Книга: «Иди ко мне» (Современные были)
Назад: ГРУЗИНСКИЙ ТОСТ (Быль)
На главную: Предисловие

ЧАСТЬ 7. РАССКАЗЫ О ЖИВОТНЫХ

КОШАЧИЙ СПЕЦНАЗ

Готовлюсь к худшим временам.

Боюсь, что истину предам,

как Пётр, что поневоле струшу.

Готовлюсь, укрепляю душу.

Москвич Александр Зорин написал эти строки после того, как «за религиозную пропаганду среди детей» (была такая статья в Конституции СССР) арестовали его друга Володю. А жена поэта Татьяна сказала на допросе в КГБ, что пусть её тоже сажают за решётку, но своих детей она воспитывала и будет воспитывать в православной вере. У Саши после этого уничтожили набор уже готовой к печати книги, и он потом долго подвизался на стройках Подмосковья. Впрочем, в те времена было не в диковинку встретить дворника или сторожа с университетским дипломом, а в нашем подъезде мыла полы учительница, лишённая права преподавать в школе за то, что водила в церковь своих детей.

Готовились к арестам и на случай гонений готовили убежища в дальних, глухих уголках России. Именно в ту пору Саша купил дом в глухомани на Валдае, но пожить в этом доме не пришлось, потому что дела держали в Москве, да и времена наступали такие, когда уже не преследовали за веру в Господа нашего Иисуса Христа.

Мысль о брошенном без присмотра доме тревожила Сашу, и он уговаривал меня поехать туда летом: «Места там райские, сама увидишь!» Уговорил. И я поселилась почти в раю. Сашин дом стоял на возвышенности на краю деревни, и отсюда открывался величественный вид на бескрайние леса, уходившие, казалось, уже в синь неба. А в лесах было такое изобилие малины, черники, брусники, клюквы, что бери сколько хочешь и сколько унесёшь. Правда, про грибы мне в деревне сказали: «Грибов нынче нет — одни лисички». Лисичками здесь пренебрегали, брали только белые и рыжики. Да и какой интерес искать грибы, радуясь находке, если лисичками так густо устланы просеки, что ногу негде поставить? Идёшь — и грибы хрупают под сапогами.

Даже звери в этом безлюдном краю были непуганые. На рассвете дорогу неспешно переходили кабаны. На краю деревни мышковала лиса с лисятами. А по ночам в огороде резвились зайцы и грызли морковку.

Всё бы хорошо, но уже в первую ночь я в ужасе сбежала из дома из-за жуткого нашествия крыс. Крысы были жёлто-серые, огромные, жирные. Они гремели сковородками и опрокидывали кастрюли. Швырнёшь в них поленом — ничего не боятся и, злобно щерясь, бросаются на тебя. В общем, неделю после этого я ночевала у соседки-фельдшерицы, пугавшей меня рассказами о том, как у одной новорождённой девочки крыса отгрызла щёку, и та осталась изуродованной на всю жизнь; как у них в больнице кому-то ампутировали ступню, потому что после укуса крысы ступня стала гнить. А ещё крысы разносят чуму и прочую заразу. Короче, через неделю я собрала вещи и зашла попрощаться с моей новой деревенской подружкой бабой Дуней.

— Ты что, как безбожница, жизни боишься? — насмешливо спросила баба Дуня и процитировала Псалтирь: — «Тамо убояшеся страха, идеже не бе страх». Крыс она испугалась! А кошки на что? Возьми себе мою Мурку. Только с котёнком бери, иначе сбежит.

Больше у фельдшерицы я не ночевала. Появилась в доме Мурка и извела крыс.

Позже, уже в Оптиной пустыни, ветеринар осмотрел мою Мурку с её потомством и сказал уважительно:

— Да, редкая порода — крысоловы. А сейчас из четырёх кошек ловит мышей только одна. Испортили их люди, избаловали, и превратился в дармоедов кошачий род.

Признаться, я тоже баловала Мурку, и однажды баба Дуня сказала:

— Когда будешь уезжать в Москву, позови Петьку-кошкодава, пусть удавит Мурку.

— За что?

— За то! Ты вон курочку сваришь и угощаешь кошку. Барыней стала теперь Мурка. Уже порченая она!

А далее последовал рассказ о деревенском коте Мурзике, которого выпросила у кого-то на лето москвичка-дачница. А после её отъезда кот, как выразилась баба Дуня, охамел: стал воровать по домам продукты, а главное, так полюбил курятину, что охотился теперь на цыплят.

— У меня трёх цыплят сожрал, ворюга, а у Марковны всех извёл, — повествовала рассказчица. — Всей деревней подлеца ловили, пока Петька-кошкодав не казнил его.

Позже, уже в другой деревне, я столкнулась с тем же неписаным правилом: если кот засматривался на птичек и цыплят, его сначала наказывали, а за кражу цыплят — казнили. Правда, однажды сердобольные люди спасли от казни такого кота. Увезли его на дачу к знакомым, и в дачном посёлке началось бедствие: были там прежде цыплята, да сплыли, став добычей помилованного кота.

Словом, в отличие от меня баба Дуня кормила Мурку скудно. Нальёт ей в миску молочка и скажет строго: «Что — мяса хочешь? Вон твоё мясо по сараям бегает». А однажды я увидела, как Мурка рыбачит. Сидит, замерев, у кромки озера. И вдруг цап — и закогтила лапой плотвичку. Поймала несколько рыбок и, обернувшись к кустам, нежно мурлыкнула. Тут же из зарослей выскочил котёнок, и мама с котёнком захрустели рыбкой.

«Кошка — это единственный домашний дикий зверь», — вычитала я однажды в английской книжке. И хотя баба Дуня английских книг не читала, но разделяла мнение англичан. Конечно, рассуждала она, кошка привыкла к человеку, но она — зверёк и часть той дикой природы, где зверь добывает пропитание сам. А если кошка не умеет охотиться и клянчит еду у людей, она уже порченая, ущербная, а от беспорядка в природе и людям ущерб.

Так в суровых условиях Севера воспитывали крысоловов — отважный и грозный кошачий спецназ.

Новая жизнь, где сытно кормят, повергла Мурку в такое изумление, что она пыталась хоть как-то отблагодарить. То принесёт для меня плотвичку с озера, то притащит окровавленный кусок крысы и положит эту гадость к моим ногам. Однажды я купалась в озере и отплыла уже далеко от берега, когда к озеру с воплем примчалась Мурка и бросилась в воду следом за мной. Я была для неё, догадалась я позже, Большим Котёнком. Глупым, конечно, — ну какая разумная кошка полезет в эту омерзительно мокрую воду? Но нет предела материнской жертвенности, и жизни не жалко, если Котёнка надо спасать.

Вот ещё случай. Выглянула на рассвете в окно и увидела, как Мурка преследует зайца-русака, пробравшегося на огород за морковкой. Русак был намного крупнее Мурки, а задние лапы такие мощные, что ударит с размаху — и кошке конец. Но в битвах побеждает не сила, а смелость, и кошка грозно преследовала зайца.

Чужаков в мои владения Мурка не допускала, а в итоге получилось вот что. Просыпаюсь среди ночи от неистовых криков и глазам своим не верю — по огороду мечутся охотники с карабинами. А Мурка с победоносно-гнусавым воем вцепилась в шевелюру самого толстого охотника и яростно выдирает клочья волос. Хорошо, что пострадавший оказался человеком необидчивым, хотя был чиновником высокого ранга, приехавшим в наши края из Москвы, чтобы, как говорили в те годы, «дать ОВЦУ», то есть Особо Важные Ценные Указания. Добра от таких визитов не ждали, а потому решено было отвести беду старинным способом — устроить для гостя охоту на кабанов, а там, как водится, напоить.

Руководить столь ответственным мероприятием поручили учёному егерю с академическим дипломом, великолепно знавшему охоту по книжкам, а лесные угодья — по слухам. И егерь-академик без тени сомнения привёл охотников на мой огород. Пришлось привечать незваных гостей, и два дня изба гудела от пьяных тостов и песен. А московский гость так разошёлся, что лихо танцевал «барыню» с местными дамами и в умилении восклицал: «Народ меня любит!» Народ, конечно, вежливо хвалил танцора, но при этом излагал свои нужды: автобусы в нашу глухомань не ходят, «скорая помощь» на вызовы не приезжает. И главное, нет сахара — ни чайку от души попить, ни вареньица сварить. Любимец народа тут же схватился за телефон и закричал в трубку: «Я покажу вам кузькину мать!» Что тут началось! Приехали сразу две «скорые помощи» и перемеряли всем давление. А потом завезли столько сахара, что его раскупали уже мешками.

Про автобусное сообщение гость сказал пренебрежительно, что автобусы — транспорт прошлого, и надо прорыть к деревне метро. Он даже торжественно предложил выпить за… За что, мы не поняли, потому что гость уснул на полуслове и был с почётом перенесён в машину. В общем, метро к нам не прорыли. А всё почему? Пить надо меньше, господа.

Мурка, поймавшая в огороде чиновника, стала в то лето местной знаменитостью. Нас даже провожали в Москву с наказом: пусть Мурка отловит в столице президента. Причёску портить не обязательно, но про нужды людей рассказать.

— Хоть бы кто из властей постыдился, что нашу церковь разрушили, — сказала баба Дуня. — А как мне без батюшки помирать?

От единственной на всю округу церкви остался лишь остов, поросший берёзками. Между тем раба Божия Евдокия готовилась к смерти. И готовилась так основательно, что заказала знакомому плотнику в городе крест на могилу и гроб. Родные — в слёзы: «Мама, это же дикость какая-то!»

— Так мы же бессмертные и никогда не умрём! — насмешливо отвечала упрямая старуха. — А в Псалтири что сказано? «Изыдет человек на дело своё и деланье своё до вечера». Я в восемьдесят два года в последний раз на покос ходила, и с тех пор не стало делов. Отработалась я — вечер уже.

По крестьянским понятиям праздность была для неё равносильна смерти. А умерла баба Дуня так. Ничем не болела, но вдруг почуяла что-то. Велела внуку-шофёру отвезти её в городскую больницу, а оттуда сразу отправилась в храм. Там она исповедалась, причастилась, а через день в той же церкви отпели её. Родные дивились, как же всё предусмотрено: и гроб готов, и крест на могилу. Даже место на кладбище давным-давно куплено, чтобы упокоиться возле родни. И ушла в последний путь мудрая бабушка, не обременяя никого.

Много лет спустя умерла моя уже старенькая кошка Мурка. Ветеринар сказал, что от старости не лечат, и бесполезно мучить кошку уколами. А Мурка, уже неделю лежавшая недвижимо, вдруг поднялась и ушла в лес. Шла и всё оглядывалась на меня — прощалась. Говорят, что точно так же, в одиночку, умирают слоны и перед смертью уходят куда-то в заросли, чтобы скрыть от живых свою боль.

Есть достоинство жизни и достоинство смерти.

* * *

После Мурки осталось многочисленное потомство, которое регулярно пополняли Муркины дочки — кошки Муся и Маня. Мои наивные надежды, что люди разберут котят-крысоловов, увы, не оправдались. Взяли только одного котёнка. И дом постепенно превращался в кошкодром.

Моя мама в ту пору уже не вставала с постели, и котята по-своему утешали её. Забирались на постель и грели, мурлыча, её больные ноги. Мама даже уверяла, что кошки «лечат». Потом один такой «лекарь» помочился на матрас, а следом ринулись загаживать постель и остальные. Мы меняли и выбрасывали матрасы, воевали с котятами, но они с каким-то неистовством устремлялись метить постель. И однажды терпение лопнуло. Слава Богу, что выручил батюшка и отвёз эту кошачью свору за сорок километров от дома — на дальнее подсобное хозяйство монастыря. А через две недели с подсобки вернулась Муська. Поскреблась на рассвете в окно — вся в репьях, истощённая и так шумно дышит, будто сорок километров бежала бегом. А Муська бросилась ко мне с такой радостью, что я устыдилась: нельзя выгонять кошку из дома, где она родилась и выросла.

Вот и жили у нас с тех пор кошка Муся и кот Мурок. Но жили недолго, потому что на крысоловов начался вдруг бешеный спрос. Это художники, взявшие у нас котёнка, восторженно рассказывали ближним и дальним, как молодой котик в первый же день задавил двух крыс и поймал тридцать мышей. Художники так вдохновенно описывали достоинства крысоловов, что люди загорались и озадаченно спрашивали: а как бы и мне крысолова достать? Вот и приезжали ко мне с вопросом:

— Это вы продаёте крысоловов?

— Никого я не продаю.

А однажды приехал фермер, беженец из Чечни, русский по матери и чеченец по отцу.

— У меня на ферме четыре кошки и кот, — рассказывал он. — Так крысы по ним пешком ходят. Моя доченька крыс боится, больная она.

Муська злобно зашипела на пришельца.

— Кошка-воин! — восхитился он. — Продайте её.

— Не могу, — призналась я честно, рассказав, как Муська сорок километров бежала до дома, и грех её снова из дома выдворять.

— Конечно, вы правы, — распрощался гость.

Вышел на крыльцо и вдруг устало сел на ступеньку с каким-то клёкотом в горле. Он рассказывал — это был не рассказ. Тут пульсировала боль, отвергая немыслимое. Ведь чеченцы — очень гостеприимные люди. Это правда. И сосед был гостеприимный. Да! Зазвал в гости его семилетнюю дочку и зверски изнасиловал её.

— Ребёнок ещё, немая с тех пор… теляток любит. Пришла на ферму, а крыса прыгнула на неё… опять этот крик, как тогда, и ужас. Страх и ужас, опять, как тогда! Милая моя доча, немая доченька, — хрипло бормотал он.

— Берите кошку, — сказала я тихо.

По народному поверью, как утверждал фермер, кошку надо «продать», иначе сбежит. Взяла я рубль у горюющего отца, а Муська с презрением отвернулась от меня, не прощая предательства. Больше она домой не возвращалась.

Потом из дома ушёл кот, протестуя против появления у нас собаки Бимки. Временного, как мы считали, появления. Потому что у собаки был хозяин — пожилой прапорщик в отставке. После смерти жены он привёл в дом молодую хозяйку, а та заявила: выбирай, дорогой, — собака или я. То ли у неё была аллергия на собак, то ли ещё что-то, а только Бимку выгнали, побив для острастки.

Но обо всём этом я узнала позже. А пока ходила на дачу к прапорщику и вешала на двери записки: «Ваша собака нашлась! Приходите за ней по адресу…» За ненужной собакой никто не пришёл.

А Бимка была сама любовь и преданность. Не раз сбегала от нас на дачу к прапорщику и даже ощенилась там. Прапорщик оторопел, увидев двенадцать щенков. Купил водку и позвал друга. И так они, видно, крепко выпили, что не нашли ничего лучшего, как на глазах у собаки закопать щенят на огородах соседей. Бимка потом месяц искала их.

Собака она крупная — помесь лайки с бультерьером. И вот люди посадили огурчики, помидорчики, а Бимка мощно, как бульдозер, перекапывает грядки в поисках зарытых щенят. Возмущённые дачники пришли к хозяину собаки, прапорщику. А тот вдруг заявил, что продал собаку в Оптину пустынь, а там такая безответственная дамочка, что взяла себе Бимку и не смотрит за ней. «Я здесь при чём?» — сказал он грозно, с опаской оглядываясь на молодую жену.

Правда, позже при встрече прапорщик заплакал: «Предал я Бимку и про вас соврал. Но поймите, жена не выносит собак, а я люблю её до безумия!» Словом, есть такое известное алиби — по-цыгански жгучая, как в сериалах, любовь.

О дальнейших событиях мне рассказала знакомая, купившая участок в том дачном кооперативе. Дескать, ходит по домам женщина и собирает подписи под коллективным письмом:

— А там такая грязь про монастырь и про вас! Я, конечно, свою подпись не поставила, но неприятности, предупреждаю, будут.

Ладно, личные неприятности — дело привычное. Но клевета на монастырь возмутила настолько, что я тут же отправилась на поиски Бимки.

Бимка с обрывком верёвки на шее ожесточённо рыла землю у дороги, а дачник в шортах целился в неё из ружья, крикнув предупредительно:

— Отойдите в сторонку. Я её пристрелю.

— Бимка, — говорю, — идём домой.

И собака устало пошла за мной.

После возвращения Бимки кот переселился к соседям и тоже, похоже, поставил ультиматум: выбирайте — собака или я. Я подлизывалась к коту, носила ему вкусненькое, а он отворачивался от меня. Сидит спиной, а хвост гневно подрагивает, выражая всю глубину возмущения: как можно променять благородного кота на такую дрянь, как собака? Крысоловы — звери с характером.

* * *

Бимка больше не щенилась. Старая была собака. В последний год она уже с трудом спускалась с крыльца на травку, а обратно её заносили на руках. Именно в эту пору ко мне стали возвращаться крысоловы, тем более что беглый кот Мурок облагодетельствовал многих бродячих кошек, и множилось племя кошачьих бомжей. Летом эти бомжи блаженствовали — паломники добрые, угостят обязательно. У некоторых даже были постоянные спонсоры. Рыжий кот Васька, бомж со стажем, ежедневно сытно обедал у моего соседа Ивана Сергеевича. Хорошо летом! А зимой многие, как Иван Сергеевич, уезжают в свои городские квартиры. В городе легче — огни, театры. А тут идёшь зимним вечером по улице — ни огонька. Безлюдно. А ноги по колено проваливаются в сугроб. Голодает Васька, и морозы под тридцать. Бежит Васька, проваливаясь в сугробы, — только голова из снега торчит. И орёт эта рыжая голова отчаянно, уже чуя свой смертный час. Пустить бы Ваську в тепло погреться, да Бимка с лаем бросается на кота. Правда, ветеринар заверил нас, что кот выживет даже в морозы, если кормить его. Мы кормили Ваську, и Васька выжил.

Весной, когда расцвели нарциссы, тихо, как уснула, умерла наша Бимка. А бомж Васька привёл к нам бомжиху Мурку, такую тощую и бестелесную, что я приняла её за котёнка. Между тем Васька имел на бомжиху виды.

— Вот бесстыжий кот — к котёнку пристаёт! — возмутилась я.

— Нет, это уже старая кошка, — сказала Люба, ветеринарный врач и моя подруга. — Просто у неё была трудная жизнь.

У меня тоже была трудная жизнь, и я стала кормить Мурку, тем более что селиться у нас она не собиралась — поест и уйдёт неизвестно куда. А в июне Мурка притащила на веранду пятерых прехорошеньких котят. Глазки уже открыты, играют, бегают. Нет, с меня хватит! Ежедневно я относила котят подальше от дома, а Мурка снова появлялась на веранде с очередным котёнком в зубах. Единоборство закончилось победой кошки и нашим общим решением: мы раздадим котят по знакомым. Только сначала надо подготовиться, чтобы было всё по совести, ведь у уличных кошек болезней полно. Тут и глисты, и блохи, и прочее. Словом, делали уколы, опрыскивали спреем и толкли в порошок таблетки, подмешивая их в молоко.

Котята между тем проходили курс молодого бойца. Мурка, обучая котят, приносила им полуживую мышь или крысёнка, и они азартно бросались на них. Потом стали охотиться самостоятельно. Первым поймал мышь белый с серой спинкой котёнок и стал, жадно урча, поедать её. Мышь была едва ли не крупнее котёнка, и мои гости с любопытством следили: доест он её или нет? Доел. Раздулся, как шар, и пошёл вперевалочку, смешно виляя задом в белых штанишках.

— В Бразилии все ходят в белых штанах, — процитировал кто-то Остапа Бендера.

И котёнок получил имя — Остап Бендер, в сокращении Ося. О, это был ещё тот Ося-бандося! Кошачье семейство обитало на веранде и с осторожностью дикарей остерегалось заходить в комнаты. На воле можно спастись бегством, а в помещении куда бежать? Но любопытный Ося проник в дом. А в комнатах ветер колышет шторы, и как же весело кататься на них, раздирая когтями шёлк! На столе — скатерть, на скатерти — ваза с цветами и старинное блюдо с испечённым к обеду пирогом. Пахнет вкусненько. Интересно, чем? Котёнок тут же повис на скатерти, стянув её на пол. Блюдо вдребезги, ваза тоже. И особенно жалко пирог.

Водился за Осей и другой грех. Однажды Мурка, обучая котят, принесла им задушенного скворца. И я так свирепо обрушилась на птицеедов с веником, что они после этого не заглядывались на птиц. А Ося заглядывался.

Весной, когда зацветает сирень, у нас ночами поют соловьи. Тревожно и сладко от соловьиных трелей, и будят они людей по ночам. Просыпаюсь и вижу в лунном сиянии Осю. Сидит на шаткой ветке сирени и слушает соловьёв с таким вожделением, что ясно — собрался охотиться на них. Бегу по мокрой траве с веником и кричу устрашающе: «Я тебе покажу! Так покажу!» Ося от испуга шмякнулся оземь и молниеносно умчался прочь. Больше на птиц он не охотился, но веник к утру разодрал. Пришлось купить новый — опять разодрал.

От Осиных бесчинств нас спасла икебана. Это приехала в гости знакомая и решила составить букет по всем правилам икебаны. Наломала веток лиственницы с шишечками, чтобы добавить их к лилиям. А Ося цап — и сорвал шишечку. С каким же упоением он играл с ней! Подпрыгивал на полтора метра, обрушивался сверху, как на добычу, гнал, охотился, ловил, настигал. Это были боевые танцы охотника-воина — дикие, древние и такие захватывающие, что глаз не отвести. Когда шишка потерялась, Ося завыл и не успокоился, пока шишечка не нашлась.

Сейчас Ося самый мирный и дружелюбный из всех моих котов. Бывает, коты лупят друг друга. Ося тут же становится между ними, трётся мордой о мордочку, будто целует, и от его дружелюбия утихает скандал.

* * *

На крысоловов был спрос. А толку? Однажды на смотрины котят пожаловала семья из Москвы. И все буквально в восторге от котика Рысика — настоящая рысь, правда, маленькая, но с рысьими кисточками на ушах. «Папа, берём!» — закричали дети. Папа ласково протянул ладони к котику, а тот так распорол ему руку, что из глубокой раны хлынула кровь. «Мы подумаем», — распрощались москвичи. Подумали и передумали.

— Что, Рысик, — говорю, — упустил свой шанс стать москвичом?

Точнее, это мы упустили тот переходный период, когда ласковые котятки вдруг превратились в хищный кошачий спецназ. Посторонних они теперь к себе не подпускали, даже нас порою дичились. Мне удалось лишь один-единственный раз погладить Рысика, когда он заболел и ослаб. Больше подобное не повторялось.

И всё-таки мы с Рысиком дружим. Ночами он забирается в мою спальню через форточку, но в отличие от Оси не лезет на постель. Лежит поодаль на ковре, смотрит на меня. И нам интересно друг на друга смотреть.

* * *

В сентябре Мурка принесла на веранду ещё пятерых котят. Мама родная, куда столько? Впрочем, пока котята жили на веранде, они нам с сыном не мешали. Бегают, играют — весёлый народец. Покормим их, и никаких забот.

На Покров выпал снег, и подморозило крепко. Котята простудились — из носа течёт, глазки гноятся. У одного котёнка больной глаз не открывался, а глазные капли почему-то не помогали. Одноглазый, но очень храбрый котёнок получил славное имя «Кутузов», сокращённое вскоре до обиходного «Кузя».

Как раз в ту пору я с трудом выживала после инфаркта и пребывала в том сонном оцепенении, когда не хочется что-либо делать и думать. Ничего не хочется. Это было то преддверие к смерти, когда первыми умирают желания.

Мир казался серым и скучным. Пытаюсь читать святых отцов, точнее, очередной «цитатник» с выдранными из текста изречениями. Цитаты назойливо однотипны: гордость — это плохо, а смирение — хорошо. Потом следующее: смирение — хорошо, а гордость — плохо. Выпотрошили святых отцов, умертвив тайну.

А рядом течёт таинственная жизнь. Одноглазый Кузя стоит на двух лапках и с удивлением рассматривает гроздь рябины. Жизнь для него — сплошные открытия. Вчера ещё он не умел ходить, а сегодня с лёгкостью взлетает на перила веранды, а оттуда ликующе прыгает ко мне. Больной-пребольной, но сколько радости в нём! И вдруг эта радость передаётся мне, а в памяти оживает то время, когда просыпаешься от непонятного счастья. И жизнь так захватывающе интересна, что уже торопишься жить. Мы ещё поживём, мой радостный Кузя! Мы доживём до весны, когда всё белым-бело от цветущих яблонь, а в храме поют «Христос воскресе из мёртвых, смертию смерть поправ и сущим во гробех живот даровав!»

И был мне дарован «живот», то есть жизнь. Вместе со мною выздоровел Кузя, когда мы пустили котят в тёплый дом. Огорчений с ними было немало, но сначала расскажу о радостном Кузе. В апреле он пропал. Неужели Кузю разорвали собаки? А в мае слышу разговор двух прихожанок у храма:

— Представляешь, Ириш, — говорит одна женщина другой, — мы, когда переезжаем из города на дачу, это просто ужас. Кругом мышиный помёт, вместо книг — бумажный мусор, и шторы изгрызены в лохмотья. А вчера приехали, и никаких мышей. Шторы целы, и книги тоже. А на диване спит, представляешь, котик. Просто милость Божия!

— Да, тебе повезло, — соглашается собеседница.

— Какой масти кот? — встреваю я в разговор.

— Серый с белой манишкой, а на лбу, как звёздочка, отметина.

Всё понятно — это наш Кузя. Коты иногда уходят из дома в поисках охотничьих угодий. Это их главная страсть — охота. Рысик уходит охотиться недели на две. А Кузя ушёл уже навсегда. Это беда, если в доме мыши. Как не помочь?

* * *

Через семь месяцев чёрная кошка-красавица Пантера принесла четырёх котят. Пантерка — дочь Мурки, но в отличие от неё — нерадивая мать. Пантере нравится жить на дереве. Распластается на ветке с ленивой грацией, а внизу завывают от страсти коты. В общем, из четырёх котят гулящей мамаши выжил лишь один. Зато какой! Он понимал слово «нельзя», а увидев впервые лоток-туалет, тут же грамотно присел на песок. Задрал хвостик, сделал своё дело и посмотрел вопросительно: дескать, правильно я поступил? Молодец, умница, просто отличник!

Отличника забрала у нас монахиня в тайном постриге, живущая в миру. Котёнок изрядно натерпелся в дороге и, войдя в дом, устремился к лотку с песком.

— Какой умный! — восхитилась монахиня.

Кот к тому же был ловчий и мышей извёл. Первое время, чтобы не сбежал, его не выпускали из дома. Потом он стал свободно гулять по двору. Нагуляется и стремглав мчится в дом, чтобы справить нужду на лотке. В общем, однажды стало понятно, почему дети недолюбливают иных отличников, угадывая в них людей схемы и закоснелых стереотипов. Впрочем, что осуждать котов, если и мы таковы? Закоснеем в чём-то — не переубедить!

* * *

За год Мурка принесла двадцать котят, и почти все при мне. «Ты безумная!» — говорили мне подруги. Безумная, точно. Купила икону Божией Матери «Прибавление ума». Не помогло. Ох, кошачьи дети, куда же вас дети?

В сельской местности мыши и крысы — почти повсеместное бедствие. Но люди говорят: «Вот ещё — возиться с кошками? Куда проще купить отраву, и нет проблем!» У них проблем нет, проблемы есть у других. Полуживых отравленных мышей, случается, поедают звери и птицы, а потом в лесу находят мёртвых сов и лисиц. У знакомых погибла породистая умная кошка, когда соседи травили мышей. Отравился тогда и рыжий кот Васька. Всё выдержал Васька — голод, морозы. Химии не выдержал.

Вот ещё случай — человек отравился капустой, что немудрено: капусту щедро опрыскивают химией от капустных бабочек, иначе ничего не вырастет. А в это лето мы почему-то забыли опрыскать, но капуста уродилась крупная, крепкая и без обычных, простите, экскрементов от гусениц. И вдруг вспомнилось, как котята всё лето ловили бабочек-капустниц. Им надо охотиться, а на кого? Мышей и кротов они давно переловили. А тут бабочки — как не поймать? А ещё котята приносят на веранду живых ящериц. Не для еды — из спортивного интереса. Поймают ящерку и отпустят. Они так запрограммированы — надо ловить.

— А ты, разумеется, не запрограммирована? — спрашивает, посмеиваясь, мой старинный друг.

Запрограммирована, и ещё как. Даже батюшке жалуюсь, что пишу каждый раз исповедь, а грехи — застаревшие, и всё те же. И зачем извожу столько бумаги? Честнее высечь эти грехи на камне, и с камнем на исповедь приходить. «Ладно, — говорит батюшка, — приходи с камнем».

* * *

Смех и грех — люди молятся о спасении души и растут духовно, а я надоедливо прошу: «Господи, пристрой котят!» Куда ни приду, везде спрашиваю:

— Вам не надо котёнка?

— Своих некуда девать. Вчера кошка опять окотилась.

— Ас котятами как поступаете?

— Берём грех на душу. Лишь одного оставляем.

Еду в такси и предлагаю таксисту котёнка. А он в ответ:

— У меня дома пятеро котов, да ещё котёнка недавно привёз из рейса. Выскочил он на трассу и орёт как оглашенный. Такой маленький и такой несчастный… Я пассажира к поезду вёз, торопился, но загадал почему-то — заберу беднягу, если дождётся меня. Возвращаюсь, а котёнок на том же месте сидит и ждёт меня, показалось. А вообще-то котов жена в дом принесла. Подберёт на улице больного котёнка, пожалеет и вылечит. Жена у меня врач. Краси-ивая!

Таксист счастливо смеётся, замолкает и вдруг говорит:

— Хотите, расскажу, как я женился? Ездил на свадьбу к другу в Москву. Увидел Люсю и всё — пропал. Полгода мучился, потом позвонил: «Люся, можно я к вам приеду?» — «Приезжайте», — говорит. Приоделся, взял кейс — ив Москву. А там — профессорская семья, лица добрые, хорошие, и меня потчуют, как родного. А я сижу за столом и горюю. Люся — врач, институт закончила. А я кто? Лётчик-вертолётчик. В боевых действиях, конечно, участвовал, а потом по ранению списали меня. Вот кручу баранку, дом есть в деревне. Как я москвичку в глушь повезу? Попрощался резко. Люся меня на электричку провожает. Поезд уже тронулся, а я с подножки кричу: «Люся, пойдёшь за меня замуж?» — «Пойду!» — кричит и бежит за поездом. Потом, когда первый сынок родился — у нас их трое, — Люся вдруг спрашивает:

— Помнишь, ты с кейсом приезжал свататься, даже из рук его не выпускал? Что было в кейсе?

— Пистолет.

— Зачем?

— Решил, — отшучиваюсь, — застрелиться, если откажешь мне.

Нет, никогда бы не застрелился — я в Бога верую. Но боевой офицер всё-таки, и привычка с войны — стоять насмерть и верить: прорвёмся.

Вот такой жених с пистолетом. Жалуюсь ему на бесчинства котов, а он даже, кажется, не понимает:

— Нет, наши коты — порядочные люди. Сидят на подоконнике, свесив хвосты, и смотрят в окно.

У порядочных людей и коты порядочные. А у меня? Чуть отвернёшься, и залезут на стол, воруя котлеты. Да разве у бабы Дуни, а потом у меня та валдайская Мурка по столам лазила? Голодать будет, а не тронет еду на столе. Негодую на котов и всё чаще вспоминаю ухоженный дом бабы Дуни и мирную жизнь в нём. В чём эта недоступная мне тайна порядка? А порядок там был такой — внучки ежедневно мыли полы у бабушки, а потом застилали их домоткаными нарядными половиками. Чистота идеальная, потому что в доме дети — сначала пятеро малышей Евдокии, потом внуки, теперь уже правнуки. Кошка знает своё место за печкой и не лезет на кровать или на стол. У всех своё место, а у бабушки — там, где иконный угол. Молится она за детей и особенно за внучек. Заневестились уже, а нравы-то нынче!..

Внучки-невесты обнимают бабушку и просят:

— Бабуль, расскажи про любовь.

— Про любовь? А про неё всё сказано — придут страсти-мордасти, приведут с собой напасти. И съедят тебя страсти, разорвут на части.

— Бабуль, да разве страшно любить? Ты сама-то любила?

— А то! Два года по Петьке-кошкодаву сохла. Рыдала! Нос распух, как свёкла, и цветом буряк. Мечта круглой дуры — стать женой кошкодава! А Петька потом раз пять женился. Все жёны разные, а дети одинаковые — матюкаются с пелёнок и по тюрьмам сидят.

— А дедушку нашего ты любила?

— Вот ещё! Это он, хитрец, так вскружил мне голову, что и не помню, как под венцом оказалась. А только жили мы с Иваном, как в сказке: и горько — пополам, и сладко — пополам. Я при нём смелая была, смешливая, а умер Иван — и не мил белый свет. Нет надо мной моего господаря, а моя голова кружится.

Про любовь к мужу Евдокия говорит неохотно. Тут тайна сердца, и всё сокровенное. А страсти-мордасти она высмеивает нещадно. Вон сколько их, обольстителей-кошкодавов! А девушки влюбчивы и не разбираются в людях. Спаси их, Господи, от срамных страстей!

А может, догадываюсь, всё дело в страстях? Воюю с кошками, разоряющими книжный шкаф, — забрались туда из любопытства и сталкивают книги на пол. Но разве я, как любопытная кошка, не лезу в те дебри Интернета, после которых так мерзко на душе? Что кошки, если «от юности моея мнози борют мя страсти»?

По учению святых отцов, страсти заразны, и мы заражаем ими других. В житие святителя Спиридона Тримифунтского описан такой случай. Святитель ехал на Вселенский собор, и сопровождавший его инок очень удивился, когда на постоялом дворе гостиницы лошадь не стала есть предложенную ей хозяином капусту. Отчего так?

— Оттого, — сказал святой, — что лошадь чувствует нестерпимый смрад, исходящий от капусты по той причине, что наш хозяин заражён страстью скупости.

А вот случай из жизни преподобного Амвросия Оптинского. Городской исправник хотел купить хорошую недорогую шубу, но старец отсоветовал, потому что шубу прежде носил человек, одержимый страстью гордыни. «У человека нечистого и страстного и вещи его заражены страстями, — писал преподобный Парфений Киевский. — Не прикасайся к ним, не употребляй их». А преподобный Иларион Великий велел выбрасывать овощи, которые приносили в монастырь люди, живущие в грехе.

Но куда нам до святых — при нашей-то немощи! И всё же от осознания этой немощи начинает смиряться душа.

* * *

Недавно услышала почти рекламный слоган: «Если вы хотите проверить качество продуктов, заведите в доме кошку». Помню, одна моя знакомая решила угостить котят импортной колбасой. Те обнюхали колбаску и не стали есть, учуяв в ней ту самую химию, что придаёт колбасе заманчивый вид.

— Да я же её за четыреста рублей покупала! — удивилась знакомая.

Но котята неграмотные и не разбираются в ценах, а дешёвую рыбку охотно едят.

Покупаю в магазине салаку и вижу рядом нотариуса Ингу Арнольдовну. А она закупила так много салаки, что нетрудно догадаться — для кошек.

— Сколько их у вас? — спрашиваю.

— Пятнадцать кошек. Каждый раз зарекаюсь брать, а увидишь на улице их, таких несчастных, и не выдержит сердце. Правда, в дом их не пускаю — живут на веранде. У меня хорошая утеплённая веранда.

— А с котятами как?

— Стерилизовала я кошек. Иначе спасу нет.

Но и пятнадцать кошек ещё не рекорд. Возле монастыря иногда стоит старая дама и держит перед собой картонку с надписью: «Подайте на пропитание кошек». У неё их тридцать с чем-то.

Интересуюсь, зачем столько. А дама рассказывает — она родилась и выросла в келье Оптиной пустыни. Монастырь уже был закрыт, а братские корпуса превратились в многонаселённые скандальные коммуналки. Зашёл однажды в монастырь монах и рассказал ей, ещё девочке, такую притчу. Умер грешник, пришёл на тот свет, а перед ним — адская огненная река. «Гореть мне в аду!» — думает грешник. А при жизни он, хотя и был бедным, кормил бездомных голодных кошек. И вдруг эти кошечки сцепились хвостами и образовали живой мост, по которому грешник перешёл через страшную реку. «Попал ли он в рай, то нам неведомо, — завершил свой рассказ монах. — А всё же была ему милость от Господа за верность заповеди: „Блажен, иже скоты милует“».

Вот и надеется старая дама на милость Божию, собирая больных и увечных кошек. У одной нет глаза, у другой — три ноги, а ещё соседи подбрасывают ей котят. Правда, другие соседи регулярно пишут жалобы: развела, мол, вонищу, а на её уродов неэстетично смотреть. А однажды, как узнала я позже, они отравили её кошек. Старая дама после этого слегла.

Оккультистам свойственна ненависть к кошкам. Из суеверия их массово убивали в пору Средневековья, полагая, что кошки — это ведьмы-оборотни. Впрочем, ненависти и нынче хватает. Вот недавний случай. Пришёл к нам домой незнакомый человек, почему-то решивший, что я должна записать и поведать всему миру историю о том, как он, бизнесмен, депутат и важная птица, стал православным. Правда, всего лишь месяц назад. Уговариваю гостя не оставлять туфли в прихожей, потому что котята могут — того…

— Да у меня такая сильная молитва, — говорит он, ликуя, — что не боюсь я сряща, котят и этих… ну, аспидов.

Гость старался говорить как бы по-старинному. Но когда, уходя, он обнаружил в туфлях пахучую лужицу, то сразу перешёл на родимый сленг: «Я эти шузы за триста баксов купил! Развели тут кошачью бандитскую мафию, я их лично убью!»

Ладно, бывает — погорячился человек. А насчёт «мафии» гость был прав. Конечно, котята со временем приучаются к лотку, но сколько обуви пришлось всё же выбросить! «Господи, — прошу я снова и снова, — пристрой котят. Ведь есть же добрые люди».

* * *

Молитвы исполняются, как говорили в старину, «с пожданием». А добрые люди на свете есть. Однажды приходит монастырская послушница Надежда и говорит: «Давайте я помогу вам раздать котят». После воскресной литургии Надя стоит с котятами у ворот монастыря и предлагает их желающим. Котиков берут, а кошек — нет. Одну кошечку так долго не удавалось пристроить, что Надя даже перестала носить её к воротам: а зачем? Всё равно не берут. И вдруг Надя звонит и почему-то волнуется: «Тут вашу ту самую кошечку спрашивают. Бегите скорей!» Сын на рысях помчался с котёнком к Наде. А там счастливые молодожёны — обнимают котёнка и говорят: «Это она, та самая кошечка. Она нам приснилась». Оказывается, перед венчанием им снились похожие сны — уютный дом, где много детей, а в доме — эта белая кошечка с рыжим узором на голове. Вот радости было!

— Поздравьте меня, — говорю подругам, — из двадцати кошаков осталось лишь пятеро. Три кота и две кошки.

— Поздравляю и гарантирую, — иронизирует подруга, — эти две кошки принесут тебе вскоре двадцать котят.

А другая подруга не поленилась отыскать журнал и зачитывает нам вслух: «Американские учёные подсчитали, что кошка и её потомство за семь лет могут произвести на свет 420 тысяч котят».

Послушница Надя, подруги, соседи уговаривают меня стерилизовать кошек — иначе не остановить кошачий конвейер. Как раз в ту пору в монастырь часто приезжала машина из калужской ветеринарной клиники. Забирали бездомных кошек, стерилизовали, а заодно и лечили. К сожалению, кошек-бомжей редко где лечат, а в итоге страдают дети. Одна первоклассница приласкала кошку с лишаями, а теперь мама втирает ей мазь в лысину на голове.

— У нас замечательные врачи, — убеждает меня Надя. — У них после операции кошки здоровые и уже бегают на третий день.

Всё понимаю, а не могу — душа возмущается. И вдруг одна бабушка сказала мне:

— Ты зачем, Александровна, обижаешь соседа? Он помидоры вон посадил, а твои котята переломали их. Человек он добрый — не попрекнёт тебя словом. А всё же грех обижать людей.

И тут я сдалась. Когда Пантерку и Мурку стерилизовали, я почувствовала себя кошачьим Гитлером. Рассказала о своих переживаниях врачу из клиники, а он рассердился:

— Да мы вашу старую кошку спасли! Там нутро настолько изношенное, что умерла бы вскоре. А теперь ещё поживёт. И почему вы так плохо кормите кошку? Она истощённая, с недостатком веса.

Кормила я Мурку как раз отменно, но её буквально высосали котята — не только новорождённые, но и те, что постарше. Тоже любят пить молочко.

После операции Мурка повеселела, поправилась и стала наконец похожа на кошку, а не на измождённое существо. У Пантерки тоже, кажется, всё нормально. Правда, теперь она отшвыривает от себя котов.

Внешне всё нормально и даже разумно. А только горько осознавать, что идол наших времён — комфорт, и ради него мы калечим животных.

* * *

Летом суетно от борьбы с сорняками: едва прополешь огород, как они снова растут. А осень утомляет чередой заготовок. «У зимы большой рот», — говорит батюшка. И мы солим, маринуем и консервируем многоразличную домашнюю снедь. Зато зима — время покоя и неспешного чтения. Перечитываю своих любимых святых отцов и вдруг поражаюсь — насколько же они, суровые постники, радостнее нас, изнеженных и благополучных. А тут такая несказанная радость, что от восторга немеет душа: «Вот, Господи, волны благодати Твоей заставили меня умолкнуть, — пишет преподобный Исаак Сирин, — и не осталось у меня мысли пред благодарностью к Тебе!» Всякое дыхание да хвалит Господа.

У зимы свои дары и своё богатство. Даже коты зимой благодушествуют и блаженно мурлычут во сне. А выскочат на улицу и купаются в снегу, веселясь, как малые дети. Коты чистюли, а снег чистит мех. Вдруг с улицы прибегает взволнованная Мурка и очень хочет рассказать о чём-то. Что случилось? Выхожу на крыльцо и вижу — коты яростно гонят прочь от дома приблудившуюся кошку.

Кошка не из местных — длинношёрстная барыня, и её, похоже, подбросили. А в монастырь подкидывают столько котят и кошек, что уму непостижимо. У моей подруги Люси, старшего лейтенанта-связиста в отставке, дом возле стен Оптиной пустыни. И рассказывает мне Люся в слезах: у неё у самой кошка окотилась — котят девать некуда, а тут паломники подбросили ей шестерых котят.

— Я бегу за их машиной с московскими номерами и кричу: «Что — совсем уже совести нет?» А они приветливо машут ручкой и, похоже, гордятся: мы, мол, не изверги, чтобы топить котят. Мы пристроили их в святое место!

Там же, у монастырской стены, — иконописная мастерская, и однажды туда подкинули новорождённых, ещё слепых, котят. Иконописцы пытались выкормить их из соски, потом хоронили этих крохотных мертвецов, и работать в тот день у них не получалось.

А длинношёрстная кошка снова и снова возвращается к дому, скребётся в дверь и орёт так громко, что мы прозвали её про себя Мявкой. Гоним кошку прочь и пытаемся пристроить её на хозяйственный двор монастыря. Там в коровнике и на конюшне привечают кошек и кормят их остатками пищи из трапезной.

Нет, Мявка снова скребётся под дверью. Орёт и кричит две недели подряд! А мороз под сорок — дышать трудно. И в крике кошки уже столько страдания, что разрывается от боли душа.

Спрашиваю знакомую монахиню: что делать с кошкой? А она отвечает:

— У нас тоже одна кошка буквально врывалась в келью и кусала нашего котёнка. Мы к батюшке: что делать? А он говорит: «Помолитесь». Помолились мы вечером, а наутро узнали, что кошку задавила машина.

Нет, только не это! И на вечерней молитве прошу Богородицу устроить кошку в хорошее место. Божья Матерь милостивая, устроит всё к лучшему. И в ту же ночь кошка через форточку запрыгнула в дом. Бросилась ко мне и прильнула с такой нежностью, что стало понятно: это домашняя кошка, и хозяйка очень любила её. А потом, угадывалось, умерла хозяйка, и начался ужас сиротства. Кошка даже не обращает внимания на еду, но напрашивается, настаивает, просит, чтобы погладили и приласкали её. Эта кошка не может жить без любви.

Так поселилась у нас в доме кошка с рыжей мордочкой — ласковая Мявка. Сначала от страха она пряталась от котов, а потом стала нападать на них. Со стороны это выглядело потешно: Мявка — мелкая кошка, и на фоне рослых крысоловов смотрится, как пони рядом с лошадью. И откуда столько отваги? Впрочем, вскоре всё прояснилось — Мявка пришла к нам уже непраздной и готовилась защищать своих котят.

Однажды ночью из-под кровати послышался многоголосый писк.

— Котята — это хорошо! — сказал утром сын.

Конечно, котята — весёлый народ. Но за что нам, Господи, столько счастья?

Назад: ГРУЗИНСКИЙ ТОСТ (Быль)
На главную: Предисловие

Татьяна
скачать книгу Нины Павловой иди ко мне бесплатно
Анжела
очень хорошая книга
Антон
Перезвоните мне пожалуйста по номеру 8(953)367-35-45 Антон.