Глава пятьдесят шестая
Купленный младенец
Блай тем временем вернулась к своему обычному амплуа, после того как все лето писала игривые статьи, и готова была представить читателям самый громкий скандал… душераздирающую историю о торговле младенцами в Нью-Йорке. Блай притворилась потенциальной матерью и нашла как минимум четыре места, где можно купить новорожденных через посредника по цене от десяти до двадцати пяти долларов без лишних вопросов.
Брук Крюгер. Нелли Блай
Из дневника Нелли Блай
– Ты выглядишь усталым, – сказала я Квентину, когда мы ехали в коляске в самый злачный район острова, чтобы завершить отвратительную сделку.
– Я к вашим услугам, миледи, – ответил он с небольшим ироничным поклоном.
Мы снова надели дешевенькие обручальные кольца, которые я купила, но теперь я была уверена в Стенхоупе не больше, чем мудрая невеста уверена в своем женихе.
Мрачное занятие – покупать детей. Выражение лица Квентина соответствовало случаю.
– Ты попросила работников приюта приехать туда, когда мы купим младенцев? – спросил он.
– Не волнуйся. Тебе не придется заниматься ни одним из детей. Просто отстегни деньги.
– Я думаю, именно эти слова говорят настоящим мужьям, когда речь идет о расходах на ребенка, а они и понятия не имеют, что младенец приобретен по сходной цене. Признайся, что несчастного Гамильтона можно похвалить за то, что он хотя бы попытался поступить как подобает.
– Возможно. Но как он мог взять в жены эту проститутку?
– Из добрых побуждений, Пинк. Он считал, что обязан это сделать как честный человек. Редкие представители его класса вообще об этом думают. Не высмеивай Гамильтона за то, что его обманули. Возможно, он счел, что это его последний шанс стать отцом.
– Нетипично.
– Что именно? То, что женщины могут быть плохими матерями, а мужчины – хорошими отцами?
– Да, я с таким не сталкивалась.
Квентин покачал головой:
– Интересно, когда ты поймешь, что все твои кампании по поиску сенсаций – лишь попытка освободиться от своего личного прошлого?
– Странно слышать такое. Я никогда не переутомлялась, работая в лавке, не была сумасшедшей, никто не делал из меня «белую рабыню». И меня не продавали в детстве.
– Но твоя жизнь могла сложиться иначе. – Его глаза впервые потеплели. – А то, что с тобой ничего подобного не случилось, так это только твоя заслуга.
– Моя и только моя, верно.
После этого сказать особо было нечего.
Но я задумалась над его словами: а что, если пороки, за которыми я охочусь на улицах Нью-Йорка, могут быть фантомами того прошлого, которое чуть не стало моим?
Матушка Хаббард вручила мне драное желтое одеяльце, внутри которого горланил младенец с красным личиком. Бедный малютка: одеяло было слишком грубым для нежной кожи.
Матушка Хаббард в черной шляпке и накидке улыбалась нам из-под седых кудрей и казалась настоящей бабушкой.
– Восемнадцать долларов и ни пенни меньше.
Я не смогла сразу ответить из-за приступа странной тошноты.
Квентин отсчитывал нужную сумму банкнотами по два доллара.
Младенец орал и кашлял у меня на руках, я даже испугалась, что он скончается прямо здесь.
Я поняла, что внутри зреет какое-то чуждое мне чувство беспомощности. Нет, вообще-то я держала на руках своих младших братьев и сестер и ухаживала за ними, но ни один из них не был таким тощим и беззащитным.
Квентин удивил меня, приняв из моих рук легкого как перышко младенца.
– Пусть лучше у тебя руки будут свободны для записей, – сказал он тихонько, когда мы покинули ясли Матушки Хаббард.
Дети – грязные, босоногие, оборванные ﾤ– кричали вокруг нас. Эта улица была в их полном распоряжении, и мы покидали ее, оставляя бедняжкам их грубую игровую площадку.
– Где сотрудники приюта? – спросил Квентин.
Я осмотрелась. От постоянных воплей и непрекращающегося лая собак болела голова. Когда мы прошли перекресток, я узнала женщину в шляпке, точь-в-точь похожую на Матушку Хаббард: старая, морщинистая и одетая по моде прошлого десятилетия.
– Мисс Блай? – Дама поспешила освободить Квентина от крошечного кулечка. – Это один из тех самых детей? Мы позаботимся о нем, а вы сможете написать потом о его судьбе.
– Судьбе? – не поняла я.
Седовласый ангел в траурном крепе улыбнулся. Печально.
– Ну, выживет он или нет.
Я посмотрела на потрепанное одеяльце и уже несвежий бутон личика. Красный, орущий. Голоден? Или умирает? Квентин сунул ей в руку купюру с лицом Франклина. Батюшки, пятьдесят долларов.
– На ребенка.
Но повлияет ли на что-то это сказочно щедрое пожертвование? Вряд ли нам суждено узнать.
Когда добрая женщина ушла, я прислонилась к темно-красной кирпичной стене.
– Еще трех осталось купить.
– Дело не в покупке, а в товаре. Если тебя это утешит, то подобное творится во всем мире.
Меня это не утешило.
