Глава 8

За два дня до отъезда в экспедицию Вильмонт слёг с обострившейся болезнью лёгких. Одиссей навестил его дома. Луков хотел поблагодарить генерала за то, что тот достал для его отца печку-буржуйку и позаботился о запасе дров, чтобы остающемуся в холодной Москве профессору хватило их до самой весны. Также генерал договорился, чтобы известному востоковеду выдали аттестаты на получение продовольствия, как совслужащему. Конечно Одиссей понимал, что всё это богатство добыто сотрудничающим с большевиками генералом по линии ЧК, то есть отнято у кого-то. Но оставить отца без тепла и еды означало обречь его на верную гибель!

Когда Луков пришёл, то застал у генерала врача и стал свидетелем их разговора.

– При вашей болезни и общем расшатанном состоянии здоровья вам категорически противопоказаны дальние поездки! – категоричным тоном наставлял больного доктор. – Если вы не послушаетесь моего доброго совета и всё-таки покинете Москву, то умрёте в пути.

– Хорошо, милый доктор, я обязательно приму к сведению ваши слова, – кротко пообещал пациент.

– Я также настаиваю, чтобы с этой минуты вы изменили свои пагубные привычки. Запомните – никакого табака и алкоголя! Никаких волнений! Вам это категорически противопоказано.

– Обещаю.

Однако стоило доктору уйти, как генерал достал коробку американских сигар и предложил Лукову выпить коньяку за успех предстоящего им путешествия.

За бокалом хорошего бренди Анри Николаевич объяснил молодому товарищу своё поведение:

– Я давно понял, что упорная работа и игнорирование собственных болячек лечат даже самый тяжкий недуг.

После первых затяжек сигарой старик долго не мог откашляться, но затем (о странное дело!) дыхание его очистилось от хрипов, глаза заблестели, а речь сделалась вдохновенной:

– Так исцелился Цезарь от падучей – пояснял он. – В походе он просто не обращал внимания на свою хворь, не поддавался ей. Перестать работать, жить в полную силу, значит выкинуть перед старостью и немощью белый флаг. Если же предположить, что мой дорогой доктор всё же прав, и мне действительно суждено умереть в пути, то что ж, – лучшего финала я для себя не желаю! Пусть мне осталось жить три месяца, но я хочу прожить их со вкусом!

Тут генералу пришло на память комичное сравнение, и он усмехнулся:

– Говорят, Наполеон не сумел добиться успеха в свои легендарные «100 дней» и в итоге проиграл битву при Ватерлоо из-за обострения геморроя. К счастью моя задница здорова и не будет влиять на работу моего мозга.

Их беседа затянулась далеко за полночь. Генерал уговаривал Одиссея остаться ночевать у него, но Луков хотел провести последние несколько часов перед предстоящей им долгой разлукой с отцом. До родного дома молодой человек добрался без происшествий, если не считать того, что его дважды останавливали для проверки документов патрули.

Но вот все опасности ночного города, кажется, позади. Осталось пересечь внутренний дворик и через минуту он окажется в своей уютной прихожей. Одиссей ускорил шаг, привычно нырнул в арку и… внезапно оказался в ловушке. Дорогу ему перегородил широкоплечий детина. Бандитского вида субъект зловеще молчал, а руки держал в карманах. Луков остановился, потом попятился. Но поздно! Со стороны улицы от тёмной стены подворотни отделились ещё двое. Мышеловка захлопнулась! Мороз пробежал его спине Лукова. Но Одиссей постарался взять себя в руки.

– Кроме этого пальто у меня больше нет ничего ценного, – предупредил он неизвестных.

Однако грабить его не собирались. С Луковым разговаривали на удивление вежливо:

– Мы знаем, что вас вынудили учавствовать в одном деле – многозначительно заговорил один из неизвестных – крепкий мужчина с квадратной челюстью.

– Кто вы такие? – тревожно спросил Одиссей.

– Патриоты России.

– Что вам нужно от меня?

Неизвестный с квадратной челюстью пояснил:

– Вы ведь не горите желанием помогать хамам-бельшевикам, верно? Особенно после того, как они несколько часов назад расстреляли трёх ваших университетских сослуживцев, в том числе профессора Свекольникова.

– Этого не может быть! – ужаснулся Одиссей.

– Мы вас не обманываем. Их расстреляли вместе с сорока другими арестованными в ответ на разоблачённый чекистами антибольшевистский заговор. Правда, пока об этом не знают даже родственники казнённых. Вы бы тоже об этом не узнали до своего отъезда из города… Приносим вам наши соболезнования.

– Нет, этого не может быть, это какая-то чудовищная ошибка! Я разговаривал с самим руководителем ЧКа, и он обещал сохранить моим коллегам жизнь!

Человек с квадратной челюстью криво усмехнулся и пояснил:

– У профессионалов это называется «военной хитростью». Чекистам сейчас очень нужен талантливый учёный Одиссей Луков. Вот вас и обманули. Дзержинский настоящий большевик. Он безжалостно казнит инакомыслящих. По его распоряжению чекисты по всей России берут заложников.

Тут заговорил второй неизвестный:

– Сами большевики распускают о Дзержинском массу легенд. В них руководитель красного террора – сама справедливость и неподкупность. К нему, мол, неприменимы обычные обывательские понятия о человеческой натуре. Рассказывают, например, что он настоящий аскет революции – живёт в своём рабочем кабинете, не имеет никакой личной жизни. Сон и еда для него неприятная необходимость, о которой он часто забывает за работой. Обед, который ему приносят в кабинет, вроде как чаще всего уносят обратно нетронутым. Только ведь и Великий инквизитор, отправлявший на чудовищные пытки тысячи обвинённых по ложному доносу людей, сжигавший на кострах заподозренных в колдовстве женщин и детей, тоже был аскетом.

Мужчина с квадратной челюстью подтвердил сказанное товарищем:

– Да, большевистская пропаганда преподносит Дзержинского этаким «кристалликом». Никто ведь не знает, что всё в этом образе выдумано, сделано, натянуто, а подкладка то гнилая.

Один из окруживших Лукова мужчин вынул из кармана пальто сложенную газету.

– Это большевистская «Правда». Вот статья Дзержинского, в которой он объясняет сущность деятельности своего учреждения.

Мужчина развернул газету и стал читать: «ЧКа не суд, ЧКа – защита революции, она не может считаться с тем, принесет ли она ущерб частным лицам. ЧКа должна заботиться только об одном – о победе, и должна побеждать врага любыми методами, не принимая в расчёт какие-либо моральные ограничения, даже если ея меч при этом попадает случайно на головы невинных».

Одиссей был подавлен и одновременно полон негодования:

– Я немедленно отправлюсь в ЧКа и добьюсь разъяснений от самого Дзержинского, чего бы это мне не стоило!

Но неизвестный мужчина с квадратной челюстью настоятельно отсоветовал ему так поступать:

– Вы ни в коем случае не должны показывать, что вам что-то известно. Если откажитесь работать на них, то погубите не только себя, но и своих близких. Чекисты истребят весь ваш род до последнего человека. Поверьте, это обычный метод их работы. Поэтому, как бы не тяжело вам было, притворитесь, что лояльны к ним. А когда придёт время, мы спрячем вашего отца и других родственников в таком месте, где взявшие с вас подлую расписку негодяи не смогут их найти!

Одиссей был поражён – откуда-то эти люди знали даже про секретную расписку, которую он дал в кабинете Дрэссера!

На прощанье неизвестный с квадратной челюстью вручил Лукову половинку игральной карты с изображением ярко раскрашенного шута – джокера, и объяснил, что Одиссей должен будет выполнять распоряжения того, кто предъявит ему вторую половинку этой карты.

– Так вы сможете отомстить за гибель коллег и доказать себе и другим, что являетесь честным человеком и настоящим дворянином.

И вот настал день вылета. С раннего утра Дрэссер метался по Москве в поисках бензина. Но, не смотря на все свои полномочия и мандаты, он не мог достать даже пары бочек драгоценного топлива. Хотя для ответственной задачи были выделены лучшие крылатые машины столичного авиаотряда, горючего для них не нашлось. Луков и Вильмонт ожидали возвращения Дрэссера в Главном управлении Рабоче-крестьянского Красного Воздушного флота. Штаб красной авиации размещался в шикарном, хотя и слегка подпорченным во время октябрьских революционных боёв отрядов красной гвардии с юнкерами здании бывшего ресторана «Яр».

Вместе с Луковым и генералом время за чаем коротали усатый круглолицый комиссар Главвоздухфлота по фамилии Аросев и один из двух лётчиков экспедиции. К удивлению экспедиционеров им оказался немец из Баварии, завербованный большевиками. Это был крупный детина высокого роста, широкоплечий с толстыми руками и ногами и круглым щекастым рябым лицом.

Как и многие люди его комплекции, иностранный наёмник оказался не слишком словоохотлив. По-русски он говорил вполне сносно, хоть и с сильным акцентом, но предоставил право рассказать о себе штабному работнику. Штабист поведал, что немецкого товарища зовут Фридрихом, что четыре года назад во время своей службы на Западном фронте он сбил семь французских и английских самолётов. А, мол, нынче камрад Вендельмут верой и правдой служит в Красном воздушном флоте и уже имеет портсигар с гравировкой, которым его наградил сам Троцкий за осенние бои 1918 года над Казанью.

Это был первый случай в гражданскую войну, когда аэропланы намеренно бомбили городские кварталы. Примечательно, что вначале красное командование поручило провести акт устрашения находящимся у них на службе бывшим царским офицерам – Рябову и Девайоту, но те наотрез отказались участвовать в бомбардировке ни в чём неповинных обывателей. На следующий день командир 23-го авиаотряда Сатурин, размахивая «Маузером», потребовал от забастовавших экипажей взять бомбы, угрожая в противном случае застрелить «изменников революции» на месте. Аргумент казалось подействовал – Рябов и Девайот погрузили на свои крылатые машины бомбы и бочки с отравляющим газом, но вместо того, чтобы сбросить смертоносный груз на город – перелетели к белым.

Тогда из Москвы был срочно выписан немецкий наёмник, который без остановки выполнил чёртову дюжину бомбовых рейдов на Казань. За этот «подвиг» немец получил не только портсигар, его также отметили реквизированными у «эксплуататорских классов» золотыми часами и солидной денежной премией.

Застенчиво улыбающийся рябой гигант согласно кивал, подтверждая каждое слово рассказчика. В этом немце советское авиационное командование не сомневалось. Но экспедиция должна была лететь на двух машинах. Со вторым пилотом генералу Вильмонту и Лукову предстояло встретиться на аэродроме…

Вскоре вернулся Дрэссер. Он всё-таки привёз драгоценное горючее и оттого был очень доволен собой и весел. Дрэссер со смехом поведал, что нашёл выход из тупиковой ситуации, обратившись через Дзержинского прямо к Ленину:

– С разрешения Ильича пришлось «ограбить» кремлёвский гараж. Вожди революции героически смирились с тем, что их автомобилям придётся какое-то время вместо хорошего бензина «кушать» вонючий бензол. Зато «Даёшь мировую революцию!».

Тут Дрэссер обратил внимание, что генерал выглядит совсем больным. Анри Николаевич постоянно заходился в лающем кашле. Кажется, у старика была высокая температура. Дрэссер предложил перенести вылет на несколько дней, пока больному не станет лучше. Но Вильмонт решительно заявил, что чувствует в себе достаточно сил, чтобы в ближайшие дни одолеть болезнь, а лечиться он сможет и в пути, для чего взял с собой назначенные ему доктором пилюли и микстуры.

– Я беру пример с вашего Дзержинского, он ведь тоже, говорят, очень болен, но это не мешает ему работать. Говорят за стальной характер его даже прозвали железным – сказал Дрэссеру генерал.

Дрэссер улыбнулся и неожиданно рассказал анекдот про главного чекиста:

– В прошлом году однажды в кабинет Дзержинского влетела граната. Председатель ВЧК (а) не растерялся и вовремя успел спрятаться в огромном стальном сейфе, который после революции так и остался стоять в кабинете бывшего управляющего страхового общества, но пустовал. Взрыв не причинил Дзержинскому никакого вреда, но поговаривают, что именно после этого покушения председателя ВЧК (а) и прозвали «железным Феликсом».

На аэродроме возле приготовленных к вылету аэропланов громко, во всю глотку орали друг на друга двое.

– Не доверяю я тебе, Веселкин! – грубым хриплым басом «громыхал» на весь аэродром коренастый здоровенный мужик в кожаных куртке и шароварах. – Ты, сволочь, под полушубком царские кресты до сих пор носишь! Приказываю снять цацки – немедленно!

– Не сниму! – тоже демонстрировал сильный голос румяный брюнет с интеллигентным лицом. – Мне их не за штабное сиденье дали, а за пролитую в боях с германцами кровь!

– Может тебе и погоны подпоручика во сне мерещатся? – сузив глаза, вкрадчиво вопрошал коренастый мужик.

Генерал и Луков наблюдали за конфликтом издали. Дрэссера с ними снова не было, он сейчас решал какой-то вопрос с аэродромным начальством.

Одиссей уже слышал сегодня фамилию «Весёлкин» и понял, что румяный – это лётчик второго самолёта, на котором должна была лететь экспедиция.

Пилот вытащил из кармана полушубка какой-то листок и, гневно потрясая им, крикнул:

– Вам этого мало! Хотите, чтобы я душой наизнанку перед вами вывернулся!

Скомкав лист, лётчик кинул его под ноги обидчику.

– Ты чем кидаешься! – опешил мужлан в коже. – Теперь мне окончательно всё про тебя ясно, – к белым надумал перелететь, паскуда офицерская! Только зря надеешься, я с тобой полечу, и если замечу малейший признак измены, сразу пристрелю!

– Меня убьёшь, сам тоже гробанёшься, – со злым смехом ответил в лицо крепыша лётчик, – управлять то самолётом ты не умеешь!

Ругань продолжалась ещё некоторое время. Затем лётчик ушёл.

Оставшись один, мужлан наконец заметил незнакомых ему людей в полётном обмундировании и направился к ним. Выяснилось, что он новый комиссар экспедиции, назначенный вместо сразу же скомпрометировавшего себя прежнего. Кто-то из свидетелей безобразной сцены, учинённой Лаптевым в литературного кафе, всё-таки пожаловался высокому чекистскому начальству на Лаптева, и того отдали под суд. А вместо него в экспедицию прислали нового политического надзирателя.

Взгляд у этого человека был насупленный, угрюмый из-под густых бровей, во всём его облике не было решительно ничего приятного. «Прав генерал, – сказал себе Луков, – любой новый комиссар будет хуже предыдущего».

После короткого разговора комиссар тоже ушёл по своим делам. Он забыл поднять брошенный ему под ноги лётчиком листок. Это сделал Вильмонт. Расправив скомканную бумагу, генерал прочёл вслух:

– Пункт первый: лётчик должен указать из среды служащих своего отряда не менее двух лиц, кои согласны дать подписку в том, что в случае перелёта лица, за которое они ручаются к противнику, они согласны нести какую угодно ответственность вплоть до расстрела.

Пункт второй: лётчик должен предоставить гарантии членов своей семьи и родственников, а также ближайших друзей, что он не перелетит к врагу. В случае измены лётчика эти люди подлежат расстрелу.

Пункт третий: родственники лётчика обязуются не менять места своего жительства без разрешения чрезвычайной комиссии. Ну и так далее…

Вильмонт сложил лист вчетверо и убрал в карман.

– Как видите: взятие таких расписок является обычной практикой в отношении «военспецов из бывших».

И ещё генерал добавил, что насколько ему известно каждый месяц от красных перелетают на бесценных самолётах к белым полдюжины пилотов, среди которых подавляющее большинство бывшие офицеры.

– В таких случаях мои бывшие коллеги по «охранке» тоже часто прибегали к подобным не совсем чистым приёмам, хотя вне службы руководствовались такими благородными понятиями, как честь дворянина и офицера.

– Тогда уж не вы ли научили чекистов таким методам? – раздражительно поинтересовался Одиссей, у которого душа болела после полученного им известия о гибели коллег по университету. Луков с большим трудом изображал, что не знает о произошедшей этой ночью трагедии.

Генерал внимательно посмотрел на него и пояснил:

– Нет, я лично чекистов не консультировал по этому вопросу, но кое-кто из моих бывших сослуживцев-жандармов вне всякого сомнения делает это. И я их не осуждаю. Государство без политической полиции – утопия. А у контрразведки своя мораль, суть которой можно выразить древним изречением: «Финис санктификат мэдиа – «высокая цель оправдывает средства». Предательство и шкурничество, – вот с чем лично я никогда не примирюсь, и буду бороться до окончания дней своих.

Лукову показалось, что последние слова проницательного старого контрразведчика являются предостережением лично ему. Одиссей вспомнил о половинке карты с изображением шута в своём внутреннем кармане. Хотя молодой человек был полон ненависти к большевикам, тем не менее, он ещё не решил, как поступит, когда к нему явиться обладатель второй половинки этой карты и потребует выполнить его приказ.

Если на аэропланах бывшей царской армии часто изображались Георгий Победоносец, другие святые, православные символы, то крылатые машины большевиков обычно украшали кабалистические символы, черепа с костями и прочая чертовщина. В частности на борту одного самолёта экспедиции был очень натуралистично изображён чёрт с мохнатыми козлиными ногами, на другом красовалась смерть с косой в одной своей костлявой руке и огромной бутылью самогона в другой.

Недоумённо косясь на дьявольские рисунки, Дрэссер поинтересовался:

– Почему вместо пролетарской символики на красных аэропланах намалёвана эта бесовщина?!

Неожиданно Одиссей услышал тихое бормотание.. В первую секунду ему даже стало не по себе, Рядом был курган с возможно упрятанной в его недрах могилой.

Дрэссеру ответ понравился. Тут он заметил изображение обнажённой пышнотелой красотки на фюзеляже стоящего чуть поодаль «Сопвича». Барышня возлежала в призывной позе.

– А это что за порнография? Тоже символ воинствующего безбожия? – явно добродушно осведомился он.

Тут даже остроумный механик немного замешкался с ответом, однако всё же нашёлся:

– Известно что – красивая краля для поднятия боевого духа товарищей военлётов. Женщина – она хоть и нежелательный объект на аэродроме, как и на корабле, однако куда ж мужику без бабы.

Все захохотали. Дрэссер тоже. После такого ему не оставалось ничего иного, как разрешить оставить рисунки, но с одним условием сразу по возвращении на базу снабдить их лозунгами: «За РКП (б)!», «Даёшь мировую революцию!», «Смерть буржуям!». А самолёт с эротическим изображением на фюзеляже удостоился даже имени собственного. Отныне он должен был именоваться «коммунаркой». Естественно изображённой девице в связи с её новым статусом надлежало подрисовать одежду и красную косынку.