Заключение

 Памятная медаль в честь побед Суворова. Художник К. Леберехт. 1791 г.

Век просвещения заканчивался бурно. Не успели отгреметь залпы прощального салюта над могилой Суворова, как из Италии пришла весть о разгроме австрийцев при Маренго первым консулом Французской республики Наполеоном Бонапартом. Российский император Павел неожиданно пошел на сближение с диктатором Франции и стал готовиться к совместному походу в Индию. В разгар подготовки этой безумной авантюры Павел был убит офицерами-заговорщиками. Через три года Наполеон провозгласил себя императором французов. В новой войне Россия в коалиции с Англией, Австрией, Швецией и Неаполитанским королевством выступила против захватнической политики Наполеона в Европе. Скоротечная кампания 1805г. начинается окружением и капитуляцией австрийской армии при Ульме, а заканчивается катастрофой при Аустерлице. Русские войска терпят тяжелое поражение. Австрия выбита из борьбы. Через год наступает черед Пруссии. В молниеносной кампании хваленая прусская армия, взятая за образец покойным российским императором, подверглась полному разгрому. Сражения идут вблизи от русских границ. Наконец, в 1807г. изнуренные борьбой соперники заключают Тильзитский мир. Наполеон намеревался стереть Пруссию с карты Европы, но уступил просьбам своего союзника — Александра. Потерявшая большую часть своих владений Пруссия переходит в разряд второстепенных государств. Сбылись предсказания Суворова, сделанные им после погубленной политиками кампании 1799 г.: «Если еще раз начинать войну с Францией, то надобно вести ее хорошо. Если поведут ее худо, то это будет смертельный яд. Тысяча раз лучше ее не предпринимать по прежнему. Всякий, вникнувший в дух революции, был бы преступником, если бы о сем умолчал. Первая большая война с Францией будет и последней» .

Пророческие слова. Эгоизм Австрии и двойная игра Великобритании привели к тому, что почти вся континентальная Европа оказалась во власти Наполеона, рассадившего на тронах вассальных государств своих родственников. Прикрытая флотом Англия продолжает борьбу, посылая сухопутные войска на поддержку непокорившихся испанцев. Оккупанты с чудовищной жестокостью подавляют народную партизанскую войну на Пиренеях.

Россия, воспользовавшись передышкой на Западе, в ходе войн со Швецией и Турцией улучшила свои стратегические позиции на севере и на юге. Но угроза вторжения неумолимо надвигается из-за Немана. «Я буду владыкой вселенной,— заявляет достигший зенита могущества Наполеон,— остается только Россия, но я раздавлю ее!»

Русским людям пришлось осознать непривычную истину: увенчанная победами на протяжении последних ста лет русская армия не просто потерпела поражения от французов,— встал вопрос о независимости и государственной целостности России. Наряду с мерами по совершенствованию организации вооруженных сил страны, проведенными в 1806—1811 гг., большое внимание было уделено наследию русской военной школы. В самый канун Отечественной войны одна за другой выходят книги о Румянцеве, Потемкине и, разумеется, о Суворове. Ведь именно ему довелось помериться силами с французами и доказать на полях сражений преимущество русского военного искусства. В упомянутых книгах нет и намека на вражду Потемкина к своему гениальному подчиненному. Так, например, в книге В. Левшина о Потемкине говорилось: «Что касается до Военной части, то нельзя сказать, чтобы он не ревностно исполнял должность президента при Государственной Военной коллегии, ибо он усовершенствовал Российскую армию в внутреннем ее устроении, дисциплине, в оружии и в маневрах. Суворов, находившийся в великом уважении у Потемкина и твердо им поддерживаемый, был в рассуждении сего последователем его правил и остался непобедим» .

Эти публикации давали отпор психологическому наступлению, развернутому Наполеоном. Искусно раздуваемые печатью оккупированной Европы победы императора должны были деморализовать всех, кто попытался бы противостоять самой отлаженной военной машине мира. Напоминание о славных победах Румянцева, Потемкина, Суворова вселяло веру в сердца русских воинов, в рядах которой еще служили ветераны, помнившие Очаков, Рымник, Измаил, Прагу, Треббию, Нови. Потемкинскую и суворовскую школу прошли такие известные военачальники, как Багратион, Раевский, казачий атаман Платов и многие другие генералы и офицеры. Наконец, далеко не случайно в самый тяжелый момент войны во главе армии по требованию общественного мнения был поставлен Кутузов —

История вынесла свой приговор в 1812 г.: русский народ и его армия разгромили завоевателя, слывшего непобедимым, спасли народы Западной Европы от наполеоновской тирании. С подъемом патриотического чувства связывались надежды на коренные реформы России и прежде всего на отмену крепостного права.

Но император Александр не воспользовался благоприятным моментом. С оглядкой он провел освобождение крестьян в остзейских губерниях и остановился. Сказались непомерные международные обязательства, взятые от имени России в посленаполеоновской Европе: заботы «Священного союза», устройство «Царства польского» отвлекали силы и внимание от коренных преобразований дома. Парализовав деятельность реформаторов, Александр I по сути дела спровоцировал активность радикальных элементов среди дворянства.

Восстание декабристов вызвало ответную волну реакции и заставило правительство Николая I, понимавшего необходимость отмены крепостного права, прибегнуть к охранительным мерам. Крестьянская реформа прорабатывалась в глубокой тайне специальным комитетом без участия общественности. Торжество реакции надолго определило отношение правящих кругов к армии. Еще Александр I начал насаждать муштру и палочную дисциплину, как средство подтянуть военных, «избаловавшихся» за границей. Лучшие офицеры и генералы пытались противостоять новому натиску гатчинцев. Знаменитый генерал М.Ф. Орлов, подписавший от имени русского царя акт капитуляции Парижа, в приказе по 16-ой пехотной дивизии писал: «Обратимся к нашей военной истории: Суворов, Румянцев, Потемкин, все люди, приобревшие себе и отечеству славу, были друзьями солдат и пеклись об их благосостоянии. Все же изверги, кои одними побоями доводили их полки до наружной исправности, все погибли или погибнут» . Вскоре Орлову, как многим другим заслуженным героям Отечественной войны пришлось покинуть армию. На их место выдвигались фрунтовики, солдафоны — ведь Александр Павлович, как и его преемник Николай Павлович, были гатчинцами, ставившими форму выше духа. Отказаться от Суворова — символа непобедимости русской армии — было невозможно. Но невозможно было принять созданную им вместе с Румянцевым и Потемкиным систему обучения, воспитания и боевого использования войск, основанную на широком почине каждого солдата и офицера. Поэтому в новых жизнеописаниях Суворова наметилась тенденция приглушить конфликт полководца с гатчинцами, с Павлом I, и, напротив, раздуть вымышленную вражду к нему Потемкина и даже Румянцева.

Окончательно версия о завистливом враге Суворова — «всесильном временщике» Потемкине сложилась в 40-е годы под бойким пером Полевого. Искусно драматизировав очаковскую размолвку, Полевой подхватил и обыграл версию о столкновении Суворова с Потемкиным после Измаила — анекдот, впервые рассказанный через 25 лет после самой встречи в Яссах. Зато конфликт с Павлом, закончившийся опалой и ссылкой, был подан в высшей степени дипломатично. «Пылкий в гневе, но великодушный» император «по-царски умел сознаваться в ошибках,.. Несколько слов его с Суворовым в одно мгновение могли разрушить все коварные умыслы врагов»,— пишет Полевой, рассказывая о кончанской ссылке.

А вот как подается возвращение опального полководца из Новгородской глуши в Петербург: «Царь-рыцарь... милостью и ласкою будто хотел наградить Суворова за претерпенные им страдания». И, наконец, последняя опала, ускорившая смерть Суворова: «Сердце царево в руце Божией»,— говорил мудрый царепевец. Не смеем разгадывать, какие причины внезапно изменили милости и благорасположение императора Павла. Не было ли здесь тайного умысла врагов, клеветавших на великого человека» .

Пристрастный тон Полевого очевиден. Не случайно в своей «Истории Суворова» Полевой не решился привести письмо Александра Васильевича Попову со словами: «Долгий век Князю Григорию Александровичу!.. Он честный человек, он добрый человек, он великий человек! Щастье мое за него умереть!» Письмо, отысканное и опубликованное самим же Полевым десятью годами раньше .

Разумеется, полностью исказить роль Потемкина в отечественной истории было невозможно. Его значение для юга России было неоспоримо, что прекрасно понимало большинство образованных русских людей. В 1836 г. в Херсоне был открыт памятник Потемкину, изваянный знаменитым И. П. Мартосом. На страницах журналов нередко появлялись письма и документы князя Таврического, его переписка с Суворовым и другими деятелями екатерининского века. Были и попытки создать биографии Екатерины II, Потемкина, Румянцева, Суворова. Но все эти попытки носили наивный характер, соответствующий уровню развития исторической науки.

Пробелы нашей истории заполнялись иностранными авторами. Не без участия таких сочинителей, как Ж. Кастера, К. Массон, уже упоминавшийся Гельбиг, европейский мир знакомился с екатерининским веком. Большинство этих «знатоков» писали с определенными политическими целями: ослабить влияние нашей страны на международные дела. Вершители политических судеб Европы и прежде всего Англия старались после сокрушения наполеоновской империи понизить роль и влияние самой сильной державы континента. Не случайно в трудах западноевропейских историков создается версия об агрессивности России, ее угрозе Европе, о враждебности русских просвещению и прогрессу. Так, например, еще Кастера описывал в своем многотомном «труде», посвященном разбору царствования Екатерины, как Суворов в Первую турецкую войну бросился в ряды янычар, убил несколько человек, отрезал им головы, наполнил головами мешок, который высыпал у ног своего начальника.

Потемкину доставалось не меньше, а даже больше, пропорционально его вкладу в укрепление могущества России. В памфлете «Пансалвин князь Тьмы», увидевшем свет в Германии в 1794 г., злому гению добродетельной императрицы Миранды (Екатерины) Пансалвину (Потемкину) все же отдавалось должное как коварному, но умному, деятельному и необыкновенно удачливому соправителю. В других зарубежных изданиях князь Тавриды чаще изображался ловким придворным, сибаритом, грабившим миллионы, отпускаемые ему на строительство городов и флота. Русские историки и публицисты давали отпор фантастическим вымыслам иностранцев, но делали это большей частью в виде журнальных статей, которые мало кто читал дома, а тем более за рубежом .

Охранительный курс, запаздывание с отменой крепостного права и другими реформами привели страну к тяжелому кризису. Крымская война обнажила пороки застоя. Последовавшая за Крымской войной эпоха реформ вызвала небывалый общественный подъем. Одним из проявлений этого подъема стал всеобщий интерес к истории. «Без истории теперь, как и во всякое переходное время, нет спасения»,— писал молодой В. О. Ключевский. Создается Русское историческое общество. Появляются новые исторические журналы, на страницах которых оживают письма, документы, дневники, воспоминания, долгие годы лежавшие под спудом. С.М. Соловьев начинает выпускать том за томом свою «Историю России», которую он мечтал довести до конца екатерининского царствования. К сожалению, историк умер в разгар работы, успев рассказать лишь о Первой русско-турецкой войне и начале возвышения Потемкина. Наряду с императрицей Потемкин и Суворов занимают главные места в журнальных публикациях о «веке Екатерины». Профессор Николаевской академии Генерального штаба П.С. Лебедев в своей работе «Преобразователи русского войска в царствование императора Павла» , подчеркивает выдающуюся роль Румянцева, Потемкина и Суворова в создании русской военной школы. Здесь же были опубликованы письма Суворова Хвостову с уничтожающей критикой павловских преобразований армии на прусский лад. Впервые отрывки из этих писем увидели свет еще в 50-е годы XIX в. в классическом труде Д.А. Милютина, посвященном войне 1799 г. В журнале «Русская старина» в нескольких номерах за 1876 г. публикуется переписка Екатерины с Потемкиным, относящаяся главным образом к войне 1787—1791 гг. Издатель «Русской старины» М.И. Семевский создает журнальную биографию Потемкина, вводя в научный оборот много новых документов. Неоценимую работу по воссозданию подлинного облика Екатерины Великой и ее гениального соправителя проделал издатель «Русского архива» П. И. Бартенев, впервые опубликовавший сведения о тайном браке императрицы и Потемкина. Хотя некоторые важные источники (как, например, «Записки» Екатерины II) оставались под запретом и были известны только в редких списках и по зарубежным публикациям, в научный оборот был введен такой обширный материал, что его вполне хватало для создания монографий и о Екатерине и о ее сподвижниках. К сожалению, русские историки не смогли решить этой задачи.

Суворову повезло больше. Как уже отмечалось, трехтомная монография А. Ф. Петрушевского, увидевшая свет в начале 80-х годов XIX в. получила широкое научное признание: была удостоена одной из высших академических наград — Макариевской премии. Но Петрушевский создал искаженный образ Потемкина, представив его малоспособным полководцем и гонителем Суворова. Между тем в начале 90-х годов русские военные историки Д. Ф. Масловский и Н. Ф. Дубровин издали 4 тома документов Потемкина, относящихся к войне 1787—1791 гг. и убедительно показали, что именно он являлся подлинным руководителем победоносной войны, развернувшейся на огромном пространстве от Кавказа до Дуная. В свете этих выводов Петрушевский был вынужден во 2-м издании своего труда снять некоторые из наиболее одиозных обвинений Потемкина, но так и не сумел до конца преодолеть сложившегося стереотипа, закрепив своей талантливо написанной книгой легенду о враждебных отношениях двух гениальных русских людей.

Только в 1905 г. в Русском биографическом словаре наконец появилась большая статья А. Ловягина, отдавшая должное Потемкину. Редакция издания, которое осуществлялось Русским историческим обществом, сопроводила статью специальным примечанием. «В галерее сподвижников Великой императрицы,— говорилось там,— портрет Г.А. Потемкина имеет, кажется наименее сходства с оригиналом. Блеск положения случайного человека затмил в глазах современников государственного деятеля... Только в последнее время, благодаря развитию у нас исторической науки и интереса к ней среди читателей, мало-помалу начинают отставать густо наложенные на изображение Потемкина краски и из-под них выступает более правдивый и интересный облик. Теперь мы можем положительно сказать, что Потемкин был не временщиком только, но одним из наиболее видных и благородных представителей Екатерининского царствования; что, хотя и не чуждый недостатков и пороков своего времени, он во многих отношениях стоял выше своих современников и поэтому не мог быть понят и оценен ими по достоинству... Подталкиваемый ежеминутно заботами о государственной пользе (желанием угодить Императрице, говорили современники), Потемкин всю жизнь неутомимо трудился и работал, и в этом отношении мог бы служить примером и образцом не только современникам, но и потомству... Он умирает, и вот она (Екатерина II.— В.Л.) восклицает в порыве отчаяния: «Теперь вся тяжесть правления лежит на мне одной!» Эти слова Великой Государыни, очевидно, имели в виду не временщика, а друга и сподвижника, с которым ее соединяла прежде всего общая любовь к России и забота о ее благе».

Казалось бы, за такой оценкой последует создание монографии о выдающемся государственном и военном деятеле России. Тем более, что после событий 1905 г. многие цензурные ограничения были сняты и российский читатель получил возможность познакомиться с «Записками Екатерины II», и со многими другими тайнами отечественной истории, известными лишь по зарубежным публикациям. Но вместо монографии о Потемкине и Екатерине пришлось довольствоваться переводами сочинений Казимира Валишевского, польского историка, писавшего на французском языке.

В серии книг по истории России, изданных в конце XIX в. и пользовавшихся популярностью во Франции и других странах, Валишевский посвятил Екатерине две работы — «Роман императрицы» и «Вокруг трона». Автор хорошо знал западноевропейскую литературу, трудился в архивах Австрии, Франции, Пруссии. Его изложение событий столь занимательно, а характеристики действующих лиц так остроумны, что Бильбасов назвал книги Валишевского романами. В этом комплименте заключался намек на слабую сторону сочинений польско-французского историка. Он плохо знал русскую периодику и совсем не знал русских архивов. Так, например, рассказывая о взаимоотношениях Екатерины и Потемкина, Валишевский пользовался письмами императрицы, изданными в Сборниках Русского исторического общества. Но ответных писем Потемкина, частично опубликованных в русских журналах, он не знал. Не знал Валишевский и того, что в архивах Петербурга и Москвы хранятся 300 писем Потемкина Екатерине. Этим можно в какой-то мере объяснить передержки и грубые ошибки Валишевского в оценках политики России в последней трети XVIII в., непонимание самой отношений, связывающих Екатерину и Потемкина.

Впрочем, Валишевский сознавал ограниченность своих работ. Заканчивая книгу «Вокруг трона», он писал: «Счастливцем будет тот историк, который через сто лет даст историю Екатерины II»,— сказал Вольтер. Я не имел притязания на это счастье: но только пытался открыть путь, по которому — я уверен — пойдут за мной другие».

Это предсказание сбылось, но каким причудливым образом. Революция, совершенная большевиками, не только почти полностью уничтожила интеллектуальную элиту России, но и нанесла сокрушительный удар по исторической памяти народа, его культуре. Были снесены почти все памятники «царям и их слугам». Погиб памятник Потемкину в Херсоне. Были уничтожены памятники Екатерине II, украшавшие многие города Северного Причерноморья. В их композицию, как правило, входило изображение Потемкина. Тяжелые репрессии обрушились на русских историков. Сам предмет истории был упразднен, и целые поколения вступали в жизнь, лишенные исторической памяти. Но пробил час, и пришлось возвращать историю в школы и университеты. Тяжкие поражения в первые годы Великой Отечественной войны не в последнюю очередь связаны с глумлением над историческим опытом народа, принесенным в жертву социальным утопиям.

В годы грозного нашествия, когда враг стоял у стен Москвы, «великие предки» — Александр Невский и Дмитрий Донской, Кузьма Минин и Дмитрий Пожарский, Александр Суворов и Михаил Кутузов — помогли народу выстоять и победить. Уже после войны было осуществлено многотомное издание документов Суворова, Румянцева, Кутузова и других выдающихся полководцев и флотоводцев, за исключением Потемкина.

Историческая наука медленно восстанавливалась после разгрома, но классовый подход и жесткий идеологический контроль так и не позволили ей достичь дореволюционного уровня. На страницах учебников и в литературе Пугачев, Радищев и Новиков по-прежнему занимали неподобающе видное место, оттесняя на задний план таких выдающихся государственных деятелей, как Екатерина и Потемкин.

Суворов удостоился небывалой чести: его именем были названы военные училища и один из боевых орденов Советского Союза. К сохранившимся с дореволюционных времен памятникам великому русскому полководцу прибавились новые, в том числе в Москве, Тирасполе, Симферополе, Тульчине, Кобрине. Тиражи популярных биографий Суворова достигли нескольких миллионов. Но в тех же самых книгах, посвященных жизни и деятельности действительно замечательного человека, по заведенной традиции (в духе вульгарного социологизма) принижались образы Потемкина и Екатерины II, искажалась их деятельность на благо России.

Между тем, за рубежом интерес к Екатерине и ее гениальному соправителю превышал таковой к Суворову. Только за последние 70 лет в Англии, Германии, Франции, США и других странах вышли десятки монографий о великой императрице. Две капитальные работы о Потемкине увидели свет в 30-е годы нашего века во Франции, одна — в Праге в 1945 г. Ее написал русский историк-эмигрант Ар. Н. Фатеев. В каждой монографии о Екатерине II Потемкину уделялось особое внимание. Зарубежная литература о Суворове скромнее.

Но, как раньше, так и теперь иностранные исследователи вынуждены довольствоваться архивными материалами, введенными в научный оборот главным образом в конце XIX — начале XX в. Работая над комментариями к письмам Суворова, изданными в 1986 г. в серии «Литературные памятники», я был поражен обилием важнейших архивных документов, не известных науке. Эти материалы (в первую очередь письма Суворова и Потемкина), позволили проследить историю взаимоотношений двух гениальных деятелей екатерининского времени, снять с Потемкина упреки в зависти и во вражде к Суворову. Настоящая работа является продолжением этих исследований.

Новые документы Потемкина позволили дать понятие о масштабе личности и размахе деятельности крупнейшего государственного человека в истории России. Они подкрепили выводы о том, что именно благодаря могучей поддержке Потемкина Суворов сумел развернуть свой выдающийся талант, Потемкин помог своему другу сделаться тем Суворовым, слава которого давно стала национальным достоянием. Рука об руку они трудились на благо России. Их судьбы неразрывны в нашей истории.

Наши предки чувствовали и понимали это. На единственном сохранившемся памятнике Екатерине Великой (открытом в 1873 г. в Петербурге) М. О. Микешин и его помощники изобразили государыню стоящей на высоком пьедестале. Пьедестал окружают бронзовые фигуры Г.А. Потемкина, П.А. Румянцева, А.В. Суворова, А.Г. Орлова, В.Я. Чичагова, А.А. Безбородко, И.И. Бецкого, Е.Р. Дашковой, Г.Р. Державина.

Главное, центральное место занимает Потемкин, попирающий ногой символы османского могущества. Рядом — Суворов — в характерной живой и непринужденной позе, внимающий своему великому другу, под руководством которого Россия решила вековую историческую задачу — закрепление на берегах Черного моря, которое еще в X в. звалось «Русским морем».