Такого вы еще не видели
Несмотря на поздний час, в огромном многоквартирном доме «Авраам Линкольн» горел свет. А все потому, что наступала Ночь Всех Святых, и всех обитателей здания, числом шестьсот человек, устав кондоминиума обязывал явиться в подземный зал для общих собраний. Они быстро проходили внутрь – мужчины, женщины, дети. В дверях стоял Брюс Корли – он ловко управлялся с новым и весьма недешевым сканером, проверяя удостоверения личности. Он прикладывал к прибору личную карточку каждого входящего – не дай бог в здание проникнет кто-то чужой. Например, жилец из другого многоквартирного дома. Обитатели «Линкольна» относились к процедуре проверки весьма добродушно, и все шло без заминок.
– Брюс, дружище! Ну-ка скажи, во сколько нам обошлось это чудо техники? – весело поинтересовался старый Джо Перд – старейший, кстати, из обитателей здания.
Он с женой и детьми поселился в «Линкольне» в тот самый день в мае 1980 года, когда здание сдали в эксплуатацию. Жена уж много лет как умерла, дети выросли, женились и разъехались, а Джо остался здесь.
– В кругленькую сумму, – согласно покивал Брюс Корли. – Зато он не сбоит – стопроцентная гарантия производителя.
До сего дня, будучи официальным ответственным за поддержание порядка во время собраний, он, пуская людей в зал, руководствовался лишь указаниями собственной памяти. И в результате на собрание однажды проникла пара болванов из «Усадьбы Ред Робин»: эти бесцеременные молодчики нарушили протокол, засыпая ораторов вопросами и подавая реплики с места. Нет уж, такое не должно повториться.
Мистер Веллз раздавал бумаги с отпечатанной повесткой заседания, профессионально улыбался и нараспев повторял:
– Пункт 3А, «О необходимости починки крыши», перенесен в пункт 4А! Пожалуйста, помните и не перепутайте!
Жильцы разбирали бумаги, а потом двумя организованными потоками – один по правую сторону, другой по левую – вливались в зал. Либералы традиционно сидели справа, консерваторы – слева. Члены партий, как всегда, делали вид, что не замечают присутствия оппозиционного крыла. Несколько воздержавшихся – чудики или недавно переехавшие – сели на задние ряды, сохраняя застенчивое молчание, в то время как зал гудел от множества оживленных разговоров. В целом обстановку следовало бы охарактеризовать как толерантную и благожелательную, однако жильцы знали, что сегодня вечером им предстоит нешуточная схватка. Скорее всего обе стороны хорошо подготовились заранее. Люди активно шушукались, зачитывали и передавали из рук в руки петиции, документы и вырезки из газет.
На сцене стоял стол президиума – за ним сидели четыре выборных представителя. Председатель Дональд Клюгман чувствовал, что его внутренности завязываются в тугой комок. Он был человеком миролюбивым и не выносил шумных споров. Ему и в зале-то становилось не по себе во время особо жарких дискуссий, а сегодня ему и вовсе придется принимать в них активное участие. Кресло председателя традиционно передавалось каждому жильцу по очереди, и надо же было такому случиться, что именно ему придется вести собрание, на котором вопрос со школой встанет во всей остроте.
Практически все сиденья в зале уже заняли, и Патрик Дойл, исполняющий в данный момент обязанности священника, с несчастным видом вышел вперед – а кто чувствовал бы себя счастливым в таком длинном белом одеянии – и поднял руки, призывая к тишине.
– Начнем заседание с молитвой на всякое доброе дело! – хрипловатым голосом провозгласил он, прочистил горло и вытащил маленькую карточку. – Пожалуйста, закройте глаза и склоните головы.
Он обернулся к Клюгману и президиуму, Клюгман кивнул – продолжайте, мол.
– Отец небесный, – проговорил Дойл. – Мы, жильцы многоквартирного дома «Авраам Линкольн», просим Тебя благословить это собрание. Эээ… Соблаговоли в милости Своей помочь нам собрать нужную сумму на починку крыши, ибо сие есть дело совершенно безотлагательное. Также молимся о здравии болящих, о том, чтобы безработные нашли работу, также молимся о ниспослании мудрости в деле различения анкет, дабы смогли мы отделить достойных кандидатов на звание жильца нашего здания от недостойных. Мы также молим Тебя о том, чтоб чужаки не проникли сюда и не нарушили течение наших жизней, в коих мы достойно являем пример законопослушания и благопристойности, и, наконец, ежели будет на то Твоя воля, молим избавить Николь Тибодо от гайморитных болей, из-за которых она не смогла выступить перед нами по телевидению, и также о том, чтобы эти боли не были вызваны тем несчастным случаем два года назад, когда рабочий сцены уронил ей на голову груз и ей пришлось лечь в больницу на несколько дней. В общем… эээ… аминь.
Зал единогласно ответил:
– Аминь.
Клюгман поднялся и сказал:
– А теперь, прежде чем мы приступим к делу, перед нами выступят энтузиасты нашей самодеятельности! Сначала три юные девицы Феттерсмоллер из квартиры номер 205 исполнят софт-степ на мелодию «Я построю лестницу в небеса».
Он снова опустился в кресло, и на сцену выбежали три маленькие светловолосые девочки, так хорошо известные залу по смотрам самодеятельности.
Девочки Феттерсмоллер, улыбаясь, отбивали ритм, мелькали ножки в полосатых брючках, блестели серебристые жакеты. И тут дверь в коридор отворилась, и вошел опоздавший к началу собрания Эдгар Стоун.
Он опоздал, потому что проверял контрольные задания своего соседа по лестничной площадке, мистера Иэна Дункана. И вот Эдгар стоял на пороге, мыслями все еще в заданиях. К сожалению, мистер Дункан – с которым он был едва знаком – выполнил их не лучшим образом. Да, уже по самым первым вопросам стало понятно, что мистер Дункан провалил все, что можно. На сцене девочки Феттерсмоллер запели визгливыми, царапающими слух голосами, и Стоун понял, что пришел сюда зря. С другой стороны, если не прийти – придется штраф платить. Присутствие на собрании считалось обязательным для всех жильцов… А ведь он помнил время, когда по телевизору показывали настоящие, сделанные профессионалами развлекательные передачи – а не эти вездесущие самодеятельные номера. Конечно, сейчас все приличные профессионалы работали на Белый дом, телевидение показывало лишь образовательные программы – какие уж там шоу и прочие излишества. Мистер Стоун вспомнил все эти замечательные, давно забытые фильмы с комическими актерами калибра Джека Леммона и Ширли МакЛейн, посмотрел на дрыгающихся на сцене девиц Феттерсмоллер и тихо застонал.
Случившийся рядом Корли смерил его суровым взглядом.
Хорошо, молитву удалось пропустить. Он приложил идентификационную карточку к новому сканеру Корли, и тот выдал ему зеленый свет. Стоун вяло поплелся к свободному месту в зале. Интересно, Николь смотрит все это сегодняшним вечером? Еще интереснее: а агент Белого дома, отыскивающий юные таланты, сидит в зале и смотрит представление? Но нет, кругом сплошные знакомые лица. Девочки Феттерсмоллер зря стараются. Он уселся, закрыл глаза и стал слушать – смотреть на это безобразие не достало сил. Куда им, подумал он… Когда-нибудь им придется смириться – и их излишне честолюбивым родителям тоже. У девочек нет таланта. Нет. Как нет его у остальных жильцов. Многоквартирный дом «Авраам Линкольн» мало что добавил в копилку талантов нации, и сколько бы вы, бедненькие, на сцене ни потели, все останется как есть.
Безнадежные усилия девочек из двести пятой квартиры живо напомнили ему, как бледный, словно покойник, Иэн Дункан дрожащими руками передавал ему бумаги со сделанным заданием. Увы, если Дункан провалит тест, его ждет участь несравнимо более горькая, чем у девочек Феттерсмоллер. Его выгонят из «Авррама Линкольна». Он просто исчезнет из виду и окажется в прежнем, крайне унизительном положении жильца в общежитии. Он будет заниматься ручным трудом – как все граждане в подростковом возрасте.
Конечно, ему вернут сумму, которую внес в качестве квартплаты – приличную, весьма приличную. На такой взнос люди копят всю жизнь. С одной стороны, Стоун ему завидовал. «Что бы я сделал с такими деньжищами, если бы мне их прямо сейчас вернули наличными? Наверное, эмигрировал. Купил бы одну из контрабандных дешевых колымаг, которыми торгуют на…»
От сладостных мечтаний его отвлекли бурные, продолжительные аплодисменты. Девочки оттанцевались, и он тоже принялся старательно хлопать. Со сцены махал ручками Клюгман – призывал к тишине.
– Отлично, ребята, я рад, что вам понравилось, кстати, это не последний приятный сюрприз нынешнего вечера. Кроме того, у нас весьма обширная повестка дня, не будем забывать об этом.
И он белозубо улыбнулся залу.
Ага-ага, подумал Стоун. Повестка у них. И он не на шутку напрягся – в конце концов, Эдвард Стоун принадлежал к радикальному крылу либеральной фракции жильцов здания и ратовал за то, чтобы начальную школу в здании закрыли, а дети бы ходили в городскую начальную школу. И там встречались с детьми из других зданий.
А вот эта идея пока не находила поддержки. Хотя в последние недели им удалось убедить часть жильцов, что это правильно. Почему бы не расширить опыт толерантности? Дети, в конце концов, узнают, что люди из других многоквартирных домов ничем не отличаются от тех, что живут в «Аврааме Линкольне». Нужно уничтожить барьеры между жителями многоквартирных домов, и тогда начнется новая эра взаимопонимания и толерантности.
По крайней мере Стоуну будущее представлялось именно в таком свете. А вот консерваторы видели его совсем иначе. Нет, возражали они, дети еще не готовы к такому опыту: как они отреагируют на чужаков? Все это кончится драками между мальчиками: каждый будет кричать, что его здание – самое лучшее. Так что, конечно, идея сама по себе неплоха, но надо повременить с такими радикальными мерами.
Иэн Дункан очень рисковал, когда не пошел на собрание, – за такое полагался серьезный штраф. Но вечером он остался у себя в квартире. Дункан штудировал правительственные брошюры по религиозно-политической подготовке. «История Соединенных Штатов» или «рел-полы», как их обычно называли. Увы, он не был отличником религиозно-политической подготовки. Действие экономических факторов, сменяющиеся и противоборствующие идеологии двадцатого века, как это все способствовало созданию нынешней религиозно-политической ситуации – ох, все это представлялось ему крайне сложным и запутанным. Вот, к примеру, история создания Демократическо-Республиканской партии. Некогда на ее месте действовали две разные партии – они соперничали почем зря в борьбе за власть. Прямо как нынешние многоквартирные дома. Но где-то к 1985 году две партии слились в одну. Теперь в Соединенных Штатах была одна партия, она правила сплоченным и мирным обществом – ибо все граждане вступили в нее. Все платили партвзносы, ходили на собрания и голосовали – каждые четыре года – за нового Президента. За мужчину, который, как они думали, понравится Николь.
А ведь здорово знать, что мы, американский народ, своим свободным волеизъявлением решаем, кто станет мужем Николь, каждые четыре года. К примеру, последний мужчина, Тофик Нигел. Отношения между Тофиком и Первой леди оставались прохладными – похоже, ей не очень-то понравилось прошлое решение избирателей. Однако леди на то и леди, чтобы вести себя сдержанно и прилично.
Когда статус Первой леди стал почетнее, чем должность Президента? Такой вопрос содержался в «рел-поле». Другими словами, они спрашивают, когда в нашем обществе установился матриархат, подумал про себя Иэн Дункан. А что тут думать, где-то ближе к 1990 году. Это и так понятно. Хотя все к тому шло и раньше. Перемены не были внезапными. С каждым годом Президент все больше уходил в тень, а вот Первая леди пользовалась все возрастающими симпатиями публики. Это избиратели сделали, не кто другой. Возможно, им нужна была фигура, замещающая мать, жену, любовницу – или все три женские ипостаси разом? И они получили, что хотели. Теперь в Белом доме сидит Николь – а уж она-то отлично сочетает в себе все три образа. И не только три, а еще кучу других.
В углу гостиной рявкнул телевизор – предупреждал, что сейчас включится. Со вздохом Иэн Дункан отложил официальный правительственный учебник и уставился в экран. Наверное, сейчас покажут специальный выпуск новостей, посвященный работе Белого дома. Очередная поездка по стране или подробный (регистрирующий каждую мелочь и деталь) репортаж о новом хобби или увлечении Николь. Неужели Первая леди решила коллекционировать костяной фарфор? Мда, если это так, покажут каждую чашечку «Ройял Алберт»…
И вправду, экран тут же заполонила довольная, круглая и бородатая физиономия Максвелла Джеймисона, пресс-секретаря Белого дома. Секретарь приветственно помахал ручкой телезрителям.
– Добрый вечер, добрые граждане великой страны! – торжественно произнес он. – Задавались ли вы вопросом, каково это – спуститься в глубины Тихого океана? А вот Николь задумалась над этой проблемой, и ради ответа на этот вопрос она собрала в Тюльпановом кабинете Белого дома лучших океанологов мира. Сегодня вечером она расспросит их, а вы услышите их рассказы – ибо они были записаны буквально некоторое время назад сотрудниками Объединения телеканалов «Триада» Бюро по связям с общественностью!
Что ж, посмотрим на жизнь Белого дома, подумал Дункан. Хоть вот так, опосредованно. Ибо у нас нет талантов, которые могли бы заинтересовать Первую леди, занять ее царственное внимание хотя бы на один вечер. Но мы все равно заглянем в эту заповедную даль – пусть и через тщательно отрегулированное по размеру окошко в виде экрана телевизора.
Сегодня у него не было настроения сидеть перед телевизором, однако просмотр обещал некоторую выгоду. В конце передачи могли запустить мгновенную викторину, а хороший балл в викторине мог отчасти искупить весьма неудачную контрольную по политической обстановке – ее как раз проверял сосед, мистер Стоун.
На экране показалось красивое, бледное лицо – спокойные черты, умные, темные глаза. Лицо мудрое и вместе с тем не лишенное некой хитринки. Лицо женщины, которая сумела привлечь и приковать взгляды нации – да что там нации, всей планеты. Едва завидев знакомые черты, Иэн Дункан почувствовал прилив удушливого страха. Он подвел ее. Плохо написал тест. Наверняка ее информируют, она ничего не скажет в ответ, но… будет разочарована.
– Добрый вечер, – послышался мягкий, слегка хрипловатый голос.
– Ну видите ли в чем дело, – Дункан с ужасом понял, что бормочет оправдания вслух, – я просто с абстракциями не того… ну плохо у меня с ними, понимаете, вся эта религиозно-политическая философия – для меня она совершенно бессмысленна. Может, мне на чем-то конкретном, на какой-то вполне ремесленной деятельности сосредоточиться? Кирпичи обжигать. Или там прибивать подметки.
И тут же подумал: на самом деле мне нужно на Марсе жить. Там фронтир, там мне самое место. А отсюда меня все равно вытурят, я неудачник, мне тридцать пять – и что? А ведь она знает это, знает.
Отпусти меня, Николь, в отчаянии подумал он. Пожалуйста, не надо заставлять меня писать тесты – я их все равно не пройду. Даже эта программа про окенское дно – даже она для меня запредельно сложна, она кончится – и я моментально забуду, что в ней говорилось. Нет во мне никакого проку для Демократическо-Республиканской партии.
И тут он подумал о своем брате. Эл наверняка сможет помочь – Эл работал на Безумного Люка, продавал подержанные корабли, развалюхи из жести и пластика – их могли себе позволить даже полные лузеры. На таком корабле, если повезет, можно долететь до Марса. Эл, подумал он, наверняка подыщет мне катер – по оптовой цене.
Николь в телевизоре говорила:
– На самом же деле это чудесный, завораживающий мир, в котором обитают невероятно разнообразные светящиеся существа, восхищающие даже тех, кто видел фауну других планет. Ученые подсчитали, что в океане обитает больше видов живых существ…
Тут ее лицо утонуло, на его месте всплыла странная, уродливая рыба. А ведь это чистой воды пропаганда, сообразил Дункан. Они пытаются отвлечь нас от мыслей о Марсе. Об эмиграции. Не хотят, чтобы мы сбежали от Партии – и от нее. С экрана на него таращилась вылупленными глазами рыбища, он против воли почувствовал, что ему интересно! Черт, подумал он, какой причудливый мир там, под водой… О, Николь, ты победила – я залип у экрана! Ах, если бы мы с Элом вытянули счастливый билет… Мы вполне могли бы сейчас играть для тебя в Тюльпановой комнате – и нашему счастью не было бы конца. Ты бы брала интервью у всемирно известных океанологов, а мы с Элом скромненько бы наигрывали какую-нибудь «Инвенцию № 6» Баха…
И он пошел в кладовку и осторожно вытащил на свет что-то завернутое в ткань. Ох, сколько надежд они возлагали на эту штуку… Дункан очень нежно развернул бутылку. А потом глубоко вдохнул и выдул пару гулких нот. Да уж, некогда они с Элом выступали как «Братья Дункан и их Двухбутылочный Оркестр», да. Играли на двух посудинах Баха, Моцарта и Стравинского. И все запорол агент по поиску талантов. Он их так толком и не прослушал. Опоздали, милые. Так он им с порога заявил. Джесси Пигг, мегазнаменитый игрун на бутылке из Алабамы, первым попал в Белый дом и был удостоен чести развлекать дюжину или сколько их там членов семьи Тибодо своими аранжировками «Джона Генри» и прочих песенок.
– Но, – запротестовал Иэн Дункан. – Мы же исполняем на горшке классику, понимаете, классику! Поздние сонаты Бетховена!
– Мы свяжемся с вами, – резко отозвался агент. – Если Ники проявит интерес к вашему творчеству.
Ники! Дункан тогда даже с лица сбледнул, как такое услышал… Надо же, этот человек настолько близок к Первому Семейству… Они с Элом выпятились со сцены со своими бутылками, освобождая место для следующего номера: дрессированные собаки в костюмах елизаветинской эпохи представляли героев «Гамлета». Псины тоже не прошли отбор, но это не слишком утешало.
– Мне сказали, – радостно вещала Николь, – что в глубине очень мало света, и поэтому… ох, вы только посмотрите на это…
Через экран поплыла рыбища с горящим фонариком на морде.
В дверь вдруг постучали, и Дункан подпрыгнул на месте от неожиданности. С тревожным чувством он двинулся открывать. На пороге стоял и явно нервничал сосед, мистер Стоун.
– Как, вы не ходили на собрание? – ужаснулся он. – Они же проверят зарегистрировавшихся и оштрафуют вас!
Он держал в руках бумаги – тест Дункана с уже внесенными исправлениями.
Иэн спокойно проговорил:
– Ну, справился я?
Он уже приготовился к отрицательному ответу.
Стоун прошел в квартиру и тщательно притворил за собой дверь. Посмотрел на экран телевизора – там Николь мирно беседовала с океанографами. Стоун послушал с мгновение, а потом хрипло выдавил:
– Справился.
И отдал бумаги Дункану.
Тот изумленно переспросил:
– Как справился?
Невозможно! Невероятно! Он осторожно принял распечатки и долго таращился на них, не веря своим глазам. А потом вдруг понял, что произошло. Стоун подделал результат. Завысил оценку. Наверное, пожалел соседа. Дункан поднял голову, и они долго смотрели друг на друга, не в силах вымолвить ни слова. Какой ужас… Что же теперь делать? Дункан стоял и сам удивлялся собственной реакции.
«Я же хотел провалить тест…» – вдруг понял он. А почему? Да чтобы выбраться отсюда. Чтобы получить предлог бросить вот это все – квартиру, работу. И смотаться куда-нибудь далеко-далеко. Эмигрировать в чем был, даже без сменной рубашки – и приземлиться среди диких неизведанных земель в космической колымаге, которая развалится на части, как только треснется о марсианскую красную землю.
– Спасибо, – мрачно пробормотал он.
Стоун протараторил:
– Вы когда-нибудь сможете оказать мне ответную услугу!
– О да, безусловно, буду рад прийти на помощь… – промямлил Дункан.
Стоун быстренько выбежал из квартиры, а Дункан остался наедине с бормочущим телевизором, бутылкой, тестом с подделанной оценкой и собственными невеселыми мыслями.
А потом подумал: «Мне нужна помощь, Эл. Помоги мне выбраться отсюда, я даже тест провалить не могу, такой я беспомощный криворукий дебил».
Эл Дункан заседал в маленьком офисе на задах космопарка № 3 положив ноги на стол, он курил и лениво разглядывал прохожих, тротуар, толпу и магазинчики в деловом центре Рино, штат Невада. Новые катера стояли рядами, над ними развевались знамена и транспаранты. Все это хлопало на ветру, сверкало, блестело и мельтешило. Однако Эл сумел разглядеть притаившуюся под вывеской «Безумный Люк» тень.
Похоже, тень заметил не только он: по тротуару шла пара, а впереди бежал их сын. Мальчик радостно запрыгал на месте и закричал:
– Папа! Смотри! Знаешь, что это? Это папула!
– Б-батюшки… – рассмеялся мужчина. – И впрямь – папула! Мэрион, посмотри, под вывеской прячется марсианин! Давай подойдем и пообщаемся!
И он свернул вслед за мальчиком. А вот женщина как ни в чем не бывало пошла дальше по тротуару.
– Мам, давай к нам! – позвал мальчик.
Наблюдавший за сценкой из офиса Эл легко дотронулся до пульта управления под рубашкой. Папула тут же вылезла из-под вывески «Безумный Люк», Эл направил ее к тротуару. Папула ковыляла на шести коротеньких ножках, над усиками моталась дурацкая шляпа, глазки скосились в сторону удаляющейся женщины. Настроившись на нее, папула пошлепала следом, к полному восторгу папы и мальчика.
– Пап, смотри, она за мамой пошла! Мам, обернись, посмотри, кто там!
Женщина посмотрела назад, увидела похожее на тарелку или жука оранжевое существо и весело рассмеялась. Эл подумал: конечно, разве можно не улыбнуться, глядя на папулу? Она же такая смешная, милая. Давайте, давайте, посмотрите на это чудо. А ты, папула, давай, начинай разговаривать. Скажи «здравствуйте» милой даме, которая так заливисто хохочет, глядя на тебя.
Тут до Эла долетели мысли папулы, обращенные к женщине. Животное приветствовало ее, рассыпалось в любезностях, заговаривало зубы и манило за собой, и вот женщина уже присоединилась к мужу и сыну, и теперь они, все трое, стояли и внимали, а марсианин облучал их ментальными импульсами: я хороший, добрый марсианин, у меня нет враждебных намерений, папула любит вас, а вы любите папулу, а папула – она вообще всех любит, без изъятия, таковы уж традиции гостеприимства на прекрасной красной планете!
А Марс – наверняка замечательное место, уже думали мужчина и женщина. И тут папула излила на них свои воспоминания, всю гамму светлых теплых чувств по отношению к родной планете: боже, а ведь там тепло, и люди не дерганые, как на Земле, не шпионят друг за другом и не проходят это бесконечное идиотское тестирование, эту религиозно-политическую подготовку, на них не стучат в службу безопасности зданий раз в две недели… Подумайте об этом, говорила папула – а они словно приросли к тротуару и не могли двинуться с места. Вы будете сами себе хозяева, станете свободно обрабатывать собственную землю, верить в то, что считаете нужным, станете наконец самими собой. Вы только посмотрите на себя, вы собственной тени боитесь – вы встали меня послушать, и вам уже страшно за себя. Вы боитесь…
Тут мужчина занервничал и дернул жену за руку:
– Пойдемте отсюда.
– Па-ааап, – затянул мальчик. – Ну па-ааап, я ж никогда с папулой не разговаривал, это так прикольно, давай еще поговорим, ну па-ааап… Она, наверное, из этого космопарка.
И мальчик ткнул пальцем в сторону Эла, и тот почувствовал на себе холодный, изучающий взгляд мужчины.
Тот проговорил:
– Ну конечно. Они расположились здесь, чтобы торговать подержанными кораблями. И сейчас эта многоножка нас обрабатывает.
Лицо мужчины на глазах становилось все более жестким и суровым, очарование папулы уже не действовало.
– А вон там сидит дяденька и этой штукой управляет.
И тут папула снова вклинилась со своими мыслями. Ну я же говорила вам чистую правду! Да, нам нужно продать товар, но вы все равно можете отправиться на Марс! И вы, и ваша семья можете убедиться в правдивости моих слов, увидеть все собственными глазами – если, конечно, у вас достанет храбрости вырваться из тисков здешней жизни. Вы способны на поступок? Только настоящий мужчина способен на такое! Купите катер Безумного Люка, купите, пока у вас есть шанс, потому что вы не хуже меня знаете: когда-нибудь, в один прекрасный день, они примут закон, запрещающий торговлю подержанными космокатерами. И не будет больше космопарков. Они замуруют щелку, через которую еще могли просочиться некоторые – весьма везучие – люди, спешащие расстаться с этим тоталитарным социумом!
Перебирая рычаги в районе солнечного сплетения, Эл вывернул усилитель на полную мощность. Папула атаковала разум мужчины с удвоенной силой, она буквально затаскивала его внутрь, полностью овладевая им. Она требовала: вы просто обязаны купить космокатер! Платите в рассрочку, безо всяких проблем, гарантия – вот она, плюс широкий выбор моделей. Мужчина сделал неуверенный шаг к космопарку. Скорее, настойчиво шептала папула. Неизвестно, что стукнет в голову властям завтра, смотрите, упустите свой шанс сегодня – не видать вам счастливого завтра.
– Вот так они и действуют, – с трудом выговорил мужчина. – Животное завлекает клиентов. Гипнотизирует. Нам надо уходить, срочно.
Но он не ушел. Было слишком поздно: он купит космокатер, купит как миленький. Эл сидел в своем офисе, нажимал на кнопчки пульта и затягивал клиента внутрь.
Потом он лениво поднялся на ноги. Ну что ж, пора идти заключать сделку. Он выключил папулу, открыл дверь офиса и вышел наружу – и тут же увидел некогда знакомый силуэт. Кто-то быстренько шел, лавируя между развалюхами, направляясь прямо к нему. Да это же братец Иэн! Давно не виделись. Черт, подумал Эл. Только его здесь не хватало. И что ему занадобилось? Да еще и в такой неподходящий момент…
– Эл! – громко позвал братец, приветственно размахивая руками. – Есть минутка? Ты не сильно занят, нет?
Потный, бледный братец подсеменил поближе, испуганно оглядываясь. Да уж, в последний раз, когда они виделись, Иэн выглядел получше…
– Слушай, – сердито начал Эл.
Но поздно, слишком поздно – пара и ребенок уже сбросили с себя чары папулы и стремительно удалялись.
– Я не хотел тебе мешать, – промямлил Иэн.
– Ты мне совсем не мешаешь, – мрачно проговорил Эл, провожая взглядом ускользающую добычу. – А что, собственно, случилось, Иэн? Выглядишь не ахти, кстати, ты, случаем, не приболел? Давай, заходи в офис.
И он завел братца внутрь и захлопнул дверь.
Тот вздохнул и сказал:
– А я тут перебирал вещи в кладовке, увидел бутылку. Помнишь, как мы хотели попасть в Белый дом? Эл, давай еще раз попытаемся, а? Богом клянусь, я не могу так жить дальше. Не могу предать свое предназначение. Помнишь, мы говорили, что музыка – это самое важное в жизни?
Он тяжело дышал и то и дело проводил по лбу платком. Руки жалко дрожали.
– Да у меня даже бутылки больше нет, – подумав, пробормотал Эл.
– Ты должен, обязан попытаться! Теперь можно записать наши партии по отдельности, свести в студии на одну кассету и послать ее в Белый дом! Я чувствую себя загнанным в угол, понимаешь, сил моих нет больше так жить! Я хочу играть, понимаешь? Давай начнем репетировать? Если примемся за «Вариации Голдберга» не откладывая, через два месяца…
Эл перебил его:
– Ты живешь там же? В «Аврааме Линкольне»?
Иэн кивнул.
– А с работой как? Ты по-прежнему техинспектор в Пало Альто?
Братец покивал. Черт, да что с ним такое?
– Слушай, ну если беда случится, всегда можно эмигрировать. Но о бутылке забудь – я не играл много лет. С тех пор как с тобой последний раз виделся, в руки не брал. Так, одну минутку подожди.
И он потыкал в кнопки пульта папулы. Тварюшка на тротуаре подобралась и медленно поплелась на место под вывеской.
Посмотрев в ее сторону, Иэн заметил:
– Хм, а я-то думал, они вымерли.
– Они и вымерли, – пожал плечами Эл.
– Но вот эта – она же ходит и…
– Да это чучело, – отмахнулся Эл. – Кукла с дистанционным управлением.
И он продемонстрировал братцу пульт.
– Она привлекает клиентов. На самом деле вроде бы как у Люка есть и настоящая – с какой-то они же эту штуку моделировали. Но доподлинно никто не знает, а кроме того, Люк теперь гражданин Марса и не подчиняется здешним законам, так что, если у него папула и есть, местным полицейским ее не выцарапать.
И он уселся и закурил.
– А ты попробуй тест по «рел-полу» провалить, – посоветовал он братцу. – Тебя выпрут из здания, получишь обратно взнос за жилье. Отдашь мне деньги, и я уж подыщу тебе катер так катер! Улетишь на Марс, и дело в шляпе! А?
– Я пыта-ааался провалить те-еест! – проблеял Иэн. – А они мне не дали! Взяли и завысили оценку! Они не хотят меня отпускать!
– Кто это – «они»?
– Сосед по лестничной клетке! Эд Стоун его зовут. Он специально это сделал! И смотрел так… знаешь, по-особому. Может, он решил, что одолжение мне сделал… В общем, не знаю.
И он огляделся по сторонам.
– Какой милый офис! Маленький, но симпатичный! Ты тут и спишь, правда? А когда парк переезжает, переселяешься вместе с ним…
– Ну да, – пожал плечами Эл. – Мы готовы сняться с места в любой момент.
Однажды полиция чуть не сцапала его – хотя почему однажды, несколько раз такая оказия с ними уже приключалась… Хотя в принципе космопарк оказывался на орбите через шесть минут после старта. Тогда папула засекла приближение стражей порядка, однако не слишком заранее. В результате бегство вышло неорганизованным и слишком поспешным – и часть катеров пришлось бросить. Увы.
– Каждый раз ты едва уносишь от них ноги, – задумчиво проговорил Иэн. – Но тебе все равно. Наверное, просто характер такой…
– Если они меня сцапают, Люк внесет залог, – пожал плечами Эл.
За ним всегда маячила мощная тень босса, так что о чем беспокоиться? Космомагнат выпутывался и не из таких ситуаций. Клан Тибодо не особо тревожил его – так, заказные статьи время от времени появлялись, да на телевидении пару раз его пинали в передачах, налегая все больше на вульгарность манер Люка и ужасающее состояние катеров, которыми он торговал. Они побаивались Безумца, в этом не приходилось сомневаться.
– Завидую я тебе, – вздохнул Иэн. – Держишься хорошо, на всех плюешь.
– Слушай, у вас что, в здании капеллана нет? Сходи поговори с ним.
Иэн горько отозвался:
– А толку? Сейчас капелланом у нас Патрик Дойл, и ему так же фигово, как и мне. А Дону Клюгману, председателю жилтоварищества, и того хуже – он прям как комок нервов. На самом деле тревожностью страдают все жильцы здания. Возможно, это связано с гайморитными болями Николь.
Посмотрев на брата, Эл вдруг понял: а ведь тот не шутит. Белый дом, семья Первой леди, правительство – все это много значило для Иэна. Идеология определяла его жизнь – прямо как в те времена, когда они были еще детьми.
– Ради тебя, – тихо сказал Эл, – я снова стану репетировать с бутылкой. Давай попробуем еще раз, если ты так настаиваешь.
Иэн охнул и молча вытаращился на него, задохнувшись от нахлынувшего чувства благодарности.
В кабинете председателя жилтоварищества «Авраама Линкольна» сидели двое – Дон Клюгман и Патрик Дойл. Сидели и изучали прошение, поданное мистером Иэном Дунканом из квартиры номер 304. Тот желал выступить на конкурсе самодеятельности, который проводился в здании каждые две недели. Причем в день, когда в зале будет присутствовать агент-отборщик Белого дома. Клюгман считал, что прошение следовало бы удовлетворить без проволочек, если бы… если не одна закавыка. Иэн сообщал, что намеревается выступать дуэтом с другим человеком. И этот человек не проживал в «Аврааме Линкольне».
Дойл проговорил:
– Это же его брат. Я припоминаю, что он как-то говорил: они с братом ставили этот номер несколько лет назад. Музыка барокко, исполняемая на двух бутылках из-под виски. Такого еще не видели, кстати.
– А в каком здании проживает его брат? – спросил Клюгман.
Решение зависело от того, в каких отношениях находились «Авраам Линкольн» и многоквартирный дом, в котором проживал брат подателя прошения.
– Да ни в каком. Он торгует космокатерами Безумного Люка – ну вы знаете, кто это. Эти развалюхи-дешевки, которые со скрипом долетают до Марса. Он живет в одном из космопарков, насколько я знаю. Они переезжают с места на место – словом, ведут кочевую жизнь. Я думал, вы в курсе.
– Да, – кивнул Клюгман. – Но теперь понятно, что ни о каком одобрении речи и быть не может! Мы не допустим на нашу сцену человека, вовлеченного в столь предосудительную деятельность! Естественно, самому Дункану мы отказать не можем – пусть играет на своей бутылке. Это его конституционное право, и я даже думаю, что выступление окажется весьма удачным. Но мы не станем нарушать традиции – чужаки в нашей самодеятельности не участвуют. Мы предоставляем сцену для выступлений исключительно наших жильцов. Так всегда было – и так всегда будет. Так что давайте даже не будем это обсуждать.
И он критически оглядел капеллана.
– Согласен, – покивал Дойл. – С другой стороны, это же близкий родственник одного из жильцов, не правда ли? У жильцов есть право пригласить родственника на представление – так почему бы не позволить ему участвовать? Это очень важно для Иэна, я думаю, вы в курсе: в последнее время он не очень хорошо справляется со своими гражданскими обязанностями. Не очень-то он умен. И вообще я думаю, что ручной труд ему подошел бы больше. Но у него есть талант, и вот эта идея, что можно приспособить бутылку из-под виски…
Проглядывая документы, Клюгман заметил, что отборщик Белого дома будет присутствовать на представлении «Авраама Линкольна» как раз через две недели. Естественно, лучшие самодеятельные номера жильцов приберегут для этого вечера. Так что «Братья Дункан и Бутылочный оркестр барочной музыки» должны и впрямь показать класс, дабы удостоиться такой чести. К тому же недостатка в музыкальных номерах не было – и Клюгман даже думал, что некоторые жильцы подготовили гораздо более занимательную программу. В конце концов, что там хотели показать эти братцы – бутылки? Даже без электронного резонатора? Впрочем…
– Ну ладно, – сказал он Дойлу. – Я согласен.
– С вашей стороны это высшее проявление человечности, – проговорил капеллан, причем с такой сентиментальной улыбкой, что Клюгману стало даже противно. – И я думаю, что мы все получим удовольствие от того, как братья Дункан исполняют на своих неподражаемых бутылках Баха и Вивальди.
Клюгман поморщился, но кивнул.
Настал долгожданный вечер. Они уже шли в актовый зал на первом этаже здания, и тут Иэн Дункан увидел, что за братцем бежит плоское многоногое существо. Этот марсианин, папула. Он резко остановился.
– Ты взял ее с собой?
Эл невозмутимо ответил:
– Ты что, не понимаешь? Разве нам не нужна победа?
Иэн помялся и сказал:
– Не такой ценой.
Конечно, он все понял. Папула загипнотизирует зал. Так, как она утягивала в космопарк зазевавшихся прохожих с тротуара. Она использует свои способности экстрасенса, и люди примут нужное братьям Дункан решение. Вот так и действуют продавцы подержанных катеров, а ты ожидал чего-то другого? Такие мысли роились в голове Иэна. Брат не испытывал по этому поводу никаких угрызений совести. Не получается выиграть с помощью игры на бутылках – отлично, выиграем с помощью папулы.
– Да ладно тебе, – всплеснул руками Эл. – Ты что, враг себе? Мы всего-то чуть-чуть манипулируем подсознанием клиента – что в этом такого? Все сэйлз-менеджеры с прошлого века используют, чтоб ты знал, этот старинный, весьма респектабельный метод – надо же как-то завоевывать симпатии публики. И вообще просто попробуй трезво оценить ситуацию. Мы же на бутылках несколько лет уже не играли.
И он потрогал пульт управления на поясе. Папула тут же подбежала поближе. И тут Эл снова дотронулся до пульта…
И в голове Иэна тут же мелькнуло: «А почему бы и нет?» Все так поступают.
С трудом он выговорил:
– Эл, ну-ка прекрати меня… облучать.
Эл пожал плечами. И вброшенная извне мысль истаяла из разума Иэна. И все же осадок остался. Он уже не считал себя стопроцентно правым.
– По сравнению с оборудованием Николь это все детская игра в крысу, – процедил Эд, заметив неуверенность у него на лице. – Мы тут с папулами возжаемся, а она из телика сделала планетарный инструмент промывания мозгов – вот о чем нужно думать, Иэн. Вот этого нужно бояться. Папула, конечно, действует грубо, и ты знаешь, что тебя облапошили. А вот когда ты слушаешь Николь, в тебя закладывают нужные мысли исподволь и…
– Ничего не желаю об этом знать, – отрезал Иэн. – Я просто знаю, что если мы не победим, если не сумеем пробиться в Белый дом, мне, к примеру, жить больше незачем и не для чего. И вот эту идею мне никто не внушал. Я так чувствую, и это моя собственная мысль, черт побери.
Он открыл дверь, и Эл вошел в актовый зал, придерживая бутылку. Иэн пошел следом, и через мгновение оба они стояли на сцене лицом к полузаполненному залу.
– Ты когда-нибудь ее видел? – спросил Эл.
– Я ее каждый день вижу.
– В смысле, живьем. Ну как – лично. Так сказать, во плоти.
– Конечно, нет, – удивился Иэн.
Собственно, он затем и стремился одержать победу и попасть в Белый дом. Чтобы увидеть ее вживую, а не просто на экране телевизора. Тогда его мечты сбудутся, а давнее жгучее желание – осуществится.
– А я видел, – покивал Эл. – Однажды я приземлился с космопарком на главной улице Шревпорта, Луизиана. Дело было рано-рано утром, не позже восьми. И я увидел – правительственные машины едут. И решил – ну точно, полиция, надо ноги уносить. Но нет, оказалось, это эскорт мотоциклистов, и с ними Николь. Ехала перерезать ленточку на открытии какого-то многоквартирного дома, самого большого в штате.
– Ну да, конечно, – пробормотал Иэн. – «Поль Баньян».
Футбольная команда «Авраама Линкольна» ежегодно встречалась с командой этого здания – и всегда проигрывала. В «Поле Баньяне» проживало более десяти тысяч человек, все из управленцев.
В здание селили только активных членов Партии, и жилье считалось эксклюзивным. Ну и ежемесячную плату там тоже взимали эксклюзивно заоблачную.
– Ты бы ее видел, – задумчиво проговорил Эл.
Он сидел лицом к залу, поставив бутылку на колено. Папулу он запнул под стул – подальше от любопытных глаз.
– Да, – пробормотал он. – Да. Она совсем не такая, как в телевизоре. Да.
Иэн покивал. Ему вдруг стало страшно – их же буквально через пару минут объявят. Вот оно, последнее испытание.
Эл заметил, что братец нервно вцепился в кувшин, и спросил:
– Ну что, задействуем папулу? Слово за тобой.
И он вопросильно поднял бровь.
Иэн сглотнул и ответил:
– Задействуем.
– Отлично, – кивнул Эл и сунул руку за пазуху.
И неторопливо щелкнул рычажками.
Папула тут же вылезла из-под стула, забавно покачивая усиками и моргая глазками.
И тут же зал оживился. Люди привставали, чтобы получше разглядеть происходящее на сцене, некоторые радостно захихикали.
– Смотрите, – ахнул кто-то – ах да, это же старик Джо Перд, непосредственный, как ребенок. – Это же папула!
Женщина встала, чтобы лучше было видно, и Иэн подумал: «Конечно. Все любят папулу». Мы выиграем конкурс – даже если не притронемся к бутылкам. А потом – что? Встретимся с Николь, но станем ли счастливее? А если нет? Неужели все, что останется нам от победы, – это глубокое, безнадежное чувство неудовлетворенности? Боль, тоска по несбыточному?
Однако отступать уже поздно. Двери актового зала закрылись, Дон Клюгман поднялся и постучал, призывая публику к тишине.
– Итак, друзья, – сказал он в пристегнутый к лацкану микрофон. – Начнем наш скромный конкурс талантов. Надеюсь, вам понравятся номера нашей самодеятельности. Как вы видели в программках, первым выступит замечательный дуэт «Братья Дункан и их Классические бутылки». Они сыграют попурри из медодий Баха и Генделя, да так, что вы устанете подпевать и отобьете ладони!
И он насмешливо подмигнул Иэну и Элу: мол, как я вас объявил, а, ребята? Здорово, правда?
Но Эл не обращал на доморощенного конферансье никакого внимания. Он нажимал кнопки на пульте и внимательно оглядывал зал. А потом подхватил бутылку, глянул на брата и стукнул ногой.
И они начали с «Маленькой фуги соль-минор»: Эл дунул в горлышко, и по залу разнеслась чудесная мелодия.
Бум-бум-бум-бум. Бум-бада-бум, бум-бум. Они дули и дули, и щеки их стали красными.
Папула походила по сцене, а потом улеглась – очень смешно и по-дурацки дрыгаясь – прямо в первом ряду. И принялась за работу.
Когда Эдвард Стоун прочел в местной стенгазете, вывешенной рядом с кафетерием, что братья Дункан выиграли конкурс и отборщик рекомендовал их в Белый дом, он почувствовал, что земля уходит у него из-под ног. Как? Он дважды перечитал радостное объявление. Нет, не может быть. Этот нервный раболепный человечек не мог, просто никак не мог победить в конкурсе.
Он надул отборщика. Да, точно. Тест по политической подготовке он не сдал – но прошел. Так и здесь, как-то он подмухлевал с результатами. Он слышал, как играли братья Дункан – они играли хорошо, но не так чтобы очень хорошо. В смысле, все было неплохо, но… интуиция подсказывала, что здесь что-то не так.
В глубине души Стоун злился. И жалел, что подделал оценки Дункана, когда проверял тест. А ведь я вывел его на дорогу к успеху, вдруг посетила его неожиданная мысль. И теперь он поедет прямиком в Белый дом.
А ведь неудивительно, что Дункан так плохо написал тест по политической подготовке. Он же репетировал! Играл на бутылке! И у него совсем не осталось времени на обыденные занятия, которые поглощают окружающих. Наверно, здорово быть артистом, с горечью подумал Стоун. Правила на тебя не распространяются, делай что хочешь.
И он меня облапошил. Обвел вокруг пальца!
Стоун решительным шагом прошел по коридору второго этажа и постучался в офис капеллана. Дверь отворилась, и он увидел, что священник сидит за столом и что-то пишет. На изборожденном морщинами лице читалась неподдельная усталость.
– Мнэ… святой отец, – пробормотал Стоун. – Я бы хотел исповедаться. Не могли бы вы уделить мне немного времени. А то я просто места себе не нахожу. В смысле, грехи мои сокрушают дух мой.
Патрик Дойл потер лоб и кивнул.
– Божечки, – пробормотал он. – Да что с вами такое, граждане, – то густо, то пусто. Сегодня уже десятеро здесь побывало, и все исповедаться пришли. Ладно, проходите.
И он ткнул пальцем в нишу.
– Присаживайтесь к «Исповеднику», цепляйте провода. Я послушаю, а пока позаполняю формы 4-10 из Бойза.
Эдгара Стоуна переполнял праведный гнев – настолько сильно переполнял, что у него аж руки дрожали, пока он прикреплял электроды к нужным местам черепа. Потом он взял микрофон и начал исповедь. Бобины с пленкой пришли в движение.
– Руководствуясь ложным чувством жалости, – начал он, – я нарушил устав здания. Но меня больше беспокоит не сам проступок, а причины, по которым я его совершил. Ибо сам поступок есть лишь следствие неправильного отношения к соседям. Этот человек, мистер Дункан, плохо написал тест по «рел-полу», и я понял, что его могут выгнать из здания. И я посочувствовал ему, ибо подсознательно считаю себя неудачником, полагаю, что не состоялся ни как жилец этого здания, ни как человек, и потому я завысил его оценки, и таким образом он прошел тест. Естественно, мистер Дункан должен пройти его заново, а мои оценки следует признать недействительными.
Он поглядел на капеллана, но тот никак не отреагировал на сказанное.
И тем не менее этого признания будет достаточно, чтобы покончить с Иэном Дунканом и его «Классическими бутылками».
«Исповедник», мигая лампочками, анализировал его исповедь. Потом аппарат выплюнул перфокарту. Дойл устало поднялся на ноги, взял карту и долго ее изучал. Потом вскинул взгляд.
– Мистер Стоун, – сказал он, – здесь сказано, что ваша исповедь – вовсе не исповедь. Что вы на самом деле думаете по этому поводу? Идите-ка присядьте и расскажите все заново. Вы, похоже, не слишком глубоко заглянули в себя и не облегчили совесть. И я советую начать исповедь с признания того, что вы солгали на исповеди – причем солгали сознательно.
– Ничего подобного, – попытался возразить Стоун, но даже для его собственного слуха голос прозвучал неубедительно. – А давайте обойдемся без формальностей? Я ведь и в самом деле подделал результаты теста Дункана. Хотя, возможно, причины, по которым я это сделал…
Дойл перебил его:
– А вы, случайно, не завидуете Дункану? Из-за его успеха на конкурсе? Из-за того, что он в Белый дом поедет?
Ответом стало молчание.
Потом Стоун признался:
– Вполне возможно. Но это никак не отменяет того факта, что Дункан не имеет права жить в этом здании. Его следует изгнать – что бы я по поводу его теста ни думал. Вы загляните в Устав жилтоварищества. Я точно знаю, что там есть пункт как раз для подобных ситуаций.
– Но вы не можете покинуть мой кабинет, – мягко сказал капеллан, – пока не исповедуетесь. Аппарат должен удостоверить вашу искренность. А вы пытаетесь выгнать соседа из здания, руководствуясь исключительно собственными эмоциями. Сознайтесь в этом грехе, и тогда, возможно, мы обсудим с вами Устав и то, что он предусматривает в отношении Дункана.
Стоун застонал и снова нацепил электроды.
– Хорошо, – процедил он. – Я ненавижу Иэна Дункана, потому что он талатливый артист, а я нет. Я согласен подвергнуться суду двенадцати присяжных из числа жильцов здания и принять наложенное ими наказание за грех, однако я настаиваю, чтобы Дункан заново прошел тест! Я не отступлюсь, так и знайте! Он не имеет права жить здесь. Это против закона. Это аморально, в конце концов.
– Ну вот теперь вы по крайней мере не лжете, – покивал Дойл.
– На самом деле, – сказал Стоун, – мне понравилось, как они играли на бутылках. Музыка понравилась. Но я обязан действовать в интересах жилтоварищества.
«Исповедник» с издевательским – во всяком случае, так показалось Стоуну – щелчком выдал новую карту. А может, просто воображение разыгралось.
– Мда, похоже, вы все больше запутываетесь в показаниях, – вздохнул Дойл, читая написанное на карте. – Посмотрите.
И он протянул ее Стоуну.
– Ваш ум в смятении, вас разрывают противоречия. Когда вы последний раз исповедовались?
Стоун густо покраснел и промямлил:
– Ну… в прошлом августе, наверное. Тогда капелланом был Пепе Джоунз.
– Да уж, нам с вами предстоит серьезная совместная работа, – грустно покачал головой Дойл, закурил и откинулся в кресле.
Они решили, что в Белом доме начнут выступление с «Чаконы из партиты ре-минор» Баха – хотя, конечно, братья долго спорили и пререкались, прежде чем прийти к соглашению. Элу эта вещь всегда нравилась, несмотря на техническую сложность в виде двойных нот и прочих каверзных штук. Иэн даже думать о «Чаконе» побаивался. И теперь, когда они уже приняли решение, он очень жалел, что они не остановились на более простой «Пятой сюите для виолончели без аккомпанемента». Но теперь уж поздно сокрушаться. Эл отправил всю информацию о концерте в Белый дом, Харольду Слезаку, секретарю по АР – артистам и репертуару.
Эл успокаивал его, как мог:
– Ты, главное, не волнуйся. У меня в этом номере первая партия. Ты же не против быть второй бутылкой?
– Нет, – ответил Иэн.
На самом деле ему стало легче на душе. Эл взял на себя самое сложное.
А по тротуару перед входом в космопарк № 3 бродила папула, плавно и тихо перемещаясь в поисках клиентов. Часы показывали десять утра, и бедняг, которых можно было бы с прибылью облапошить, пока не наблюдалось. Сегодня космопарк приземлился среди холмов Окленда, штат Калифорния, прямо среди засаженных изогнувшимися под ветром деревьями улиц, в очень хорошем районе. Напротив космопарка высилось впечатляющее, хотя и странноватое на вид здание «Джо Луис»: огромный дом на тысячу с лишним квартир, в которых проживали в основном состоятельные негры. В утреннем свете здание выглядело особенно опрятным и ухоженным. Охранник при бляхе и пистолете зорко стерег вход, отгоняя всех, кто не жил в доме.
– Слезак одобрил программу, – напомнил Эл. – А может, Николь не захочет слушать «Чакону» – у нее своеобразный вкус, и она любит ставить перед артистами непростые задачи.
И тут Иэну живо представилась Николь. Вот она полулежит на огромной кровати в розовой ночной рубашке с рюшечками, рядом на подносе остывает завтрак, а она просматривает программки – одобрит, не одобрит? Она уже слышала про нас, подумал Иэн. Она знает о нашем существовании! Николь думает о нас – значит, мы существуем. Как ребенку необходимо присутствие матери, когда он занимается чем-то важным, так мы нуждаемся в оценивающем взгляде Николь – она вызывает нас к бытию, непроизвольно укореняя в реальности.
А когда она отводит от нас глаза – что? Что происходит? Что с нами случается? Неужели мы разлагаемся на микрочастицы и растворяемся в бездне забвения?
Да, подумал он. Возвращаемся в состояние первичного хаоса, распадаемся на атомы. Туда, откуда мы родом, – в мир небытия. В нем мы пребывали всю сознательную жизнь – и вот теперь у нас есть шанс вырваться.
– А еще, – добавил Эл, – она может вызвать нас на бис. А может даже попросить сыграть любимую мелодию. Я тут пособирал информацию, и вроде как она время от времеи просит исполнить «Веселого крестьянина» Шумана. Соображаешь, что к чему, да? Давай-ка порепетируем Шумана – мало ли что.
И он задумчиво погудел пару раз в бутылку.
– Я… не могу, – вдруг резко сказал Иэн. – Я…не в состоянии. Это слишком важно для меня, но я чувствую – что-то пойдет не так, мы ей не понравимся, и нам дадут пинка под зад. А мы… мы так и будем жить дальше с воспоминаниями о позоре.
– Слушай, – начал Эл. – У нас же есть папула. А это дает нам…
Тут он осекся. По направлению к космопарку по тротуару шел высокий, сутуловатый пожилой человек в дорогом – из натуральной ткани – синем костюме в мелкую полоску.
– Боже ж ты мой, это же Люк! Собственной персоной! – воскликнул Эл. Похоже, он не на шутку испугался. – Я его за всю жизнь всего пару раз видел. Проблемы какие-то, наверное…
– Ты бы папулу подозвал, – тихо сказал Иэн.
Потому что тварюшка резво побежала к Люку.
На лице Эла проступило до крайности изумленное выражение:
– Не получается!
Он отчаянно щелкал кнопками пульта:
– Она не слушается!
Папула подскочила к Люку, тот наклонился, подхватил ее и пошел к космопарку с папулой под мышкой.
– Он перехватил управление, – ахнул Эл.
И ошеломленно поглядел на брата.
Дверь крохотного офиса отворилась, и Люк вошел внутрь.
– Мы получили рапорт, что ты использовал ее во внеслужебное время в частных целях, – сказал он Элу низким, мрачным, ничего хорошего не обещающим голосом. – Тебя же предупреждали – это запрещено. Папулы – собственность космопарка, не оператора.
Эл растерянно пробормотал:
– Ну… эт самое… Люк… ну я…
– По-хорошему, тебя уволить надо, – сурово продолжил Люк. – Но у тебя продажи высокие. Поэтому так и быть, работай дальше. Но делишки свои устраивай без помощи служебного оборудования.
И он покрепче перехватил папулу и развернулся к двери.
– Так, время деньги, мне пора.
И он посмотрел на бутылку в руках у Эла.
– А это вообще не музыкальный инструмент. Это штука, в которую виски наливают.
Эл выдавил:
– Люк, полушай. Это ж реклама. Мы выступим перед Николь, и твоя сеть космопарков станет известной. Престижной, и все такое!
– А мне на фиг не сдалась эта престижность, – заявил Люк, остановившись перед дверью. – Я не собираюсь развлекать Николь Тибодо. Она делает с этим обществом все, что хочет, а я делаю с моими космопарками все, что хочу. Вот так. Она ко мне не лезет – и я к ней не лезу. И пусть так оно и остается. Позвони Слезаку и скажи, что вы не сможете выступить. И вообще забудь об этой чуши. Ты же взрослый человек, а занимаешься черт знает чем – сидишь и в бутылку дудишь, это кому сказать…
– А вот тут ты не прав! – с жаром возразил Эл. – Искусство не знает границ, и даже самые приземленные, обыденные вещи обретают в нем новую жизнь! И эти бутылки – не исключение!
Люк поковырялся во рту серебряной зубочисткой и заметил:
– Ну и как ты собираешься обаять Первую семью? Папулы-то у тебя больше нет. Как, не боишься провала?
Помочав, Эл сказал Иэну:
– Он прав. Мы получили это приглашение благодаря папуле. Но… да ладно, пошло оно все. Мы все равно выступим.
– А ты смелый парень, – заметил Люк. – Но глупый. И тем не менее, тем не менее… тебе удалось произвести на меня впечатление. Теперь я понимаю, почему у тебя продажи запредельно высокие – потому что ты никогда не сдаешься. Ладно, бери папулу в Белый дом. Но смотри, чтобы следующим утром она опять была в космопарке!
И он перебросил Элу круглое, похожее на жука существо. Тот схватил зверюшку и прижал к груди, словно большую подушку.
– Может, это, конечно, и реклама для нас, – продолжил Люк. – Но я знаю одно. Мы Николь не нравимся. Сколько людей ускользнули от нее – и все из-за нас. Мы – слабое место в мире мамочки, и мамочка знает это.
Он осклабился, показывая золотые зубы.
Эл пробормотал:
– Спасибо, Люк.
– Только вот что: папулой буду управлять я, – строго предупредил Люк. – Ну, на расстоянии. У меня все-таки опыта побольше. В конце концов, я же их придумал и запустил в производство.
– Да без проблем, – покивал Эл. – Я-то все равно буду на игре сосредоточен, куда мне еще папулу настраивать…
– Вот, – сказал Люк. – Я ж говорю: ты ж бутылку свою двумя руками держишь!
Люк говорил, Иэн слушал – и что-то его насторожило в голосе братцева начальста. Что-то Люк, похоже, замышляет… Но что? Так или иначе, выбора им не осталось – без папулы успеха им не видать. И конечно, Люк управится с ней виртуозно, он ведь только что показал класс, куда там Элу, и кроме того, правильно Люк заметил, что Эл, так или иначе, будет занят, когда играешь, не до возни с пультом. Но… что-то, что-то тут не то.
– Безумный Люк, – тихо сказал Иэн. – А ты когда-нибудь Николь видел? Ну, лично встречался с ней?
– Ну да, – не дрогнувшим голосом отозвался Люк. – Давно это было. Мы с отцом ездили по стране с кукольным театром. Нас и в Белый дом пригласили в конце концов.
– А что там случилось? – поинтересовался Иэн.
Люк помолчал, но все же ответил:
– А ей не понравилось. Она сказала что-то вроде – «какое безобразие, эти куклы неприлично выглядят».
И теперь ты ее ненавидишь. Вот оно что, подумал Иэн. Ты ее так и не простил.
– А они были неприличные? – спросил он Люка.
– Нет, – ответил тот. – Ну, правда, в одном акте мы стрип-шоу показывали, и куклы изображали девиц легкого поведения. Но никто ж не жаловался до этого. Отец очень расстроился, а мне… мне было плевать.
Его лицо не выражало ровным счетом ничего.
Эл проговорил:
– А что, Николь и тогда уже была Первой леди? Так давно?
– Конечно, – покивал Люк. – Она занимает этот пост вот уже семьдесят три года. Вы разве не знали?
– Но это невозможно, – разом откликнулись они.
– Еще как возможно, – сказал Люк. – Она сейчас совсем старушка. Бабулька. Но, думаю, еще ничего выглядит. Да вы сами все скоро увидите.
Иэн ошеломленно пробормотал:
– Но по телевизору…
– Ну, – засмеялся Люк. – По телевизору все, что угодно, покажут. На экране ей лет двадцать, не больше. Но вы сами-то в учебники истории загляните, там все написано. Эти факты никто ни от кого не скрывает.
А что нам за дело до фактов, подумал Иэн, если мы ее каждый день собственными глазами видим – и видим, что она по-прежнему молода и красива.
Люк, а ведь ты врешь. Это он тоже подумал. Мы же знаем, как все на самом деле. Все знаем. Вот брат мой видел Николь. Эл уж не стал бы врать, если б увидел старуху. Ты же ее ненавидишь. И поэтому клевещешь. Открытие потрясло его, и он повернулся к Люку спиной – не хотел больше иметь дела с очернителем. Ну если Николь семьдесят три года в Белом доме – ей что, девяносто, по-вашему? Его передернуло от самой мысли об этом, и он прогнал ее прочь. Ну, по крайней мере попытался прогнать.
– Удачи, ребятки, – сказал Люк, гоняя во рту зубочистку.
В ту ночь Иэну Дункану приснился страшный сон. За него цеплялась омерзительная старуха, морщинистая, с зелеными когтищами. Она нечленораздельно верещала и что-то требовала, но он не мог понять, что ей надо: ее голос, слова – все сливалось в шепелявое шипение, она шамкала беззубым ртом, булькала слюной, а та стекала по подбородку… Он попытался высвободиться из ее хватки…
– Божечки ты мой! – рявкнул над ухом Эл. – Проснись! Да проснись же, пора ехать! Нам через три часа нужно быть в Белом доме!
Николь. Вот оно что, сообразил Иэн и сел. В голове все спуталось. Это она мне снилась. Старая, усохшая – но все равно. Она.
– Понял-понял, – пробормотал он и, пошатываясь, встал с койки. – Слушай, Эл, – решился он спросить, – а если она действительно старуха? Ну, как Безумный Люк сказал? Что будем делать?
– Как что делать, – безмятежно отозвался брат. – На бутылках играть.
– Я этого не переживу, – застонал Иэн. – Я не умею приспосабливаться, никогда не умел, у меня хрупкая психика! Ой, нет, это кошмар, Люк управляет папулой, Николь – старуха, зачем мы туда поедем? Давай вернемся к прежней жизни! Каждый день будем видеть ее в телевизоре! И если повезет – один раз в жизни во плоти издалека, как ты в Шревпорте? Меня это устраивает, я доволен тем, что имею, мне нравится смотреть телевизор…
– Нет, – уперся Эл. – Раз начали, надо довести дело до конца. И помни: ты всегда можешь эмигрировать на Марс.
Космопарк уже взлетел и направлялся к Восточному побережью и Вашингтону Д.С.
Они приземлились, их встретил Слезак – круглый добродушный дяденька. Он тепло поприветствовал их, пожал руки и повел к служебному входу в Белый дом.
– У вас весьма непростая программа, – чуть ли не подпрыгивая от энтузиазма, вещал он. – Но если вы справитесь – отлично, мы очень рады, в смысле, Первая семья довольна, а в особенности рада Первая леди, ведь она так заинтересована в поддержке всех видов искусства, в особенности – оригинальных! Я прочитал ваши резюме, оказывается, вы делали первые шаги, слушая мелодии на старинных пластинках начала двадцатого века, 1920 года, правда? Вы слушали записи бутылочных оркестров, которые играли еще во времена Гражданской войны, так что вы – настоящие бутылочники, правда, играете классику, а не кантри?
– Да, сэр, – вежливо подтвердил Эл.
– А вы могли бы сыграть что-нибудь…эм… народное? Ну хоть один номер? – спросил Слезак, когда они прошли мимо охранников и вошли в Белый дом.
Перед ними тянулся бесконечный коридор: ковер на полу и через равные интервалы – искусственные свечи.
– Вот, к примеру, я бы предложил «Прощай, Сара Джейн». Вы ее играете? Если нет…
– Играем, – кратко ответил Эл. – Мы исполним ее ближе к концу выступления.
– Отлично, – воскликнул Слезак, вежливо пропуская их вперед. – Ах, а вы не будете столь любезны сказать, что за существо вы несете под мышкой? – И он подозрительно оглядел папулу. – Оно… живое?
– Это наше тотемное животное, – сказал Эл.
– В смысле – талисман на счастье?
– Именно, – подтвердил Эл. – Он помогает нам справиться с тревожностью.
И он погладил папулу по голове.
– А кроме того, оно принимает участие в выступлении. Мы играем, а оно танцует. Ну, знаете, как дрессированная обезьянка.
– Разрази меня гро-ооом… – восхищенно протянул Слезак – ответ Эла мгновенно рассеял его тревоги. – Понятно, понятно…О, Николь будет в восторге, несомненно, ей нравятся мохнатые милые зверюшки!
Они вошли в зал и увидели – ее.
Ох как ошибся, как ошибся Безумный Люк! Ибо она выглядела даже лучше, чем на экране, она предстала перед ними во всеоружии красоты, ибо они видели ее собственными глазами, потрясающе отчетливо, и ошеломленное зрение свидетельствовало: да, она явилась им, о да, она реальна! Ибо чувства – их не обманешь. И вот она сидела в светло-голубых джинсах, мокасинах и не до конца застегнутой белой рубашке, сквозь которую можно было увидеть – или вообразить себе – загорелую, гладкую кожу… О, как божественно неофициальна она сейчас! Вот так вот сидит – запросто, как обычная женщина. Стрижка короткая, волосы не скрывают очерка изящной шеи и ушей… И она, подумал Иэн, чертовски молода. Нет, ей и двадцати не дашь. И какая в ней ощущается жизненная сила – ах! Да, телевидение этого не передает, на экране не увидишь этого магнетизма, он не передаст тончайшей игры красок и совершенства силуэта…
– Ники, – сказал Слезак, – это те самые классические бутылочники.
Она покосилась на них, оторвавшись от чтения газеты. А потом – улыбнулась.
– Доброе утро, – проговорила она. – Вы уже завтракали? Не хотите ли булочек, канадского бекону и кофе?
Ее голос, странным образом, почему-то исходил не от самой Николь, а слышался откуда-то из верхней части комнаты, из-под потолка. Он поднял глаза и увидел там ряд колонок. А потом понял, что их от Николь отделяет стеклянная стена – видимо, в целях безопасности. Он почувствовал легкое разочарование, но потом осознал ее необходимость. А если с ней что-нибудь случится?..
– Мы уже ели, миссис Тибодо, – заверил Первую леди Эл. – Спасибо.
Он тоже смотрел вверх, на колонки.
«Мы ели миссис Тибодо», – вдруг пришла Иэну в голову дикая, дурацкая мысль. А разве на самом деле все не наоборот? Вот она сидит перед нами в джинсах и белой рубашке, и разве не она нас пожирает?
Тут вошел Президент, Тофик Нигел – стройный, подвижный, смуглый. Он подошел к Николь, та подняла голову и проговорила:
– Смотри, Тоффи, они привели папулу! Здорово, правда?
– Да, – сказал Президент, улыбаясь.
И встал за креслом супруги.
– А я могу на нее посмотреть? – спросила Эла Николь. – Пусть подойдет.
И она подала знак, и стекло стало подниматься.
Эл опустил папулу на пол, и та побежала к Николь. Тварюшка проскользнула в щель под барьером и прыгнула на колени к Первой леди. Та тут же подняла ее сильными, уверенными руками и присмотрелась.
– Тьфу, – наконец вынесла она вердикт. – Она не настоящая. Это кукла.
– Они вымерли, – отозвался Эл. – Это всем известно. Но эта папула – точная копия живой папулы, восстановленная согласно данным археологов.
И он сделал шаг вперед…
И стеклянная стена опустилась обратно. Эл оказался отрезан от папулы и стоял, смешно разинув рот. Похоже, он встревожился. А потом машинально потыкал в кнопки пульта у себя на поясе. Папула никак не отреагировала. Потом все-таки пошевелилась. Выскользнула из рук Николь и спрыгнула обратно на пол. Николь восторженно ахнула, глаза повеселели.
– Дорогая, хочешь такую же? – спросил ее супруг. – Мы немедленно достанем. Даже нескольких, если захочешь.
– А что она умеет? – спросила Николь, обращаясь к Элу.
Слезак радостно доложил:
– Мэм, она танцует под музыку, у нее прекрасное чувство ритма, не правда ли, мистер Дункан? Может, сыграте какую-нибудь коротенькую пьеску? Чтобы миссис Тибодо посмотрела на танец?
И он радостно потер ладошки.
Эл с Иэном переглянулись.
– К-конечно… – пробормотал Эл. – Мнэ… мы могли бы сыграть пьеску Шуберта, коротенькую, называется «Форель». Иэн, давай, начинаем.
И он вынул бутылку из чехла и неловко поднял. Иэн сделал то же самое.
– Я Эл Дункан, первая… ээээ… бутылка. А рядом со мной – мой брат Иэн. Вторая… бутылка. Мы рады представить вашему вниманию несколько классических пьес в нашей оригинальной аранжировке. Итак, пьеса Шуберта «Форель».
Он кивнул, и они начали.
Бум, бум, бам-ба-бам ббуууум бум бамбам…
Николь захихикала.
Ну вот и все. Провал, подумал Иэн. Боже, вот оно, самое страшное: в ее глазах мы – посмешище. Он перестал играть. Эл продолжил, щеки покраснели от усилий. Он не обращал внимания на то, что Николь поднесла ладошку ко рту, чтобы артисты не видели – она смеется, смеется над ними и их жалкими усилиями. Эл все играл и играл, до самого финала, а потом опустил бутылку.
– Папула, – проговорила Николь, сдерживая смех. – Она не танцевала. Даже не двинулась с места – почему?
И тут она все-таки расхохоталась.
Эл, запинаясь, ответил:
– Я… я не могу ее включить. Она… в общем, она сейчас на дистанционном управлении.
И сурово сказал папуле:
– Пляши, кому говорят!
– Ох, вы меня уморите сегодня, – заулыбалась Николь. – Смотри, – и она обернулась к мужу, – ему приходится просить ее станцевать! Эй, папула-шмапула с Марса, ну-ка танцуй! Кому говорят, папула-не-папула с Марса! Танцуй, куколка!
И она легонько пнула зверюшку носком ноги – мол, давай, шевелись.
– Ну же, механический зверек, древний-древний зверек на электрическом приводе! Станцуй нам, пожалуйста!
Папула шевельнулась. И вдруг – прыгнула на Николь! Прыгнула – и укусила!
Николь завизжала. Раздался резкий хлопок, и папула разлетелась в мелкую пыль. Из тени выступил охранник с винтовкой в руках, он внимательно оглядел Первую леди и маленькие вихри праха – все, что осталось от рехнувшейся игрушки. Лицо у него было спокойное, но винтовка дрожала вместе с руками. Эл принялся тихо ругаться, снова и снова повторяя три или четыре слова, нараспев, снова и снова.
– Люк, – вдруг сказал он Иэну. – Он сделал это. Отомстил. Все, нам конец.
Цвет сошел с его лица, он выглядел донельзя усталым. Машинально он принялся пихать обратно в чехол свою бутылку, привычно упаковывая ее шаг за шагом.
– Вы арестованы, – за их спинами появился еще один охранник.
И наставил на них пистолет.
– Естественно, мы арестованы, – с отсутствующим видом проговорил Эл.
Его голова безвольно покачивалась, и он беспрестанно кивал.
– Мы же ни в чем не виноваты, поэтому, конечно, как же нас не арестовать…
Николь, опираясь на руку мужа, поднялась на ноги и подошла к Элу и Иэну.
– Она меня укусила, потому что я смеялась над вами? – спокойно спросила Первая леди.
Рядом стоял и промакивал испарину со лба Слезак. Он молчал, просто невидяще смотрел на них.
– Извините, – проговорила Николь. – Она на меня рассердилась, да? Очень жаль, я бы хотела вас послушать.
– Это дело рук Люка, – проговорил Эл.
– Люка, – повторила Николь и смерила его изучающим взглядом. – Безумца Люка, вы хотите сказать? Он торгует подержанными космическими кораблями, и бизнес у него не то чтобы очень легальный… Да, я знаю, кто это. Я его помню.
И она посмотрела на мужа:
– Его тоже надо арестовать.
– Как скажешь, дорогая, – сказал он, что-то быстро записывая на листе бумаги.
Николь медленно проговорила:
– А выступление… вы просто использовали его как предлог, чтобы проникнуть внутрь. Ради совершения враждебных действий. Правда? Совершить преступление против государственной власти. Нам необходимо заново рассмотреть вопрос о допуске в Белый дом артистов… похоже, мы ошиблись, приглашая всех подряд. Таким образом сюда проникают враждебно настроенные элементы. Извините.
Она выглядела бледной и подавленной. Теперь она стояла, сложив руки на груди, и перекатывалась с носка на пятку. И над чем-то размышляла.
– Николь, поверьте… – начал было Эл.
Все так же не выходя из раздумий, она отозвалась:
– Я не Николь. Не называйте меня так. Николь Тибодо умерла, причем очень давно. Я – Кейт Руперт, четвертая по счету женщина, занявшая ее место. Я просто актриса, внешне на нее похожая. Это моя работа, но когда происходит что-то вроде этого, я жалею, что подписала контракт. Власти у меня, кстати, никакой нет. Где-то – я не знаю где – заседает совет, который и принимает все решения. А я их никого ни разу не видела. – И спросила мужа: – Они же знают про это, правда?
– Да, дорогая, – сказал он. – Им все рассказали.
– Видите ли, – проговорила она, обращаясь к Элу. – Даже у Президента больше полномочий, чем у меня.
И она бледно улыбнулась.
Эл пробормотал:
– И сколько раз на вас покушались?
– Шесть. Или семь, – ответила она. – В основном психопаты. Мне сказали что-то про неудовлетворенный эдипов комплекс. Впрочем, не все ли равно. – И она повернулась к мужу. – Мне кажется, эти двое…
И она ткнула пальцем в Эла и Иэна.
– Они не знают, что на самом деле происходит. Возможно, они невиновны.
А мужу и Слезаку и охранникам она сказала:
– Неужели так необходимо их ликвидировать? Мне кажется, было бы проще стереть часть их воспоминаний и отпустить. Это же будет достаточно, правда?
Супруг Первой леди пожал плечами:
– Если ты этого хочешь – пожалуйста, без проблем.
– Да, – кивнула она. – Я бы предпочла это. Так мне будет легче работать дальше. Отвезите их в клинику в Бетесде, а потом отпустите. И запустите уже следующих артистов.
Охранник ткнул Иэну в спину дулом пистолета:
– Вниз по коридору, пожалуйста.
– Хорошо, хорошо, – пробормотал Иэн, все еще сжимая свою бутылку.
Что произошло, напряженно думал он. Ничего не понимаю. Эта женщина – она не Николь. Более того, Николь… ее больше нет! Это же ужасно, но… значит, есть только лицо на экране телевизора, иллюзия, а за ней… за ней стоит группа людей, которая всем заправляет! Совет, так она сказала? Но… кто они такие? Как они сумели прибрать к рукам власть? А кто-нибудь знает правду? А узнает? Мы зашли так далеко, мы узнали, как оно все тут на самом деле. Ну, почти узнали… узнали, что на самом деле стоит за иллюзией… Но остальным-то они расскажут? Хотя какая разница… Как…
– Прощай, – сказал ему Эл.
– Что? – ужаснулся Иэн. – Почему ты прощаешься со мной, брат? Они же нас отпустят, правда?
Эл ответил:
– Мы не будем помнить друг друга. Правду тебе говорю – они не позволят нам хранить такие воспоминания, не позволят помнить про родственные связи. Так что… – И он протянул руку. – Прощай, Иэн. Мы все-таки попали в Белый дом. Ты этого не вспомнишь, но это правда. Мы сделали это.
И он криво усмехнулся.
– Вперед проходим, – строго сказал им охранник.
Они все еще сжимали в руках свои бутылки. И медленно шли вниз по коридору. К двери, за которой их ждал медицинский фургон.
Иэн Дункан обнаружил, что стоит на пустынном перекрестке. А кругом темно. И на улице очень холодно. Он стоял и растерянно смигивал на прожекторы над погрузочной станцией монорельсовой дороги. Как он здесь оказался? Странно… Он поглядел на часы – восемь. Ох, а как же собрание? В Ночь Всех Святых в здании собрание! Мысли лениво барахтались в голове.
Нет, я не могу пропустить еще одно собрание, решил он. Два подряд – это же огромный штраф. Я так разорюсь. Нет, надо идти домой.
Впереди высилось знакомое здание – башенки и ряды окон огромного, длинного фасада «Авраама Линкольна». Он спешил, здание приближалось, он глубоко дышал, стараясь не сбиваться с шага. Наверное, опоздал. Собрание закончилось, подумал он. Свет в огромном центральном актовом зале не горел. Черт, выругался он про себя.
– Собрание закончилось? В День Всех Святых собрание же?.. – путано спросил он швейцара, врываясь в вестибюль с удостоверением личности наперевес.
– Вы, мистер Дункан, что-то перепутали, – любезно ответил швейцар, пряча в кобуру пистолет. – Это вчера День Всех Святых был, а сегодня пятница.
Что-то тут не так, сказал себе Иэн. Но вслух ничего говорить не стал. Он просто кивнул и быстро пошел к лифту.
Он вышел из лифта на своем этаже, и тут открылась дверь, а из нее кто-то осторожно поманил его, то и дело оглядываясь по сторонам.
– Дункан, привет…
Это был Корли. Тоже оглядываясь по сторонам – потому что подобные встречи могли обернуться бедой, – Иэн подошел поближе:
– Что случилось?
– Слух прошел, – быстро и пугано пробормотал Корли. – Что-то насчет твоего последнего «рел-пола», ну, теста. Что-то там с ним не то. В общем, они завтра тебя собираются то ли в пять, то ли в шесть утра поднять и устроить блиц-опрос.
И он снова быстренько окинул взглядом коридор.
– Ты бы про конец 1980-х почитал, плюс выучил историю религиозно-коллективистских движений. Понял?
– Ага, – благодарно покивал Иэн. – Огромное спасибо. Может, когда-нибудь я сумею отблагода…
Но Корли захлопнул дверь, и Иэн остался в коридоре один-одинешенек.
Как приятно, когда тебе помогают соседи, подумал он, заходя в свою квартиру. А ведь он меня практически спас – иначе как пить дать выгнали бы меня из здания…
В квартире ему разом стало полегче. Вот на столе лежат, разложенные, книги по политической истории Соединенных Штатов, такие знакомые-знакомые… Буду заниматься всю ночь напролет, решил он. Потому что этот тест нужно сдать. Другого выхода нет.
Чтобы не уснуть, он включил телевизор. И тут же знакомое, приятное присутствие Первой леди заполонило комнату.
– …а сегодня вечером мы послушаем музыку, – говорила она. – Сегодня перед нами выступит квартет саксофонистов. Они исполнят мелодии из опер Вагнера, в том числе из моей любимой, «Нюрнбергские мейстрезингеры». Надеюсь, что всем вам придется по душе эта музыка, столь обогащающая наши умы и сердца. А затем по личной просьбе моего супруга Президента перед вами выступит столь любезный публике знаменитый виолончелист Генри ЛеКлерк с произведениями Джерома Керна и Коула Портера.
Она улыбнулась, и Иэн Дункан, сидя за заваленным книгами столом, улыбнулся в ответ.
А ведь, наверно, здорово было бы выступить в Белом доме, подумал он. Играть прямо в присутствии Первой леди. Жаль, я так и не выучился ни на каком музыкальном инструменте. Актер из меня никакой, стихов не пишу, не танцую и не пою – ничего, словом, не умею. На что надеяться такому, как я? Вот если бы я родился в семье музыкантов и отец или же братья учили меня с детства…
Он мрачно нацарапал пару строчек, конспектируя историю прихода к власти Французской Христианской фашистской партии в 1975 году. А потом гипноз экрана пересилил, и он отложил ручку и развернулся к телевизору. Николь как раз показывала образец дельфтской плитки, которая ей так понравилась, как она объяснила, в магазинчике в Вермонте. Какие прекрасные чистые цвета… он смотрел, как завороженный, как ее длинные тонкие пальцы ласкают блестящую эмалевую поверхность.
– Видите эту плитку? – говорила Николь своим низким, хрипловатым голосом. – Разве вам не хотелось бы иметь такую же? Правда, красивая?
– Да, – закивал Иэн Дункан.
– А скажите, кто из вас хотел бы увидеть такую плитку? – весело спросила Николь. – Поднимите руки!
Исполненный надежд Иэн тут же поднял руку.
– Да, я вижу, вам всем нравится эта плитка! – проговорила Николь, ослепительно и в то же время ласково улыбаясь. – Возможно, чуть позже мы снова посмотрим, что происходит в Белом доме! Как вам такая идея?
Прыгая в кресле, Иэн радостно прокричал:
– Да, конечно! Я только за!
Она улыбалась лично ему с экрана телевизора. Во всяком случае, так казалось. И он улыбнулся ей в ответ. А потом неохотно, словно придавленный огромной тяжестью, развернулся к книгам. Да уж, пора спуститься с небес на грешную землю – вот он, наш тяжкий земной удел…
За окном что-то грохнуло, и чей-то голос тоненько позвал:
– Иэн Дункан, вылезай, времени мало!
Развернувшись на сто восемьдесят градусов, он увидел, что в ночной темноте за окном повисла какая-то яйцеобразная конструкция. А в ней сидел человек и энергично махал рукой, требуя выйти наружу. Яйцо издало громкое пшшшшшш, огонь втянулся в сопла, и сидевший в аппарате человек откинул крышку люка и высунулся наружу.
Они что, уже пришли меня тестировать? Таким вопросом задавался Иэн Дункан. Он встал, и тут же навалилось отчаяние. Так быстро… О нет, я не готов, не готов…
Человек в летучем яйце развернул корабль, и белое пламя из дюз ударило в стену здания. Комната содрогнулась, полетели куски пластика. Окно разбилось от нестерпимого жара. В образовавшуюся дырку кричал человек. Он изо всех сил пытался вывести Иэна Дункана из ступора и махал руками:
– Эй, Дункан! Давай, поторапливайся! Я уж братца твоего подобрал, он на другом корабле летит!
И человек – пожилой, но очень ловкий – забросил себя в комнату. На нем красовался дорогущий синий в полоску костюм из натуральной ткани.
– Давай, нам пора! А то застукают! Ты что, совсем меня не помнишь? Надо же, и Эл не помнил. Слушай, ну они молодцы, снимаю шляпу…
Иэн Дункан вытаращился на незнакомца. Кто это? И кто такой Эл? И что вообще происходит?
– Да уж, мамочкины психиатры постарались на славу… хорошо вас уделали, да… – выдохнул незнакомец. – Бетесда, говорите, – ну там у них и специалисты! Надеюсь им не попасться в будущем!
И он подошел к Иэну и положил руку на плечо.
– Полиция закрывает все мои космопарки. Я улетаю на Марс и забираю тебя с собой. Давай, соберись. Я – Безумный Люк. Ты меня не помнишь, но потом вспомнишь. На Марсе – обязательно вспомнишь. И брата тоже. Давай. Пошли.
И Люк подпихнул его к дырке на месте окна, к висящему в воздухе яйцу – конечно, это был подержанный космический катер, точно, как я мог забыть, подумал Иэн.
– Ну ладно, я согласен, – пробомотал Иэн.
Непонятно, правда, зачем этому джентльмену забирать меня с собой. И что ему понадобится на Марсе? Зубная щетка, пижама, пальто? Он принялся судорожно оглядываться – в последний раз, в последний раз я вижу свою квартиру. Он это понял. Вдалеке завыли полицейские сирены.
Люк залез обратно в катер, Иэн взобрался на корабль следом – старик подал руку. По полу ползали ярко-оранжевые существа жучиного вида. Все они тут же приветственно замахали усиками. Папула, вдруг вспомнил он. Да, папула, точно.
Все будет хорошо, думали папулы. Ты, главное, не волнуйся. Безумный Люк залетел за тобой вовремя – в последний момент, можно сказать. А теперь – просто расслабься.
– Да, – проговорил Иэн.
Он прижался спиной к стенке корабля и расслабился. И впервые за много лет он почувствовал себя спокойно.
Корабль рванул вверх – прямо в ночное пустое небо, к новой планете и новой жизни.
