытых соломой, охотятся при помощи ножей, копий, луков и стрел.
— Смастерю себе такое оружие, — тут же решил Данн. — И как я раньше не сообразил!
Маара согласилась, что такое оружие в иные моменты путешествия им вовсе не помешало бы.
— Да, Маара, недалеко мы от них ушли. Вполне могу себя представить там, с ними. Да еще и научил бы их кой-чему.
Третий зал. «ХОДА НЕТ» — обрушились перекрытия. За рухнувшими балками и кучами черепицы угадываются какие-то свирепые личности все в тех же шкурах и длинные лодки, таких длинных они нигде не видели.
— Значит, о морских народах не узнаем, — равнодушно роняет Данн. «Морским народам» посвящен этот зал, так обозначено на табличке.
Следующий — «Рыцарский зал» — очень велик. Но и здесь крыша обвалилась. Люди, запакованные в металлические панцири, похожие на неуклюжих навозных жуков, валяются со своими пиками и копьями на полу, погребенные под штукатуркой и черепицей; из раздавленных чрев их лошадей вывалились внутренности — груды тряпок.
Время к полудню. Данна тянет в зал «Космических приключений», но Маара возражает: нечего прыгать, надо смотреть по порядку, одно за другим, как положено. Данн злится, дуется, Маара тоже раздосадована — главным образом от сознания тщетности всего сущего, преходимости бытия. Там, где раньше жили эти народы, теперь высятся горы льда, вдвое выше той горы, у которой находится постоялый двор «Белая птица», о нем им говорил Даулис. Эта гора видна из их спален, высокая гора, на макушке ее белеет шапка льда и снега.
— Я сейчас зареву, Маара, пошли отсюда.
Они покинули зал, побрели по проулкам между зданиями и вышли к самому большому, к самому высокому. Забрели внутрь и замерли. Вокруг какие-то странные машины, понять хоть что-то совершенно невозможно. Из тех же времен, что и солнечные ловушки. Зал… да его и залом-то не назовешь, громадный, не просто большая комната, а машины эти использовались для путешествий к звездам, которыми здесь усеяны все стены и потолки. Они узнали, что живут на планете, которая когда-то называлась Земля, и планета эта, этот громадный шар, — всего лишь песчинка, одна из многих, что крутятся вокруг яркой звезды, знакомого им Солнца. И что эта яркая звезда — всего лишь захолустный желтый карлик где-то на задворках не слишком знаменитого звездного скопления, среди такого количества звезд, что слово «тысячи», или даже «миллионы», кажется ничтожным. А Ифрик, который они устали мерить своими истертыми ногами, — всего лишь одна из бесформенных лепешек, прилипших к ничтожному шарику, жалкой песчинке под названием Земля. А Луна, к которой они так же привыкли, как и к Солнцу, всего лишь…
— Хватит, — выдохнула Маара. — Я больше не могу.
— Всю жизнь мечтал узнать, какой я тупой, — проворчал Данн.
Они пошли дальше, обнявшись, чтобы не было так неуютно и одиноко. Мимо какого-то ящика, из которого торчали во все стороны прутья и проволочные сетки, закинутого далеко-далеко от Земли, рассказывавшего тем, кто его закинул, о том, что он там видел. «Что ты видел там, ящик?» — «Я видел…» Мимо стены, надпись на которой рассказывала, что перед тем, как лед сожрал весь север Земли, люди послали к звездам громадные машины, целые города с многочисленным населением, и что эти города, возможно, все еще летают где-то меж звездами и — кто знает? — может быть, однажды вернутся на Землю.
— Помнишь… пилигримы… Идем, Маара, пошли отсюда… Хватит.
Они вернулись к себе, надеясь увидеть хозяев, но ужин им снова прислали в спальни, напоминая, что следует поторопиться с решением.
В тот вечер понурый Данн уплелся в свою комнату, даже дверь за собой закрыл. Но ночью Маара проснулась от его голоса:
— Что, Маара, что случилось? — спрашивал брат, склонившись над ней с тревожным выражением лица.
Оказалось, она кричала, звала его во сне. Мааре приснились люди, толпы, целые народы, возникавшие из дыма, и все они дрались, все друг другу враги, все ненавидели друг друга смертною любовью. В разных одеждах, разных цветов кожи, безгубые или с губищами, с глазками-щелочками или глазищами; появлялись и исчезали, в вечном жалком страхе и вечной ничтожной ненависти, в вечной дурацкой любви… Маара плакала, Данн ее утешал, а к утру сказал, что хочет задать Феликсу несколько вопросов.
— Ой, Данн… Не связывайся ты с этим сумасшедшим, не лезь к нему первый. Они с Фелиссой оба окончательно свихнулись.
— Все дело в том, добьются эти двое успеха или нет. Если да, то, уж свихнулись они или нет, сумасшедшими их никто не назовет.
— Данн, берегись. Вижу я, что их бред заразителен.
Данн направился искать Феликса, а Маара вернулась в музей. На этот раз ей повезло. Она забрела на выставку «Один день из жизни…» Очень интересно заглянуть в жилище женщины, жившей когда-то в двенадцатом тысячелетии на крохотном островке под названием Британ. Или в громадном городе — большем, чем весь этот островок, — в Северном Имрике, на берегу Атлантика. А вот как жил фермер на севере Йеррапа в конце двенадцатого тысячелетия. Это время устроителям музея явно нравилось больше всего. Золотой век, что ли… Но любая идиллия в конце концов приводила к войне, уж золотой он там, век, каменный или пластилиновый… А войны становились все изощреннее, все гаже и мерзостнее. В здании, посвященном войнам, на одной стене перечислялись методы, которыми эти люди уничтожили бы друг друга окончательно, если бы не подоспело обледенение. Маара не могла ничего понять, хотя объяснения предлагались очень подробные, четкие, ясные. Задушить, заразить мучительной болезнью население целого города… Какие-то «бомбы», которые в состоянии… Они тоже были сумасшедшими, эти изобретательные древние люди?
Да, пожалуй. Как они издевались над землей своей и водой своей! Истребляли животных, травили рыбу в реках и морях. Уничтожали леса, озера, моря… все, к чему прикасались. Рубили сук, на котором сидели. Явно у них были мозги набекрень. Многие историки считали, что лед — достойное наказание… или даже слишком мягкое… или, наоборот, не наказание, а спасение, что, не будь льда, вообще бы людей на планете не осталось… Единодушно расходились во мнениях.
Табличка в другом здании поясняла:
Люди изобретали все более хитроумные машины, заставляли эти машины думать за них и принимать решения. Они разучились думать сами. Можно сказать, что эти машины испортили им мыслительный аппарат. Некоторые из них, правда, видели опасность и тщетно пытались предупредить остальных…
Шабис ее убеждал, что люди, живущие ныне, точно такие же, как и те древние мудрые глупцы, тупоумные многознатцы. В мозгу Маары всплыло видение: Центральная башня Хелопса, умирающий Данн, рядом труп с перерезанным горлом и полутруп при последнем издыхании. Данн — убийца, не помнящий убийства, себя не знающий. Это видение заслонилось другим: оскаленная пасть Кулика, его обрамленная шрамами безобразная ухмылка, его прогнившее сердце.
Однажды, вернувшись в комнату, Маара застала перед своей кроватью Фелиссу, с отвращением рассматривающую ее змеиную кожу, «теневое» коричневое платье из скальной деревни.
— Такого у нас в музее нет. Ты должна нам его подарить.
— Но, Фелисса, ваш музей разваливается.
— Ах, да, дорогая, да, это верно. Вот поэтому вы с Данном так нам нужны, очень, очень нужны. И все снова наладится, вот увидишь.
— Фелисса, мне кажется, что вы с Феликсом живете в каком-то нереальном, выдуманном мире.
— Нет-нет, дорогая, ты неправа. Ты заблуждаешься, а Феликс с Данном как раз обсуждают очень важные вещи. Все к лучшему, все будет хорошо, все наладится, да, да… — Она обняла Маару, погладила ее руки, щеки, волосы… — Ах-ах, Маара, милая, дорогая… — И более деловым тоном: — Дорогая принцесса, ты такая красавица! Я бы рада была тебя увидеть в… — Она показала на разложенные по кровати платья, которые до этого висели в шкафу. Маара полагала, что платья из гардероба Фелиссы, и их не трогала. На платья она тоже насмотрелась в музее. Собственно говоря, и эти тоже оттуда, из музея.
— Прошу тебя, надень, надень… Вот это, к примеру. — Фелисса подняла с покрывала небесно-голубое платье с длинной, до пола, свободной юбкой, облегающее в бедрах и на талии и оставляющее открытыми плечи и спину. — Это называлось «бальное платье». В нем танцевали.
— Но как оно сохранилось?
— Ну, это, конечно, не то самое… не тех времен. Это копия с копии. Вещи доставили в Ифрик из Йеррапа, выставили в музее, а потом меняли, когда они старели. Может быть, платья уже не такие красивые, как те, настоящие. Ведь и мы уже не те.
— Но такие же задиристые.
Быстрый хитрый взгляд, несовместимый с демонстративной дружелюбной общительностью, — и мягкая, нежная улыбка.
— Да-да, совершенно верно, задиристые. Вот наш дражайший принц Шахманд — твой милый братец Данн — и воюет сейчас с моим мужем.
Фелисс протянула платье Мааре. Та вздохнула, стянула с себя свое и надела предложенное. Оно жало, давило в талии, не давало дышать. Маара глянула в зеркало на колесиках, прихваченное с собой Фелиссой, прыснула со смеху и повалилась на кровать.
— Маара, Маара, оно тебе так идет, что ты, что ты…
Но гостья уже стянула платье. Неожиданно для Маары и к ее живейшему удовольствию Фелисса удалила со своей особы все многочисленные вуали и покровы, оставшись в длинных нежно-розовых панталонах и какой-то сбруе, поддерживающей грудь.
— Да-да, тоже из музея. Но они уже начали разлезаться, так что… все равно пропадать, а заменить нечем.
Она надела вынутое из шкафа розовое кружевное платье и принялась прогуливаться перед зеркалом, бросая взгляды то на свое отражение, то на Маару. Очевидно, такое Фелисса проделывала часто, а теперь ей захотелось покрасоваться перед зрителем. Неплохо выглядела эта женщина, особенно для своих лет, довольно стройная… Но кожа… Возраст! Время, безжалостное время! Маара перевела взгляд на свою гладкую, сияющую кожу.
Мода… Фасоны тысячелетней давности… Никогда в жизни она не задумывалась о таких глупостях и сейчас поражалась нелепости происходящего, удивлялась реакции Фелиссы.
— Маара, Маара, попробуй примерь это! Оно будет тебе так к лицу…
«В чем смысл происходящего?» — гадала Маара.
Она улыбалась, развлекалась, оценивая абсурдность ситуации: темнокожая пожилая тетка разгуливает в туалетах древнего фасона, рассчитанных на молодых белых женщин иного типа сложения, иного времени. Попытавшись представить эти туалеты на Лете, Маара тоже сморщила нос. Разве что светлая грива Леты гармонировала бы кое с какими вещицами.
Весь вечер Фелисса моталась взад-вперед перед зеркалом, а к ночи вернулся Данн, сразу ушел к себе и закрыл дверь, как будто невзначай, но беглый взгляд его сказал сестре иное. Маара хотела узнать, о чем ее брат беседовал с Феликсом, и постучалась. В ответ тишина. Постучала сильнее. Данн подошел к двери, и она поняла, кто стоит перед нею, хмурится и не глядит ей в глаза.
— Данн, мне здесь не нравится. Я хочу уйти.
— Погоди немного.
— Чего Феликс от тебя хочет?
— Чтобы я набрал войско из местной молодежи. Говорит, что много есть недовольных, глядящих на Центр с надеждой. Это ведь крепость. Он мне напомнил, что я как-никак генерал и в войне должен разбираться. Что ж, я разбираюсь. — И на лице его появилась тупая самодовольная улыбка.
— А кормить это войско, конечно, вы собираетесь, грабя местных крестьян.
— Что значит «грабя»! Мы их защита и оплот.
— Защита? От каких врагов? Даулис сказал, что правительство здесь вполне нормальное.
— Правительство нас поддержит.
— Так от кого тогда защищать фермеров?
— Ну, разбойники набегают… Маара, не приставай пока. Я должен сначала с Феликсом все подробно обсудить, во всем разобраться, а потом тебе скажу. — И он захлопнул дверь перед ее носом.
Несколько дней Маара провела в зданиях музея, удовлетворяя жажду знаний. Иногда в одной строчке, нанесенной на стену столетиями раньше, она находила ответ на мучившие ее вопросы, над которыми она давно ломала голову. Когда Маара узнавала что-то новое, ей казалось, что она беседует с Шабисом, слышит его голос. Иногда возникало такое чувство, будто голова распухает и готова лопнуть, но потом ее осеняла легкость и ясность восприятия. И все это время Маара не переставала думать о Данне, сросшемся с Феликсом, который ее не любил и ей не доверял. Этот коварный и холодный человек, вовсе не глупец, ясно сознавал свои цели и последовательно, шаг за шагом к ним приближался. Глупой, вернее, ослепленной самовлюбленностью была Фелисса. Любую тему эта женщина сводила к своей персоне. К примеру, Маара могла спросить о раскопках в пустыне, в ходе которых обнаружилось хранилище древних документов, и Фелисса сразу, не дослушав, заявляла, что ничего об этом не знает, ни о каком «песчаном городе». Маара настаивала.
— Кто тебе это сказал? Чушь какая!
— В кожаных книгах музея есть ссылка на книги, сделанные из бумаги, из камыша.
— Если бы такой город существовал, я бы о нем знала. Я всегда обо всем знаю, это моя профессия.
Фелисса встретила ее вечером, схватила за руки, принялась обнимать, тормошить, гладить, нахваливать Данна, столь разумно беседующего с Феликсом, а также намекать, сколь приятно было бы наконец услышать о беременности Маары.
Данн оставался мрачным, замкнутым, неприступным. Маара тоже отнюдь не радовалась, наблюдая, как ее брат разгуливает под ручку с Феликсом между дворцом и крепостной стеной. Оба подтянутые, элегантные… прекрасная парочка… Данн все больше подпадал под влияние старшего собеседника, хотя оба поддерживали иллюзию полного равенства партнеров. И Маара с ужасом наблюдала, как изо дня в день все глубже пускает корни, расцветает на физиономии братца самодовольная напыщенная улыбка. Сейчас — или никогда!
Ночью она постучалась к Данну. К двери подошел «другой» Данн.
— Маара, я решился. Это моя миссия, я призван ее свершить. Я солдат, и мое дело — подвиг. — И он отвернулся, закрывая дверь. Но Маара уперлась, всунула в дверь ногу.
— Данн, завтра я ухожу. С тобой или без тебя.
Он резко развернулся к сестре, пылая гневом:
— Никуда ты не уйдешь. Я не разрешаю.
— Твои расчудесные планы упираются в одну маленькую деталь. В мое влагалище. В мою матку. А это я уношу с собой.
Он грубо схватил ее за руки.
— Данн, — мягко произнесла Маара. — Ты собираешься сделать меня пленницей?
Данн не отпустил сестру и хватки не ослабил, но она почувствовала, что руки его дрогнули, что слова ее проняли брата.
— Данн, ты собираешься меня изнасиловать? — так же тихо продолжила Маара. Он гневно тряхнул головой. — Однажды ты предложил мне в случае необходимости напомнить про ту игру, в которой ты поставил меня на кон и проиграл. Так вот, я напоминаю тебе.
Он замер. Маара видела, что «другой» Данн тает, исчезает из его глаз, отпускает ее руки. Данн отвернулся, тяжело дыша.
— Ох-х-х, Маара… — Это голос ее брата, не «другого». — Знаешь, такой соблазн… И у меня бы получилось, уверен.
— Данн, я тебя не отговариваю. Да я и не смогла бы тебя отговорить. В конце концов, пусть эти двое найдут тебе наложницу, начнешь династию своей королевской кровью. Такое тоже бывало в истории. Но меня не удерживай. Завтра утром я уйду — с тобой или без тебя.
Данн бухнулся лицом вниз на свою кровать и пробубнил в подушку:
— Ладно. Задерживать тебя я не буду.
— Ты — не будешь. Но тот, «другой» Данн, вполне на это способен.
Она закрыла дверь, принялась собирать вещи в свой старый мешок. Потом улеглась в кровать, стараясь не заснуть. Боясь заснуть. Ночь кое-как подползла к рассвету, дверь в смежную комнату открылась, в проеме остановился Данн с мешком за плечами.
Они обнялись, быстро и без шума миновали коридоры, подошли к воротам и обнаружили на них большой висячий замок. Данн нашел еще большего размера булыжник и сшиб замок наземь.
