Глава четырнадцатая
Занавес!

Было совершенно ясно, что Ирен исполнена решимости пренебречь моей помощью в расследовании. Таким образом, мне пришлось удовольствоваться экспедицией с Шерлоком Холмсом в дом, где имел место роковой спиритический сеанс.

Обнаружив, что туда можно дойти пешком из его гостиницы, детектив, привычный к ходьбе, немедленно отправился в путь.

Я с трудом за ним поспевала. Он был занят изучением всего, что происходило на улице, и не замечал, что я чуть ли не бегом бегу. А быть может, и замечал, но ему это было безразлично. Англичане так поглощены собой, а этот особенно!

Следуя за Шерлоком Холмсом бодрой рысью, я сочиняла в уме газетные заголовки для статьи: «ПЕШКОМ ПО МАНХЭТТЕНУ С МИСТЕРОМ ХОЛМСОМ», «БРИТАНСКИЙ СЫЩИК НАБЛЮДАЕТ ЗА КРИМИНАЛЬНЫМИ СЦЕНАМИ НА УЛИЦАХ НЬЮ-ЙОРКА».

– Тсс! – вдруг прошипел великий детектив.

Я еще прибавила шагу, чтобы посмотреть, чем вызвано это восклицание.

– Здесь столько же карманников, как и повсюду. – Он указал тростью на женщину, которая сунула руки в муфту из шифона, усыпанного розочками.

Дама двигалась торопливым шагом, пробираясь через толпу. В следующую минуту конец трости скользнул в отверстие большой пухлой муфты. Женщина резко остановилась, как будто ей преградил дорогу меч.

– Погода слишком теплая, чтобы прятать руки, мадам, – заметил Шерлок Холмс и кивнул мужчине, мимо которого она только что прошла: – Сэр, вы можете забрать свои деньги из муфты этой леди, куда они случайно попали в уличной сутолоке.

Женщина застыла на месте. Я увидела толстую пачку банкнот, которая появилась над муфтой. Рука дамы в перчатке быстро отдала деньги пораженному прохожему. Только с того места, где стояли мы с мистером Холмсом, можно было заметить, что обе ладони этой леди оставались в муфте и она отдала деньги третьей рукой!

Рука исчезла под накидкой, как только были возвращены деньги. Нахмурившийся мужчина устремился вперед, явно недовольный нами троими. Я тоже нахмурилась, вспоминая роковой сеанс.

Вполне респектабельная на вид матрона средних лет метнула на нас злобный взгляд и поплыла дальше. Ей даже не пришлось замедлить шаг, так быстро все произошло.

– Не только у зданий бывает обманчивый фасад, – тоном профессора заметил Шерлок Холмс.

Он снова понесся вперед, и я с трудом вымолвила, задыхаясь на бегу:

– В середине следующего квартала стоит полисмен. Конечно…

– Ни одна из заинтересованных сторон не захочет даром терять время. Нью-Йорк своей американской деловитостью заставит краснеть другие метрополии. Поэтому неудивительно, что странное убийство, о котором вы упоминали, не стало здесь такой сенсацией, как преступления Потрошителя в Уайтчепеле прошлой осенью.

Я обрадовалась, что могу наконец остановиться и объявить, как кондуктор в трамвае:

– Мы пришли.

Сыщик резко повернулся и принялся изучать здание, находившееся перед нами. Это был обычный пятиэтажный дом, облицованный коричневым известняком, с полуподвальным этажом.

– Это место первого убийства? – осведомился он.

– Как посмотреть.

– Первое убийство, связанное с вашим расследованием прошлого Ирен Адлер?

– Нет. Это первое убийство, о котором я ей рассказала, предположив, что она знала жертву.

Остановившись посреди улицы, мы вызвали недовольство прохожих, которым пришлось нас обходить. Мистер Холмс взял меня под локоть, как настоящий джентльмен, и повел вверх по лестнице.

– Давайте спокойно обсудим дело, войдя в дом. Вы говорите, комнаты покойного медиума не сданы?

– Весть об убийстве облетела всю округу. Теперь у комнат дурная слава. Считается, что там есть привидение, поэтому никто не хочет их снимать.

– Привидение! Меня поражает, насколько легковерны люди. В таких случаях я испытываю искушение поверить, что мы произошли от обезьяны, как утверждают Уотсон и Дарвин, и что банан падает недалеко от бананового дерева.

Я чуть не рассмеялась:

– Вы берете на себя смелость спорить с новейшими научными теориями нашего времени?

– Я лишь высказываю свое мнение. Предъявите мне неопровержимое доказательство в пробирке, и я изменю свою точку зрения. Начните разглагольствовать о грандиозных теориях насчет Вселенной и ее обитателей – и я умру со скуки. Я специалист узкого профиля, мисс Кокрейн, но мыслю широко. Это противоречие, но меня интригуют противоречия. Вот, к примеру, дух, задушивший своего медиума: ведь он как бы совершил самоубийство. Итак, по вашим словам, квартирная хозяйка нас ждет.

– Она уже привыкла, что я привожу людей на место преступления.

– Если бы вы взяли на себя труд немного изучить мои методы, то знали бы, что своими экскурсиями безнадежно загубили улики, – бросил он с отвращением.

Шерлок Холмс был сильно разгневан. Я бы не удивилась, если бы он потребовал отвезти его в ближайшую гавань.

– Тут побывали только миссис Нортон с вездесущей мисс Хаксли, – сказала я в свое оправдание. – Ирен пришла к потрясающим выводам.

Детектив поднял руку в перчатке таким властным жестом, что мог бы остановить уличное движение на Бродвее, – а это о многом говорит.

– Умоляю вас, мисс Кокрейн, больше не портите место преступления. Меня не интересуют ничьи выводы, кроме моих собственных. Должен признать, что в Париже эти леди проявили некоторое уважение к уликам на месте убийства, которые могут о многом рассказать. Но здесь побывала также и полиция, которая, в отличие от лондонской, не была вымуштрована мною и не умеет ступать осторожно.

Какая самонадеянность! «Вымуштрована»! Хотелось бы мне посмотреть, как он будет муштровать полицейских Нью-Йорка! Это было бы не под силу даже Тамани-холл.

Закончив свой выговор, гений дедукции кивнул в сторону входа, и я позвонила в дверь.

Вскоре ее открыла миссис Титус, вытиравшая о передник испачканные в муке руки.

– О, да это же снова мисс Нелли Блай, на этот раз с джентльменом. Я все еще надеюсь, что появятся жильцы, но на мои призывы никто не откликается. Подумываю даже дать объявление для медиумов, хотя мне и не нравится то, что случилось с последней из них в моем доме. А вы кто такой, сэр? Это респектабельный дом, и джентльмены должны представляться.

Я поспешно вмешалась:

– Это прославленный британский детектив-консультант, мистер Шерлок Холмс.

– Значит, не такой уж прославленный, если я никогда о нем не слышала. Однако если вы говорите, что от него будет польза, – добро пожаловать. Может быть, он захочет осмотреть мои комнаты и займет их.

Мистер Холмс снял шляпу и поблагодарил миссис Титус.

Итак, мы вошли, и он окинул взглядом широкую прихожую. Пол был покрыт белой плиткой, на стене висели деревянные почтовые ящики для жильцов.

– Насколько я понимаю, – обратился сыщик к миссис Титус, – речь идет о комнатах на главном этаже, за правым эркером.

– Да! Неужели вы заметили в окне привидение, мистер Холмс? – перепугалась хозяйка.

– Я заметил, что портьеры несколько дней не раздвигали. На подоконнике пыль, которую смахнули бы, если бы их ежедневно открывали и снова задергивали. И разумеется, сейчас они задернуты. А поскольку это окно – единственный источник света в передних комнатах, то в высшей степени неправдоподобно, что там кто-то живет.

Миссис Титус бросила на меня заговорщический взгляд:

– Просто дрожь пробирает, не так ли? Подумать только, как много знает человек из Англии о наших нью-йоркских обычаях!

Лично я сочла, что выводы мистера Холмса продиктованы всего-навсего здравым смыслом. Однако назовите женщину медиумом, а мужчину детективом – и люди начнут строить всевозможные ошибочные предположения.

Может быть, великий сыщик всего лишь «творит чудеса», как заурядный медиум? Вот будет фокус, если я заманила на наши берега обыкновенного мошенника!

Мистер Холмс, по-видимому, привык к такому скептическому отношению: он поклонился миссис Титус и предложил осмотреть помещение. Возможно, он объявит, что там нет привидений, и тогда она сможет сдать эти комнаты.

Эффект был такой, как будто он произнес: «Сезам, откройся!»

Хозяйка вынула из кармана кольцо с ключами, и я снова оказалась на пороге комнаты, в которой произошло убийство. Это был мой третий визит.

На этот раз мне велено было оставаться за дверью. Мистер Холмс начал расспрашивать меня о том, где находились люди и предметы обстановки на разных этапах сеанса.

Затем он принялся обыскивать гостиную, держа в руке лупу, извлеченную из кармана пальто. Это было похоже на дурацкую салонную игру, в которой участники ищут спрятанный предмет. А еще он напоминал какое-то гигантское насекомое, которое медленно двигалось загадочными кругами.

Сначала он ползал на четвереньках по всей комнате, изучая коврики и половицы, а также ножки стола и стульев, потом занялся стенами. Это напомнило мне, как детектив недавно обследовал в Париже забрызганные кровью стены ужасного подвала.

Я все еще была в ярости, что мне не дали опубликовать материал о восхитительной погоне за Джеком-потрошителем и блестящем раскрытии его недавних убийств на континенте. Осенью 1888 года Дерзкий Джек совершал серийные убийства в лондонском Уайтчепеле, а весной 1889-го продолжил свои кровавые преступления в Париже и Праге. Я могла бы рассказать в своей газете «Нью-йорк уорлд» обо всех кошмарных подробностях. Как вознаградил бы меня мистер Пулитцер за такую сенсацию! Он и без того неплохо ко мне относился, но недавно он стал владельцем газеты, и ему нужно обскакать конкурентов.

Нелли Блай была обязана тем, что ей заткнули рот, двум проклятым англичанам: Шерлоку Холмсу и Квентину Стенхоупу. Они считали, что таким образом служат высшим целям своего правительства, будь оно неладно. Первого из этих господ я терпела, поскольку он служил и моим собственным целям (как и сейчас), а второго – потому что он на редкость привлекательный джентльмен. Он слишком хорош для шропширской мышки Нелл Хаксли. Как и она, я до известной степени осторожно вела себя с этим красавчиком. Правда, по другой причине: моя работа важнее любых красавчиков. Впрочем, я убеждена, что современная женщина может, вопреки пословице, два раза съесть один пирог.

При мысли о пироге меня слегка затошнило: ведь я только что вспоминала забрызганные кровью стены подвала в Париже.

Слава богу, здесь стены оклеены обоями, и ничто не напоминает о крови – разве что пунцовый цвет узора из махровых роз.

Наконец мистер Холмс занялся эркером и бархатными портьерами, отделявшими окно от комнаты.

Он взглянул на меня, терпеливо стоявшую на пороге, как солдат на посту.

– Я вижу, вы порезвились с занавесями. Полагаю, это было во время визита, последовавшего за убийством во время спиритического сеанса.

Я легко краснею – отсюда мое детское прозвище Пинк. Вот и сейчас я невольно залилась краской.

– Ирен заставила меня забраться на стул и осмотреть карниз. Я потеряла равновесие и упала. Как вы узнали?

– Об этом свидетельствуют отметины на половицах и морщины на бархате.

– Да, улики говорят о том, что портьеры недавно упали. Но как вы догадались, что к этому причастна я?

– Я никогда не гадаю, мисс Пинк, – я делаю выводы. Помните, мисс Хаксли запечатлела отпечаток подошвы, который вы оставили в комнате парижского борделя, где произошло двойное убийство? А вот тут, на краю ковра, – точно такой же отпечаток. Несомненно, этот шаг вы сделали перед тем, как забраться на стул. А когда сорвался карниз и с него слетели колечки, вы рухнули вместе с занавесями. Они тяжелые, и это смягчило удар при падении. Мисс Хаксли и мадам Ирен поспешили вам на помощь, и вы втроем водворили портьеры на место. Однако второпях вы пропустили одно колечко на карнизе. – Он показал небольшой латунный предмет, который нашел на полу.

Я тяжело вздохнула. Меня не особенно впечатлило это копание в мелочах, не имевших прямого отношения к преступлению.

Серые глаза сыщика сузились, присматриваясь к портьерам.

– Как жаль, что вы были так неловки. Эти шторы – ключ ко всему спиритическому сеансу и к преступлению, а вы умудрились безнадежно испортить вещественные доказательства. Любой убийца мог бы только мечтать об этом!

– Такое впечатление, что вы проделали морское путешествие через Атлантику только для того, чтобы меня критиковать.

Темные брови взлетели вверх.

– Это не критика, а констатация факта. Я занимаюсь фактами. В данном случае они таковы: ткани на окне тяжелые и плотные и на них остаются идеальные следы, как на мягком песке. Когда вы вальсировали с падающими портьерами, вы одновременно кружились в танце с привидением. Я имею в виду мужчину, который убил мадам Софи.

– Значит, это был мужчина? – воскликнула я.

– Высокий, ростом более шести футов. Руки (по крайней мере, левая) изуродованы артритом – правда, не слишком сильным, чтобы помешать быстро кого-нибудь задушить. Он так бесшумно передвигался в темноте, потому что обернул туфли фланелью. На нем была свободная черная одежда, также из фланели: я нашел маленькие катышки, которые оставляет эта материя. Они есть на ковре, половицах и особенно на бархатных портьерах – к их ворсу цепляются нитки и прочий мелкий мусор.

– Он специально так оделся, чтобы убивать, оставаясь невидимым!

– Он специально так оделся, чтобы обманывать. Этот человек мог быть сообщником медиума – да и был им, иначе бы не выбрал такой наряд. Что касается убийства, то я пока не могу сказать, что именно заставило его убить свою партнершу. Правда, не исключено, что убил не он. – Мистер Холмс оторвал взгляд от портьер и, нахмурившись, посмотрел на крошечный блокнот и карандаш, которые я извлекла из кармана. В данный момент я записывала детали.

– Вы всегда так прилежно делаете записи?

– Конечно, – удивилась я.

– И вы всегда носили это пальто?

– Нет, оно новое.

– Значит, и подражать мисс Хаксли вы тоже начали недавно. Я понятия не имел, что вы так восхищаетесь ею.

– Ничего подобного! – Меня переполняло возмущение. – Она – типичная англичанка, и у меня нет с ней ничего общего.

Детектив слегка улыбнулся:

– Разумеется. Восхитительная мисс Хаксли совершенно оригинальна. Я бы даже назвал ее богемной, но это оскорбило бы ее веру в то, что она никогда не выходит за рамки общепринятых условностей.

– Я считала, что вы восхищаетесь Ирен.

– Да будет вам известно, что у меня нет ни времени, ни склонности восхищаться женщинами.

– Что касается Нелл, то, несмотря на ее попытки быть полезной, она вопиюще несовременна.

– К счастью! Особенно любопытно, что она так мало знает о себе самой. Она столь отважна именно потому, что слишком многого боится. – Он издал лающий смешок, и в этом звуке было что-то механическое. – Никогда не забуду ее довольно трогательные попытки флиртовать со мной, когда я маскировался и был в особенно непрезентабельном обличье. Она сделала это ради спасения своих друзей. На такое мог бы отважиться Уотсон, будь он женщиной. Преданность, – тут прославленный детектив посмотрел на меня строго, как школьный учитель, – самая возвышенная из добродетелей.

– Я преданна в первую очередь своим читателям.

– Гм-м. Интересно, что они – индивиды, наиболее удаленные от вас. – Он снова перевел взгляд на портьеры.

– Как вы определили рост и физическое состояние мужчины, который стоял за портьерами? – спросила я.

– По размеру следов на ковре. А еще на портьерах, довольно высоко, имеется отпечаток руки. По-видимому, пальцы были скрючены, словно он намертво вцепился в бархат, и вмятины глубокие. Сообщник нервничал даже чересчур для человека, постоянно занимавшегося манипуляциями во время спиритических сеансов. Поэтому, как я предполагаю, он с самого начала знал, что произойдет убийство.

– Откуда вы знаете, что он нервничал?

Холмс снова улыбнулся.

– Бархат фиксирует эмоции тех, кто к нему прикасается. Влажные пальцы или ладони оставляют идеальные отпечатки на ворсе. Однажды я узнал это от коллеги – точнее, от конкурента.

– Я думала, вам нет равных. – Меня поразило, с какой легкостью надменный англичанин признал существование другого специалиста.

– Равных нет, но есть соперники. Например, полиция, которую возмущает, что простой любитель выше нее в профессиональном плане. – Покачав головой, он окинул взглядом сцену преступления. – Если бы я пошел в полицию Нью-Йорка и попросил высказать их предложения о данном случае (чего я никогда не сделаю), они бы, несомненно, попотчевали меня измерениями известных душителей по системе Бертийона. Совершенно не учитывая, что наш душитель был любителем.

– Измерения Бертийона?

– Система, изобретенная совсем недавно одним французом. В ней используются циркули и кронциркули, чтобы идентифицировать преступника с помощью огромного количества бессмысленных измерений его тела, включая череп. Как будто то, что внутри головы, менее важно, чем ее размеры! Конечно, в основном это чушь – за исключением тех случаев, когда идентифицируют человека, измерения которого уже были зафиксированы раньше. Однако и тут нет никаких гарантий от ошибки. Поскольку система громоздка и отнимает удивительно много времени, ее так полюбила полиция во всем мире.

– Я никогда не слышала о таком методе, – призналась я.

– И, надеюсь, о нем никто не услышит в будущем. А вот если бы мы могли устроить так, чтобы преступник нервничал на месте преступления и соприкасался с бархатом, то получили бы превосходный научный метод, с помощью которого можно было бы выявить убийцу. Дело в том, что, как я заметил, узоры из завитков на коже кончиков пальцев удивительно разнообразны. Кажется, в Индии и Японии были сделаны попытки систематизировать это явление. Я намерен провести эксперимент с собственными пальцами, когда вернусь на Бейкер-стрит, где у меня имеется соответствующее оборудование.

А теперь, – он снова бросил взгляд на портьеры, – имеет смысл исследовать сомнительный театральный мир. Именно там создаются дешевые иллюзии, начиная с вульгарного шоу и заканчивая возвышенным общением с духами усопших.

Меня пробрала легкая дрожь. Может быть, дело было в том, что я стояла на пороге, на самом сквозняке. Или в этом мистическом месте, где произошло убийство, действительно обитали духи усопших?

– Если бы можно было вызывать души мертвых, – заметила я, – то дела, которые вы расследовали, вызвали бы целый хор призраков.

– Меня никогда не пугали мертвые, мисс Кокрейн. А вот то, что совершили и еще могут совершить живые, действительно пугает.

Англичане! Бесстрастные и холодные, как рыбы, все без исключения – а этот особенно. И все же теперь мне известно, что я ищу высокую и гибкую тень, какого-то человека, который, возможно, когда-то выступал, пока у него не начался артрит. А затем он применил свои таланты в мошенничестве и в итоге задушил свою работодательницу. Совершил ли он злодейство по какой-то причине, известной лишь ему, или же у него большие планы, и последует еще не одно убийство?

Но какова бы ни была цель, я чувствовала, что в центре этой истории – малышка-вундеркинд, которая выросла и превратилась в Ирен Адлер Нортон.

Финеас Т. Барнум и ему подобные считают, что выступления уродцев – сросшихся сиамских близнецов, шпагоглотателей, лилипутов – достойная форма развлечения. А ведь такие шоу потворствуют низменным инстинктам и артистов, и публики. Демонстрировать уродство для увеселения публики бесчеловечно. А еще мне пришла в голову мысль, что при выступлении канатоходца, пожирателя огня или русалки, дышащей под водой, всегда присутствует угроза насильственной смерти.

А где есть угроза, в один прекрасный день она осуществится.