Глава сорок шестая
Поминальный завтрак

Ирен без всякого труда арендовала отдельный зал в «Дельмонико».

Очевидно, в ней не узнали ту загадочную скандалистку, которая недавно вынудила английского «лорда» покинуть Нелли Блай в этом самом заведении.

А быть может, как раз наоборот: именно благодаря своей вспышке праведного гнева она приобрела здесь вес. Несомненно, владелец «Дельмонико» жаждал, чтобы название его ресторана не сходило у всех с уст – не важно, по причине отменной кухни или светского скандала. Если дело обстояло именно так, то моя подруга Ирен была просто находкой для его заведения. От нее я узнала, что в «Дельмонико» устраивали банкеты самого скандального свойства в Нью-Йорке и здесь пировали такие легендарные негодяи, как Босс Твид и Бриллиантовый Джим Брейди.

И тем не менее я полагаю, что за все пятьдесят с лишним лет существования ресторана здесь не видели ничего подобного списку гостей, приглашенных на поминальный завтрак, который был посвящен памяти Софии, Саламандры и даже недостойной Мины. Ирен предложила, а Шерлок Холмс согласился, чтобы мы поместили объявление об этом событии с упоминанием имен покойных в газетах. Мы не рассчитывали, что придут напыщенные друзья Мины Гилфойл, но некоторые артисты, выступавшие вместе с ней и ее сестрой, могли дать ценные сведения.

Мы с Ирен прибыли в «Дельмонико» за час до поминального завтрака, чтобы осмотреть наш зал. Это было длинное прямоугольное помещение, облицованное панелями из дорогих пород дерева. От стен исходил слабый аромат лимона – наверное, их натирали каким-то средством с запахом цитрусовых. На фоне сверкающей древесины нарядно смотрелась зелень экзотических растений. Над панелями висели портреты в золоченых рамах и зеркала.

– Возможно, банкет поможет решить загадку, – сказала Ирен. – Но я сожалею, Нелл, что Шерлоку Холмсу пришлось мне напоминать о необходимости отдать дань уважения удивительным людям, среди которых я выросла. Особенно тем, кто умер по воле несчастной сумасшедшей, которая жила в особняке, ранее принадлежавшем мадам Рестелл.

– Ты была бы довольна, – спросила я, – если бы не нашла следов своих настоящих родителей и оказалось, что у тебя есть только твои друзья-артисты?

– Я была бы счастлива и гордилась этим. Какие они необыкновенные люди! Зарабатывать на жизнь, выступая на сцене, очень нелегко. Они выносливы, как растения, которые каждой весной пробиваются сквозь землю. А наградой им служат лишь аплодисменты. Пусть даже я узнала от этих людей больше, чем мне позволено было помнить.

– Я испытываю такие же чувства к шропширским старикам. Я лишилась матери, зато у меня была взамен вся деревня. Может быть, я никогда больше не увижу этих людей – многие из них, наверное, уже умерли, – но никогда их не забуду. Они – моя почва.

– А для усыновленных детей, записанных в журнале мадам Рестелл, почвой стали их новые семьи. Родные матери потеряли своих малышей (не могу сказать, что полностью одобряю их действия), но приемные встретили с любовью.

– Ты уверена, что судьба приемышей сложилась счастливо? – с надеждой спросила я.

– Не уверена, – не стала кривить душой подруга. – А у нас счастливая судьба, Нелл? А у других? Я считаю, что добрые намерения играют важную роль. Что касается тех, у кого намерения недобрые… Что ж, их ждет возмездие.

– Как же разобраться, у кого какие намерения?

– Вот именно. – Ирен окинула взглядом длинный стол, где на роскошной скатерти китайского шелка с вышивкой пока что разместились только тонкий позолоченный фарфор и столовые приборы из чистого серебра. В центре были расставлены вазы с цветами. На столиках у стены мерцали масляные лампы. Хотя на улице стоял яркий день, в банкетном зале царил таинственный полумрак. – Надеюсь, сегодня Шерлок Холмс внесет ясность в этот вопрос.

– Ты хочешь уступить ему центральную роль на твоем поминальном завтраке?

– Я хочу уступить ему неприятную миссию: назвать имя убийцы.

– А если это кто-то из тех, кого ты знала и любила?

– Я не сомневаюсь, Нелл, что так и будет, – печально кивнула примадонна. – Иначе зачем нашему коллеге-сыщику именно эта сцена и этот состав труппы? Но никто не собирается узурпировать мое право: ведь именно моя биография лежит в центре преступления и наказания. Впрочем, я предпочитаю быть статистом, а не драматургом столь жестокого спектакля.

– Ирен, мне кажется, я не выдержу таких волнений! – Сердце у меня и впрямь колотилось. – Мне нравятся все, с кем мы встречались.

– В самом деле, Нелл?

– Да, конечно. Они эксцентричны, но кажутся очень искренними и теплыми. За исключением…

– За исключением?

– За исключением… Нелли Блай.

Ирен с облегчением вздохнула и улыбнулась:

– Нелли Блай – это псевдоним, моя дорогая. Она вовсе не реальный персонаж.

– Кем бы она ни была, она мне не особенно нравится, – твердо заявила я.

Как говорится, помяни черта… Мы прибыли рано, но, увы, Пинк явилась сразу же вслед за нами. Она ворвалась в зал с именем прославленного детектива на устах:

– Шерлок Холмс на поминальном завтраке решает загадку! Какой счастливый день для «Уорлд»! – Репортерша начала стягивать тугие розовые перчатки, вещая, как приглашенный оратор: – Вы сознаете, что Шерлок Холмс впервые будет раскрывать преступление на публике, в присутствии представителя прессы? Я уже не говорю об инспекторе из полиции Нью-Йорка. Это будет даже большей сенсацией, чем смерть Вашингтона Ирвинга Бишопа в клубе «Лэмз» в минувшем мае.

– Какая жалость, – заметила Ирен, – что недавние жертвы не страдали каталепсией и их нельзя воскресить. Надеюсь, Пинк, – добавила она, – что полицейский инспектор не станет вмешиваться, пока не возникнет необходимость в его услугах. Если они вообще понадобятся.

– Конечно, понадобятся! Мистер Холмс обещал разоблачить убийцу Софи и Саламандры, а весьма возможно, и Абиссинии. И кто знает, кого еще?

Было ясно, что Пинк понятия не имеет об ужасном самоубийстве, свидетелями которого мы были прошлой ночью. А ведь оно-то было настоящей сенсацией и завершением дела об убийствах.

– Мистер Холмс должен сидеть во главе стола, – решила Пинк. Она встала за центральным стулом, обхватив спинку обеими руками. Можно подумать, тот господин уже занял свое место.

Я должна признать, что выглядела дерзкая девчонка как картинка: шифон в кремовую и синюю клетку и очень элегантный жакетик цвета слоновой кости, украшенный синим галуном, как офицерский мундир.

– Я устроюсь здесь. – Пинк указала на стул поблизости от великого человека.

– Может, напишешь карточки с именами гостей и разложишь их, чтобы все знали, кто где сидит? – с усмешкой предложила Ирен.

– В этом нет необходимости, – бодро возразила репортерша, не уловив иронии в тоне моей подруги. – Мистер Холмс – наш якорь. Как только он займет надлежащее место, чтобы взять все в свои руки, нам больше не о чем беспокоиться.

– За исключением того, что возможный убийца среди нас может взбеситься после внезапного разоблачения, – заметила примадонна.

– Да брось, даже убийца не станет устраивать сцену в «Дельмонико»!

– По-моему, ты переоцениваешь светский такт преступников. Но не беспокойся, Пинк. Я вооружена, и мистер Холмс наверняка тоже. И уж конечно, нью-йоркский инспектор всегда при оружии. Я полагаю, он будет изображать официанта, пока не придет время надеть наручники. Впрочем, «Дельмонико» рискует сегодня превратиться в тир.

– Это будет не менее волнующее зрелище, чем перестрелка на Диком Западе! – воскликнула глупая девица и с притворной заботой добавила: – Тебе лучше спрятаться под стол, Нелл, если начнется пальба.

– Думаю, нам всем лучше спрятаться под стол, – с достоинством ответила я. – Ты, быть может, и отчаянная корреспондентка, но удивительно несведуща в некоторых вопросах.

– Это мы еще посмотрим, кто в конечном счете окажется несведущим, – парировала Пинк.

В эту минуту в зал вошли люди из обслуживающего персонала, чтобы закончить сервировку стола. Нам пришлось отойти к стенам, обшитым панелями, и наблюдать, как расставляют реквизит на сцене, где состоится премьера нашей трагической мелодрамы. Пинк осталась возле стола и по-хозяйски распоряжалась официантами, вынуждая их переставлять блюда по каким-то ей одной ведомым причинам.

– Она становится невыносимой, – прошептала я Ирен. – И при этом даже понятия не имеет об ужасном преступлении, которое мы полностью раскрыли без ее помощи.

– Однако без ее помощи мы никогда не узнали бы так много о мадам Рестелл, – возразила подруга. – Пинк неутомима, и у нее врожденный нюх на преступления и стремление их раскрывать. Это прекрасные качества, Нелл.

– Возможно. Если бы у меня не было… личных мотивов в раскрытии дела, возможно, я была бы готова аплодировать.

– И если бы к делу не имел отношения Квентин, – добавила примадонна многозначительно.

Мне нечего было ответить на ее «шпильку» – только тихонько ее извлечь и надеяться, что не останется шрама. Я сомневалась, что сегодня Стенхоуп появится здесь, но также не была уверена, что он покинул Нью-Йорк. Какое же все-таки английское название: Нью-Йорк! Или Нью-Джерси, коли на то пошло. Но имена обманчивы. Судя по тому, что я видела на этих берегах, тут нет ничего английского, кроме былой славы и нескольких географических названий. Пусть здесь и «дивный новый мир», как когда-то сказал в своей пьесе Шекспир, я никогда не буду чувствовать себя на американских берегах как дома. Мне не терпелось вернуться в Старый Свет и даже, как ни странно, в Париж.

В зал вошли другие официанты. Они несли не вазы с фруктами или бутылки с вином, а… очень элегантные мольберты.

Я с удивлением следила, как они расставляют стойки с рамами у стен вокруг всего зала.

– Новая вольность Пинк? – осведомилась я.

– Нет, для разнообразия это моя вольность, – с улыбкой ответила Ирен.

Официанты ушли, а затем быстро вернулись с плакатами, которые начали развешивать на мольбертах.

– Ах! – воскликнула я и начала перечислять афиши. – Вот последняя афиша Саламандры… и одна старая, с «Пылающими близнецами». А вот Чудо-профессор! И… Мерлинда. А еще красивый молодой Вашингтон Ирвинг Бишоп. Рина-балерина и Крошка Тим, маленький барабанщик. Мадам Зенобия, медиум. Леди Хрюшка. Хм… Великий Малини, фокусник? Но ведь с ним мы не встречались?

– Нет. Я решила представить всю эпоху, без исключений.

– О! – Я приблизилась к следующей афише с близнецами, чтобы удостовериться, что это Софи с Саламандрой. Но увидела Вильгельмину и Уинифред Германн, милых малышек с тугими локонами и в пышных накрахмаленных юбочках. – Наверное, такими ты их впервые узнала.

Ирен кивнула, потом указала на новый плакат, занявший свое место на мольберте.

Теперь на паре близнецов были трико телесного цвета и неприлично короткие юбки. Они застенчиво жались друг к другу, хотя их робость как-то не вязалась с рискованным нарядом. Крупные буквы на афише гласили: «НЕЗАБУДКА И ПЕТУНИЯ, БЛИЗНЕЦЫ С ЧЕТЫРНАДЦАТОЙ УЛИЦЫ. ОНИ ТАНЦУЮТ, ОНИ ПОЮТ, ОНИ ДЕРЖАТ ВАШИ СЕРДЦА В СВОИХ ИЗЯЩНЫХ ПАЛЬЧИКАХ».

– Эта афиша увековечивает начало конца, – констатировала я. – То время, когда их дорожка разошлась с твоей.

– Да, действительно. Но сначала наши пути сошлись в момент ужасной смерти бедной Петунии. – Ирен покачала головой. – Некоторые вещи лучше не вспоминать.

– А не всплывают ли какие-нибудь факты, – робко начала я, – которые могли бы подсказать, кто убийца?

– Возможно. – У примадонны был загадочный вид сфинкса. – Но я позволю Пинк и мистеру Холмсу управлять сегодняшним шоу.

– Но они же не смогут руководить вдвоем!

– Я знаю и именно поэтому буду с интересом наблюдать за их схваткой. Будет весьма забавно, обещаю.

Как только последняя афиша заняла свое место и официанты удалились, вышеупомянутый господин вошел через открытые двери в наш зал.

Его цилиндр, перчатки и трость принял у двери официант. На Шерлоке Холмсе был костюм мягких тонов; одну руку сыщик держал в кармане. Я заподозрила, что там огнестрельное оружие.

Кивнув нам и мисс Блай, гений дедукции без особого удовольствия окинул быстрым взглядом стол и принялся пристально рассматривать афиши.

Пинк все еще переставляла цветы на столе, так что он обратился к ней:

– Ваша работа? – Он кивнул на почетный караул мольбертов, окруживших стол.

– Нет. Я думала, это вы.

Шерлок Холмс натянуто улыбнулся и еще раз нам кивнул. Затем он принялся медленно обходить мольберты, рассматривая афиши. Начал он с того, который находился ближе всех к дверям.

Пинк бросила на нас нетерпеливый взгляд, словно негодуя на идею Ирен с афишами. По-видимому, она считала, что плакаты лишь зря отнимают у великого человека драгоценное время.

Сыщик между тем остановился перед нами, словно мы были еще одной афишей: Сестрички из Нёйи, прославленные во всем мире… жонглеры.

– Это будет спиритический сеанс? – осведомился он. – Половины представленных здесь артистов нет в живых.

Ирен поспешно ответила:

– Я считаю режиссером банкета вас, а ассистировать вам будет энергичная Пинк, Несравненная Сплетница.

– Я бы предпочел поющую русалку, – буркнул Холмс, бросив взгляд через плечо. – Или хотя бы толковую секретаршу. Мисс Блай ожидает потрясающего раскрытия преступления, которое попало бы попало в утренний выпуск газеты, на радость ее новому издателю, мистеру Пулитцеру.

– И вы окажете ей такую услугу? – сладким голосом спросила Ирен.

Ничего не ответив, сыщик двинулся к следующей афише.

– Хотела бы я знать, – шепнула мне Ирен, – решил ли он загадку.

– А как ты думаешь?

Но не успела она ответить, как на пороге появился первый гость.

– Чудо-профессор! – приветствовала его Ирен, наконец-то выйдя на первый план, как и положено хозяйке.

Взяв примадонну за руки, старый Финеас Ламар поцеловал ее в щечку.

Интересно, уж не поцелуй ли это Иуды? Теперь я подозревала всех, с кем мы встречались.

Как ветеран варьете, профессор был знаком со всеми эстрадными номерами. Наверное, в случае необходимости он и сам мог сыграть множество разных ролей.

Меня вывело из задумчивости создание под густой вуалью, остановившееся в дверях. Рядом с ним стояла карлица. Благодаря яркому свету у них за спиной они казались весьма зловещей парочкой.

Но я мигом бросилась к ним, поняв, что это несчастная Хрюшка со своей маленькой дочерью Эдит, а не Феба Каммингс.

– Входите, – пригласила я Леди Хрюшку, взяв малышку за руку.

Надо думать, бедная изуродованная женщина избегала публичных мест. Я проводила их с Эдит к столу и указала на стулья рядом с Чудо-профессором, который тепло приветствовал старых знакомых. Он встал, чтобы усадить обеих, и даже подозвал официанта, чтобы тот положил подушку на стул для ребенка. Вскоре все трое уже непринужденно болтали – видимо, их действительно связывала крепкая дружба.

Минуту спустя Ламар распорядился принести еще одну подушку, на этот раз для Фебы Каммингс. На Дюймовочке было клетчатое платье-пальто, очень похожее на то, которое Пинк носила в подражание мне. Вообще-то оно также напомнило мне плащ в клетку, в котором мистер Холмс явился к нам в Нёйи. Мысль о том, что я, Пинк и мистер Холмс одеты как близнецы, позабавила меня. Если бы и малютку Эдит нарядить в такое платье, они с Фебой могли бы сойти за пару близнецов.

Неподалеку от меня Шерлок Холмс засыпал вопросами Чудо-профессора, ходячую энциклопедию, относительно его метода «все факты на кончике языка». Меня удивило, что они знакомы.

– Мои «чудеса» – результат многих лет на сцене, мой дорогой сэр, – с удовольствием распространялся Чудо-профессор. – Вы были бы удивлены, узнав, насколько ограничен круг вопросов у любого зрительного зала. Я добиваюсь успеха вследствие недостатка воображения у публики, а не благодаря своему загадочному мастерству.

– Однако требуются ловкость рук и гибкость ума, – возразил мистер Холмс.

Ламар взмахнул пальцами с утолщенными суставами:

– Ловкость рук и гибкость ума со временем утрачиваются. К счастью, я умею компенсировать их недостаток. Например, вовремя сказанная острота оттягивает момент истины достаточно долго, а смеющаяся публика довольна, что ее развлекают.

Мне подумалось, что вряд ли публика на нашем банкете будет смеяться, когда дойдет очередь до гвоздя программы (он же момент истины): разоблачения убийцы.

Тут на пороге появился человек в клетчатом костюме, под которым бугрились литые мускулы. Пинк бросилась к нему и усадила рядом с собой. Она представила его как мистера Холли.

Это мог быть только инспектор из городской полиции. Он ничуть не походил на франтоватого парижанина Франсуа ле Виллара, с которым нам приходилось иметь дело. Меня бы не удивило, если бы этот громила правил кэбом или подвизался «жучком» на конных бегах. Он и не подумал снять котелок в дверях и сделал это только на подходе к столу.

В то время как силач занял предложенное место, чувствуя себя при этом весьма неуютно, Ирен проводила к столу собственного гостя и усадила напротив инспектора, приглашенного Пинк.

Это был мистер Конрой, сыщик из агентства Пинкертона!

Я наблюдала за противостоянием двух женщин. Каждая встала за стулом своего представителя закона и порядка: Пинк возле инспектора и Ирен возле агента Пинкертона. Они были словно матери парочки соперничающих дебютанток, отвоевывающие место за столом для своих неловких дочурок.

Даже я вынуждена была признать, что Шерлок Холмс на сто голов выше обоих нью-йоркских полицейских, как официального, так и частного. Но ведь у него неоспоримое преимущество: он англичанин!

Сам великий детектив пока что не занял место, которое указала ему Пинк. Он расхаживал по комнате, изучая афиши и время от времени бросая пронзительные взгляды на собравшихся гостей.

В дверях показалась еще одна высокая фигура. Я бросилась приветствовать маэстро. Он держал узловатыми пальцами цилиндр. Когда я видела Штуббена в последний раз, в них была скрипка.

Официант сразу же принял у него цилиндр, перчатки и трость. На маэстро был элегантный галстук. Я с облегчением вздохнула: собираясь на банкет, он уделил должное внимание своему туалету. Это говорило о его уважении к Старому Свету (чего я в прошлый раз не заметила).

Ирен похитила у меня маэстро и усадила на почетное место, по левую руку от себя. Она устроилась на другом конце длинного стола, напротив мистера Холмса.

Мне не особенно нравилось, что извечные соперники сидят таким образом, как лорд и леди старинного замка. А еще они напоминали игроков за шахматной доской.

Затем появилась мать Пинк. Я подняла брови: ведь она не имеет никакого отношения к этим делам, не так ли?

Разумеется, тут Ирен не могла противопоставить миссис Кокрейн собственного кандидата, не то что в ситуации с двумя представителями закона.

Когда прибыл еще один джентльмен, я уже не удивилась. Пинк представила его как мистера Гордона Иверса. Это был тот самый карманник, приятель Пинк, которого она привела на спиритический вечер. Ей нужно было тогда, чтобы он помог определить, не мошенничает ли медиум. Поскольку Чудо-профессор также был здесь, в зале присутствовали почти все лица, посетившие тот роковой сеанс.

За длинным столом становилось людно, и я поспешно заняла свое место справа от Ирен. Пинк примостилась возле мистера Холмса на другом конце стола.

Господа Конрой и Холли, агент и полицейский, сидели через два стула от мистера Холмса. Очевидно, Пинк ожидала, что хваленый гений дедукции разоблачит преступника, и хотела, чтобы длинная рука закона могла с легкостью дотянуться до злодея.

Теперь, когда все места за столом были заняты, я окинула взглядом присутствующих. При этом меня снедала какая-то безотчетная тревога.

Я мысленно перечисляла умерших женщин из театрального мира. Незнакомая мне Абиссиния, которая вошла в слишком тесный контакт со своим сценическим партнером, боа-констриктором. Близнецы Софи и Саламандра, каждую из которых недавно убили во время их представления. Давно умершая Уинифред, или Петуния, безжизненное тело которой в ванне меблированных комнат когда-то обнаружила Ирен, из-за чего потеряла голос. Ее сестра-близнец Вильгельмина, она же Незабудка и Мина, пережившая трагическую смерть близняшки и столько лет безуспешно пытавшаяся найти ребенка, которого тайно родила. Обе они были клиентками мадам Рестелл, владевшей позорным искусством прерывать беременность.

На поминальный завтрак были приглашены также квартирные хозяйки и привратники, с которыми мы свели шапочное знакомство. Они тоже скорбели по безвременно усопшим.

Интересно, уж не собирается ли мистер Холмс и впрямь провести здесь спиритический сеанс? Впрочем, Ирен уже вызвала души умерших с помощью афиш.

Нет, привидений и так хватает – нам нужен убийца во плоти!

Моя подруга решила половину уравнения, обставив мистера Холмса на месте преступления… вернее, двух преступлений на Пятой авеню. Ее можно поздравить с успехом.

Но есть еще и загадочный убийца, которого лондонский сыщик называет сообщником. Да, маловероятно, чтобы Мина Гилфойл лично явилась на спиритический сеанс, чтобы сыграть роль ассистента Софи, ставшего затем убийцей. Требовался человек, обладающий физической силой, который мог быстро задушить медиума на глазах у свидетелей, сидевших за тем же столом. Чтобы окунуть в керосин наряды, в которых выступала Саламандра, сила не требовалась. Однако нужно было сначала их выкрасть, да еще незаметно пройти за кулисы.

Мина уже более десяти лет не выступала на сцене, поэтому нынешние привратники и рабочие сцены не узнали бы ее. Но женщина, которая не была артисткой варьете, не осталась бы незамеченной за кулисами. Правда, можно замаскироваться, но это маловероятно. Мина была одержима идеей лишить Ирен родословной и сведений об ее корнях, поэтому ей нужно было, чтобы сестры Диксон умерли. Но миссис Гилфойл была достаточно богата, чтобы избежать необходимости лично совершать злодеяния.

Как заметил мистер Холмс, сумасшедшие вроде нее способны убить себя, но не других.

Я подумала о детях-артистах, которые изменились, когда выросли. Например, Вильгельмина, став Незабудкой, начала мучиться завистью к красоте, таланту и чистоте Ирен. Может быть, когда умерла ее сестра Петуния и моя подруга нашла тело, Незабудка стала винить Ирен в трагедии Пэт? Наверное, так было легче, чем обвинить свою сестру или себя. Может быть, ее вендетта, направленная против примадонны, сродни тому сюжету в древнегреческой трагедии, когда убивают гонца, принесшего дурную новость?

Вопросы так и роились в голове, но я их пока что отложила, поскольку мое внимание переключилось на изысканный завтрак. Он начался супом-пюре из каштанов, который подали холодным ввиду летнего сезона. Основным блюдом являлось филе крупной рыбы, выложенное в форме кривой турецкой сабли на блюде, украшенном зеленью и ломтиками засахаренных абрикосов. Слава богу, рыба была без головы. Все ее туловище покрывали тонкие ломтики миндаля, изображавшие чешую. Печеные луковицы, начиненные чесночной пастой и усыпанные гвоздикой, подавались в качестве оригинального овощного блюда. Более традиционные спагетти были приправлены смесью из сливок, взбитых яиц, куриного мяса и ветчины.

На десерт нам приготовили спелую клубнику, торчавшую алыми островками в шелковистом море воздушных сливок. Я без зазрения совести наслаждалась десертом, все время удивляясь какому-то необычном привкусу, пока Ирен меня не просветила. Оказывается, в сливки добавили виски!

Пришлось сделать несколько глотков чая, чтобы заглушить вкус спиртного. А я-то думала, что все дело в каких-то экзотических специях!

Только когда унесли пустые тарелки и блюда и перед нами поставили чашки чая или кофе, Ирен постучала серебряной ложечкой по хрустальному фужеру, призывая к тишине.

Она встала, подняв бокал с вином, словно собиралась сказать тост.

– Мы поминаем сегодня за этим столом дорогих друзей, покинувших нас, и скорбим о своей утрате. Это Софи и Саламандра Диксон, а теперь к ним добавилась и Вильгельмина Германн Гилфойл.

Сначала все подняли бокалы (в мой была налита вода), а потом начали переговариваться с соседями.

– Вильгельмина тоже мертва? – раздался мягкий голос Леди Хрюшки.

Я заметила, что даже во время трапезы она не сняла вуаль, причем легкая, но непрозрачная ткань ни разу не колыхнулась.

Гул за столом усилился. Новость поразила всех, кроме Ирен, меня и мистера Холмса.

Пинк совещалась с полисменом, но тот только пожимал плечами, не в силах оторваться от клубники с виски, которую с жадностью уписывал.

– Что это еще за новая смерть? – наконец обратилась Пинк к Ирен довольно резким тоном.

Вместо ответа подруга махнула рукой в сторону афиши с Незабудкой и Петунией.

– Последняя из близнецов. Какая ирония: ведь Софи и Саламандра тоже близнецы.

– Еще пара близнецов? – Репортерша недовольно покрутила кудрявой головой. – Ведь двое уже погибли всего несколько дней назад! Когда и где умерла эта Незабудка?

– Прошлой ночью, – спокойно ответила Ирен, не обращая внимания на шум за столом. – У себя дома.

– Это была нечестная игра?

– Сомневаюсь, что будет возбуждено уголовное дело.

– А ее сестра тоже умерла? Где и когда?

– Уинифред, также известная как Петуния, покончила с собой в Нью-Йорке шестнадцать лет тому назад.

– Так давно? – разочарованно протянула Пинк. Столь отдаленная смерть не укладывалась в ее схему, согласно которой какой-то маньяк убивает сейчас возможных кандидаток на роль матери Ирен. – Сколько лет было Петунии?

– Лет шестнадцать-семнадцать.

Пинк затихла и с несчастным видом занялась подсчетами. Женщина, которой сейчас было бы тридцать два – тридцать три года, никоим образом не могла быть матерью Ирен. Как и ее сестра-близнец, которая умерла прошлой ночью.

– Возможно, – прозвучал властный голос Шерлока Холмса, – всем присутствующим на завтраке следует пояснить, почему смерть миссис Гилфойл так удивила мисс Нелли Блай.

Все загудели, и шум еще усилился, когда гости поняли, что среди нас находится бессовестная корреспондентка.

Пинк метнула на мистера Холмса недовольный взгляд, словно он загубил ее великолепный план своей британской напыщенностью и тупостью. О, я от души надеялась, что она будет посрамлена, даже если мне потребуется признать правоту мистера Холмса! Но лучше дьявол, который не подходит к нам слишком близко, нежели змея, которую мы пригрели на груди!

– Миссис Нортон, – продолжал сыщик, обращаясь к Ирен, – большинство тех, кто сидит за столом, хорошо знали вас много лет назад, когда вы ребенком выступали на сцене. Не будете ли вы любезны проинформировать их относительно тайн, которые заставили вас вернуться на берега Америки?

– Первая тайна, – начала Ирен, – это Нелли Блай, которую, по-видимому, интересуют моя биография и мои корни даже в большей степени, чем меня саму.

Все взгляды устремились на журналистку, между тем как примадонна продолжала:

– Она заявила мне, что убеждена, будто у меня в Штатах есть мать, которую я никогда не знала, и кто-то пытается ее убить.

– Так вот что привело тебя сюда! – воскликнул Чудо-профессор. – Разве не ясно, что кто-то из нас непременно рассказал бы тебе о твоих родителях, если бы знал, кто ни?

– Конечно, ясно. Вот почему я весьма скептически отнеслась к ее утверждению.

Следующей заговорила Анна Брайант – Леди Хрюшка. Ее голос донесся из-под вуали, которая, как ни странно, не шевелилась от дыхания. Несомненно, если бы матушка малютки Эдит захотела устраивать спиритические сеансы, то пользовалась бы большим успехом!

– Указывает ли смерть Софи на то, что она могла быть твоей матерью? Или Саламандра? Но это же совершенно невозможно!

– Убийца мог многого не знать, – сказала Ирен. – А почему ты утверждаешь, что это невозможно?

Вуаль Леди Хрюшки повернулась сначала налево, затем направо: женщина обозревала стол.

– Я не могу об этом говорить в таком обществе. – Она наклонила голову под вуалью, вероятно глядя на маленькую дочь. – Мисс Хаксли, не могли бы вы прогуляться с Эдит?

– Нет.

– Нет?

– Я не хочу уходить в такой решающий момент. Возможно, мне придется… давать показания.

– Я схожу на прогулку с ребенком, – вызвался Чудо-профессор, бросив салфетку на стол и собираясь встать.

– Вот уж вряд ли, – возразил мистер Холмс довольно зловещим тоном. И вдруг с улыбкой взглянул на миссис Макджилликади. – Вы не могли бы, мадам? Думаю, нескольких минут будет достаточно.

Та наклонилась через стол к Эдит:

– Дорогуша, у этих взрослых такие скучные разговоры после еды. Давай-ка пойдем и поищем что-нибудь поинтереснее.

Ребенок с радостью согласился прогуляться с веселой квартирной хозяйкой, и они удалились, взявшись за руки.

– Даже теперь я не решаюсь говорить откровенно, – призналась Леди Хрюшка. За столом воцарилась тишина: все умолкли, стремясь услышать секрет. – В конце концов, поминальный завтрак устроен в их честь, и мы скорбим об их кончине. Пожалуйста, не заставляйте меня говорить о них дурно.

– Не думаю, что тебе удалось бы их опорочить, – возразила Ирен. – Это были женщины с добрым сердцем, которые дороги нам всем. Мне они заменили семью, хотя я не считаю ни одну из них своей настоящей матерью – если только ты меня не разубедишь. Должна признать, что много лет считала, будто мне не нужны родители. Однако теперь, когда я снова вижу вас всех, мою театральную родню, мне не терпится узнать, чего именно я была лишена.

Невозможно было усомниться в искренности примадонны. Глаза ее старых друзей заблестели.

Леди Хрюшка, глаза которой были скрыты под вуалью, снова заговорила. И она сказала то, что боялась произнести прежде:

– Я знаю, что ни Софи, ни Саламандра не являлись твоей матерью, Рина, не только потому, что они были совсем юными, когда ты родилась. Дело в том, что обе сестры были в положении еще до того, как ты родилась. Неведением девушек можно воспользоваться, и часто они так невинны, что даже не понимают, почему так случилось.

Ирен села на свое место, пораженная этими откровениями. К сожалению, ее удивила не столько неприглядная история женщин, сколько тот факт, что не одна, а обе сестры были беременны еще до ее появления на свет.

– Тогда любая из них могла до этого… – начала Ирен. Она была в отчаянии оттого, что одну из сестер так и не успела увидеть, а во второй не узнала свою мать…

– Нет, – громко и твердо ответила Леди Хрюшка. – Обе «попали в беду». И сходили к «женскому» доктору, который обещал помочь, в результате чего дети не появились на свет.

– Они тоже были у мадам Рестелл! – воскликнула Ирен. – Но если они снова…

– Нет. Бедняжки твердо усвоили урок. Позже, когда сестры вышли замуж, обнаружилось, что у них не может быть детей. Вот почему мужья расстались с обеими, и они много лет жили одни.

– И обе не могли иметь детей? – с сомнением спросила моя подруга.

– Они были близнецами, – напомнил ей Шерлок Холмс. – Возможно, сказались одинаковые неблагоприятные последствия. Насколько я понимаю, подобные нелегальные операции весьма опасны.

Ирен подняла брови, хотя и не стала спорить с его выводами. Несомненно, мы с ней думали об одном: Шерлок Холмс проявлял бо́льшую осведомленность относительно женских тайн с тех пор, как проконсультировался с профессором Крафт-Эбингом.

– Но тогда, – с ужасом произнесла примадонна, – эти убийства были ошибкой? Вероятно, каждую из жертв ошибочно приняли за мою мать? И почему кто-то так хотел ее убить?

– Вы забываете, – сказал Шерлок Холмс с несвойственной ему мягкостью, – что, будучи в ту пору юной актрисой, вызывали сильную зависть. Зависть стала мотивом первого убийства, описанного в Библии: история Каина и Авеля. Впрочем, мне редко встречаются преступления из чистой зависти, где не замешаны романтические отношения между мужчиной и женщиной. На мой взгляд, это самый удивительный мотив из всех.

Ирен молчала с потрясенным видом. Я вспомнила, как она совсем недавно упомянула это библейское преступление в беседе с Пинк. И сейчас ее слова к ней вернулись.

– Мадам Абиссиния, – продолжил Шерлок Холмс, обращаясь ко всем сидящим за столом и словно забыв об Ирен. (Хотелось бы мне, чтобы он забыл о ней навсегда!) – Кажется, она была заклинательницей змей. Ее тоже убили посредством ее профессии: женщину задушил боа-констриктор необыкновенной длины и силы. Это так?

– Она не принадлежала к нашей труппе, – сказал Чудо-профессор: судя по затянувшемуся молчанию, больше никто не собирался отвечать на вопрос детектива.

– Иногда мы с ней фигурировали в одних и тех же афишах, еще в прежние времена, – вставила Леди Хрюшка.

– Абиссиния умерла в июне, – угрюмо заметил маэстро. – Я знал ее, – добавил он с извиняющейся улыбкой, – и довольно близко. – Он чертил ногтем узоры на нарядной шелковой скатерти. Я снова заметила изуродованные артритом суставы и удивилась, как он может вообще играть на скрипке. – Она умерла бездетной, как будет и со мной. Поскольку… – Тут Штуббен перешел на шепот: – Она много лет назад побывала у мадам Рестелл.

– Вот вам и связь! – зазвенел голос Ирен. – Дело не во мне, а в мадам Рестелл! Я тут ни при чем.

– Я в этом сомневаюсь, мадам, – возразил Шерлок Холмс (на мой взгляд, слишком уж поспешно).

У примадонны его слова вызвали тонкую улыбку.

– Мадам Рестелл, – повторил сыщик. – Миссис Нортон права. Я искал деталь, связывающую все убийства. Подходит только одиозная специалистка по абортам, хотя ее и нет в живых уже одиннадцать лет. Задача заключается в том, чтобы определить, кто желал смерти всем жертвам, а также кто совершил убийства. Я считаю, что это два разных лица. Дело в том, что я нашел отпечаток руки высокого мужчины на портьере в комнате, где проходил роковой спиритический сеанс. Рука изуродована. Надо сказать, что крайне редко встречаются два человека с одной и той же манией. Почти никогда.

– Почти? – повторила Ирен.

– Пришла пора быть откровенными с вашими друзьями, – заявил мистер Холмс. – Все сидящие за этим столом – ваши друзья, не так ли? Или, по крайней мере, друзья погибших женщин, которых мы сегодня поминаем и ради которых добиваемся правосудия. Мне сразу бросилась в глаза двойственная природа этого дела, и чем дальше, тем больше. Не одна пара близнецов, а две. События одиннадцатилетней давности и нынешние события – и все они приводят к смерти. Поиски матери, в результате которых находятся лишь те, кто не имел детей: либо не мог, либо не хотел.

Пора продемонстрировать изнанку этого дела, хотя многим хотелось бы замолчать ее: Мина Гилфойл покончила с собой. Она повредилась разумом и жаждала мести. Она потеряла двух детей благодаря спасительнице женских репутаций мадам Рестелл. Одному младенцу не дали появиться на свет, и в то время юная Мина того и желала. Другой родился и был отдан другой женщине. Повзрослевшая Мина сожалела о втором случае, но ей не позволили передумать не только мадам Рестелл, но и тогдашний муж. Ребенок был жив, но бесследно исчез. Позже второй муж Мины отдал бы что угодно за наследника, но миссис Гилфойл больше не могла иметь детей. И вот тогда секреты ее прошлого и давняя жгучая зависть слились воедино, и их сочетание стало смертоносным.

Ее сестра Петуния тоже попыталась избавиться от последствий своего падения. Она покончила с собой, когда сама была еще почти ребенком. Насколько я понимаю, причиной явились слова мадам Рестелл. Она объяснила юной девушке, что нельзя прервать беременность, так как срок слишком велик. В итоге Петуния предпочла смерть позору. Такое часто случается и сейчас.

Оставшаяся в живых сестра-близнец медленно сходила с ума от своих прошлых грехов и потерь. Она искала пропавшую дочь и ненавидела женщину, у которой все было хорошо, хотя та и не знала матери. Этой женщиной была ее ни о чем не подозревавшая соперница Рина-балерина. – Шерлок Холмс со смаком произнес сценический псевдоним примадонны.

– Но что заставило Мину прибегнуть к убийствам столько лет спустя? – спросила Ирен.

– Две вещи. – Шерлок Холмс достал из кармана старую трубку из можжевелового корня и начал ее раскуривать.

Пока он этим занимался, все присутствующие затаили дыхание. Наконец детектив запыхтел трубкой, и над розовыми лилиями, стоявшими на столе рядом с ним, поплыли клочья дыма. Судя по легкой улыбке мистера Холмса, он ощущал напряженное ожидание присутствующих, сгорающих от любопытства.

– Первое: странная смерть Вашингтона Ирвинга Бишопа, каталептика, имевшая место в мае. Причиной смерти сочли врачебную ошибку. Мисс Нелли Блай крайне сожалела, что эта история произошла в ее отсутствие: в то время у нее были другие дела в Европе. Гибель знаменитого менталиста была именно тем сюжетом, ради которого она отдала бы все на свете. Вернувшись в Нью-Йорк в конце июня, она все равно занялась этим делом.

Второе: та же самая мисс Нелли Блай наткнулась на старые афиши из коллекции мистера Бишопа. Она удивилась, найдя в них свидетельства нью-йоркского прошлого своей европейской знакомой. Газета, в которой работает мисс Блай, «Нью-Йорк уорлд», недавно была приобретена новым издателем. Он стремится создавать новости, а не только сообщать о них. Мисс Блай была исполнена решимости доказать своему редактору Джозефу Пулитцеру, что она для него настоящая находка. Она находила смерть мистера Бишопа весьма странной и считала, что обстоятельства, при которых он скончался, весьма способствовали злодеянию.

– И я была права. – Пинк откинулась на спинку стула со вздохом удовлетворения и скрестила руки на груди.

Я метнула гневный взгляд в ее сторону, тогда как Ирен не сводила глаз с Шерлока Холмса.

Он сделал долгую паузу, снова затянувшись трубкой. Затем снова заговорил, выдыхая при каждом слове синий дым:

– И вы были неправы.

Теперь примадонна бросила на Пинк мимолетный взгляд.

– Странные события, сопутствовавшие преждевременной кончине мистера Бишопа, вдохновили пару безумцев с одинаковой манией. Тогда-то им и пришла мысль убивать артистов в тот момент, когда они выступают со своим номером.

Что касается мотива и причины, по которой он возник именно в это время… Но сначала мне придется задать несколько вопросов миссис Нортон, если она согласна ответить на них.

– Я расскажу все, что знаю, – осторожно произнесла Ирен, опасаясь подвоха.

– Я перенесу вас, мадам, именно в тот день, который вам так не хочется вспоминать. В тот день, из-за которого маэстро расстался со своей скрипкой Гварнери. Он отдал ее вам, наложив на себя эту епитимью за то, что отнял у вас память. Правда, он хотел таким образом спасти ваш голос, не так ли, мистер Штуббен?

Длинные седые волосы старика упали ему на лицо, когда он кивнул в знак согласия.

– Великолепное искупление, сэр, – добавил мистер Холмс. – Я играл на ней недавно – всего несколько минут. Думаю, именно звук скрипки, – тут он взглянул на Ирен, – вызвал первый проблеск, а в результате в конечном счете пробудились воспоминания, которые так долго дремали.

Ирен была удивлена тем, что знаменитый сыщик приписывает себе первое прикосновение к струнам ее давно погребенных воспоминаний. Она хотела возразить, но он продолжил свой рассказ, и момент был упущен.

– Вы нашли ту юную девушку в ванне мертвой, – обратился он к Ирен. – Она была вашей ровесницей и коллегой. Петуния перерезала себе вены бритвой, почти до самого локтя…

– Откуда вам это известно?

Он пожал плечами.

– Вы закричали. Вас охватил ужас при виде кровавой воды в ванне. Станете это отрицать?

– Нет.

– Но теперь вы в состоянии все вспомнить?

Ирен бросила на меня усталый взгляд, в котором торжество смешалось с давним ужасом. «Он не знает, Нелл, – мысленно сказала она мне. – Он может делать свои выводы насчет девушки, умершей много лет назад, но не знает, что мы вернули мне память».

– Могу попытаться, – ответила она детективу.

– Я знаю, что вы нашли ту девушку. Знаю, что от шока вы закричали, а потом лишились голоса. И хочу спросить: кто нашел вас?

– Что? – Моя подруга совершенно растерялась.

– Насколько я понимаю, ваши крики кого-то встревожили. Кто же прибежал первым? Кто нашел вас рядом с мертвой девушкой?

Ирен заморгала, глядя на афиши, окружавшие нас, словно надеялась, что один из художников мог изобразить эту сцену. А может быть, она советовалась с Небесами, что случалось с ней крайне редко.

Затем она обвела взглядом всех мужчин, сидевших за столом.

Я заметила, что все они высокого роста: Чудо-профессор, маэстро, даже полисмен и агент Пинкертона. Кстати, судя по возрасту первых двух, они вполне могли быть причастны к процессам над мадам Рестелл, ее арестам, тюремному заключению и, наконец, смерти.

Отпечаток на портьере, обнаруженный мистером Холмсом в комнате, где проходил спиритический сеанс, был оставлен изуродованной рукой. И у профессора Ламара, и у маэстро руки были скрючены возрастным артритом.

– Несчастье произошло в театральных меблированных комнатах, – медленно вспоминала Ирен. – Почти все мы жили там вместе. Профессор. Маэстро. Леди Хрюшка.

Женщина! Кто, кроме женщины, смог бы понять боль Мины? Леди Хрюшка, как выяснилось, знала тайную, постыдную историю каждой представительницы труппы. Любая девушка, попавшая в беду, охотно исповедовалась этому созданию под вуалью, похожему на монахиню, которой было отказано в нормальных человеческих радостях.

Слава богу, маленькая Эдит резвится сейчас в парке вместе с миссис Макджилликади! Бедное дитя, еще одна дочь со скандальной биографией!

– Кто вас нашел? – настаивал мистер Холмс, как адвокат в суде. Сейчас он чем-то напоминал Годфри.

Может быть, это прояснило туманную память Ирен.

– Тим, – выговорила она уверенно, как свидетель, дающий показания в суде. – Меня нашел Крошка Тим.

Все мы дружно вздохнули. Хотя никто не понимал, что означает признание примадонны, было ясно, что именно его добивался мистер Холмс.

Сыщик выдохнул бесконечную струю синего дыма.

– Во время долгих поисков матерей, – отметил он, – ни слова не было сказано об отцах.

Ирен прижала руку ко рту, затем отняла ее и заговорила:

– Значит, близнецов Германн не обязательно соблазнили мужчины из светского окружения их матери. Я полагала… все мы полагали… Легче обвинять в подлости одного из светских фатов, нежели кого-то из нашего круга?

– Закулисный роман, – с печальной улыбкой диагностировал Чудо-профессор. – Это настолько распространенное явление, что порой даже не приходит на ум. Признаюсь, нас главным образом беспокоили светские джентльмены, которые забавлялись с Незабудкой и Петунией, как с хорошенькими комнатными собачками, – и все по вине их безмозглой матери. Нам никогда не приходила в голову мысль о юной любви. – Он посмотрел на Ирен. – Наверное, так и случилось: Крошка Тим и Петуния. В молодых сердцах столько невинности.

Примадонна приложила пальцы к вискам, пытаясь извлечь воспоминания из колодца памяти:

– Петуния умерла, но Незабудка, второй близнец, продолжала жить. Тим же, потеряв возлюбленную, обратил свои чувства на ее сестру. Он боготворил Вильгельмину издали – хоть она и повторила ошибки Петунии… и стала Миной.

– А когда Мина, – сказала я, удивив всех тем, что вообще заговорила, – терзаемая отчаянием и яростью, узнала сейчас, что ты – когда-то ее юная соперница – с успехом выступаешь в Европе и что Нелли Блай копается в прошлом, чтобы найти твою мать… Словом, она решила лишить тебя семьи, которую утратила сама, так и не найдя дочь.

– И она наказывала женщин, подобных себе, – добавила Ирен. – Женщин, которые обращались к мадам Рестелл.

– Но с какой стати было Крошке Тиму помогать ей? – спросила я.

– Может быть, следует спросить у него, – предложил Шерлок Холмс.

Все за столом начали переглядываться. Крошки Тима среди нас не было. Он внезапно отбыл на Запад, заключив контракт, – так он сказал своей квартирной хозяйке. Кто бы мог подумать, что его «контракт» – убийство?

Я никогда не видела, чтобы крупный мужчина в клетчатом костюме так быстро передвигался. Когда он ринулся к буфету, его стул отлетел в сторону. Сидевший по другую сторону стола полицейский, приглашенный Пинк, тоже позабыл хорошие манеры и, отшвырнув свой стул, бросился на помощь коллеге.

Через минуту высокого молодого человека в черно-белой форме официанта прижали к буфету периода Реставрации.

На протяжении всего завтрака я не видела его лица, но заметила узловатые пальцы, когда он наполнял бокалы… Я отводила глаза от лица бедолаги, чтобы он не смущался из-за своего изъяна.

Столь же идеальная маскировка, как у Леди Хрюшки! Физический недостаток делает человека невидимым, как сказала нам карлица Феба Каммингс. Их с Леди Хрюшкой пощадили, потому что у них никогда не возникало необходимости обращаться к мадам Рестелл.

Двое полицейских подтолкнули Тима к столу и заставили положить изуродованные руки на скатерть. Руки душителя, поджигателя и бог его знает кого еще…

– Ну конечно! – воскликнула Ирен. – Посмотрите на его суставы! Когда мы снова встретились спустя много лет, я все еще воспринимала его как паренька, которого знала прежде. И не обратила внимания на руки, скрюченные артритом. Болезнь проявилась у него довольно рано и положила конец его карьере барабанщика. Он ушел со сцены не просто потому, что вырос, – ему пришлось уйти, поскольку он уже не мог играть. И не было никакого «контракта». Тим просто решил исчезнуть, когда узнал, что мы с Нелли Блай охотимся за убийцей Софи. Так каков был его мотив? – спросила она мистера Холмса.

Нелли Блай ответила за него, смело выйдя вперед:

– Тим не может быть убийцей. Я сидела рядом с ним во время спиритического сеанса. Мы все время держались за руки, и я слышала, как он нервно сглатывает. – Она взглянула на мистера Холмса, у которого был слегка удивленный вид. – Вы взяли не того человека.

Но сыщику не пришлось защищаться, так как журналистке возразила Ирен.

– Пинк, осторожнее, – предостерегла она. – Ты демонстрируешь собственное невежество. Люди держатся за руки во время спиритического сеанса только по одной причине: хорошо известно, что медиумы используют помощников. Поэтому участники и принимают меры, чтобы исключить мошенничество. А подобные меры всегда приводят к тому, что их пытаются обойти. Фальшивые руки.

– Я же не дура! Мне известно про фальшивые руки. Я чувствовала, как влага, выступившая у него на руках от волнения, просачивается сквозь мою перчатку.

– Остроумный штрих, – сказал мистер Холмс. – Фальшивая рука делается полой. Помощник заменяет ею свою и может действовать в темноте. Влажная ткань, которой обернута фальшивая рука, усиливала впечатление, что мистер Флинн по-прежнему сидит за столом. Он спокойно мог заниматься своим делом, в то время как стоны медиума отвлекали внимание всех сидящих за столом.

– А звук от сглатывания? – не сдавалась Пинк.

– Повторяющийся звук, который барабанщик легко мог производить с помощью какого-нибудь механического устройства под столом. Крошка Тим с раннего детства выступал на сцене. С какой стати ему было нервничать на спиритическом сеансе? Артрит не мешал ему выполнять легкую работу, а Софи Диксон с радостью наняла бывшего коллегу, которому не повезло в жизни и которого она любила, еще когда он был ребенком. Откуда ей было знать тайную историю, из-за которой Тим сбился с пути?

– Но, – упорствовала репортерша, – каким образом он мог оставить отпечаток руки на портьере?

– Это произошло, когда он занимался подготовкой музыкальных эффектов, – незамедлительно ответил мистер Холмс. – Но в тот вечер он протянул дополнительную леску из конского волоса. Она удерживала верхнюю часть «эктоплазмы» в воздухе, в то время как он закручивал нижнюю часть вокруг шеи мисс Диксон. Призрачное освещение ее черт достигалось с помощью фосфора и луча спрятанной лампы, направленного только на лицо медиума. Благодаря яркому пятну света мрак вокруг него казался человеческому глазу еще чернее. Шея ясновидящей не была освещена, а на помощнике были капюшон с прорезями для глаз и черные перчатки. Таким образом он сливался с темнотой. Я посетил квартирную хозяйку Тима Флинна вместе с полицией и изъял эти предметы из его комнаты, вместе с флейтой и запасом конского волоса. Он привык бесшумно передвигаться по комнате, где проходил спиритический сеанс. Крики и стоны, характерные для «общения с духами», маскировали агонию медиума, которая быстро закончилась. Руки бывшего барабанщика, даже изуродованные артритом, очень сильны. Полагаю, Тим привык к боли, которую причиняет ему движение.

Пинк вернулась на свое место, сразу же умолкнув. Наверняка ненадолго, подумалось мне.

– Почему же он пришел сюда сегодня? – спросила Ирен. – Это вызов?

– Нет, это печаль.

Примадонна задумалась над ответом сыщика. Ей была ясна роль Мины в недавних убийствах, но сообщник безумной мстительницы оставался для нее загадкой.

– Вы считаете, что он выполнял приказы Мины, потому что всегда поклонялся ей издали? – предположила она.

– Да, – ответил мистер Холмс. – Тим делал все, чтобы угодить ей. И новость о ее трагической смерти опустошила его. – Мистер Холмс пристально посмотрел на молодого человека, взгляд которого был отсутствующим, а худое лицо вдруг постарело. – Ведь поминальный завтрак посвящен, наряду с жертвами убийств, и Вильгельмине. Для него это возможность впервые публично почтить память двух женщин, сестер-близнецов, владевших его душой. И вот еще что, – сказал он, повернувшись к Ирен. – Из-за того, что вы обнаружили тело Петунии в ванне, чуть не закончилась ваша карьера певицы. Вы в буквальном смысле потеряли голос. Подумайте о том, что испытал в тот день Тим, когда увидел вас над трупом своей возлюбленной. Уинифред покончила с собой, не вынеся их общего с возлюбленным позора. С того ужасного момента Флинн начал сходить с ума. Мине потребовалось на это гораздо больше времени, но у нее тогда еще были надежды на будущее.

Молодой человек извивался в железных руках двух дюжих нью-йоркских полицейских.

– Что вы знаете об этом?! – презрительно обратился он к Шерлоку Холмсу. Затем он перевел взгляд на Ирен. – А тебе не обязательно обсуждать меня в третьем лице, Рина, как будто меня здесь нет.

Примадонна сразу же ответила ему:

– Прости. Говорить об убийстве так тяжело, что порой проще дистанцироваться от преступника. Я же знала тебя с наших ранних лет, Тим. Почему ты убивал ради Мины?

– Я убивал не ради нее. Я убивал ради Уинифред и себя самого. Но в конечном счете у меня больше никого не осталось, кроме Мины.

Когда господа Конрой и Холли поставили несчастного убийцу прямо и завели ему руки за спину, чтобы надеть наручники, он застонал, так как от неестественного положения боль пронзила суставы.

– Вы не могли бы застегнуть ему наручники спереди? – спросила Ирен, видя, как он мучается. – Ведь он в любом случае не сможет сбежать от вас обоих.

У Тима появилась на лице гримаса облегчения, когда полицейские выполнили просьбу примадонны и, заведя ему руки вперед, защелкнули на запястьях тяжелые железные браслеты.

Мистер Холмс подтвердил слова Ирен:

– Теперь, когда Мина мертва, он никуда не убежит. Вообще-то я бы присматривал за ним в камере, чтобы он не наложил на себя руки.

– Вы правы, – с тоской обратился Тим к детективу. – Мне стало не для чего жить еще с тех пор, как Пэт убила себя и нашего ребенка вместе с собой.

– С тех самых пор? – воскликнула изумленная Ирен. – Но это же было тринадцать-четырнадцать лет назад. Ты страдал все эти годы?

– Для меня они пролетели как один миг. С момента самоубийства Уинифред вся моя жизнь вращалась вокруг ее смерти. Ты так кричала при виде ее тела, что потеряла голос, – а ведь для тебя она была всего лишь коллегой по сцене. Я же любил ее всем сердцем.

– Почему же вы не сбежали вдвоем? – с горечью спросила Ирен. Теперь, когда они вспоминали тот ужас, о котором никогда прежде не говорили, она страдала не меньше Тима. – Тогда никому не пришлось бы умирать, даже будущему младенцу.

– Ее матери нужны были свеженькие девушки, близняшки, чтобы приманивать джентльменов, ее великосветских друзей. Благополучие этой женщины зависело от девичьих чар, а Петуния начала их утрачивать.

– Значит, она практически торговала родными дочерьми? – ужаснулась моя подруга.

– Я не могу винить девушек, – пробормотал Тим. – Они были юные, как и мы с тобой тогда. Их манила светская жизнь. Нам с Пэт не следовало делать то, что мы сделали, но наша любовь была честнее того, с чем она сталкивалась на Пятой авеню. Один богатый старик намеревался на ней жениться. Ее мать всеми силами способствовала их браку. Даже сама Пэт смирилась. Она ничего у меня не просила. Не говорила, как ей плохо, не призналась в том, что хочет и в то же время не хочет нашего ребенка. Не советовалась со мной. А я желал появления этого ребенка. Желал быть с ней. Мина сказала, что когда мадам Рестелл сообщила Пэт, что уже поздно что-либо предпринимать, она ни с кем не говорила. Просто пришла домой и покончила с собой.

Ирен коснулась его закованной руки:

– Мне жаль, Тим. С тобой Уинифред было бы лучше.

– Она так не считала – во всяком случае, в тот ужасный миг.

– Тогда почему вы не уехали куда-нибудь и не забыли свою несчастную подругу? – спросил Шерлок Холмс, с интересом разглядывая Тима, словно чрезвычайно занятное говорящее насекомое.

Сыщик явно не знал, что это такое: потерять свою истинную любовь! Но… знаю ли я? Меня бросило в краску. Слава богу, никто не смотрел на меня во время допроса. Даже Пинк предпочла хранить молчание и делала записи, в то время как история Тима постепенно прояснялась при сочувственном участии Ирен.

– Когда Пэт умерла вот так… – Флинн покачал головой. Прямые светлые волосы растрепались, и он выглядел обычным долговязым мальчишкой, а не сумасшедшим убийцей. – Я не мог ничего поделать. Единственным человеком, который горевал вместе со мной, была ее сестра Вильгельмина, Незабудка, Мина – как бы она себя ни называла. Мы были рядом с самого раннего детства. – Он взглянул на Ирен. – Ты уходила к маэстро петь гаммы. А когда к тебе вернулся голос, ты, по-видимому, забыла все, что случилось с Пэт и со мной. И мы с Миной объединились.

Ирен сильно закусила губу. Я видела, что она корит себя. Но разве ее вина, что маэстро с помощью гипноза отнял у нее мучительное прошлое, разлучил с театральной семьей в столь критический момент? Поскольку прежние друзья не знали о страданиях Ирен и неестественной перемене сознания, то подумали, что она отвернулась от них и не хочет разделить с ними боль. Это заставило Мину ненавидеть ее еще сильнее, потому что некого было винить в смерти сестры, кроме Тима (частично) и их матери (полностью).

– Мы стали союзниками, – продолжал бывший барабанщик. – Мина была так похожа на Пэт. Просто копия. Гораздо позже она позволила мне…

Все присутствующие молча наблюдали развязку, которая так долго откладывалась. Никто из артистов не вымолвил ни слова; никто не спросил, что именно позволила Тиму Мина.

Даже я поняла, о чем он говорит. Сестра-близнец была живой копией его погибшей возлюбленной. Мина тоже обращалась к мадам Рестелл. Она потеряла первого младенца, а от второго отреклась, но потом отчаянно хотела вернуть. В конце концов, выяснилось, что у нее вообще не может быть детей.

Начав рассказывать, Тим уже не мог остановиться:

– Мина позволила мне… Старик хотел наследника. А она никак не могла родить ему ребенка. И тогда мы с ней… Но ничего не получилось. Тогда-то Мина и изменилась: теперь она знала, что дело в ней самой. А потом эта корреспондентка… вот она! – Он указал на Пинк, которая оторвалась от своих записей. Наверное, у нее душа ушла в пятки. – Именно она все испортила – пыталась что-то раскопать после смерти мистера Бишопа. Задавала вопросы о его смерти, о Рине… Мерлинде. О тебе. – Тим взглянул на Ирен, словно не узнавая ее. – Ты уехала. Так надолго. А потом вернулась, и я снова вспомнил Пэт… Мина совсем обезумела. Как будто именно ты отобрала у нее все – хотя жила она в достатке. Ну, не знаю… Она сказала мне, что женщины, которых мы знаем (когда мы были детьми, эти девушки были ненамного старше нас), обращались к мадам Рестелл. Дескать, они и посоветовали Пэт сходить к той ужасной женщине. А потом сказали ей… когда ничего не вышло… сказали, что горячая ванна… и она умерла в той ванне. Поэтому они тоже заслужили смерть. Они продолжали жить, а Пэт отняли у меня. Разве вы не понимаете? Мина понимала. И я сделал так, как хотела Мина. Ради Пэт.

В зале царила тишина, когда перед нами разворачивалась многолетняя история муки, греха, извращенной мести и безумия.

Я чувствовала такую усталость, словно посмотрела очень длинную древнегреческую трагедию, из которой поняла лишь половину.

Наконец Пинк поднялась и подошла к нам.

– Я была права, – сказала она. – Прекрасная история для статьи.

Шерлок Холмс, Ирен и я обменялись заговорщическими взглядами.

По-настоящему сенсационная история – правда о смерти мадам Рестелл, о ее убийстве руками Мины Гилфойл – никогда не будет опубликована.

Великий сыщик удалился вместе со своей несносной трубкой, чтобы ознакомить полицию с последними фактами уголовного дела. Несчастного Крошку Тима увели, и Пинк последовала за ним в погоне за преступлением, наказанием и журналистской славой.

А мы с Ирен остались с тайной, которая была известна только нам: журнал мадам Рестелл, самой безнравственной женщины Нью-Йорка, с записями об усыновленных детях.

Моя подруга обвела взглядом гостей за нарядно убранным столом, которые хранили молчание.

– Мы все еще не отдали последнюю дань нашим ушедшим друзьям, – сказала она. – Они были бы счастливы видеть нас вместе и присоединиться к нам.

– Даже Мина? – хриплым голосом спросила Феба.

В эту минуту все смотрели в ее сторону, так как вернувшаяся миссис Макджилликади усаживала малютку Эдит на подушку рядом с Фебой. Очевидно, те, кто покинул банкетный зал, сообщили, что ребенок может вернуться. Сейчас карлица средних лет и маленькая девочка, оказавшиеся рядышком, казались почти сестрами. По обе стороны от них сидели Леди Хрюшка и Чудо-профессор. Я была уверена, что коллеги по сцене, опечаленные потерей Софи и Саламандры, теперь позаботятся о Фебе, Эдит и ее матери.

Никто не ответил на вопрос Фебы. Судя по рассказам, Мина в юности отличалась своеволием и эгоизмом, так что друзей у нее не было. А когда с ее сестрой и с ней случилась трагедия, мелкие детские недостатки превратились в смертельно опасное безумие.

– По крайней мере, мы можем поднять тост в честь юных сестричек Герман, Вильгельмины и Уинифред, – предложила Ирен после недолгого раздумья. – И в честь Крошки Тима, маленького барабанщика. – Она подняла бокал с вином. – И давайте выпьем друг за друга, за наше общее прошлое и неведомое будущее. А еще… мне бы хотелось поднять тост в честь тайны, которую мы, возможно, никогда не раскроем: за даму в черном, которая навещала нас и была так добра к осиротевшим театральным детям. И разве все мы не театральные сироты, независимо от возраста, – если только не будем держаться вместе?

– За друзей! – воскликнули все, с надеждой подняв бокалы.

Даже я от всей души присоединилась к тосту и выпила вина за их счастливое совместное будущее. Да поможет им Бог пережить утрату близких людей и иллюзий прошлого!